Как вернуться с войны?

Алена Ауэрбах
Ноябрь. Уже идет к концу, к зиме... Пятница. Вот-вот простится и передаст покрывало ночи субботе... Ветер. Сильный. Бьет по окнам, по стенам. Цепляется за ветви в саду... Тоскливо...

Лежу в темноте. Хочется курить, но не хочу беспокоить хозяев. Они спят. Спят их дети. И лишь мне не спится... На каждую ночь своя причина. Как отговорка. Как самоуспокоение... Сегодня - ветер. Вчера - дождь. Что будет завтра?

Вопрос быстро исчезает, как и не было его. А перед глазами - Кировск и ноябрь. Год назад. Почти это же число... 14-е? 19-е? Вспомнится ли точно? Пока в записи не загляну, нет... А кто-то помнит дату, ставшую роковой. Его личную...

Не вытерпела. Встала. Прикрыла дверь в свою комнату и подошла к окну. Открыла настежь... Что ж, покурю без кофе... Пару сигарет, и - спать... Впрочем, кого обманываю? Себя?

В открытое окно ворвался ветер. Злой. Сырой. Чуть не погасил огонек зажигалки...

Сижу в окне. Смотрю в темноту. А перед глазами - ноябрь и Кировск... Как вернуться с войны?.. Сигарета шипит оплавленным фильтром, словно хочет сказать: "Заткнись и слушай! Себя! Свою память! Ветер!" Летит в темноту сада. Наставница...

Черт! Хочется выпить!.. Только... не поможет...

КАК... ВЕРНУТЬСЯ... С ВОЙНЫ?!!

Она же, сука, не отпускает!..

14-е или 19-е? Включить свет и найти записи? Стоит ли, даже ради покоя?..

Борьба противоположностей! Война и мир. Память и покой. Смерть и жизнь... Ни в прошлом, ни в настоящем. Уже. Как бы зависла между... Но уже знаю, что вот сейчас я опять вернусь туда, во Фрунзе, пригород Кировска, и опять увижу...

14-е или все-таки 19-е?

А важно ли так? Уже. Когда понесло...

Тогда "ГРАДы" укров отработали или только ствольная? А может, сто двадцатые? Важно ли?

Не успела осесть пыль разрывов и выветриться гарь взрывчатки, появились ребята с передка. Чуть погодя подтянулись из города...

Так всегда было: укры воевали с гражданскими... Шакалы искони нападают на слабых и беззащитных... Трупоеды...

Ночь растворяется сигаретным дымом. Оплывает. Блекнет. И перед глазами уже улица. И мы на ней. И люди. Кучками. И мужчина с пакетом. Как бы в центре. Посреди улицы. Идет. И мы - навстречу. Он спокоен. И люди. Они что-то знают, чего мы не знаем. Догадываемся только. И от этого как-то тревожно, муторно на душе...

- Она домой побежала. Как только начался обстрел. От  соседей...

Наверно, это был ее отец. Открыл перед нами пакет... Буднично...

- Вот только что осталось...

Обреченно спокоен... Фатализм... Но разве можно привыкнуть к смерти? Пусть даже на войне... Лгут, что можно! Каждый раз, что бритвой по сердцу!

- Вот все, что нашли... Рядом разорвалось...

В пакете - лишь голова ребенка...

Лгут, лгут те, кто утверждает, что на войне привыкаешь к смерти! Они ее не видели... Они и на войне-то не были... Так, наблюдатели... Фиксаторы! Издалека...

Ночь завывает ветром, что баба ревет, убитая, растерзанная горем...

А он... Он говорил спокойно. Обреченно спокойно... Этот мужчина... Наверно, отец погибшей девочки... Это потом эмоции прорвались. С осознанием. С бабьим плачем... Но сперва - обреченность во взгляде, покорность неизбежному... Фатум... А потому - неосознанное спокойствие...

Он приходит с обстрелами. Жестокими. Неистовыми. Дикими. Этот фатализм... Может, раньше, когда осознаешь неизбежность происходящего. Которое может прийти к тебе. Не сегодня, так завтра или послезавтра...

Покорность. Неизбежному. Смерти. Но - не врагу! Не убийце-шакалу, бьющему по мирным из "ГРАДов"! Нет одной страны! И уже не будет! Ни любви, ни мирного сосуществования! В одной стране с убийцами... Детоубийцами! Непрощаемо...

Как вернуться с войны? Если нет сил простить... Если прощение - предательство светлых душ деток, убитых украинскими варварами! Им нет прощенья и не будет!.. Этим варварам... Как и стране, пришедшей убивать... А значит... С войны уже не вернуться? И только мстить?..

Ночь стелется ветром. А ветер - ожесточенно треплет занавески, волосы, больно стегает ими по лицу. И сигарета... (Которая?) Летит в черноту. И пальцы ищут новую. В пустой пачке... Новая пачка. Новая сигарета. Очередная затяжка... Как перемещение во времени...

Мстить... Пошел ли тот мужчина мстить? Наверно... Потому что нет уже пути назад. Потому что нет... Ничего нет более, кроме голоса и жажды крови!.. Видела не единожды...

И ночь ветром уже не в ноябрь несет, а в август. И уже не в Кировск, а в Первомайск...

Та же жестокость, дикость обстрелов. А фатализм... Он только зарождался, как сопротивление действительности, как неприятие Украины, как ненависть к недогосударству, приславшему убийц, там, где нормальные люди спокойно могут договориться...

Но с убийцей нельзя договориться... Патология, возведенная в кредо спустившихся с гор украинских первобытных стад псевдолюдей... Пролом во времени? Брешь? Позволившая пещерным, доисторическим, ископаемым существам (еще не людям, но уже и не обезьянам) ворваться в наше современное время...

- Мой район расстреливают...

Сережка "Балу"... Такой же большой. И такой же бесшабашный баламут... Вышел на дозор группы Вадимыча в конце июля... Такой великан былинный. В рубашке, бывшей некогда белой. С ДэШэКа на плечах. Как с жердинкой...

- Вот, хлопцы, принимайте в свою компанию. И инструментик у меня имеется, моя "Дашка" (кивнул на пулемет). Позаимствовал у бандер (улыбнулся)...

Он часто улыбался. Почти всегда. Даже когда волком выть хотелось... Но сейчас - серьезен, озабочен.

- Вадимыч, отпусти. На душе неспокойно как-то... Я вмиг обернусь. Только проверю, как там мои...

Свою семью он привел в Первомайск, из какого-то села из-под Попасной...

Мы не были в тот день на передке. Хотя Первомайск - он весь был передним краем, передовой... И Вадимыч отпустил. Группой...

Сквозь ад обстрела - без потерь... Бусик - у двора... И, как волшебство, далеко от нас, в начале улицы, - последние два разрыва. Обрываются гудящей тишиной, огромным облаком пыли...

Но разве бывает сказка на войне? Чудеса иногда случаются. А сказка...

Сережу связали... А он дико кричал... Ревел по-звериному... И, связанный, извиваясь змеей, кусал, грыз сухую выжженную землю, цеплялся за нее зубами и пытался ползти... Вглубь двора...

Я часто думаю, могу ли, должна ли, имею ли право писать о том, чему стала свидетелем? Можно ли такое вообще писать? Стоит ли? Нарушать сытый покой обывателя, удобно устроившегося перед телевизором или монитором ПК, с чипсами и бутылкой пива... Или блаженный покой самоуверенных домохозяек, часами просиживающих в ОК или ВК за обсуждением новой кофточки общей знакомой Машки из второго подъезда... Или что-то доказывать тем, вернувшимся из россий-украйн, ныне быкующим и фраерящимся перед пережившими обстрелы... Или портить общую официальную картинку... Стоит ли? И имею ли право?

А ночь издевается ветром, и я все никак не могу вернуться с войны... Боже, как хочется выпить!..

- На, пей! - Седой протягивает мне бутылку водки. - Пей!

Пью из горла. Большими глотками. Как воду. И иду к ребятам. Вглубь двора...

Подкашиваются ноги... Такое первый раз со мной... Я видела смерть. Я многое успела увидеть за эти два месяца войны! Но такое...

То, что было когда-то человеческим телом... Вернее, часть его... И прижатая к плечу головка ребеночка... Только головка... И ничего более... Совсем...

Как это можно описать словами? И как потом не сойти с ума, увидев такое?..

Как дать свою душу, свое сердце беспечному, бездушному обывателю, чтобы почувствовал, чтобы проникся нашей болью войны, испепелился ее горем? Как дать свои глаза тем, кто, сыто отрыгнув, выдает с икотой: "Сами этого хотели!" или "Та ладно! Ну, постреляли немного, и шо?! Не надо из мухи слона лепить!"?
 
А ночь как бы подсказывает. Воем ветра в трубе: "Мстить! Учить!" Мстить? "...Не мир пришел Я принести, но меч..."?

Сережа трое суток пролежал связанным в "холодной". И когда его выпускал Вадимыч, Седой мне сказал, чтоб не попадалась на глаза парню. "Смотри, он теперь всех женщин будет ненавидеть. Вы-то живы... Пока... А его Анюты..."

Ребята так их и похоронили, собрав, что можно было... Вместе... Подписав "Здесь покоятся погибшие от рук укрофашистов Анюта большая и Анюта маленькая"... Все... Конец... Анданте...

Растворяется ли дым в ночи? Та'ит ли боль, как тлеющая сигарета? Вспыхивает ли красным огоньком, как при затяжке и летит ли искрами в ночь? Эта боль... Не знаю...

Балу исчез ночью. Через неделю. Со своей "Дашкой". И лишь документы на столе...

Все догадывались и не осуждали. Лишь Вадимыч: "Зря он так..."

А потом были укроновости... Счастливый журналистик бодро так докладывал украинскому обывателю о том, что храбрые украинские перцы разогнали ДРГ террористов. Под Попасной. И даже одного убили... У самих же потерь нет...

Камера показала Сережу "Балу"...

Под утро вернулись ребята-попасняне, узнавшие в репортаже место, где погиб наш товарищ...

- Три "ГРАДа", "Урал" и "УАЗик"... Выгорели наухнарь... Серега укропа накрошил, видать... Там, в ярочке, где Серега их ждал... В общем, нет его уже, ярочка того... В новостях был, а теперь его нет... Свежак... И железо горелым мясом смердит...

Ночь дико скачет ветром по деревьям сада. Воем плачет в ветвях... По чему? По кому этот плач? По миру? Покою? По тебе?.. А вдалеке, будто ударили железом... По железной трубе... Второй раз... САУ... Снаряды приближаются свистом... В животе судорогой, будто ледяной ком... Нарастает... В ступни впились миллионы малюсеньких иголочек... Сюда?.. Свист растет и давит на нервы... Тупая боль внизу живота - еще одно напоминание о войне... Проходят над домом... Пронесло... Попустило... Рвануло... Тяжело и гулко... Ферросплавный? Вагонзавод?.. Где-то в той стороне...

"Минский мир два"... Реальность... А картинка на ТВ, спикером МинОба ЛэНэРэ: "Народной милицией ЛНР фактов нарушения режима прекращения огня со стороны ВСУ не зафиксировано..." Для кого эта ложь? Для чего?


"...Никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают зло и рождают злодейство..."
(Ис.59:4)