«8»
Юра Мазовецкий считал, что из человека, который шесть лет проучился в институте толку не будет и моториста из него не получится. Тем не менее, к Лёньке он относился хорошо по двум причинам: в противостоянии Юрки со штурманом, Королев не был сторонним наблюдателем, а старался их ссоры погасить и за Юрку заступался, так как считал, что в конфликте всегда виноват старший по должности; а во-вторых, он уважал Лёньку за то, что тот умел пить, не пьянея. Мазовецкий не догадывался, что на общих застольях Королев просто наливал себе меньше, чем остальным. Юрке и в голову не могло прийти – как это человек может обделить сам себя?
Мазовецкий – единственный из экипажа, кто мог назвать себя потомственным речником. Его отец стоял у истоков основания судоремонтного завода и даже некоторое время работал заместителем директора, хотя и не имел высшего образования. Образование ему с лихвой возмещала фронтовая закалка. Дисциплинирован был и порядочен до мозга костей. Опоздать на работу на пять минут для него было также недопустимо, как предать Родину.
Юрка был совершенно другим. На нем природа отдыхала. Если в начальной школе он еще учился более менее старательно, то после четвертого класса, когда его отец умер – сказались многочисленные ранения – Юрка, что называется, пошел в разнос, и матери стоило больших усилий довести его до окончания восьмого класса. Постоянно взывая к памяти отца, которого Юрка любил до безумия, она все-таки добилась, что Мазовецкий закончил училище, пошел работать на судоремонтный, где за его воспитание взялись уже сослуживцы отца – люди серьезные, у которых не забалуешь - и не таких наставляли на путь истинный. Еще те Макаренки. Так что Юра после армии закончил речной техникум и давно уже имел рабочие дипломы штурмана и помощника механика. Но карьерные амбиции у него напрочь отсутствовали, и он продолжал работать мотористом.
Однажды, совсем было, решившись перейти на командирскую должность на другом судне, он все-таки опять остался рулевым-мотористом на своем танкере. На этот раз причина была в Гале Васнецовой – восемнадцатилетней радистке, которую направили к ним на судно. Мазовецкому она очень приглянулась. Но взаимности от Гали он добиться не мог. Она больше улыбалась штурману Лыжину, который вечерами лихо наяривал на гармошке и постоянно травил охотничьи байки – охотник он был заядлый.
Из-за этого отношения моториста и второго штурмана были, мягко говоря, натянутыми, а прямо говоря, никакими – плохо скрываемая неприязнь, переходящая временами в открытые конфликты. Да и люди они были совершенно разные, хотя и ровесники – обоим по двадцать семь. Лыжин был накачан и подтянут, Юра – худ и нескладен. Мазовецкий любил возиться с железом и, казалось, не было на судне механизма, который бы он не смог отремонтировать, Лыжин, хоть и числился по совмещению вторым поммеханика, в машинное отделение старался спускаться пореже и не знал, чем отличается метрическая резьба от трапециидальной. Второй штурман был говорлив и общителен, Юра Мазовецкий предпочитал помолчать, на разговоры его тянуло, когда принимал «на грудь».
Мазовецкий считал Лыжина выскочкой, который занял его место, потому что уходить со своего танкера на другой Юрий не хотел даже командиром. Лёнька Королёв, глядя на них, задавал себе вопрос: почему, отправляя космонавтов на одном корабле на какие две-три недели, состав экипажа подбирают с учетом психологической совместимости, а здесь, на флоте, когда бок о бок приходится жить и работать месяцами и годами никто об этом даже не думает? Хотя, как никто? Капитан, который людей видел, по выражению механика «как рентген», Мазовецкого поставил в свою, ночную вахту. Так что сталкиваться им со штурманом приходилось редко. Но, тем не менее, иногда сталкивались. И тогда уж действительно – искры летели.
На судне по штату не было электромеханика. Его обязанности, как самый опытный моторист, выполнял Юра Мазовецкий. Когда на стартере дизель-генератора вышла из строя пусковая кнопка, он, не долго думая, заменил ее на тумблер, так как кнопки в своих запасах не нашел. Заменил, да и заменил – ничего страшного. Только тумблер, в отличие от кнопки, после запуска дизеля необходимо принудительно возвращать в исходное положение, чего Лыжин однажды не сделал. И когда двигатель вышел на рабочие обороты, он просто разнес в труху все внутренности стартера. Юра, разобрав сломанный стартер, не выдержал и пошел в рубку сказать второму штурману все, что о нем думает.
- Понимаешь, Алексей Михалыч, тумблер такая штука, что он не для дураков! – Кричал Мазовецкий. – Нельзя, понимаешь, дуракам к механизмам подходить! Умеешь румпель дергать, и дергай! А в машину не лезь, от тебя одни убытки!
По натуре вспыльчивый, штурман не мог стерпеть, как его авторитет топчет какой-то моторист. Он схватил Юрку за грудки и тряхнул так, что у того чуть голова не оторвалась. Дальнейшего развития событий не допустил Лёнька, которому для этого пришлось выкрутить до хруста руку Лыжину, чтобы он выпустил Мазовецкого. Лыжин успокоился, но заявил, что он это расценивает, как бунт мотористов против командира и что он им обоим еще покажет Кузькину мать. Так в тлеющие угли конфликта Юрка плеснул мазута.