Хозяйка большой просторной квартиры водила гостей по комнатам и хвасталась, как могла:
– А вот в зале у меня потолки подвесные. Французские! Пять тысяч отдала.
– Фиу! – присвистнул Филимонов. – За квадратный метр?
– Ты что, обалдел? За всё! А здесь камин хочу поставить. Здорово будет смотреться вот в этом углу. Правда?
– А дымоход куда выводить будешь? У тебя же восьмой этаж! – не унимался гость.
– Ой, Филимонов, твои шуточки меня уже достали. Камин электрический. Кстати, его мне сестра Ирма подарила на восьмое марта. Вот он! Сколько денег стоит – не знаю, но сами видите, не из дешёвых и смотрится издали натурально.
– Так восьмое сегодня, а этот камин я у тебя видела ещё на прошлой неделе? – осторожно поинтересовалась подруга Гаврилович.
Хозяйка несколько замешкалась:
– Ну и что! ... Ирме он не нужен, ей муж настоящий соорудил. А этот мне отдали. Вот я и решила приурочить его к празднику. Чем не подарок? Ни у кого такого нет. Ведь, правда?!
Когда гости гурьбой шли за хозяйкой смотреть санузел и кухню, жена Филимонова шепнула мужу:
– Странно, эти брюки, что сейчас на ней и полушубок в прихожей я пару недель назад видела на её сестре. А теперь она рассказывает, что купила их в бутике.
Осмотрев недоделанную ванную комнату, почти готовую кухню и законченный туалет, гости расселись в зале за большим прямоугольным столом.
– Ну, как? Понравилось? – хозяйка расплылась в самодовольной улыбке, ожидая массу комплиментов.
Гаврилович как близкая подруга не могла не подыграть. Даже если бы там вообще был полный недострой, она говорила бы только хорошее:
– Ой, Симочка, ну всё у тебя в ажуре. И цвет плитки, и обои, и потолки. Прям супер. Ни дать, ни взять, душечка ты наша!
– Спасибочки! Только душечка – это Фима – муж моей сестры. Вот уж мужчина, так мужчина! Он, наверное, и звёзды с неба для Ирмы сможет достать, если она захочет. А мне одинокой женщине приходится всё самой, всё самой…
– Честно говоря…, – начал Филимонов, но жена, зная его прямолинейность, дёрнула за рукав. – … Мне больше всего понравился туалет. Плитка ровно постелена на полу и на стенах. Цвет тоже приятный – розовый, а у всего остального вид какой-то недоделанности. Вот почему в кухне пол с покатом к двери? Это чтобы много не кушать и выкатываться быстрее? В ванной краны подтекают, сальники не держат, в прихожей дверной лутки не хватает, а на балконе, мне кажется, вообще…
– Ну, глазастый! – перебила его хозяйка. – Всё сказал или ещё что забыл? – она даже немного обозлилась. – Допустим пол я проглядела. Уболтала старого знакомого, раскрутила на бескорыстную мужскую дружбу, оставила ключи, а сама на работу. Когда вернулась, то уже поздно было переделывать. А лутку поставить попрошу соседа Серёгу, что с первого этажа. Он безотказный. Я ему улыбнусь, пива куплю – сделает. А в остальном-то всё прекрасно! Ведь так же?
– Ага! Вот где собака порылась! Теперь понятно! – озарило Филимонова. – Тут мастеров побывало немало, и каждый ремонт по-своему делал. Оттого такой разнобой в цвете и стиле.
– Я смотрю, ты умный, аж некуда! – вспылила Сима. – Чем придираться, лучше бы взял да и помог, коллега. Где твоя бескорыстная мужская дружба? Надо же одиноким и красивым помогать. Эх, мне бы такого мужа, как Фимочка, весь ремонт за месяц закончила бы. Вот повезло сестре, так повезло!
Теперь уже Филимонов шепнул на ухо жене:
– Что за фрукт этот Фимочка? Она его на каждом повороте вспоминает. Прям супермен какой-то.
Закончив вздыхать, хозяйка вдруг встрепенулась:
– Ой, пора уже на стол накрывать! Давайте доставайте, кто что принёс, как договаривались.
Женский праздник подруги решили отметить в отремонтированной квартире, по крайней мере, так захотела хозяйка Сима. Но она сразу предупредила, что квартира не ресторан, поэтому каждая семья должна принести с собой что-нибудь вкусненькое, и таким образом праздничный стол будет накрыт общими усилиями. У всех появится возможность блеснуть кулинарными способностями, а мужчины пускай готовят выпивку и тосты. А чтобы не произошла накладка, сразу оговорили, кто какие блюда будет готовить.
Непьющему Филимонову она по-товарищески посоветовала поесть дома, прежде чем идти к ней. Видимо сказывалась неуверенность в качестве и количестве будущих блюд. К тому же все знали, что между этими двумя особые отношения. Долгое время Сима добивалась всеми правдами и неправдами любви от разведённого Филимонова, но он сразу дал понять, что между ними ничего не будет, и лучше остаться друзьями. Симу это взбесило. Ещё бы! Как можно было отказаться от такого счастья: энергичная, компанейская женщина в расцвете сил с шикарной квартирой в трёх минутах ходьбы от работы, с тихой тёщей и юной разумницей дочерью. А он вдобавок взял да и женился на скромной никому неизвестной женщине из далёкой провинции, умеющей быстро и вкусно готовить. Этого она ему простить не могла, поэтому при каждом удобном случае пыталась съязвить, чем-то упрекнуть, уколоть своего «друга». Он старался не обращать на это внимания, но, когда терпение лопалось, в долгу не оставался и отвечал «взаимностью».
Гости принялись выкладывать на стол принесённые с собой кулинарные изыски. После долгих шуршаний пакетами и сумками, пыхтя и обливаясь потом, Гавриловичи явили на свет тарелочку обычного винегрета.
– Понимаешь, – начала оправдываться гостья, заикаясь и часто моргая. – Я должна была «Цезарь» принести, но в процессе приготовления у меня в голове что-то перемкнуло. Я почему-то зациклилась на винегрете. Это он во всём виноват! Хочу, говорит, винегрета и всё тут. Все уши мне прожужжал.
Она махнула рукой в сторону своего мужа, который пришёл уже «подогретым» и в таком состоянии ни сопротивляться, ни объясняться особо не мог.
– М-да…, началось. Как всегда, одно и то же, – тихо сказал Филимонов. – Цезарь и винегрет. Сравнила член с пальцем. Пошла по пути наименьшего сопротивления. А мы, как правильные, готовились по полной программе.
– Да не парься ты так, Гаврилович! – успокоила её Сима. – Думаешь, я мясо в горшочках сделала, как договаривались? Дудки! Как подумала, сколько возни с ним и решила курицу в духовке запечь. Просто и быстро. Вон сбегали с Мирославой сегодня в ближайший магазин, купили, запихнули в духовку, и все дела. Наш праздник – что хотим, то и едим! А мужикам какая разница чем закусывать. Закуски мало не бывает, когда водки много. Правда?! Мирослава, доча! – крикнула она куда-то в сторону дальней комнаты. – Принеси, пожалуйста, из кухни нашу прекрасную курочку.
– Ну, ма! – чуть ли не взвыла дочь. – Я сейчас в «Контакте» сижу, мне некогда!
– Ладно, сама схожу. Ей заботливый дядя Фима добавил денежку на новый компьютер. Теперь она никак от него оторваться не может.
Она принесла из кухни на большом подносе маленькую запечённую курочку, наспех украшенную большими листьями салата, но попытка спрятать под ними сгоревшие места не удалась. Вечно трезвый и внимательный «друг» Филимонов заметил:
– Уж лучше бы ты, Симка, готовую в кулинарии купила. А то получилась какая-то жертва солнечного загара.
– Сожрёшь и такую! – махнула она рукой. – Ой, ребята! Мы с дочкой позавчера в гостях у сестры были. Так нас душечка Фимочка такими вкусностями угощал. Я чуть слюной не захлебнулась.
Тут она, запрокинув голову, закатив к подвесному французскому потолку глаза и заломив руки, принялась нараспев нахваливать какими экзотическими салатиками, умопомрачительными тортиками, непередаваемыми напитками потчевал их таинственный зять.
Гости слушали, затаив дыхание, а она, закончив, глубоко выдохнула со словами «Вот какой мужчина душечка Фимочка!» и с упрёком посмотрела на мужскую половину. Подвыпивший Гаврилович, стыдливо пряча глаза, промычал что-то невразумительное:
– Уф! Ну…. Так это самое, как его….
Филимонов пошёл ва-банк:
– Он всё это сам для вас приготовил?
– Щас, разогнался! Делать ему больше нечего. Фимочка может позволить себе всё это купить в дорогом ресторане, чтобы угостить любимых женщин. Потому что много зарабатывает. Не то, что некоторые! – и она опять посмотрела с упрёком на мужчин. – Вот, Анька, – тут она обратилась к жене Филимонова Анне. – Что этот охломон подарил тебе на восьмое марта? Небось полузасохшую веточку мимозы или три зелёных тюльпанчика? Он же на большее не способен. И за что только ты его кормишь?!
– Да нет же…., – Анна немного опешила. – Вот, – и она вытянула вперёд руку, чтобы показать новое золотое кольцо с витиеватым узором. – Но это не главное.
– А что ж ещё?! – Симу аж передёрнуло.
– Главное – внимание. Он мне сегодня утром приготовил жульен. Представляете! Так приятно было! – и она, погладив мужа по голове словно ребёнка, нежно прижала к пышной груди.
– Ой, экая невидаль – жульен! – парировала Сима. – Что его там готовить! Вот если бы борщ или какие блинчики. С икрой, например.
– Да он и это может. В выходные или по праздникам. Просто у меня всё быстрее получается, – ответила Анна, выставляя на стол кастрюльки из сумок. – Так, это запеченная в кляре рыбка, это домашняя колбаска с чесночком, тут голубчики, пельмени, а на десерт – пирог яблочный.
И смущаясь и оправдываясь, добавила:
– Вы же просили меня что-нибудь домашнее, вот я и приготовила.
Хозяйка и гости округлили глаза. В минутной тишине было слышно глотание слюны. Даже подвыпивший Гаврилович слегка отрезвел:
– Мать честная! Да тут еды домашней на неделю.
– А пельмени тоже домашние? – засомневалась Сима.
– Конечно. Фарш из базарного мяса намололи, специй добавили, тесто замесили и каждый пельмешек ручками.
– Это же такой труд! – восхитилась Гаврилович.
– Когда рядом помощник…, – Анна опять погладила своего мужа по голове.
– Слушай, Батманова, – обратился Филимонов к Симе по фамилии. – Ты-то сама борщ когда-нибудь в жизни готовила?
– Фи! – сморщилась Сима. – Делать мне больше нечего как у плиты простаивать. Это тебе только дай пожрать, а мы с дочкой бутербродики с кофе и достаточно. Ну, чтобы фигуру не испортить. А если борща захотим, нам моя мама приготовит. Вот ведь выгодная тёща кому-то достанется!
– Кстати о тёщах, – засуетился Филимонов. – Зови маму и дочь. Почему я их не наблюдаю за столом? Это ведь их праздник!
– Мирослава! Доча! – она опять стала кричать в сторону комнаты дочери. – Иди к нам, душечка моя!
– Ну, мам! Я же тебе сказала, что некогда! – раздражённо ответила Мирослава.
– А маму звать не будем, – категорично заявила Сима. – Мы с ней на днях поругались, пускай теперь одна в своей комнате сидит. Нечего старикам нам молодым и красивым праздник портить.
– Батманова! – возмутился Филимонов. – Ты что! Совсем уже ку-ку! – он постучал пальцем по виску. – Это же ма-ма и ба-буш-ка в одном лице!
– Ну и что! – презрительно махнула рукой Сима. – Я вообще считаю, что старики должны жить отдельно от молодых. Например, в доме престарелых.
– Ты чего везёшь? А как же связь поколений, передача жизненного опыта, уважение к старшим, общие вечера за большим семейным столом и т. д., и т. п.?
– Ой, Филимонов! Не учи меня жить, помоги лучше материально!
– Ладно, спорщики! Хорош ругаться, давай наливай! – рвался к столу Гаврилович.
Праздник побежал по накатанному сценарию: тосты, поздравления, стихи, песни под гитару, аплодисменты, весёлый смех, звон бокалов. Громче всех было слышно Симу. Она то подпевала Филимонову, то сама пела под его гитару. И всякий раз вроде бы невзначай, а вроде бы в шутку подчёркивала, какая бы из них получилась хорошая пара, если бы Филимонов ответил ей тогда взаимностью, а он, дескать, мерзавец купился на Анькины пирожки и проглядел в ней такую необыкновенную женщину.
Видя, как подвыпившая Сима переходит все границы дозволенного и наблюдая спокойствие со стороны Анны, Гаврилович подсела поближе и осторожно начала:
– Ой, Анечка, Вы не обращайте внимания. Это наша душечка Симочка так шутит. Но Вы не беспокойтесь. Ваш муж раньше, то есть ещё до Вас…
– А я всё знаю и не беспокоюсь, – безмятежно ответила Анна. И, читая удивление в глазах Гаврилович, добавила: – Он сам мне всё рассказал. Пускай душечка Симочка с чужим мужем хоть на празднике повеселится.
Наконец, оторвавшись от компьютера, в зал вошла Мирослава. Одета она была, мягко говоря, не по-праздничному, а точнее сказать слишком по-домашнему, чем вызвала лёгкий ступор, особенно у мужской половины. Не по годам спелое тело шестнадцатилетней девицы было обтянуто клетчатой рубашкой, завязанной узлом где-то в месте пупка. Узкие и невероятно короткие джинсовые шорты никак не могли скрыть крупных, играющих при каждом шаге оголённых ягодиц. Сказав для приличия что-то типа «Здрасьте», она прошла к столу и принялась молча уплетать домашнюю снедь Филимоновых.
Увидев дочь, подвыпившую Симу словно озарило:
– Ребята! Я же забыла вам главное показать! Мирослава захотела на день рождения наколку сделать, а денег у нас, как всегда, пшик. Тогда наш любимый, наш обожаемый Фимочка – ух, как я его люблю! – по моей настоятельной просьбе выделил нам энную сумму. Мы пошли в салон и сделали. А ну, доча, покажи нам! Особенно вот этому жмоту Филимонову. Пускай умрёт от зависти. Он бы точно денег на такое пожалел бы. А душка Фимочка дал сколько нужно и глазом не моргнул!
Мирослава несколько помедлила, что-то невразумительное промямлила, а после, продолжая жевать, встала из-за стола, повернулась спиной к гостям и без зазрения совести одной рукой задрала рубаху, а другой приспустила шорты ниже копчика. На пояснице красовалась наколка в виде птичьего пера, остриём указывающего куда-то между ягодиц.
Наступившую тишину как всегда нарушила Сима:
– А! Ну, как?! Правда – красотища?! Вот летом мальчикам будем головы кружить, душечка ты моя!
Мирослава ещё несколько минут покрасовалась оголённым копчиком, а потом, не пряча наколку, продефилировала, словно по подиуму, в свою комнату, демонстрируя гостям, как колышется перо от виляния ягодиц.
– Что, Филимонов? Съел?! – съязвила Сима.
– Да, Батманова…. Удивила, так удивила. Перо в попе – такое только ты могла придумать, – сочувственно покачал головой Филимонов. – Вот интересно, что бы сказал на всё это отец Мирославы. Он же, кажется, еврей? А ты знаешь, Симка, что в Библии написано? «Не делайте на теле своём письмена и рисунки…» – примерно так. Ты же хочешь её за еврея замуж отдать?
– Конечно! И за богатого, чтобы увёз с собой на историческую родину, и я буду к ним в гости приезжать. Ха-ха-ха!
– Вот! А если он вдруг окажется из ортодоксов, то обязательно заставит удалить наколку.
– Ой, я тебя умоляю, Филимонов! Опять свои нравоучения проводишь. Вот был бы моим мужем и отцом для Мирославы, тогда учил бы.
– Отец у неё уже есть. Только ты его мнение спрашивала?
– Мнение алкаша меня не интересует, – словно отрезала Сима.
– Еврей – алкаш? Да ни в жизни не поверю! – возмутился коллега. – У меня знаешь сколько знакомых евреев было и есть. И в школе, и в институте, и на работе, и даже когда в армии служил. Никогда среди них алкашей не было, ни при каких обстоятельствах! Слышишь? Это не тот народ чтобы спиваться. Так что не нужно на своего бывшего бочку катить! Если денег тебе мало приносил, так и скажи.
– Да! А хотя бы и так! Был бы как Фимочка – никогда бы не расстались. Он такой! И красивый, и умный, и элегантный, и сильный, и богатый, и не жадный. А какие тосты говорит! Я всегда от него в восторге! Просто душечка, а не муж! Вот скажи, Филимонов, ты бы смог взять и на день рождения подарить своему старшему сыну новый «БМВ»?
– Нет, конечно, – смутился Филимонов. – Воровать не научен, да и… не хочу.
– То-то же! А душечка Фима может. И Ирме новую шубу, и путёвку на море, и домик построить на энное количество этажей с винным погребком и бассейном. Он просто – сокровище!
– Ты своей душечкой все уши за вечер прожужжала. Интересно, кем он работает?
– Заместителем генерального директора на шоколадной фабрике! Был бы ты моим мужем, тоже там работал бы. Уж Фимочка помог бы. А теперь сиди в своём НИИ и кусай локти. Понял?!
– Вот оно что! То-то я смотрю, у тебя в доме кроме шоколадных конфет есть больше нечего!
– Тьфу на тебя! – обиделась Сима. – Кстати, пойду позвоню сестре. Поздравлю с женским праздником.
– И душечку поздравить не забудь! – крикнул ей вдогонку Филимонов, на что услышал уже из другой комнаты отдалённое «От дурака слышу!».
Сима набрала номер сестры:
– Привет. Что делаешь? ... Так, бросай всё, бери детей, Фиму и быстро ко мне! Тут Анька Филимонова такую вкуснятину домашнюю принесла и столько много! Я большую часть сразу же в холодильник спрятала. Пускай салатики едят и курицу…. Как спит? Наелся и спит? Вот он у тебя кабан! Давай буди Фимку и ко мне…. Расскажи ему о голубцах и яблочном пироге, и он сразу сон потеряет…. Да какие подарки! Я тебя умоляю! Купи по пути хрень какую-нибудь дешёвую. Всё! Жду!
Новые гости не заставили себя долго ждать. Сима только начала очередную хвалебную историю про душечку Фимочку, а он со своим семейством уже стоял на пороге её квартиры.
– Вот! Это наш Фимочка! – радостно запрыгала на месте, как ребёнок, Сима, когда в зал вошёл средних лет мужчина с заметно выступающим животиком и намечающимися залысинами. Нахмуренные брови и слегка взъерошенные волосы явно указывали на то, что сюда он идти особым желанием не горел. И хотя в зале были всего две семейные пары, он не стал себя утруждать рукопожатием, а, подобно Мирославе, промычал «Здрасьте всем» и направился прямиком к столу, ища глазами то, ради чего его оторвали от домашнего дивана.
– О! Голубчики! – глаза гостя по-мальчишески заблестели, и лицо расплылось в самодовольной улыбке.
Он уселся за стол и принялся уплетать голубцы. Гавриловичи с Филимоновыми заворожено наблюдали за недюжинным аппетитом душечки, боясь проронить слово. Следом за ним к столу потянулась его жена Ирма и тройка маленьких детишек погодок, один другого меньше. Они по примеру папочки стали хватать ручонками со стола что ни попадя.
Как всегда, тишину нарушила Сима:
– Ирма, а где подарки?
– Ах, да! Подарки! – спохватилась сестра и достала из пакета кофточку, явно не первой свежести. – Это тебе. Ты же давно её хотела, а мне она уже надоела. Я себе что-нибудь новенькое прикуплю.
Филимоновой и Гаврилович достались растопырки для педикюра – копеечная хрень из поролона, которая облегчает покраску ногтей на пальцах ног.
– Ой, как мило с вашей стороны! Это то, что я давно искала, – прогнулась Гаврилович.
Опоздавшим налили штрафную. И хотя Сима всё пыталась подсунуть им «незаконнорожденный» винегретик и курицу-африканку, закусывали они исключительно домашней снедью.
– Боже, я давно такой вкуснятины не ела! – цокала языком и нахваливала Ирма. – Что рыбка, что голубцы, что колбаска!
– Да это Аньке делать было нечего! – возмутилась Елена. – Попросили принести что-нибудь домашнее, а её попёрло, словно на свадьбу готовилась. Привыкла этого кабана Филимонова кормить, как на убой, вот и наваляла. Видно хочет, чтобы мы от обжорства лопнули.
– Не от обжорства, а от объедения, – перебила Ирма. – Зато будет что вспомнить, а то к тебе, Батманова, как не придёшь, на любой праздник одно и то же: или курица, или затёртый салатик, или и то и другое вместе. На большее ума и фантазии не хватает.
Перечить старшей сестре – золотому копытцу – Сима не смела, поэтому стоически выслушивала критику, потупив взгляд, словно двоечник перед родителем. Но чтобы прервать экзекуцию, спохватилась:
– А хотите пельменей? Домашние!
– О! А чего же ты до сих пор молчала? – чавкая, промычал Фима.
– Пельменей! Пельменей! Хотим пельменей! – запричитали детишки.
– Только не говори, что ты их сама слепила, – ухмыльнулась Ирма.
– Нет, конечно! Это всё Анькины проделки. Так, принимаю заказы: кому сколько штук сварить? – На что Филимонов не преминул пошутить и громко крикнул: – Мне один, пожалуйста!
– Ты обалдела что ли? – Фима выпучил глаза. – Что значит «сколько штук». Вари все, а мы тут разберёмся!
Разбирались молча, потому что рты у всех были заняты пельменями. Ну, почти у всех. Филимоновы наблюдали, как остальные уплетают с аппетитом их общее ручное творение.
– А вы чего, не того? – промямлил жующий Гаврилович, обращаясь к чете Филимоновых и вырисовывая вилкой узоры над пельменями, на что бойкая Елена тут же подытожила:
– А чё им эти пельмени, они, небось, дома их каждый день трескают. Приелись!
За Филимоновым «не заржавело»:
– Как ты угадала! Не трескаем – обжираемся! – и добавил иронично: – Кушайте, кушайте, гости дорогие – на базаре всё дорого.
– А хотите, рецептом поделюсь? – обрадовалась Анна. – Это не сложно. Берёте….
– Стоп, стоп, стоп! – замахала руками Ирма. – Я, как в том фильме, «предпочитаю ягоды в виде варенья». Вся эта возня с тестами, мясами и прочими кулинарными премудростями меня напрягает. Терпеть не могу, когда мои миленькие ручки…, – она брезгливо потрясла холёными ладошками, – испачканы какой-нибудь мазнёй.
– И я то же не люблю всей этой гадостью заморачиваться, – подпела сестре Сима. – Вот стол красиво украсить и сервировать – это мне нравится!
– Ага! Что сервировать, когда на столе будет пусто? – риторически вопросил Филимонов.
– Но простите! У Вас же большая семья, маленькие дети, которых нужно кормить полноценно и вкусно! – Анна попыталась вразумить Ирму, но та не стала слушать дальше:
– Вот когда мне хочется полноценно и вкусно, я плачу соседке, и она Ефиму и моим деткам готовит под заказ. Дорого, конечно, её ручная стряпня обходится, но вполне пристойно. Скажи, душечка моя?!
– Не-а, – промычал муж, чавкая и давясь домашними пельменями. – Эти вкуснее и на халяву!
Он забыл про этикет, салфетки, и жадно слизывал текущий по пальцам пельменный сок. Насытившись, шумно встал из-за стола, громко икнул и, не обращая ни на кого внимания, спросил у Симы:
– Так! Где тут у тебя можно покемарить, чтобы никто не мешал?
– Ну, ты, муж, совсем уже обалдел от вкусной еды. Калории в голову ударили? Всё же у нас сегодня праздник как-никак! – возмутилась Ирма.
– Правда, Фимочка! А где для нас, очаровательных женщин, тост? – Сима выпрыгнула из-за стола и, как моська перед слоном, попыталась перегородить путь Фиме. Тот застыл в нерешительности, а Сима по-ребячьи запрыгала вокруг него, прихлопывая в ладоши и выкрикивая «Фима, тост!», «Фима, тост!», «Фима, тост!».
Он нехотя вернулся к столу, наполнил рюмку, почесал и без того взъерошенный затылок, нахмурил брови, медленно, монотонно и начальственно, как на собрании, начал:
– Ну, в общем так! Сегодня женский день – праздник, как говорится, всех девочек, девушек, женщин, бабушек и… и так далее, и тому подобное.
– Опочки! – оживился Филимонов. – Особенно мне нравится «и так далее и тому подобное».
Анна с упрёком посмотрела на мужа, мол «тише, не мешай, пускай говорит дальше»,
– Мы все отмечаем этот день… и мужчины тоже уже много лет, так сказать. – Фима сделал многозначительную паузу, надул щёки и глубоко выдохнул. – Много лет назад, не помню сколько, но…., кажется, в тыща восемьсот каком-то году они…, – он тыкнул наполненной рюмкой в сторону слушающих его женщин, – они, в общем, собрались в Чикаго, и вышли на демонстрацию за свои права, …. чтобы всё как бы было наравне и, так сказать, справедливо. Особенно, когда их мучила эксплуатация и неравенство тоже. Им было тяжело, но они… хотели правды и только правды. Их обременяли неравный труд, дети, и тяжёлый быт с мужчинами. А им хотелось равенства, и они вышли, так сказать, возмутились неправде, сказали «Нет». И теперь мы каждый год в этот день радуемся им, то есть, дарим им подарки, чтобы они, это самое, чувствовали себя женщинами наравне с нами мужчинами. Да! И это самое, чтобы они радовали нас. То есть мы их любим. А тогда в Чикаго они хотели равенства с нами, чтобы это самое, как бы, ну,… в общем, чтобы всё было по-честному. А этого всего не было, но сейчас есть всё, что они хотят, и мы с ними тоже как бы всегда рядом. Ведь главное, чтобы они …. не знали тяжести в жизни, а то им будет трудно и тяжело. Но если им помочь, то они ещё могут работать и трудиться нам и всем на радость. Поэтому государство дало им выходной в этот день, и теперь это красный день календаря, да! И все мальчики, парни, мужья, дедушки и так далее, и тому подобное радуются за них и празднуют весело, чтобы они были здоровы и не болели, и веселились, и хорошими хозяйками были. А тогда, в Чикаго…
К тому моменту, когда Фима в очередной раз «возвратил» всех в Чикаго, чета Гавриловичей была в полной отключке: её глаза были закрыты, она пыталась держать голову прямо, но непослушное тело колебалось из стороны в сторону. Бороться за равновесие удавалось с трудом. Её муж, согнувшись в три погибели и проливая содержимое рюмки себе на брюки, давно клевал носом. Со стороны выглядело так, будто она умиляется столь проникновенным тостом, а он пытается что-то найти под столом.
Филимоновы сидели с широко открытыми глазами, пытаясь уловить смысл. Он даже пожалел, что не включил диктофон. Такое «поздравление» сохранить бы для истории, а Сима, улыбаясь во весь рот и согласительно кивая головой каждому слову, слушала речь с благоговением, словно проповедь самого Христа.
Детишки были заняты. Под шумок перемешивали блюда прямо руками, будто играли в песочнице.
Первой не выдержала экзекуции Ирма:
– Давай, заканчивай, муж! Ты не на собрании. Привык у себя на работе выступать. В общем, – она попыталась направить речь Фимы в конечное русло. – За нас, красивых и любимых. Ура! – и подняла рюмку над столом.
Гавриловичи проснулись, Филимоновы вздрогнули, Сима радостно завизжала, сорвалась с места и побежала с рюмкой вокруг стола к Фиме. Принялась чмокать в щёки:
– Спасибо, Фимочка! Как красиво и приятно сказал! Просто прелесть! Душечка ты наша! Какой тост! Какой тост! Нет, ну, вы слышали! Учись Филимонов!
.........
Вечерний морозный воздух разгонял остатки праздника. Всегда трезвый Филимонов вёл подвыпившую Анну домой.
– Что такой задумчивый?
– Да не идёт из головы душечка Фима, его тост, Симкины упрёки, новый «БМВ»…
– Брось, не заморачивайся. Всё ж и так понятно.
– Теперь уж конечно стало понятно! А то я раньше никак не мог понять, почему шоколад в последнее время стал таким невкусным.
29 марта 2015 г.