О тайне музыки

Ксения Гильман
(сказка)

Он был обычным скрипачом… С этими волнистыми волосами, что падали на плечи, с этими тонкими складками у рта, уголки которого невольно опускались, когда звуки скрипки были полны печали, и поднимались, когда музыка наполнялась светом, с этими красивыми и тонкими, как у всех скрипачей руками… Он был обычным. Необычной была его музыка.

Его музыка было похожа на гадание по полету птиц: никогда ничего не понимаешь и не узнаёшь на самом деле, но веришь в то, что подсказывает тебе сама красота. Временами в этой музыке был слышен звон ветряных колокольчиков, временами эта музыка напоминала тревожный крик птиц, покидающих свои летние жилища. В ней можно было услышать то плач ребенка, только что родившегося на свет и не знающего еще, что приготовила ему жизнь, то вздох старика, умирающего на больничной постели и с улыбкой вспоминающего в последний миг свою первую любовь, ту девочку с толстыми золотыми косами…

Когда-то скрипач был очень тщеславным. Теперь он больше не играл в больших залах, а играл там, куда способны были вместиться только те, кому действительно нужна была волшебная музыка. Слушатели приходили на его концерты с цветами, с затаенными надеждами на чудо и с тихими слезами наготове. Обычно в зале горели свечи (представьте себе, кому-то еще в наше время приходит в голову зажигать их на концертах) и царил полумрак, в котором так легко рождаются светлые мечты.

Известное дело: за каждым человеком ходит его ангел. Куда бы ни шел человек, ангел идет за ним – так уж повелось от самого начала времен. Правда, ангелы теперь незаметны и молчаливы, оттого, что в них уже почти никто не верит, но они все еще послушны своему долгу, хотя им далеко не всегда нравятся выбранные нами пути. Но в этот зал ангелы входили с особенным чувством – именно такая музыка напоминала им о Доме. Слушатели постепенно заполнили ряды, и все затихло. Вот скрипач вышел из-за кулис и медленно поклонился, остановившись почти у самой рампы. Его лицо было освещено золотым светом свечей, а за его спиной сгущалась бархатная темнота. Если бы у людей в зале был не только чуткий благодарный слух, но и подлинное зрение, то они непременно увидели бы удивительные вещи в этой живой темноте, но все смотрели только на красивое лицо скрипача и на его тонкие руки.

Ангелы были куда внимательнее. Тут уж ничего не поделаешь – такая у них работа. Они – и только они! – увидели, как призрачная рука приказала свечам прибрать свет, как мягкое движение воздуха еще за мгновение до первого взмаха смычка точно начертило его будущий путь. Они увидели, как из темноты за спиной скрипача выступила прозрачная фигура его ангела.

Этот ангел, лишенный светлого нимба, с опущенными крыльями, печальный ангел был так прекрасен, что у ангелов за спинами слушателей невольно замерло и без того неслышное дыхание. Каждый из них пытался встретиться взглядом со странным печальным ангелом. Но глаза его были закрыты.

Вот ангел, стоявший за спиной скрипача, опустил свои маленькие руки ему на плечи. Скрипач вздохнул. Ангел открыл глаза. И музыка полилась. Нежно и долго шептал ангел что-то на ухо своему человеку. Музыка росла. Музыка обретала крылья, по мере того, как крылья ангела, сперва опущенные, словно два серых пламени, поднимались вверх. Вот музыка замерла: глаза слушателей заблестели, в глазах ангелов отразилась печаль. Миг тишины повис над всеми. Ангел прижался щекой к щеке скрипача и улыбнулся, продолжая что-то шептать ему. Музыка потекла плавно и важно, торжественно и трогательно, наполняя всех собравшихся мечтами о чем-то новом, неведомом и прекрасном.

Ангелы за спинами людей переглянулись. «Кто ты?» – выкрикнул один из них, видимо самый любопытный. «Я ангел скрипача» – ответил грустный и нежный голос. «Выходит, это ты нашептываешь ему всю эту волшебную музыку?» – спросил кто-то из ангелов. «Я только говорю с ним о любви» – смущенно ответил ангел скрипача. Ангелы за спинами людей удивленно смотрели на сцену и ждали в этот вечер истории, способной встрепенуть их усталые сердца. Истории было суждено пролиться музыкой. Грустный ангел заговорил:

«Мы встретились, когда нам не было еще и двадцати, когда наши души были как молодое шампанское. Он приехал в столицу учиться музыке, а я – искать любовь. Сперва, мы были в радость друг другу: я благодарно слушала его, первые пока несмелые сочинения, а когда молчала скрипка, мы говорили о любви. Ни в любви, ни в музыке мы оба тогда ничего не понимали. Однажды в дождливый осенний день он собрал свои вещи, взял скрипку и ушел, сказав, что моя любовь для него как толстый шарф – и греет, и душит. Я хотела дать ему самую большую любовь, на которую только способно человеческое сердце, хотела быть его вдохновением, стать его крыльями… Но он мечтал не о любви, а о музыке. Мы оба тогда не знали, что музыка и любовь – одно и то же. Оба тянули одеяло иллюзий на себя, пока оно не порвалось. И вот, оставшись каждый со своей половиной, мы оказались в разных городах, а потом и в разных странах. Я не захотела быть ему обузой. Время шло, а я все не забывала его: я все еще любила его. Я покупала его пластинки, иногда даже могла позволить себе, бросив дела, улететь в какую-нибудь страну, где проходили его очередные гастроли, чтобы только послать ему цветы и поплакать в заднем ряду. Он овладел мастерством, он стал знаменитым… Но что-то не пускало его дальше, в самую тайну музыки. Однажды, промозглым холодным вечером возвращаясь с его концерта, я слишком долго гуляла по городу, слишком долго взбалтывала коктейль из слез с дождем и ноябрьским ветром… Я сильно простудилась и умерла через неделю от воспаления легких. Когда я встретилась с Отцом, Он меня погладил по щеке и сказал: «Девочка моя, ты не виновата ни в чем. Ты любила, как могла и честно несла свою ношу невысказанной, ненужной любви. Он мог бы быть и помудрее! Он так бессмысленно растратил все, что я ему послал. Он так и не стал тем, чем мог стать, отказавшись от любви, ради музыки. Отказавшись, выходит, от самой музыки, ради гордыни. Даже его ангел отступился от него... Но, как ни крути, он любит, беззаветно любит музыку. Не понимает ее сути, но любит. Ты сделала для него, что смогла. Ты заслужила покой, заслужила лучшую долю…». Тут я заплакала на руках у Отца: «Не хочу покоя, не хочу лучшей доли! Отпусти меня к нему, ведь теперь он меня не сможет ни прогнать, ни обидеть. Разреши мне стать его ангелом, ведь он так одинок в этом мире. Никого у него не осталось…». Напрасно Отец говорил мне о том, что ничего хорошего из этого не получится, что ангела из меня не выйдет, так как мне не хватит беспристрастности и чуткости. «Разве опекать и направлять – не дело ангелов?» – спросила я. Отец кивнул. «Я буду направлять его, не дам пылинке упасть с его плеча, всю свою любовь вложу в его музыку!» Отец обнял меня и приказал выдать мне пару крыльев – я взяла, какие были. Я стала повсюду следовать за любимым. Я пела ему, шептала на ухо сказки и были из небесных хроник… Он принимал мой голос за внезапное вдохновение и записывал мои истории в своих нотных тетрадях. Он так и не понял, что музыка и любовь – одно и то же. Но сейчас, когда у него уже достаточно седины в волосах, он ближе и ко мне, и к музыке, и к небу, чем когда бы то ни было. Достаточно того, что хоть один из нас все это знает, а другой просто послушен» – грустный ангел замолчал.

Затихла музыка. Апплодисменты были долгими, а слезы в глазах слушателей самыми настоящими. Покрытые сухими морщинами, но еще очень красивые, руки  скрипача сжимали смычок и скрипку, так словно держали узкие запястья любимой у самого сердца. Он поклонился в последний раз и ушел со сцены, его ангел шел за ним и плакал. Сквозь слезы улыбнулся он ангелам в зале, как сообщникам, и скрылся за кулисами вслед за скрипачом.

Зал опустел. Только свечи, шипя и потрескивая, догорали, цветы, положенные кем-то на край невысокой сцены, засыпали под стук дождевых капель… Бархатные кресла поскрипывали, расправляя затекшие тела… Музыка продолжала жить в этом маленьком зале, как если бы она не приходила сюда и не могла уйти, а просто была. Только ее некому было слушать сейчас… Кроме седого Отца всего сущего, который во всякую минуту слышит музыку, потому что музыка это любовь, кроме которой Он так и не смог ничего придумать в этом мире.

2012