Он вышел во двор, и ночь темной кошкой прыгнула ему на плечи и мягкими лапами закрыла глаза, да так плотно, что стало казаться, что их просто нет. В голове поселилась тревога , но какая то ленивая , не злая… Выдохнув принесенный из дома воздух в ночную морось , тут же облепившую его лицо , как рой мелких мух блюдце с медом , Он пользуясь только памятью ног, пошел в сторону бревенчатой баньки, притулившейся одним боком к сараю, другим к забору. Многолетняя память проделанного пути заставила остановиться и вытянуть вперед руку – на расстоянии в пол локтя была грубо сколоченная дверь с железной кованой ручкой и наброшенным на петлю замком. Сняв незапертый замок, Он потянул дверь и она на удивление тихо, открылась.
В бане беленые стены светились как светлячки в траве, и ночь стала не столь пронзительно черной. Также на ощупь Он протянул руку и на притолоке нащупал пузатый бок старой керосиновой лампы. Мотнув лампу из стороны в сторону и услышав довольный всплеск керосина в железном брюхе, Он приподнял местами закопченное стекло, чиркнул зажигалкой и поджег намокший фитиль. Огонь радостно заплясал по фитилю, по пузатому стеклу лампы, по беленым стенам бани и зажег огоньки в его пытливо глядевших на огонь, глазах. Постояв так еще некоторое время, как будто загипнотизированный танцем огня, Он повернул голову в сторону притолоки и поставил туда лампу. Затем резко повернулся и плотно, но бережно закрыл дверь в баню.
Покачавшись в раздумье, Он сел на лавку у двери и начал искать по карманам сигареты. Карманов было немного. Два в ватнике или как его привычнее называли – фуфайке или на местный манер «куфайке», одетой на, по определению, белую майку, и один накладной карман, сзади тренировочных штанов или «треников» , опять же на местный манер . «Треники» были аккуратно заправлены в шерстяные носки пестрого цвета , подшитые на подошвах старыми жениными капроновыми колготками для прочности на истирание , так они заменяли ему еще и домашние тапки . Кто то ввязывал скрученную , опять же из старых колготок, капроновую нить в подошву носок , а его жена считала , что правильнее будет поменять протертую капроновую подошву , а не штопать дыры на носках. Носки , точнее ноги в носках, были вставлены в высокие резиновые галоши с блестящим вороненым верхом и , по непонятной причине , темно малиновыми внутренностями . В его детстве была очень популярна загадка про эти галоши – « Сверху черно , внутри красно , как засунешь , так прекрасно…». И в самом деле, было очень удобно шлепать резиновой подошвой по пропитанному влагой деревянному настилу осеннего двора , сохраняя тепло в их малиновом чреве , а главное моментально одевать их , просто просунув ногу в шерстяных носках , даже в полной темноте , в всегда готовые к «труду и обороне» , галоши . Он даже оставлял их у крыльца пятками к входу , как будто знал , что будет неожиданная тревога и нужно будет уложиться в норматив иначе можно будет провести часть отведенного для службы времени в наряде или, того хуже, на губе (гауптвахте). В армии о «неожиданных» проверках и тревогах всегда оповещали заранее и потому сапоги ставили на расстоянии , необходимом , чтобы просунуть в них ноги не затрачивая дополнительного времени на движение к ним , а портянки были аккуратно разложены поверх голенищ , чтобы босые ноги попали , как раз , в их середину и затянули в голенища сапог за доли секунд и при построении куски этих же портянок , не торчали из сапог. Пройти в таком обмундировании было невозможно и пятьсот метров , ноги сбивались мозолями , но этого же и не требовала проверка на быстроту подъема по тревоге . Марш-броски проводились отдельно и отдельно готовились также заблаговременно. Ефрейторский зазор соблюдался во всем.
Не найдя сигарет , Он интуитивно посмотрел на полку с горящей лампой и в углу разглядел иссерокоричневый кусок хозяйственного мыла , один бок которого был изъеден теркой , стоящей тут же . За мылом всегда хранилось несколько сухих сигарет которые он любил раскуривать выйдя мокрым , красным , утомленным русской банькой и украшенный узорами прилипших березовых листиков и веточек, из парилки . Присев на край скамейки , ближе к двери и приоткрыв ее , чтобы ворвался свежий , по-осеннему влажно-прохладный воздух Он сразу чувствовал мелкое покалывание прокаленной кожи. А густой дым быстро тлеющих сухих сигарет расталкивая устремившийся в баньку воздух с улицы , густыми клубами катился на улицу , растворяясь в черно-сером осеннем небе . Встав и нащупав сигареты , Он взял одну, покрутил пальцами , разминая табак , прикурил , притушил лампу , приоткрыл дверь , прищурился от едкого дыма . Дым и горький привкус заставили его немного вернуться из своих дум .
- Ну вот как Ей объяснить , какими словами , что он чувствует , как он понимает , о чем мечтает . И почему понятные ему слова , простые и прямые как сосновые жерди попав Ей в уши гнуться , за частую , ломаются и доходят до Ее сознания каким-то буреломом . Комок у горла от недавнего спора еще не рассосался и обида постукивала по ребрам с левой стороны груди . Он знал, что скоро он успокоится, но это немой спор с неопровержимыми доказательствами с его стороны, будет еще продолжаться некоторое время, и он еще часто будет разбирать и анализировать эпизоды спора, вытаскивая ключевые, как ему казалось, слова на всеобщее обозрение, хмыкая про себя и объясняя Ей очевидное. Ну вот же, вот, ну с этим же не поспоришь ! Ну почему Она не слышит его крик ! Как же правильно написал пацан в фильме «Доживем до понедельника» в сочинении на тему : «Что такое счастье?» … - «Счастье , когда тебя понимают..». Нервно хмыкнув , Он вмял окурок , быстро истлевшей сигареты в краешек крыльца, осторожно положил его на землю рядом с крыльцом и потянулся за следующей сигаретой. В такие минуты он не мог накуриться.
В теплой и сухой парной было уютно, пахло теплым деревом, березовыми вениками. Он перенес лампу, убавил огонь до минимума, постелил фуфайку на высокую длинную лавку, на которой любил, парясь, вытянуться во весь рост, распрямив, согнутые гравитацией ноги, и лег, задумчиво глядя в потолок. Отсветы от лампы тускло и лениво запрыгали по стенам. Глаза закрылись мгновенно. Детская добрая улыбка осветила его лицо и парную. Он спал и ему снилась Она, такая понятная, такая родная и такая любимая.