Дмитрию Копьёву
Три путника сидели у костра. Они недавно здесь встретились. Сидели и разговаривали. Наверное, чего-то ждали. А пока они пекли картошку и разговаривали.
- В каждом смерть сидит с самого рождения.
Так начал первый.
- Так вот, во мне она уже ходит и разговаривает, и недалёк тот час, когда она скажет... что именно? Да что она сказать-то может! Пора, скажет, пора домой, милый. Смотрю вокруг себя - нет людей, вот как у Гоголя городничий, помните?
- Помним.
- Глаз нет, языка нет. Начни говорить, ведь побьют, ей-богу - побьют! - увлёкшись, воскликнул он, словно даже обрадованный такой перспективой. - А где люди-то? Ведь где-то они есть: сидят по тюрьмам, в больницах, работают, воюют... А собирать начни, и никого не найдёшь. Вот почему так, а? Гадство, - он хотел плюнуть, но посмотрел на землю и не плюнул: утёр губы кулаком.
Помолчали.
Откуда-то справа над лесом пронеслись посвистывая утки-чирки. Подняли головы - а их уж и след простыл, уж они за лесом летят.
- Утки, - сказал раздумчиво третий, - чирочки...
Он улыбнулся широкой улыбкой простоватого человека.
- К нам тут повадились они на реку. Утки. Ну, я стал подкармливать. Бросаю им с бережка крошки. А тоже разные. Есть доверчивые, те близко подплывут, чуть не из рук хватают. А другие мнутся поодаль. Вроде надо кому, - этим, что доверяют, что поближе, - вроде им? А тогда те останутся голодными. Бросаю по очереди тем, потом этим. Рука намашется, что плечо болит потом.
Он кашлянул и продолжал, уже присушив голос:
- Я к чему это... Тут всё непросто, для кого ты - для тех, кто осязаемо близок, или для других? Вот такие... утки.
Он негромко посмеялся и потянулся пошевелить костёр.
- Как там картошка?
- Вот смотрю... нет, сырая пока. Последние дни проболел, не выходил из дома. Сегодня только прошёлся в сумерках. Да, город мрачный. Лица - тяжёлые, напряжённые, совсем не праздничные. Но ведь это те, что близко, у берега. А те, что поодаль? Вот тебе и утки.
- А я, товарищи, вот что думаю, - быстро и горячо заговорил второй, небольшого росточка мужчина в пальто и ботах на "молнии", похожих на женские. - Я думаю, - ну, проблема выбора, "утки", - он быстро и словно между делом усмехнулся, - моральный выбор, сфера атаки, ага, - но главное, между прочим, это вот что: главное - молитвенника найти! То есть, найти такого человека, чтобы сказать ему - ты Бога знаешь, так помолись за меня окаянного...
- Можно самому, - сказал первый.
- Да можно... я понимаю, конечно, - можно...
Словно обидевшись, мужчина в ботах умолк.
- Почему такая популярность? - спросил первый. - Две тысячи лет всё-таки, не хухры-мухры.
- Почему?
- Потому, что сюжет есть. Канва. Заговор, предательство, казнь, интрига! И что ещё интересно?
- Что?
- Да то, что интрига продолжается, перенесённая из прошлого сначала в настоящее, а потом - и в будущее! Всем же хочется узнать - как он отомстит.
- Кому отомстит?
- Всем.
- Простите, вы хотите сказать, что это всё не более чем авантюрная история, слепленная, - сляпанная, - по канонам массовой литературы? - опять заспешил третий, в ботах, проглатывая в спешке суффиксы с окончаниями. - А как же философия?
- Какая, какая философия?! Всё это уже было миллион раз, а всё новое у него от Филона Александрийского, - да и то, у Иоанна только.
- Но они верят.
- Верят. Потому что не читают.
Второй рассмеялся.
- Смотрите, они поймают вас... и... всё же тут не дуб Мамврийский.
Третий не ответил: он раскапывал в золе картошку.
- Можно есть, - распрямляя спину, сказал он. - Соль у кого?
- Мы и есть соль, - забыл?
Трое засмеялись, услышав старую шутку, но ещё смешную, а значит - всё ещё актуальную.
14 декабря 2015 г.