Денно и нощно со всех концов большого города сюда – в мужское отделение городской клинической больницы с номером аж за 50, известна, например, больница № 64, свозят граждан мужского пола, покалеченных, а то и изувеченных городским ритмом жизни. Пострадавших от трамвая на поверхности или электропоезда под землей – мало. В основном, это жертвы – нет не аборта – это жертвы дорожно-транспортных происшествий, и просто человеческой тупости.
Каждый второй увечится по пьянке. Не то, чтобы мужчины сами себя увечили по тому анекдоту:
- Выколю себе глаз, чтобы у тещи был зять кривой.
Нет, просто пьяные чаще падают вниз головой в незакрытые строителями и ремонтниками канализационные люки, увечат себя в азартных драках вблизи питейных заведений, участвуют в хулиганских разборках после футбольного матча таких команд как «Спартак» и «Динамо».
Побывавшие хоть раз под ножом или ножницами хирурга знают, как медленно идет выздоровление: порой, неделю валяешься на койке не различая будней и праздников, тоскуя по персональным унитазам в своих отдельных квартирах и коттеджах, - единственное утешение кроссворды и курение.
Но кроссворды это для умных, а умники сюда избегают попадать, здесь много дураков и еще больше придурков, которые едва оклемаются от наркоза рвутся покурить, чтобы дурь владела не только их куриными мозгами, но и обветшалыми легкими.
Курилка на шестом этаже - в мужском отделении гнойной хирургии - никогда не бывает пустой, потому что она расположена в мужском туалете.
Продолговатое помещение включает умывальник, два фаянсовых писсуара, три кабинки с раздолбанными унитазами и разбитое окно с противоположной стороны от двери. Проход к окну узкий, но достаточный, чтобы по нему могли продвинуться колясочники и всякого рода инвалиды на костылях, с ногами в руках и с руками, перевязанными бинтами или подвешенными на шее.
Надо сказать, что контингент вышеупомянутого отделения составляют ходячие, это те, которые способны самостоятельно добраться до столовой; полуходячие, которые сами перемещаются или прыгают по палате от кровати до умывальника и обратно; а также доходяги, прикованные в прямом и переносном смысле к металлической кровати-каталке.
Кровать-каталка по желанию доходяги в режиме рокировки может занять место другой каталки, например, поближе к умывальнику
Время пребывания на больничной койке в палатах делится на восемь времен: время пробуждения, время до обхода, время завтрака, время до обеда, время после обеда до полдника, время от полдника до ужина – самое приятное и благолепное, время от ужина до отбоя – ужасное время, когда понимаешь, что еще один день прожит бесцельно, и, наконец, замок кольца всех времен – время отбоя или ночное время в борьбе за сон.
Мужская курилка работает как парилка, т.е. свободна только ночью.
Днем здесь парятся, маятся, оттягиваются, оправляются, ну и, конечно, курят. Ночью санитары приводят туалет к божескому виду, не путать с божественным.
Божественного вокруг мало, хотя, как говорят, на днях к одному доходяге в ВИП-палате приглашали то ли муллу, то ли православного священника. Пациент так расчувствовался от увещеваний и напутствий, что не дождавшись очереди в клизменную, так нечистый и ушел на встречу то ли с Магомедом, то ли с Христом. Все видели как его, покрытого с головой белой простынею, увозили на его же собственной каталке, бездыханного с босыми ногами, в грузовой подъемник.
Опустили его или подняли? – одному богу известно.
Не могли же его после операции в 30 тысяч рублей – это по стоимости хороший мопед – лишить встречи с прекрасным и божественным вне травматологической больницы с номером за 50, то бишь опять отправить под скальпель теперь уже паталогоанатома, чтобы проверить, то ли ему пришили и то ли ему удалили! Как будто для небесной канцелярии это так уже и важно. Мужики в курилке пришли к выводу, что умер бедалага от избытка внимания фармакологов и от запрета на курение. Бедняга сгорел как сигарета и после столь бесчеловечного обращения был похож на окурок в придорожной канаве.
Да! Так-то вот. Если и есть утешение на этой земле, то это выпивка и курение. В то время, как по части выпивки каждому досталась полная чаша испытания болью и хирургическим вмешательством, то по части курения еще бабушка надвое сказала. По крайней мере перспектива умереть здоровым пациентам хирургического отделения уже никак не грозит, мол, кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет.
Накося, выкуси! Это не про нас: пить, курить и блудить начинали одновременно всем колхозом, что называется. Порой, конечно, условия не позволяют пить и курить в общественных местах, но здесь в отделении гнойной хирургии, пожалуй, сам бог велел, хотя, очевидно, его никто здесь и не спрашивал. У прооперированных свои права и своя правда…
Спросить можно было бы у зав. отделением, но это себе дороже. Агафон Иоганович Забродяжный рьяно борется со скотством на вверенной ему территории, куда немощных поднимает лифт, и которая так близка богу: изувеченные, срамные и сирые особенно волнуют его.
Ну а то, что люди эти греховны и блудливы, так в этом тоже есть своя прелесть, поскольку только от них и можно ожидать покаяния, да и не стремятся они пребывать на земле вечно – как встают спозаранку, так и ищут способ покинуть грешный мир и переселиться в божественный, не беда, что в пьяном угаре.
Агафон Иоганович, конечно, не рвется на встречу со Всевышним – у него одна задача, чтобы комиссия из городской управы не нашла управы на его побочный доход с родственников алкашей и пьяниц. Поэтому он придерживается принципа, что бы на вверенной ему территории все было по-божески.
Опять же, божеского вида туалета-курилки заведующий отделением Агафон Иоганович Забродяжный требует от вспомогательного персонала хотя бы на время утреннего обхода.
Между тем, убогий вид мужской туалет принимает сразу после обеда. К тому времени опроцедуренные пациенты, отведав горохового супа и рыбьих котлет с гречневым проделом, напившись юшкой от компота из разваренных до неприличия сухофруктов, устремляются отвести тяжесть желудка от души и протравить свои тщедушные легкие в туалет-курилку. Собственно, курить-то они должны, судя по коридорной инструкции, в специально отведенных местах. Но поскольку, кроме отхожего, других мест на этаже не нашлось, то куряки облюбовали сортир, то бишь слегка прибранную мужскую уборную.
Самые элитные места - в кабинках сортира. Сюда проникают шустрые и нахальные. Заняв позу орла, они смолят сигареты одну за другой, создавая благостный аромат дыма, который распространяется в передний проход и неторопливо вытягивается в окно, когда закрыта дверь в туалет; но она редко закрыта, разве что ночью.
У писсуаров располагаются те, у которых мочевой пузырь не держит. Четверо человек пристраиваются надолго по бокам, а двое в это время могут подтягиваться из коридора и оттягиваться в коридор, по мере проходимости между колясочниками. В отдельные времена, исключая время приема пищи и обхода, проход сортира перекрыт телами, страждущих курить, говорить и обсудить последние спортивные новости.
Казалось бы у колясочников должны быть проблемы проникновения в сортир, оккупированный орлами.
Не тут-то было – это не какая-нибудь рвань. Первые коляски пробиваются к окну, как только орлы занимают свои излюбленные места. Это по преимуществу пациенты, страдающие запорами, стойкой непроходимостью кишечника, и, остряки, страдающие гастритом, которые подолгу вынашивают свой стул, а потому судно всегда при них.
Некоторые, сидя в коляске, подкладывают под себя судно и в таком состоянии способны к автономному существованию в запломбированном сортире, не имея непосредственного выхода к унитазам, облюбованным орлами. Но вот вперемежку протискиваются ходячие, которые на вытянутых руках вносят особо страждущих колясочников с утками в ногах, толпящихся в массе своей в коридоре на подступах к туалету.
В итоге проноса колясочников к окну туалетного помещения задние становятся передними, поскольку их коляски взгромождают вторым ярусом. Верхнюю коляску ставят на две нижние, так что получается акробатическая пирамида. Отчаянные и легкие с усеченными конечностями размещаются третьим ярусом, где больше дыма и кайфа, а, главное, можно не смолить дорогие сигареты, а глубоко дышать накуренным воздухом.
Короче, парилка отдыхает, а эффект тот же - чем выше удается взгромоздить коляску, тем выше кайф. Обычно наверх просятся бомжи, на которых палатные хирурги ставят эксперименты по выживаемости в условиях повышенного городского травматизма в подпитии, либо крайней степени голодания.
Обычно эти парии так и паразитируют под потолком, спускаясь, чтобы поесть, посетить процедурный кабинет или отлежаться в коридоре на подобии больничной койки. А так, они берут с собой на верхотуру подкроватное судно, справляя нужду, что называется, не сходя с места.
Проблемы начинаются, когда орлы меняют позиции: они встают с колен, отряхиваются от пепла, которым нашпигован воздух, оправляются, упираются в ребра верхней части кабинок наподобие турникета и… буквально взлетают вверх. Но поскольку орлы эти пальцем деланные, то они обрушиваются на колясочные пирамиды, сокрушая непрочные элементы металлических конструкций, а заодно и обрывая бинты и повязки на перебитых конечностях пациентов гнойно-хирургического отделения.
Такой поворот ситуации приводит к тому, что поднимается грохот, слышится отборный русский мат с редкими вкраплениями монголо-татарских приветствий.
Верхние стремительно оказываются внизу, бывшие внизу взгромождаются на лежащих, и, энергично вращая колесами, начинают откатываться к выходу из курилки, перемещаясь по телам, как по трупам противника на поле Бородинского сражения.
Но поскольку колясочники по причине загромождения пола телами недорезанных бомжей, как правило, не спешат в палаты, среди курящих и некурящих инвалидов завязывается драка, и тогда колясочники, чувствуя себя, как в танке, наезжают на противника, набычив голову, норовя сбить с ног, а то и наехать на всей возможной скорости инвалидного средства передвижения.
Те, кто на костылях с криками: Даешь сортир! – напирают извне, норовя дыхнуть накуренным воздухом, рискуя подохнуть от общей сумятицы и неразберихи.
С этого момента сходство с Бородинским сражением усиливается тем, что в ненароком освобождающийся сортир врывается некурящая дрянь, которая все это время нетерпеливо толкались в коридоре, ожидая конца перекура и начала облегчения.
Некоторые, больные на голову, пытаются продеть башку противника в расщелину своего костыля, чтобы тут же воспользоваться им как лассо при поимке ретивого скакуна. Находятся буйные, которые норовят метнуть костыль на манер копья, рискуя сломать себе шею в буквальном смысле при падении под колеса ретивых колясочников, отчаянно размахивающих руками или культями.
Понять, кто берет верх над противником: рвань или дрянь, как правило невозможно, - и те и другие стоят друг друга, - поэтому интеллигентные курящие и боящиеся обмишуриться держатся от сортира поодаль, нося в себе человеческую обиду и кишечную беду.
Дело в том, что некурящие ходящие с какого-то момента уже не могут находиться в палатах, где некурящие доходяги отложили в судна и утки свои накопления, обильно приправленные мочой, слюнями и соплями.
Только в отделении гнойной хирургии узнаешь, как много гадости выделяет человеческое существо за время своего земного существования. Именно здесь начинаешь понимать, почему власть имущие так ненавидят неимущих, цепляющихся за эту жизнь и регулярно гадящих.
Ближе к обеду или ужину в палатах отделения гнойной хирургии запах экскрементов, хлорки и мочи разъедает легкие и единственным спасением представляется курилка испепеляющая легкие гарью дешевого табака и копотью бумаги дорогих сигарет.
Обычно битва за место в курилке длится до момента, когда повариха, просунув голову в приоткрытую дверь столовой кукарекает:
- Эй вы, психи - неприкаянные жертвы хирурга и пьянства, господа нехорошие, жрачка готова!
С этого момента все возвращается на круги своя. Голод на короткое время примиряет дерущихся. Тем более, что ни сестры, ни братья, имеется в виду медицинские, в драки не вникают, а принимаются убирать в полу освободившихся палатах судна и утки за доходягами.
Разборки между мужиками в курилке, порой, бывают крутыми. Но среди бомжей всегда находятся бедалаги, которые за миску больничной похлебки готовы продать любого из сортирной братии, при этом не делая различия между орлами, колясочниками и деланными инвалидами.
Обычно на следующий день на утреннем обходе заведующий отделением Агафон Иоганович Забродяжный представляет зачинщиков к отстранению от столовой – и потом унитазы им ни к чему, - нечем гадить; либо к выписке, чтобы они отныне штурмовали городские сортиры уже на не вверенной ему территории огромного мегаполиса.
Интрига ситуации в том, что по действующему положению о медицинской страховке в г. Москве прооперированных бомжей держат не более трех суток.
Укоренившихся москвичей держат в стационаре не более 10 дней, - а там, либо повторная операция в связи – не Приведи Господи - с гнойным обострением за казенный счет, либо больничный режим за свой счет, пока родственники приготовят все необходимое для достойных проводов уставшего от борьбы со своим организмом жителя планеты Земля.