Чудес не бывает?
В августе, когда семья Индевеловых закончила строительство второго этажа над своей избой, на их белоснежной русской печи, выложенной по краям изразцовой плиткой, появилась надпись:
«Скоро придёт к вам гость и исполнит ваши желания».
Конечно, взрослые поначалу решили, что это шутка и стали бранить детей. Подрастающим Индевеловым выдали мочалки и велели смыть «глупость».
Но только дети приступили к делу – буквы отделились от кирпичей и повисли в воздухе, сияя нежно-золотым светом и сохраняя многообещающее содержание. Тогда-то все Индевеловы от мала до велика поверили, что будет им счастье. А, чтобы достойно встретить чудесного гостя, принялись готовить разносолы да порядок наводить. Просто дым столбом пошёл от их усилий: кто забор чинит, кто окна поет, кто пироги печёт – все при деле, ни минутки отдыха нет.
Под вечер постучала к Индевеловым баба Шура из соседней деревни Котыши и попросила соли. «А, то, – посетовала, – в магазин не успела – закрылся». Индевеловы сунули её через забор немного соли и зашумели: «Иди, иди, бабка, нам сейчас не до тебя».
Вздохнула старушка, поправила выцветший платочек и отправилась восвояси. По пути она коснулась кошки Индевеловых, излечила ей хромую лапку. У старого пса от взгляда бабы Шуры выросли белые сильные клыки. Сломанная ромашка, коснувшись штопанной юбки старушки, ожила и подняла листики. Баба Шура торопилась к себе – доить козу Проню.
А Индевеловы, бранясь от усталости и голода, сидели у стола с угощеньями и ждали…
Ах, мама-мамочка…
Люси принесла домой небольшую коробочку, открыла её и ласково погладила прибор. Теперь-то Петя в её руках. Ничего, что он светило в науке, а она осилила только парикмахерские курсы, да, то забыла, чему там учили. Вот сейчас положит она волос мужа на платиновую пластинку, нажмёт кнопку, и пусть он попробует возразить. Пусть… Сколько мужей уже шёлковыми стало – всему они теперь дома рады, всегда со своей половиной согласны. Нет, это стоит денег накопленных на норковую шубу и на платье из крокодиловой кожи. Ничего Люси не пожалела, лишь бы не идти к свекрови на Новый год, не слушать её нудную игру на пианино, стихи из эпохи динозавров, не видеть воняющий нафталином семейный альбом. Сколько лет ей приходится придумывать, что они ездили с мужем в Антарктиду или на Гаити, специальными турами; монтировать фотки, помещая себя то, в окружение страстных туземцев, то на шведский стол, то в объятия белого медведя…
В коридоре послышались шаги.
– Здравствуй, Пестик, – Люси произнесла заветное слово, зная, что муж слышать такое обращения без содрогания не может. А сегодня он хоть и мотнул головой, и рот было открыл, но сразу обмяк, сник, как мешок, плюхнулся на кресло.
Люси вдохновилась:
– Милый, позвони сегодня своей маме и скажи, что мы будем отмечать Новый год в ночном клубе «Ягуань».
– Да, – точно робот, отозвался Пётр, отошёл с мобильником к окну, – душно, что-то голова неясная, – глухо добавил он и открыл форточку.
В доме напротив из-за занавески в квартире на третьем этаже выглядывал мальчик лет пяти. Он улыбался бедно одетой, стройной молодой женщине, которая спешила к нему по двору. Пётр даже на расстоянии смог прочитать по губам ребёнка, что он произносит «мама». «Мама», – повторил Пётр. Он вспомнил себя вот таким же маленьким, в штопаных колготках, с книжкой «Занимательная математика» под мышкой ( он начал читать уже в три года), вспомнил, как отпустил маму в театр, и крепился, и держался, чтобы не заплакать. Он знал, что мама несколько лет мечтала попасть на этот балет в Мариинку. Но, когда она стала уходить к метро, Петя вжался в холодное стекло с такой тоской, что мама почувствовала, обернулась, встретилась с полными муки глазами сына и… вернулась. Билет пропал, но зато они вместе нажарили блинчиков, пили чай с мёдом и смеялись.
Пётр набрал номер матери:
– Мама, я сегодня приеду. Насовсем. Да.
На кухне запахло горелой пластмассой – это вышел из строя прибор. Люси бросилась поливать его водой. На нижней стенке она прочитала: « гарантии на внушение фирма не даёт, согласно закону Крафта, доказавшего, что никогда не создать установку, управляющую тем, что объяснить невозможно».
Дверь хлопнула, Люси осталась одна.