Здесь же в цеху я нашел свою вторую жену. У неё была уже девочка, а вскоре одна за другой появились и две мои малышки. Теперь, будучи отцом троих детей, я просто не имел права сдаваться. Ведь на мне лежала ответственность за них.
На заводе дорос до начальника технологического бюро. Теперь мне физически было полегче. Кроме того, моя боль сама собой утром по привычке отделялась от меня и возвращалась лишь поздно вечером.
Понятное дело, что многие вещи, доступные обычным людям, мне были недоступны. Я не мог бегать и прыгать, не мог присесть на корточки, так как в голеностопных суставах был угол движения лишь 5 градусов, и то только по вертикали. По горизонтали же стопы были полностью "замкнуты". Боль в спине не давала мне даже наклониться и взять что-то с полочки в холодильнике. Приходилось становиться на колени, чтобы взять нужное с нижних полок.
Но я втянулся. Даже ремонты дома делал сам вместе с женой и мамой.
Однако палочка здорово мешала в работе. Поэтому выходя в цех, или как говорил наш начальник, в "сферу производства", я стал оставлять её в своем технологическом бюро. Когда меня искали, мои коллеги, оглядываясь, и если палочка стояла около моего стола, так и говорили "Да пошел он в сферу".
Работа настолько затягивала, что я перестал замечать, что хожу без палочки.
Однажды я решил, что и в транспорте без неё удобнее. Ведь тогда обе руки свободные. Надеяться на то, что мне будут уступать место, я давно перестал. Мало того, если я видел, что входит беременная женщина или явный инвалид, то первый из всех пассажиров уступал им место, и на душе становилось как-то хорошо от этого.
Уменьшилась ли боль? Нет. Но она стабилизировалась. А умение отделяться от неё позволяло мне часами бродить по городу с фотоаппаратом, разыскивая то, мимо чего нормальные люди в спешке проходят, не замечая красоты. Когда народу на остановках было настолько много, что рассчитывать втиснуться туда не приходилось, то и вообще шёл домой десяток километров пешком. Зато мышцы спины настолько окрепли, что могли удерживать спину в любом положении. Теперь я даже умываться мог стоя, наклонившись над раковиной. Если стоишь ровно, то нагрузки на позвоночник не чувствуешь. Но наклонившись - это что-то.
Вот только долго сидеть было больно. А после сидения было ужасно больно сделать первый десяток шагов. Поэтому я старался вставать, когда поблизости никого не было и никто не мог услышать мои стоны, маты и рычание. Никто не мог увидеть гримасы на моем лице. А потом я втягивался, отделялся от боли, и шагал, стараясь не раскачиваться и не хромать. Мне почему-то было стыдно, что меня видят хромым. И это получалось. И еще я научился улыбаться людям даже тогда, когда боль становилась нестерпимой. Даже смеяться.
Самое страшное для меня были осень и зима. Ноги настывали, промокали, начинали сильно ныть, а к вечеру распухали так, что если я снимал ботинки, то повторно натянуть их уже не было никакой возможности. И тогда на помощь приходили мамины руки. Они делали массаж, скользили по моим натруженным суставам и мускулам и будто впитывали в себя боль.
***
Так, почти без изменений прошло еще много лет.
Я так и не научился аутотренингу. Однажды мы с дочкой отдыхали в Евпатории. И как-то, в качестве развлечения, купили билеты на сеанс гипноза известного гипнотизера. Было очень интересно посмотреть на это действо.
Мы с ней сидели где-то в 4-м ряду. Нам было отлично видно, что происходит на сцене. А гипнотизер там вытворял всякие штуки со своей молодой помощницей. То она у него засыпала стоя и потом падала навзничь даже не дрогнув и не согнувшись, а он в самый последний момент подхватывал её. То клал девушку на две спинки стула ногами и пятками, а она лежала как деревянная и не прогибалась. То ещё что-то с ней делал. Для нас с дочкой это всё было похоже на выступления фокусника в цирке. И мы с Леночкой лишь пытались разгадать секрет фокуса. Однако "фокусы" скоро окончились и фокусник, то-бишь гипнотизер, стал вызывать желающих из зала.
Мы понимающе переглянулись, ну кто-ж не понимает, что это обычная подстава? Однако народу на сцене становилось всё больше, то там, то здесь пустели места в зале, а вскоре встали и несколько наших знакомых по дому отдыха. Мы начали понимать, что это не может быть подставой.
Через некоторое время и с людьми в зале стало происходить что-то странное. Они глуповато смеялись, махали руками, раскачивались. Некоторые мужчины и даже женщины начали раздеваться, когда им сказали, что они на пляже. Зал явно сходил с ума, и лишь мы с Ленуськой были островком людей, сохранивших разум в сумасшедшем доме.
Ясное дело, что не мы одни были такие, но все же нормальных людей в зале осталось меньшинство.
Много позже, оценивая тот сеанс, я сделал вывод, что люди с крепкой психикой видимо не поддаются гипнозу. Наверное поэтому же и аутотренинг у меня не удавался.
***
И вот мы уехали в Израиль. Шел 1994 год, мне уже было 45, а травма случилась, когда мне было 25.
Поначалу пришлось работать преподавателем программирования в русском колледже. А это практически весь день на ногах у доски, или в переходах от одного ученика к другому. Но, увлёкшись уроком, я переставал замечать боль, она снова была лишь рядом со мной.
Затем я работал шомером (охранником). Здесь пришлось тяжело. Зимой, в дождь, в холод, когда боль самая сильная, приходилось раз в час обходить всю охраняемую территорию городка. Потом минут 35-40 сидеть в будке, скорчившись на неудобном стуле, и снова обход. Но самыми страшными оказались дежурства на входе в магазин или в ресторан. Стоять - в тысячу раз больнее, чем ходить, двигаться.
Слава Богу, я нашел новых друзей, а они помогли мне устроиться программистом в крупную фирму. Теперь я сижу днями. Ноги разгрузились, зато спина становится колом. Но увлечение работой вновь дает мне возможность отделяться от боли. Она не исчезает, и не снижается, она лишь отделяется от меня, позволяя терпеть ее.
Правда, когда я встаю и делаю пару десятков первых шагов, я не могу удержаться от гримас и от внутреннего стона. Но стоит кому-то появиться на горизонте, как гримасы прячутся, я начинаю идти ровно, не раскачиваясь, а на лице появляется улыбка.
После обеда мы нашим маленьким коллективом всегда выходим гулять вокруг нашего огромного 27-этажного здания. Это больше километра. И хотя я каждый раз внутренне борюсь сам с собой, пытаясь найти причину чтобы не пойти на прогулку, однако побеждаю сам себя и таки иду.
А ещё у меня есть собака Патрик, Патефон, Патриций, Патюська. Он тоже служит моим обезболивающим, с ним минимум дважды в день нужно выходить гулять при любой погоде. А уж если мы прихватываем Фота Евгеньевича (так я зову свой фотоаппарат), то боли приходится скрежетать зубами вообще в метре от нас. Нам не до неё!
Уже миллион лет я живу параллельно с болью. Но по-прежнему радуюсь жизни, и по-прежнему окружающие порой даже не догадываются насколько мне больно. Но боль - сама по себе, а я сам по себе.
P.S. Если вы знаете людей, которым пригодится мой опыт - дайте им ссылку на этот рассказ. Вдруг он им поможет?!
КОНЕЦ
Начало здесь: http://www.proza.ru/2015/12/14/1384