Унизительное ползание в туалет на четвереньках прекратилось. Вскоре я уже мог дойти туда самостоятельно. Технология "ходьбы" была такая:
- Стать.
- Слегка наклонившись вперед, оторвать костыли от пола и перебросить их вперед.
- Повиснув подмышками на костылях, оттолкнуться руками от перекладин в костылях и сделать мах ногами, как на брусьях, перекинув их на шаг вперед.
- Опереться на ноги и используя инерцию, вновь наклониться и перебросить костыли.
Главное, зорко следить за состоянием пола или земли. Однажды мама помыла полы, а я не заметив, поставил в мокрое костыль. Оперся на него, а он проскользнул по мокрому, и я грохнулся. Не помню, сильно ли я ушибся, но испугался страшно.
Кто оказался виноват? Ну конечно же мама. А попозже я себя грыз, ну при чем тут мама? Сам же не доглядел!
Когда я ходил, боль шла рядом со мной. Сосредоточившись на ходьбе я отвлекался от нее. Но стоило чуть-чуть расслабиться, подумать о ней, и она была тут как тут. Немедленно вгрызалась в позвоночник, вступала в голеностопы.
А еще заодно с болью была усталость. Как только я уставал, я уже не мог отключаться от этой спиномозгогрызки. Ноги наливались одновременно и усталостью и болью. И распухали, как столбы.
Но с каждым днем сил у меня прибавлялось, прибавлялось и умение "отстранять" боль.
Мне дали вторую группу инвалидности на год. Но сидеть дома было просто невыносимо. И я решил вернуться в техникум на учебу.
Проблема была только в том, что туда надо было ехать с пересадками, двумя троллейбусами. А я не представлял, как в толкучке при посадке в троллейбус не упасть, как по ступенькам подняться, как по качающемуся троллейбусу пройти?
Понятное дело, на первых порах меня сопровождала мама. К тому же она волокла мой портфель с тетрадями и прочими нужными вещами. Потом она несколько часов ждала меня, сидя внизу у входа и разговаривая с уборщицами.
Первое время было тяжело высидеть несколько часов на жестких стульях. Я никак не мог приспособиться сидеть на них. То чуть боком, то другим боком, то сползя на краешек сиденья и вытянув ноги вперед, то наоборот, навалившись грудью на стол.
Но я твердил себе "Не брошу. Ни за что не брошу. Я выдержу". И уже через месяц попросил маму не сопровождать меня. Решил добираться самостоятельно.
Выяснилась одна маленькая подробность. Обычно, когда мы входили в троллейбус или автобус, мама немедленно обращалась к кому-нибудь с просьбой "уступить место инвалиду". У меня же язык прилипал к гортани. Это было выше моих сил. Мне было стыдно сказать: "уступите мне место". А сидящие отворачивали глаза, делали вид, что меня не замечают. Кроме того, в толпе не всегда было видно, что я на костылях. И, тем не менее, хоть это было и трудно, в толпе все же можно было как-то стоять, стиснутым и поддерживаемым спинами и плечами окружающих. Гораздо хуже было, если проходы в транспорте были более менее свободными. Руки заняты костылями, к тому же одновременно нужно удерживать портфель. А держаться можно лишь спиной. Да-да, спиной. Опереться на стойку спиной и стараться лопатками удерживаться при качке. Не только больно, но и страшно. Но и преимущества в этом свои были. Стоя у выхода, можно было быстро сойти на нужной остановке. Если же я сидел, а тем более если была толпа, то у меня не было никакой возможности пробраться к выходу вовремя. И как же было обидно, проехав одну, а то и две остановки лишних, потом пешком возвращаться. Зимой же, особенно в гололед, это вообще была катастрофа.
В троллейбусах была еще одна особенность. Я никак не мог сесть на самое переднее сиденье у входа. Почему? Да потому, что оно было на колесе. И туда надо было взобраться на узенькую, сантиметров 15 приступочку. К тому же, мои ботинки 43 размера никак там не умещались. Впереди переднее сиденье было отгорожено от входа листом металла. И даже если под ним была щель, просунув туда ботинки я удостаивался проклятий и, что еще хуже, постоянных толчков и ударов по больным стопам.
Наилучшим вариантом было второе сиденье, развернутое спиной к входу, а лицом к противоположному сиденью. И между этими сиденьями было достаточно места для моих негнущихся стоп. Но ведь не станешь же объяснять человеку, уступившему мне место на переднем сиденье, что оно мне не подходит. А потому частенько мне буркали в спину: "Ишь ты. Ему уступаешь, а он еще и носом воротит".
Лишь однажды я не вытерпел и попросил женщину уступить мне место. В ответ тишина. Не сумев проглотить это молчаливое оскорбление, я сказал что-то о том, что если бы ее сын был в моем положении, то она зубами бы перегрызла за него глотку любому. Ну зачем я это сказал? Что тут началось! Баба окрысилась на меня, что я еще сопляк, чтобы делать людям старше себя замечания. Ей кто-то возразил. И понеслось... Вскоре весь троллейбус разделился на "за" и "против", все орали, даже толкались. Обо мне, слава Б-гу забыли. Я тихо сошел на своей остановке, а пассажиры, даже не заметив этого, продолжили ругань.
Но не бывает плохого без хорошего. Вскоре многие водители и водительницы на моих двух маршрутах запомнили меня, и частенько по радио стали объявлять: "Гражданин на втором сиденье, в коричневом пальто, уступите место инвалиду". Услышав столь громогласное упоминание о себе, гражданин быстренько оттуда ретировался, а окружающие вдруг, совершенно неожиданно, замечали меня и помогали сесть. Когда же троллейбус приезжал на мою остановку, водители тоже объявляли "Граждане, освободите проход, дайте инвалиду сойти". И терпеливо дожидались, пока я сойду.
Конечно, слово "инвалид" меня коробило, но все равно я был так благодарен "моим" водителям.
Еще одной проблемой для меня стал вход через переднюю дверь. Даже если я успевал занять исходную позицию ровно в том месте, где оказывалась дверь остановившегося троллейбуса, меня относил от нее поток вырывающихся из троллейбусной давки, не выходящих, а почти вываливающихся из двери людей. А когда встречный поток кончался, то и тогда частенько я не успевал сесть из-за налезающих и напирающих пенсионеров, инвалидов войны, матерей, а то и отцов с детьми. Я понимал, что им тоже трудно сесть с задней двери, но их жестокость поражала меня. Я получал удары локтями, а то и кулаками, мне подставляли ножку, меня попросту выпихивали из потока входящих.
Мне стыдно, но тогда я ополчился на "собратьев по несчастью". Моим излюбленным трюком стало следующее. Необходимо было, приняв наиболее устойчивую позу, вставить костыль между ног какого-либо особо мощного ветерана Великой Отечественной войны, или, как их называли, ВОВ, и в нужный момент перенести тяжесть тела на этот костыль. ВОВа спотыкался, матюкаясь, и его тут же выпихивали из потока куда-то вбок. А меня, оказавшегося на освободившемся месте, вносило потоком в троллейбус. Важно было успеть поднять ноги на ступеньку, иначе мне могли их переломать по второму разу.
В минуты этой посадочно-высадочной войны, я полностью, ну что называется абсолютно, забывал о своей боли. Бушующий в крови адреналин погашал ее напрочь. Боль возвращалась частично лишь тогда, когда я где-то более или менее удобно усаживался. А полностью она возвращалась ко мне вечером, когда я, вернувшись домой, разувался и садился на диван. Сев, я немедленно ощущал настолько сильную, тянущую, ломающую боль, что мычал сквозь зубы. И я уже не мог найти в себе силы встать и дотащиться до стола, на котором мама ставила что-то горяченькое и вкусненькое.
Мама, моя мамочка! Ей было больно не менее моего. Она бросалась в ванную и через минуту тащила оттуда миску с горячей водой и ставила ее мне под ноги. Горячая вода, которую еле возможно было терпеть, забивала собой боль. Мама притаскивала чайник и периодически подливала в миску еще и еще горячей воды. Потом она ставила рядом стул и перетаскивала на него обед или ужин, чтобы мне уже не вставать.
А после ужина, она клала мои лапы себе на колени и ее сухие, крепкие, но нежные руки делали мне массаж. Клянусь, ее руки буквально вытягивали из меня боль. Тем временем мы разговривали с ней "за жизнь".
24 май, 2009
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/12/14/1522