За рулём рейсового междугороднего автобуса сидел дядя Толя. Первое время он и впрямь считал Ленку немой. Потом кто-то из пассажиров ему объяснил, что просто девочка со странностями, а так - слышит хорошо, говорит внятно, не заикается. Дядя Толя остановился за перекрёстком, где обычно кучковались селяне, трудившиеся на Хлебокомбинате, Ленка поднялась в салон, кивнула приветственно, отдала деньги, заняла свободное местечко. В этот час посреди недели автобусы не заполнялись и на половину.
По дороге с работы, Ленка завернула в их фирменный заводской магазин и купила свежих эклеров, которые любил Костя. Теперь смотрела в окно и представляла, как станет его угощать. Минут через пятьдесят проехали Костину деревню Дольное, Ленка привычно полюбовалась домом своего жениха, ухоженным и красивым, поднялась - выходить через два километра. Дядя Толя улыбнулся, без лишних объяснений сбросил скорость, подкатил к остановке и выпустил Ленку. Ну, не тянет девчонку говорить, да и хорошо. Нечего на неё и давить. Ведь такая редкость. Иные студентки займут первые сиденья и протрещат от начальной до конечной - три с половиной часа. Голова опухнет - слушать. А выйдут на автостанции, не сразу расстанутся, и пока ждёшь отправки, они всё стоят и мелют, мелют языками.
До Жуковки ещё нужно было добраться - от большака шестьсот метров. Несмотря на усталость после ночной смены этот путь Ленка преодолевала легко. И в автобусе не спала, хотя веки наливались тяжестью - гул двигателя и бегущий за окном пейзаж убаюкивали. Вдохнув свежего воздуха, она сразу избавлялась от дремоты и удивлялась, думала - может, вправду родная земля помогает жить? Жалко, нельзя сказать того же об отце с матерью...
Положенные поверх грунтовки бетонные плиты давно разбрелись на стыках - вверх, вниз, по бокам, и чужаку следовало глядеть под ноги, чтобы не спотыкаться. А Ленка, считая от младенчества, прошла здесь миллион раз, в том числе босиком - хоть глаза завяжи, дойдёт и даже добежит, никакие бугры не помеха. Закончились картофельные делянки, потянулись заборы, избы...
Непросохший с вечера отец сидел на крыльце и смотрел, как она приближается, знал, что приедет. В глазах его маялась тоска, всё надеялся, что однажды дочка начнёт возить ему из города если не водку, то хотя бы пиво.
- Здорово! - сказал он и жадно глянул на пакет в её руках.
Ленка кивнула и прошла в дом. Мать возилась на кухне.
- Лен, хочешь, яичницу пожарю?
Мать тоже была мятая и взлохмаченная.
- Слышь, что говорю? Взяла бы отпуск, походила в лес. Клюквы нынче - вёдрами таскают. Вон тётка Нюра прёт и прёт. Галька приезжает раз в три дня, увозит в город, по знакомым продаёт на работе. И ты бы маленько подняла. Чего там, на комбинате, разве деньги? А может, и я с тобой пошла в лес, одна боюсь, прихватит сердце, не выйду. А кто другой со мной не больно хочет идти...
За то время, пока мать произносила этот привычный набор жалоб и предложений, Ленка успела переодеться в спортивные штаны и в куртку с капюшоном, которую купила весной на городской ярмарке. Одно время мать приноровилась влезать в эту куртку, чтобы ходить к автолавке, но Ленка запретила.
А мать между тем заглянула в пакет и обиделась:
- Хоть бы и нам каких гостинцев возила.
Ленка подхватила пакет и вышла.
- И впрямь, как немая, - бросила вдогонку мать.
Если у матери были виды на Ленкину куртку, то отца мучила своя незаживающая рана. Он опять ревнивым глазом отследил, как Ленка отомкнула дверь в бывший курятник. Где хранила ключ - неведомо. Дощатый курятник она использовала в качестве гаража, поскольку куры и петухи давно перевелись, а заводить новых никто не собирался - слишком хлопотно, как говорили родители. «Ну, - думала Ленка, - хлопотно вам и хлопотно, а мне в самый раз». Из курятника она выкатила скоростной велосипед - главное своё достояние, на которое потратила кучу с большим трудом накопленных денег.
- Как ты вообще, что я его пропью? - посетовал отец. - Я что - алкаш?!
Мало того, что велосипед прятался в гараже, имелась у него и вторая линия обороны - металлическая цепь, найденная Ленкой на порушенном телятнике. Цепь она пропускала через велосипедные колёса, раму, вокруг столба, на котором крепился насест, а концы соединяла навесным замком. Столб был вкопан и пришит к основной конструкции гвоздями. В принципе можно его перепилить и разбить замок, можно взломать дверь, но это потребует усилий, на которые отец вряд ли решится. Да и боится дочку. Боится, что не простит кражи. Тогда вовсе никаких смыслов не останется, хоть вешай под потолком сарая верёвку и давись на пару с женой.
Пока же сохранялась зыбкая надежда, что однажды всё наладится. Ведь Ленка долго не злится, жалеет их, а что не разговаривает, так у неё блажь - всякий раз, когда после ночной смены едет домой, хочет, чтобы первое слово, какое произнесёт, было непременно обращено к Константину. Сама Ленка в этом не признавалась, но они как-то однажды это поняли, и мать поплакала - уж очень романтично. Хорошо бы, скорее поженились. У Костиных родителей всё иначе - живут там крепко, с умом. Вдруг после свадьбы и их, непутёвых, вовлекут в свою орбиту, пристроят при посильном деле.
Ленка повесила на руль пакет с пирожными, оседлала велосипед, выехала за калитку и покатила по деревне - к лесу.
*
Всю ночь Заяц просидел за столом перед грязными тарелками. То опускал глаза в миску с горой окурков, то поднимал их к красному углу, где перед иконами старухи зажгли лампаду. Стукнула дверь, заскрипели половицы, пришла хромая бабка Вера, увидала Зайца и замерла на пороге комнаты.
- Неужто не ложился?
- Ну, чего тебе? - спросил Заяц.
- Проведать. Помочь по хозяйству-то? Посуду помыть иль чего?
- Не надо, - ответил Заяц. - Иди! Я сам.
Бабка Вера присела на лавку по другую сторону стола, аккуратно пристроила свою больную ногу, потом замахала рукой:
- Надымил-то.
Вчера Заяц похоронил мать и, как мог, справил поминки. Пришли все сентябрьские деревенские обитатели, какие имелись в Топлом - шесть старух, полоумная девка Маня и дед Юрьев, глухой и худой, точно скелет. Даже доходяга Заяц рядом с ним казался упитанным. Сидели мрачно, что-то там по очереди говорили, Маня утирала то сопли, то слёзы, иногда скулила.
Заяц остался на земле совершенно один. В сорок восемь лет, двадцать два из которых провёл в тюрьмах и на зонах. Вообще-то, он носил фамилию Волков, но дать ему кличку Волк можно было только в насмешку. Хотя и Заяц - тоже в насмешку. Всё из-за заячьей губы, с которой он появился на свет. Конечно, она давно заросла неряшливыми усами, но уродство по-любому лезло в глаза.
Отец бросил мать, как только увидел новорожденного сына. Велел сдать его в детдом, а когда мать воспротивилась, плюнул и уехал в другую область - сначала на заработки, шабашить, а потом - с концами. Алименты капали жидко, и мать, считай, поднимала Зайца сама. Всё, что имела, отдавала ему, единственному. Никого больше не искала - ни мужиков для своей женской нужды, ни подружек для душевных бесед и веселья. Сколько счастливых вечеров они провели под этой крышей! За окном - вьюга или дождь, а они натопят печь и сидят себе перед телевизором, мамка вяжет, Заяц ест пирожки...
В семнадцать лет он почувствовал острую нужду в самоутверждении, отправился в город и ограбил там промтоварный магазинчик. С того и началась его уголовная биография. Позже он добавил в неё пару грабежей, один разбой с телесными повреждениями средней тяжести и попытку изнасилования. Особых примет за ним числилось столько, что долго скрываться не удавалось - худой, невысокий, сутулый, волосы с рыжим отливом, заячья губа, скошенный нос, гнусавый голос, косолапая походка - пешком трудно уйти, не то что убежать. Особенно, если с узлами и сумками, которые набил ворованным шмотьём.
Крайний раз откинулся три года назад. Ко всем прежним радостям добавился туберкулёз. Но мать его любила нежно. Как его любила мать! Думала и говорила только о нём. Каждое утро и всякую ночь молилась перед этими иконами. А что вымолила? Обширный инфаркт унёс её за пару часов. Заяц с утра ушёл за клюквой, вернулся, а она уже остывает.
Тяжело поднялся - тело затекло. Ещё раз скосился в красный угол и направился в сени. Бабка Вера открыла форточку - проветрить избу, взялась за посуду.
- Погоди-ка, завтрак приготовлю, поешь, а уж потом спи.
- Не надо, - буркнул Заяц и подхватил корзину, с которой обыкновенно ходил в лес.
- Это куда же ты? - удивилась бабка.
- За клюквой. Матери на памятник заработать, хоть на какой. Как ещё?
Последняя фраза прозвучала вполне мирно, и у бабки Веры отлегло от сердца - а так прямо тоска невыносимая смотреть на эту казню.
- Ключ на притолоку! - бросил Заяц, сунул ноги в резиновые сапоги, сдёрнул с вешалки плащ-накидку и вышел во двор.
*
Ленка приехала первой. Наблюдала за тем, как Костя перепахивает поле, с которого недавно убрали картофель. От их горки до поля - полсотни метров. Это время было для Ленки самым любимым в жизни - с той минуты, как она откатывала от замученного горькой пьянкой родительского дома...
Деревня скоро заканчивалась, грунтовая дорога сужалась в хорошо натоптанную тропинку и почти тут же пряталась в лесу. По тропинке местные и дачники всё лето ходили на вырубку и за неё, сколь угодно далеко, по грибы, ягоды. Но Ленка сворачивала раньше, забирала вправо, куда мало кто совался. Спешивалась, прорывалась по кочкам на просеку, заросшую, но проезжую. Велосипед с разными скоростями покупался для этого маршрута. Ленка щёлкала рычажками, цепь перескакивала, педали крутились легко.
Когда-то на этом пути лежало четыре лохматых ствола - бурелом, приходилось изворачиваться, чтобы, не поранившись о сучья и не повредив транспорт, перебраться на другую сторону. На одном из свиданий Ленка без задней мысли рассказала о своей проблеме Косте.
- Как доехала?
- Отлично, только там деревья попадали, но это ничего - справляюсь.
Каково же было её удивление, когда через неделю, торопясь в очередные выходные к любимому, она обнаружила, что все четыре ствола, преграждавшие дорогу, распилены бензопилой, вырезанные чурки растасканы влево-вправо, и вся дорога вдруг сделалась куда более складной - без прежних ямок и бугров.
Касательно совместного будущего они, в общем и целом, давно определились, но по частностям продолжали спорить. Главным для них оставался вопрос, где же лучше жить? Иногда, уработавшись, Костя ставил под сомнение все деревенские планы.
- Давай уедем в город! - убеждал он. - А сюда будем приезжать на дачу. Как солидные люди. Ничего хорошего здесь нет.
- Это в городе ничего хорошего, - возражала Ленка. - Сколько наших уехали, везде тесно, грязный воздух. Общага с тараканами. Разве мы сможем там родить и вырастить много детей?
Заявление лежало в Загсе, они готовились пожениться 16 октября. После свадьбы Ленка увольнялась с Хлебокомбината и перебиралась в дом мужа, в капитальную пристройку, которую возвели летом и теперь доводили до ума. Костя возился с отделкой во всякую минуту, свободную от сельскохозяйственных трудов. Ему помогал отец, помогала Ленка - насколько хватало времени. На помощь её родителей никто не рассчитывал. Как-то они наведались к Павловым, но прежде всего попросили опохмелиться. Им дали бутылку и отправили восвояси. Однако Ленку будущие свекровь со свёкром любили, помнили её с девчонок, видели, как на ладони, выбор сына одобряли и ждали невестку к себе.
А пока молодые устраивали свидания на горке, которая, как они надеялись, очень скоро - максимум, лет через пять - станет их постоянным местом жительства.
- Вот если поставим здесь усадьбу, - говорил Костя, - тогда и про город не буду мечтать. Но чего-то не верится...
Горка находилась примерно посередине между Ленкиной и Костиной деревнями. Но не у большака, а в глубине леса. Они выбрали её неслучайно. Как-то встретились здесь в грибную пору, Косте тогда исполнилось двенадцать, Ленке - одиннадцать. Столкнулись лбами у семейства боровиков. Ленка насупилась, отступила, а Костя сказал:
- Да ладно - забирай! Будем считать, что эта территория деревни Жуковка.
- Сам забирай, - ответила Ленка, - до Дольного отсюда ближе.
- Давай поделим!
Но Ленка резко развернулась и побежала прочь.
- Принесу тебе твою половину! - крикнул вдогонку Костя.
- Только попробуй, дурак! - донеслось из зарослей. - Папке пожалуюсь!
Спустя восемь лет на этой же горке они обсуждали, каким образом расположится их дом, где будет парадное крыльцо, где задняя дверь с выходом в огромный сад, а за ним - калитка и лес. Как распределятся комнаты, какая станет гостиной с камином, какая - детской. И второй детской. И третьей детской. Значит, понадобятся два этажа, минимум. Или три - чтобы с запасом.
Чертежи и наброски, которые делали, они хранили здесь же - в дупле старого дуба, он рос посередине их будущего владения. Не сразу его и обнаружили - вроде большое дерево и дерево, вокруг густо сгрудились берёзки, ольха, крушина и всякая кустарниковая мелочь, не продерёшься. А вот яркой осенью Костя увидел красоту и полез в дебри. Добрались до ствола, маленько разгребли, кое-что вырубили и на комле у земли обнаружили дупло. Аккуратно его обследовали - размером с трёхлитровую банку. Вычистили всю гниль, Костя чего-то замесил с глиной и медным купоросом, обработал дупло, к зиме собирался его забетонировать - чтобы дерево не разрушалось. Стали использовать как тайник, щель прикрывали камнем.
В дупле в пластиковом пакете лежали школьная тетрадка, ластик, карандаш и точилка - их первое совместное имущество. Уносить его отсюда они не хотели - как бы обозначали принадлежность этой горки себе. Втыкали колышки, чтобы не путать, где двери...
И ещё они размечали, как по участку встанут дворовые постройки - для скотины, для птицы, для пчёл. И гаражи - для внедорожника, для трактора с насадками, плюс ещё один, в котором Костя хотел бы держать мощный байк и скутер, а со временем и квадроцикл. Чтобы возиться там с сыновьями и передавать им свои увлечения. В эти дела Ленка не лезла и просила только о том, чтобы будущая многочисленная техника не портила её газоны, живые изгороди и клумбы, на которых она с дочками станет выращивать розы, тюльпаны, примулы и что-нибудь совсем экзотическое...
Такие вот мечты - маленькая горка, семьдесят соток в стороне от городов, посреди бескрайней страны? Разве много? Разве могилы их прадедов и прабабушек на местном кладбище не давали им право на это счастье? К тому же горка высилась возле поля, которое принадлежало фермерскому хозяйству Павловых. Надо лишь похлопотать в ведомстве по земельным ресурсам или как там оно называется. Так они думали. Отец обещал помочь, сына и его невесту поддерживал.
Однажды Ленкина мать завязала, и Ленка сообщила ей по секрету об их с Костей планах - в надежде, что доверительность и душевность удержат мать на плаву, подвигнут к нормальной человеческой жизни, к мыслям о будущих внуках. Но женщину терзал абстинентный сидром, едва она услышала про тюльпаны, розы, примулы и дом в два этажа, фыркнула с раздражением:
- Ага! А чего не пять? Дураки думками богатеют. Ты вон у нас на огороде вырасти хотя бы огурцы на закусь! Мне что ли надрываться?
Ленка обиделась, замолчала, и по этому поводу мать со спокойной совестью снова напилась.
А что касается дороги, которую пришлось бы сюда провести, это не проблема. От Дольного краями поля почти до самой горки тянулась грунтовка, оставалось всего ничего - жидким перелеском. Позволят кинуть электрическую линию, хорошо. Не позволят, Костя наладит ветряк. И на реке Мошке, в сотне метров за горкой, сделает запруду, расчистит берега, обустроит их для купания, соорудит пирс. Или разведёт рыбу - чем не бизнес.
*
Дуб казался таинственным. Костя и Ленка часто сидели под ним, прислонившись спинами к стволу, и пытались разгадать, откуда он здесь взялся, один единственный в их северном сосновом, еловом и немного берёзовом краю. Понятно, что его посадили специально, судя по обхвату - не меньше века тому назад. Но кто и с какими мыслями? Кому прежде приглянулась горка? И почему у тех людей ничего не вышло? Ленка и Костя обследовали территорию метр за метром, даже кое-где копали, но не обнаружили и намёка на старые развалины, хотя бы на фундамент. И дуб не давал никаких подсказок, по осени сыпал красно-жёлтым и желудями...
А что касается возраста, то, конечно, никакой гарантированной точности. Однажды Ленка выкроила денёк, заглянула в городской ботанический сад, набралась смелости и спросила у работников, как определить, сколько лет дубу. Ей объяснили, она записала, чтобы не забыть, и после они с Костей проделали всю процедуру - замерили окружность ствола, потом по известной математической формуле с числом «Пи» нашли радиус и посчитали возраст, исходя из того, что в их климатических условиях дуб мог расти в толщину на два-три миллиметра каждый год. Получилось, что ему сейчас от восьмидесяти до ста двадцати. То есть неизвестные люди высадили его где-то в конце девятнадцатого или в начале прошлого века.
*
Наконец, Костя закончил пахать, поднял плуг и покатил на встречу с невестой. Она заспешила через перелесок. Он, улыбаясь, выскочил из трактора, подхватил Ленку, поцеловались. Тут она и произнесла свои первые в этот день слова:
- Доброе утро!
Потом он достал из кабины раскладные кресла, которые всегда возил с собой, и коробку с завтраком. Завтрак собирал дома сам Костя - из того, что готовила его мама. Ели они всегда там, где со временем должна была появиться их просторная кухня. Заходили в неё через будущий дверной проём. Сидели у будущего окна, из которого открывался вид на поле. Любой посторонний наблюдатель счёл бы их игры глупыми, но им нравилось.
Сегодня Ленка приехала на свидание с новым решением - об этом она думала на работе и в дороге.
- Костя, я поняла, нам не надо делать детские комнаты окнами на лес. Ночью в перерыве задремала, и мне приснилось... Надо, чтобы окна выходили на эту сторону.
- Получится как раз над гостиной. А если будем отмечать что-нибудь по-взрослому? Тогда будем мешать детям.
- Нельзя детям с видом на лес. Ну, что ты! Им страшно будет. Нужно, чтобы просыпались и сразу видели эту красоту. И надо каждому по комнате.
Костя ласково обнял Ленку.
- Во ты в городе насмотрелась! Мы же деревенские.
- Тем более. У нас места вон сколько - чего тесниться?
После горячего кофе из термоса - с молоком и с пирожными, они убрали посуду в пакет, пакет подвесили на дубовый сук повыше и направились к речке, чтобы проверить верши, поставленные Костей накануне.
Дожидаясь, пока жених вытянет свой улов, Ленка учуяла, что от воды несёт бензином. Она глянула вверх по течению, схватилась за ствол берёзы, подалась, нависла над потоком, заметила нечто необычное, двинулась по берегу и обнаружила «Фольксваген». Машина на треть вошла в Мошку. За лобовым стеклом виднелся труп. Ленка попятилась, споткнулась, села на землю и закричала.
Бросив вершу, Костя примчался к ней, даже не почувствовав, как разодрал щёку о ветки, приготовился к жестокой схватке - почудилось, будто на невесту напал дикий зверь. Никогда не видел Ленку такой испуганной.
Отвёл её в сторонку, попросил оставаться там и не нервничать, а сам вернулся к Мошке и перебрался на другой берег по упавшему стволу. Потом он продрался через заросли, осмотрел заднюю часть «Фольксвагена» и обнаружил в нём ещё одно тело. Руками ничего не трогал. Прошёл по следам до трассы - метров двести.
Ленку ещё трясло. Костя убедил её уехать в Жуковку, не хотел, чтобы накануне свадьбы невесту дёргали на допросы, следственные эксперименты и тому подобное. Какой праздник, если девушке начнут сниться мертвецы? В конце концов, она не видела ничего такого, что не видел он, и, стало быть, ей нечего добавить к его показаниям.
- Скажу, что это я нашёл. А ты, если спросят, говори, что, когда мы встретились на поле, я сразу отправил тебя домой, а сам сообщил в милицию. Давай, ты же после ночной смены! Ложись спать, а когда проснёшься, всё уже закончится.
Ленка согласилась - не хотелось иметь отношения к этому кошмару. Села на велосипед и закрутила педали. В голове шумело. Масляные разводы на воде и труп за лобовым стеклом будоражили воображение, превращаясь в навязчивую картинку.
Костя залез в трактор, домчался до магазина в Дольном, где имелся единственный на деревню телефон, и позвонил, сообщив в том числе о деталях - номер «Фольксвагена», трупы кавказской наружности. Дежурный записал данные и попросил дождаться оперативную группу.
«Сколько это продлится? - пытался предположить Костя. - Часа четыре? Плюс минус. Никуда не деться. Всё расскажу, распишусь и забуду. Пусть только скорее уберут от нашей горки...»