СОН VII. СВАЛКА. 2005 г.
Я приехал на городскую свалку.
Я люблю приезжать сюда, чтобы найти для дачи нужный мне материал. Нынче выбрасывают и не сломанные вещи. За всё время моих таких вот «рабочих турне» я насобирал кучу мне полезных материалов и конкретных вещей. Из полудосок и треснутых фанер я выстроил себе сараюжку. Из ламп накаливания дневного освещения, где обычно бывает сломан выключатель, я полностью осветил себе рабочее место в сарае. Стол себе организовал из всяких баночек-скляночек, пластмассовых утробочек, в которых, как и мой отец, храню гвозди и прочую металлическую мелочь.
Я оставляю свой грузовичок «ГАЗ» на окраине и поднимаюсь в гору высотой под полсотни метров. Когда поднимаюсь – уже оглядываюсь по сторонам, но больше я иду вверх для того, чтоб оттуда, как это ни странно звучит, для начала насладиться пейзажем. И, забавно, чаек больше, чем ворон. Они парят над свалкой, словно над морем. Это полигон «Левобережный» или, как его ещё называют в народе, – «Куршавель», самый близкий к Москве, но и самый непролазный – в дождь. Но я езжу только в сухую погоду, потому что подъезды к свалке тут, к сожалению, не по-куршавелевски оформлены: щебень и тот же мусор.
Сегодня я ищу игрушки. Хочу обустроить свою поляну перед домом в виде детско-игровой площадки. Хотя у меня нет детей, но я сам как ребёнок. И к тому же я не огородник: никогда не было желания на четырёх сотках выращивать огурец и помидор. У меня есть теплица метр на метр в качестве шутки, которая даёт мне урожай два-три огурца в сезон, чтоб не забыть вкус живого, натурального плода, – и мне этого достаточно.
Вот, вижу тюленя средней величины; осматриваю; разорван хвост – торчит белая вата; ничего – зашьём, и будет как новенький!
О! а это совсем цельный, маленький, розовенький поросёночек: туда же – в мешок!
Так, похоже на надувное изделие, и судя по формам и цвету – дельфин. Расправляю все складки: ну точно – дельфин! Дырочку заклеим, надуем и пустим плавать в вымышленное на огороде море.
… Таким образом – не спеша, в удовольствие себе я хожу до тех пор, пока не насобираю нужное количество вещей. В данном случае, сегодня – игрушек. Я их нашёл такое огромное множество, что хватило на двенадцать больших мусорных пакетов.
И главное в моём деле – всё взять. А там уже, на даче, как некий художник-аппликатор, буду думать-решать, куда пристроить ту или иную зверюшку.
Уже после обеда, когда я спускался с очередного мусорного холма с последним мешком игрушек, я наткнулся на горку с печатной продукцией: там были книги, журналы, брошюры, тетради; школьные географические контурные карты и даже, приметил мой острый взгляд, игральные карты. Последние, конечно, можно было бы собрать, но этот воображаемый труд мне показался столь утомительным, что их проще купить в «Роспечати», и не одну колоду за «копейку».
Я уже хотел пойти дальше, ударив ногой бардовый том с надписью «М. Горький», который перевернулся и встал корешком: «М. Горький. Художественные произведения. 22», как под ним, там, где он лежал, увидел настоящую – ру-ко-пись!
Почему я сразу решил, что это рукопись, да потому, что там, на обычной тетради размером А4, на обложке которой красовались геометрические формулы и фраза «Для конспектов», было синей ручкой написано: «Дневник С. К. М.»
Мне плевать, что я произведения классика советской литературы пнул ногой, – он тиражирован миллионными экземплярами, – мне плевать, что на это мне могут сказать, что я дикарь, – извините, но я вообще не, как их там, не фи- филолог, а обычный работяга, который всю жизнь проработал на заводе, а сейчас грузчиком в одной солидной частной компании. Было дело ( а у кого не было! ): читал «Старушку Изергиль» и «Бурю буревестника», но это было только в школе и, как говорится, так давно, что неправда. По жизни ещё листал «Огонёк», было дело.
Но здесь я, – отдавая себе отчёт в том, что это настоящая рукопись человека, возможно, того, которого ещё не знает мир, – я поднял эту тетрадь и, усевшись на продолговатый остов из-под бывшего холодильника, стал читать.
На первой странице было написано: «Дневник. С. К. М. 1. 12. 1993 г. - …» И ниже: «Человек не может жить вечно, чтобы охранять свою правду».
Я перевернул страницу. И там, собственно, начало.
1 декабря 1993г. Начинаю дневник. Начинаю с печального.
Не действует поэзия нашего мэтра на его учеников. Сегодня один из них пришёл на лекцию по русской литературе пьяным ( еле-еле держался на ногах ). Мимо его ушей, мимо его глаз, мимо его мозгов, мимо его души прошла эта трезвая мысль поэта: «Творчество должно быть с кулаками!»
А ведь он, верно, читал эти мысли мастера в его недавнем интервью. Какое неуважение к товарищам! Какое неуважение к литературе! И что всего хуже, он не один такой. Эх, что ты натворила и творишь, блоковская «Незнакомка» с глазами крольчихи. Мерзко! Мерзко!
2 декабря 1993г. Сегодня на семинаре обсуждали статью Веры. Критикуя подругу, я вспомнил ( в помощь критике ) стихотворение «Одну молитву чудную», сказав, что, мол, Пушкин… Тут же получил замечание от мастера, так как стихотворение оказалось Лермонтова. И правда! Я, было, вспомнил, да поздно! Опозорился!
«И вообще пора бы это стихотворение на третьем курсе знать наизусть!» –
заключил мастер.
Мне стыдно, ей-богу!
Обязательно выучу, обязательно, если память не подведёт.
9 декабря 1993г. Вчера в Концертном зале Чайковского состоялся концерт памяти священника и русского мыслителя Флоренского.
В первом отделении исполняли: православные песнопения, псалмы Давида, произведения Баха и Ляпунова.
Интересно заметить, что сказал конферансье: «Музыка Баха во многом определила исконные ритмы души Павла Флоренского». Странно! Какой же он тогда русский философ?
Да и по мне так: в прозвучавшей на концерте музыке Баха не было ни Солнца, ни Божьей широты. Был Замок, Дворец, Доспехи и какая-то удручающая телесная теснота.
Во втором отделении – «Реквием» Моцарта.
На концерте присутствовал сам патриарх Алексей Второй.
19 января 1994г. Каждую книгу я читаю с карандашом в руке. Читая Пушкина, карандаш откладывается. И не из-за того, что жаль марать дорогие сердцу страницы, а из-за того, что с каждым очередным прочтением Пушкина – Пушкин открывается всё более и более. И если каждый раз делать на полях заметки, подчёркивать тот или иной понравившийся стих, то, ей-богу, измараешь всю книгу донельзя.
23 января 1994г. Прочитал «Мастера и Маргариту» – и восхищаюсь! Роман Булгакова стоит ада Данте.
Один положительный, светлый герой – Иешуа. Остальные, говоря словами «философа», добры, но испорчены.
Иван Николаевич – задумавшийся.
Воланд – да, сатана. Но сатана не бессердечный. Странно, но это – факт! А он, как говорится, самая упрямая вещь во всём мире.
В романе фантастика работает на реализм, подчинена ему. Это, конечно, не мои открытия, а так – заметки на полях.
26 января 1994г. И к самой глупой вещи надо подходить академически.
27 января 1994г. Глупых вещей нет. Есть глупый подход.
14 марта 1994г. Мне пришла в голову, думаю, интересная идея: что если под одним общим именем собрать поэзию Рубцова, прозу Шукшина и драматургию Вампилова, то перед нами предстанет гений богатырской величины!
Если б это только было возможно.
24 марта 1994г. Недавно был в книжном магазине. На глаза попались две книги Флоренского. Перелистывая, бегло читал. На одной работе – «О поэзии» – остановил особое внимание. Что могу сказать?
Прежде всего каюсь за нанесённый мыслителю несправедливый упрёк насчёт Баха. И разве я, в самом деле, не восторгаюсь ли Бахом, Моцартом, Бетховеном, при этом более всего на свете любя всё же шум родных берёз?!
Что касается высказываний о поэзии – то справедливо.
Флоренский – истинно русский творец!
Когда появятся деньги, то обязательно нужно купить его книги.
26 марта 1994г. Если кто захочет по-доброму посмеяться, то читай юмористические стихотворения Добролюбова.
5 августа 1994г. Изучил книгу «Новая хронология Руси» авторов Носовского и Фоменко.
Их теория мне кажется справедливой, потому что глубоко аргументирована. Думаю, в ближайшем будущем Труд этих историков заменит лживую романовскую историографию.
Династию Романовых можно сравнить с новой семьёй, которая, переехав с квартиры на квартиру, с любовью, с порывом, со страстью и с чувством негодования ( плохие обои или пол не был покрыт лаком! ) к прежним квартиросъёмщикам – изменяет ( или искажает? ) вид комнат прежних хозяев на свой лад.
31 августа 1994г. В народе говорят, что будет голод: исчезнет хлеб. Бабушка моей подруги насушила уже три мешка сухарей. Насушила полными батонами!
26 сентября 1994г. В подъезде, в первом часу ночи, после прогулки с девушкой, нашёл книгу «Рассказывают фронтовики». Она валялась на полу, как никому ненужный человек.
Неужели тому, кто её бросил, было наплевать на память наших героев, отцов и дедов?!
Видимо, да…
3 апреля 1995г. Недавно беседовал с афганцем. Мужчина лет 35-ти. Окончил при Советской власти МГУ. После поражения Социализма обосновался, как почти все кавказцы, в Москве: торгаш.
Интересен тем, что по вероисповеданию с детских пелёнок – мусульманин. Однако большую симпатию имеет к буддизму. И при всём при этом ратует за коммунизм.
Я дал ему закончить беседу. И закончил он её так, как Лев Толстой роман «Анна Каренина»: «Добро во всём!»
30 апреля 1995г. Тяну дурака в институт, а он не идёт. Всем своим поведением показывает, что он, мол, и так умный! ( Это мой друг поэт Пётр Алмазов ).
19 октября 1995г. Недавно в институт приезжал премьер-министр.
Сегодня я в туалете института справлял нужду.
– Привет!
Я оглянулся и увидел – ректора! За пять лет, говорят, его днём с огнём не сыщешь, а тут на тебе: в сортире и сам приветствует! «Точно, неисповедимы!» – сказал я сам про себя и уже вслух ответил:
– Здравствуйте, Николай Сергеевич!
( Он писает… )
– Опять засрали весь сортир! – за перегородкой ругнулся ректор.
– Николай Сергеевич… – начал я.
– Да…
– Простите… пригласили бы… Тюлькина из РКРП!
– Зачем?
– Как зачем? Для полноты картины. Или хотя бы Анпилова!
– Тюлькина я домой приглашу…
– Ясно.
– И, главное, не полнота картины, а – объктивность!
– Ясно.
Ректор вышел. А я, держа под мышкой Томаса Манна, только принялся открывать ширинку.
15 июня 1996г. «На пятом курсе кто-то умер. На похороны деньги собирают!» – сказала мне подруга по курсу, когда я только что открыл дверь в аудиторию и столкнулся с ней лоб в лоб.
«Вот тебе и консультация по экзамену!» – подумал я. – «Стоит ли его вообще сдавать! Все умрём, как говорит Шекспир!»
Правду сказать, но никто не дал. Да и не с чего было давать. Все бедные!
Я тоже не дал: карман пуст. А стипендия – она ещё далеко и хватит её только на два пирожка! Пусть институт даёт – решили все!
Вообще же это ужасно!
Дожили!
У народа даже денег нет на похороны!
Государство, где ты?!
И – как назло! – случилось это накануне свадьбы моего друга!
Хотя… Стоп! У кого-то же есть деньги на свадьбу…
Я зол не на людей, я зол не на стихию жизни. Я зол – на Государство!
7 мая 1997г. Когда-то мне приснилась Галя, семиклассница-одноклассница. Она сидела у меня на коленях, я её обнимал. Мы глубоко целовались. Она была по-девичьи неумела, но по-женски жадна.
Помнится, что потом, утром, в школу я шёл в думах о сне.
И что же?
Да, сон оказался вещим.
На перемене Галя положила свою руку мне на плечо и долго не убирала. Я сразу почувствовал это, но не отреагировал, так как проверял тетрадь у одноклассника-двоечника.
После уроков я просматривал последние страницы классного журнала, пока учительницы не было. И узнал: у Гали не было ни отца, ни матери. У неё есть опекун – бабушка.
О, как давно это было!
Теперь я понимаю Галю и понимаю себя в том прошлом.
Я действительно понимаю.
Мне её уже не жаль, как тогда…
Да и где она сейчас, ау?!
Но что-то до сих пор есть…
Часто она сидит задумчиво…
Я люблю её как дитя…
Я люблю её…
Вот если бы её сейчас встретить!
8 мая 1997г. Нашёл лист, который когда-то задумал занести в Дневник.
Уже в Удмуртии выбирают первого президента. Демофашизм всё действует по старому хорошему принципу: разделяй и властвуй.
Передали по «голубому экрану» о каком-то Фридмане, о его книге очерков под названием «Красная мафия».
Прокомментировали, что герои книги – это, в основном, евреи с Брайтон-Бич, те, которые когда-то покинули СССР, что в бандитах ходят даже доктора наук!
Значит, дорогой мой Фридман, название книжки опрометчиво. То, что на Брайтон, это не красная ( уж точно! ) мафия, не русско-еврейская, а просто еврейская. Вот вам и жиды! Снова…
А у нас – в микрорайоне вчера сбросился молодой парень с крыши шестнадцатиэтажного дома!..
А у них – бредовые книжонки.
Прочитал недавно в одном московском журнале Дневник одного знаменитого писателя за прошлый, 1996-ой, год. Всё расписано по дням, с указанием дня недели: понедельник, вторник, среда… Только одно но: есть много поверхностного. А может быть, это его правда, которую я просто-напросто не знаю? И будет ли интересен кому-нибудь м о й Дневник? А, с другой стороны, почему каждый думает, что именно его Дневник, именно его Жизнь, именно его История будут только интересны людям?!
Многое у этого писателя, на мой взгляд, упущено. Я был участником некоторых событий, которые он описывает. Эти мероприятия не имели острого характера.
Жаль, что я сам веду Дневник не последовательно. Многое в моих записных книжках. Когда-нибудь, под старость, даст Бог, всё организую.
В День Победы собираюсь на демонстрацию. К Белорусскому.
16 мая 1997г. Мужчина в метро: «Товарищи! Не подаст ли мне кто 50 копеек, пожалуйста. Маме делают кардиограмму. Не хватает пятьдесят копеек!»
Дело, конечно, не в 50-ти копейках, там тысячи нужны, но ход достоин внимания и уважения.
А премьер в это время в новостях по телеку на всю страну лжёт: «Видно повышение благосостояния граждан!»
Милый премьер всегда забывает о деталях: где и каких граждан он имеет в виду? Михалкова с Пугачёвой что ли!?
Вечером со знакомым пожилым писателем напились у знакомого баскетболиста районного масштаба. Когда от него в третьем часу ночи возвращались по домам, то забрели в овраг и долго-долго слушали соловьёв…
Делай благо до того края, до которого в силах дойти.
3 июля 1997г. В конце июня наконец-то купил посмертное издание моего любимого русского поэта.
Не теряя времени, поехал к жене поэта.
Я нарочно не говорю имени поэта, чтобы мои будущие комментаторы думали-гадали: кто?
Поехал, как первый раз ехал ещё к самому поэту: без звонка!
Стояла хорошая погодка: ни жарко тебе, ни холодно!
Троллейбус у метро подошёл тут же, как я вышел из-под земли. Словом – доехал с ветерком!
Во дворе разговаривали две бабушки. Я прошёл мимо них.
Мне и здесь повезло – с той стороны мне открыли дверь выходившие жильцы. Ведь дверного кода я не знал.
Поднялся на лифте на четвёртый этаж. Звоню.
Никто не открывает.
Позвонил ещё раз пятнадцать!
Тишина…
Я огорчился и пошёл вниз по лестничной клетке.
У дверей в подъезде я столкнулся с одной из тех бабушек, которая разговаривала с другой, когда я входил. Она оказалась консьержкой. Я спросил у неё, не знает ли она, где жена знаменитого поэта. На мой вопрос был дан исчерпывающий ответ: «Это – я!»
Мы просидели в её каморке пять с половиной часов.
В основном она рассказала мне то, что я и так давным-давно знал.
Только одно было «по секрету», известное при этом «никому не говори!»
Оказывается, что мой любимый поэт ( со слов его матери! ) по фамилии совершенно другой. Его мать любил её собственный отец. Поэт – сын своего родного деда. «Так-то!» – многозначительно заключила старушка.
Да, подумал я, жизнь – она, брат, такая… Всё уродливое – гениально! Но я не думаю, что дар поэта целиком обязан извращениям родного дедушки.
4 июля 1997г. Прочитал «Страну Муравию». Кисло. Мне показалось, что это только проба пера. Невероятно, как такая «бодяга» могла стать классикой сразу же, в миг?! Имя Сталина помогло, ей-ей! Поэма коротка до уродства. Уродство же из-за того, что словесная форма не справилась, на мой взгляд, с формой жизни. В образе попа заложено столько благородства, стойкости, а он превращён в какого-то разбойника. Да что там поп! Слог? Слог дурен! Хотя есть изумительные стихи. Например, о двух влюблённых, о жизни председателя колхоза.
Всё. Думаю, что Дневник надо писать каждый день. Жизнь проходит, а всего-навсего пять-шесть страниц памяти. Каждый день! Каждый день!
5 июля 1997г. Проснулся в два часа дня. Принял душ. Попил чаю с булочками и пирожками, которые вчера принесла мать с работы. Пирожки оказались с рыбой, чуть не подавился – попалась внушительных размеров кость.
Писал реферат. Думаю, что поступлю в аспирантуру. Не поступлю – уйду в монастырь. Слава КПСС, монастыри теперь процветают!
Скучаю без любимой жены, просто схожу с ума…
6 июля 1997г. Целый день читал.
7 июля 1997г. Понедельник. Все дома. В квартире прохладно. Не хочется выходить на улицу.
8 июля 1997г. Жарко. Нет, хуже: душно! Ничего не читаю и не пишу.
9 июля 1997г. Спал до двух часов дня. Вечером играл в футбол во дворе. Играли в меньшинстве. Но всё-таки выиграли. Счёт 27:16, в нашу пользу. Брат, как всегда, не подкачал.
10 июля 1997г. Безбожно пил.
11 июля 1997г. Безбожно похмелялся. От корейской подруги нет звонка – это тяготит.
12 июля 1997г. С удовольствием перечитал басни Сергея Михалкова.
13 июля 1997г. Перечитал «Снега Килиманджаро». Опять не понял концовку. То ли герой улетел, то ли остался. То ли его подруга спит, то ли бодрствует. Плохой перевод? Или я плохой? Метафизика рассказа понятна, а физика не совсем.
14 июля 1997г. С братом готовимся к отъезду в деревню, к отцу. Предчувствуем радости и горести.
По телевизору посмотрел прекрасный документальный фильм о животном мире. Если бы я был грубиян, то написал бы: «о животных». А может быть я слишком сентиментален? Чрезмерный сентиментализм – это грубость!
15 июля 1997г. Ничего, как это всегда бывает перед отъездом, не делал: не читал и не писал.
Ночь. Поезд. Удушье.
Две девчонки – одно спасение! Гляжу на них… и забываюсь…
Полдень. Станция. До сих пор не восстановили бюст Горького на вокзале. Всё, надо об этом безобразии написать!
16 июля 1997г. Среда.
17 июля 1997г. Был у замредактора местной газеты. Отличный мужчина, мужик, да и просто человек. Главный редактор – жаба! Обязательно напишу посвящение заместителю. И в стихотворении он будет – главным редактором!
18 июля 1997г. Рыбалка, как поэзия, хороша! И вдвойне хороша – на колёсах!
Дядя промышляет сетью. Говорит, что это браконьерство, но… рыбки хочется, и побольше!
Странно! Зачем же тогда в местном магазине, который далёк от морей и океанов, продают сети, если такой вид ловли запрещён законом в реках и озёрах. «Закинул старик невод…» Вот были времена! И не штрафовали, и золотые рыбки попадались!
19 июля 1997г. Снова рыбалка.
Вечером познакомился с одной чудной девушкой, с поэтической фамилией: Букетова! ( Не хотелось бы от неё, конечно, непоэтического: какого-нибудь там букета болезней! ) Читал ей стихи одного классика. Ей понравились. Когда она взглянула на фотопортрет поэта, то вмиг определила, что он добрый, так как лицо его доброе, глаза мягки. Вообще эта девушка очень чуткая и внимательная особа. Она, например, вмиг определила, что я косолапый. И многое другое она вмиг определила.
20 июля 1997г. Невыносимая жара. Спим с братом на полу. Задыхаемся. Вскакиваем через каждый час и хлебаем холодное молоко.
21 июля 1997г. Понедельник. У брата с отцом вышла ссора. Я ещё спал. Сквозь дрёму услышал первые крики. «О боже! Снова из-за ерунды какой-то!» – подумал я.
Я уже знаю отца: ему лучше не перечить.
Брат, видимо, решил испытать отцовский разъяренный характер на собственной шкуре.
Как и все такого рода скандалы, он закончился соответствующими взаимными оскорблениями: «Ты мне не сын!» – «Ты мне не отец!»
В конце концов отец выгнал нас обоих. Мы пошли к тёте. Там сестра и её маленькая дочь: неудобно. Но что делать.
По пути к тёте я остановил почтальона и попросил показать мне газету. Но он прошёл мимо. Глухой?
На одном из крылечек я увидел сидящих стариков, деда и бабку: они читали новую газету – местные «Вести». Мы – я, брат и подруга – подошли к ним. Попросивши и получивши номер, я развернул его – и радость охватила мою душу! Я – прославился на весь район! Замредактор написал обо мне хорошую статью. Дали два стихотворения, о любви. Радость по поводу публикации пересилила горечь от ссоры с отцом. Хотя всё намного глубже…
22 июля 1997г. Всю ночь с подругой пили брагу: в честь публикации!
Утром спал до двенадцати дня в трёх местах: в саду с подругой, в отцовском «Запорожце» с ней же и в палисаднике у тёти уже без неё; та ушла отсыпаться домой.
Днём на вокзале хлопотал о билете для брата. Ничего не получилось.
Жара невыносимая.
Касса то открыта, то закрыта.
Случайно по телефону поговорил с тётей, которая согласилась приютить брата.
Я же твёрдо решил, что вернусь к отцу.
Вечером я вернулся, а брат переселился к тёте.
23 июля 1997г. Весь день был дома. Вечером погулял с подружкой.
Случайно в газете прочитал текст одной эстрадной песенки: бред! Но, наверное, с музыкой катит. Тексты современных попсовых песен – это, конечно, другое, это не стихи.
24 июля 1997г. Купил для брата билет до Москвы. У кассы простоял около четырёх часов. Не по своей воли всё пропускал местных знакомых бабы-кассирши. Компьютера на вокзале нет – всё вручную, по телефону.
25 июля 1997г. Хотел пойти на футбол. Местные ребята играли с городскими на кубок. Подруга отговорила, в сад меня увлекла…
По дороге в сад мы валяли дурака: друг дружку щипали. Она девчонка полноватенькая, поэтому любит щипаться и визжать, как поросёнок, которого хотят поймать. Когда же я её скручиваю, тогда настигает её возмездие за все те щипки, которыми она осыпала меня, моё бедное тело. Эта «войнушка» длится у нас до полного изнеможения… И мы валимся на траву… Когда же молча отдохнём, тогда начинается у нас пора поцелуев… Залечиваем раны…
26 июля 1997г. Отец забросил нас с подругой в отдалённую деревню, в старый родовой дом или, как сказали бы в 19-ом веке, в родовое гнездо. Там мы провели весь сладостный день. Любовь с вишней…
27 июля 1997г. Вечером с моей любимой поехали на велосипеде в нашу деревню, захватив с собою небольшую бутылочку водки. Приехали, когда уже смеркалось. Залезли на крышу дома, убрали лестницу и потихоньку-помаленьку стали четвертовать «зелёного змия», разговаривая по душам за поцелуйчиками…
Ночью началась мощная гроза. Но нам вдвоём на чердаке, на сене – было хорошо, уютно… Два раза приезжал на своём «запоре» отец. Его «Запорожец» – настоящий танк!
Молнии, сверкавшие без малейшего перерыва, восхищали нас более, чем сама последующая громовая канонада.
После второго приезда отца мы крепко заснули, несмотря на то, что небесная битва принимала всё более и более угрожающее состояние.
28 июля 1997г. Мы проснулись в тринадцать часов двадцать минут. Мы были удивленны двум разным состояниям, одному – в нас, другому – в Природе. Нам показалось, что мои карманные часы врут, отставая на несколько часов. Я вспомнил, что я их не заводил ни вечером, ни, понятное дело, сегодня утром. Успокоились.
Пошли гулять. На дороге встречали сплошь и рядом большие стаи белых бабочек. Я впервые видел такое явление. Мне было забавно вбегать прямо в гущу стаи. Чуткие бабочки в то мгновение, как тень от моей ноги падала на них, разлетались в разные стороны. И мы шли с любимой, окружённые со всех сторон множеством порхающих белых бабочек!
Вечер омрачился ссорой с подругой. У меня болела голова, я стремился домой на подушку, а она хотела ещё погулять. Словесная перебранка – и мы разошлись. Она сказала, что пойдёт без меня в посёлок, в центр – гулять. Я не поверил, хотя проверил. Обежав дом, я из темноты следил за ней, куда она пойдёт. Она пошла в сторону дома. Я успокоился.
Пришёл домой, опрокинул за воротник кружку самогона, позвонил любимой и пожелал ей спокойной ночи.
29 июля 1997г. До трёх дня с любимой гуляли в центре, в посёлке.
Вечером, после ужина, в часов восемь, встретились во дворе нашего дома. Отец нас очень хорошо понимает – «Запорожец» поставил так, как надо… Уходя спать, отец по привычке спросил: «Есть сигареты-то?» Я ответил снова так, как дурак: «Да, есть. Одна осталась!» Общий смех. Отец несколько раз передразнил меня и дал пачку «Примы».
30 июля 1997г. Подруга меня удивила. Всегда ходившая в чёрном, она пришла сегодня вся как солнышко! Большие жёлтые бутоны на раздольном платье, пусть и на чёрном, но незаметном, фоне, сияли, говоря шекспировским языком, как сто тысяч солнц!
Но, погулявши немного, мы с ней снова поссорились. И снова из-за ерунды! Сейчас сижу, скучаю…
По дороге домой нашёл в песке нательный крестик. Очевидно, детский. «Нельзя подбирать чужие крестики!» – кто-то когда-то мне говорил. А если он золотой и весит грамм десять или больше? Всегда можно сдать в ломбард!
Я положил его на колонку. Он сверкал золотом, но был медным. Однако сзади идущий мужик, видимо, подумал, что крестик золотой. Он сделал вид, что подошёл к колонке попить…
Она позвонит? Надеюсь. Я же не буду ей звонить. Почему? Не знаю. Просто не буду – и всё!
Отец занимается с машиной. Тётя, его сожительница, смотрит, как и все здешние бабы, «мыльные оперы».
В четвёртом часу дня поехали с отцом к дяде распутывать сети. У дяди, как говорят бабки, не оказалось, мочи: то рука отказывает, то нога.
В тихую моя родная бабушка, мать отца, доживающая свой век у родной дочери, спросила меня о ссоре брата с отцом. Она уверена, что сожительница сделала так нарочно: играла в молчанку, не попросивши брата ей помочь собрать и отнести шланги в сарай. Естественно, согласился я, что если бы она попросила, то брат без слов бы ей помог, дажё всё бы остальное сделал сам. Да, бабушка права, для нас здесь родные люди только она, бабуля ( но ей, красавице, девяносто лет! И лежит она – не встаёт…), и – отец. Остальные для нас, как и мы для них, чужаки.
А тётя Аня? А тётя Нина?
Малая родина – на самом деле родина или только прекрасный словесный оборот, который греет только душу? Вот она – жизнь, полная парадоксов! Вот она – Россия: и мать, и мачеха! «Осилит дорогу идущий…» Гляжу на отца, и убеждаюсь в истинности этих слов.
Позвонила подруга. Когда мы приехали от дяди, то встретились у нас во дворе. Посидели на брёвнах. Помирились.
В полночь с матерью у соседской девчонки было плохо: сердце. Здесь, на селе, сердце и давление – самые роковые недуги. Всему виной – сырой климат и чудовищный труд. У меня у самого здесь кровоточат дёсны, а в Москве – нет.
31 июля 1997г. В четыре утра поехали с отцом на рыбалку. За два часа поймали сеточкой только двух карасей. На «дорожку» ничего не поймалось. Истинная рыбалка началась только тогда, когда мы взяли удочки. Я поймал самого большого карася – величиной с батон хлеба. Наловили на уху тьму небольших окуньков.
Под конец рыбалки попали под натиск стада коров. Отец спокойно, со знанием дела, отгонял их от места рыбалки: в малолетстве, в далёкие шестидесятые года двадцатого века, он был пастухом – пас своих, семейных, коров.
Я же в своём спокойствии был осторожен: вдруг на рога вздёрнут!
Приехали домой около часа дня. Два ведра рыбы.
Отдохнув, я пошёл с подругой гулять. Зашли к тёте – к брату. Забрали видеокамеру, брюки и две рубашки: сегодня мы собрались идти на бесплатные танцы.
Танцы, или дискотека. Музыка бешеная, в основном – западная. Молодёжь прыгает, как обезьяны. Подруга моя, ей-ей, лучше всех девчонок виляет задом. У неё есть и форма, и стихия, и необычная пластика! Смотря на других девчонок, даже красивых, я милее и краше своей всё же не обнаружил.
На площади попили пивка – освежило, стало прохладно и хорошо.
Домой пришли около трёх часов ночи.
Я люблю её!..
1 августа 1997г. Проснулся после обеда; на часах видел: 15:44.
На адрес отца брату пришло письмо от его подружки. Позвонил ему. Встретились – вручил. Он очень рад. Ещё бы!
Моя, говорит мне отцовская, звонила мне в часа два дня. Но я спал. И, увы, не пошёл на день рождения её подруги. А разбудить было нельзя? Уже сам чувствую, что сожительница отца нас недолюбливает и настроена к нам враждебно.
По телефону разговаривал с мачехой своей подруги. Она рассказала печальную историю: родная мать Светланы умерла в 28 лет, тогда, когда её дочери было 11-ть месяцев. Отец был очень грубым человеком, просто идиотом. Он виновен в смерти жены. Он даже бил её в живот, когда бедная отходила в иной мир. Приютила малютку она, родная сестра её матери. Тоскались долго по судам, чтобы ребёнок носил фамилию не отца, а родной тёти. Потом, когда девочка стала взрослеть, то она начала испытывать негативный натиск со стороны недоброжелателей, в основном – от бывших шлюх её отца. Вскоре она узнала правду. Сейчас, родная тётя заключила, она всё понимает и не жалуется на судьбинку.
Вечером тоскал вёдра, поливая огород.
Отец сделал кофейный самогон, который мы разопьём с подругой в день моего рождения.
«Пирамиду» Леонова так и не начинал. Зачем я только привёз этот «кирпич»! Что ж, всему своё время.
2 августа 1997г. С утра весь день рыбачили. Поймали немного, но время провели хорошо.
Тучи то приплывали, то уплывали. Шли кратковременные, приятные дождички: грибные!
Поговорили с отцом о матери. У каждого свои претензии: у отца – одни, у матери – другие. Они друг друга не понимали и никогда уже не поймут. Всё осуждают друг друга. Но есть и божий суд… А я им не судья.
Люблю и отца, и мать. Одинаково.
Ненавижу и отца, и мать. Одинаково.
Ненавижу за крах семейного древа, полугнилые ягодки с которого с лихвою глотаем мы – дети.
От подруги нет ни ответа, ни привета. У меня на носу день рождения, а она… где-то там, в какой-то деревне, у немыслимой подружки вот уже как два дня! Звонил ей домой – её родные беспокоятся. Что ж, каждому своё. Я её ненавижу. А в душе, в душе…
Сегодня продолжил писать реферат. Его «мастерить» проще, чем сочинять стихи. Но второе намного отраднее, ибо оно твоё, кровное. И чем труднее, тем лучше.
Завтра у меня праздник. Если она не придёт, то разорву с ней отношения. Ненавижу и люблю. Отец строг: не разрешил мне пригласить брата. Словом, свинья отелилась, корова опоросятилась.
3 августа 1997г. В пять утра с отцом поехали на рыбалку. Бог мне необыкновенно подарил рака: клевал как карась. Днём его сварил, вечером съел.
Весь день за мою Днюху пил самогон с интервалом в четыре часа.
От подруги нет голоска.
Вечер посвятил танцам.
В первый раз попробовал коноплю: не вставила, как выражаются любители травки.
Пришёл домой в нормальном состоянии.
Пиво тут лучше, чем в Москве.
От московской подруги не было звонка: «Ты меня не любишь, не жалеешь».
4 августа 1997г. Здесь «колхоз» порядочный. Любой поэт сдохнет прежде, нежели родится. Отец спросил, смогу ли я здесь жить. Конечно – нет. И морально, и физически – нет.
В три часа дня поехал с двоюродным братом в нашу родовую деревню праздновать его день рождения. Прошло великолепно: все напились. Завтра здесь же празднует другая наша родня, другое наше ответвление. Короче, род мой – запил!
5 августа 1997г. Ничего не читаю и не пишу: только впитываю жизнь.
От подруги ничего.
Отец отчитал меня за то, что я, мол вчера спьяну, возвращаясь из деревни, «полил» какую-то женщину: «Какие красивые ножки! Такие ножки е…ть-бы!» Я ничего не помню. И хотел уже подумать «Слава богу!», но она оказалась сестрой нашего соседа – и пошло, и поехало: сарафанное радио! Ей-богу, теперь стыдно. От знания того, что все знают, стыдно. Если б знать её телефон, то я извинился бы. А она ( кажется, я её видел ) ничего…
Скучно!...
6 августа 1997г. С сыном сожительницы отца поехал в рейс. Он работает на молоковозе.
В Паршиновке ( с улыбкой вспоминаются названия деревень из «Кому на Руси жить хорошо» ) скачали восемь баков с молоком. Приглянулась одна молодая доярочка – пышная, вся – кровь с молоком!
На трассе попались родной милиции. Слили им бензин, так как приятель был датый. Приехали на СОМ и напились…
Я кое-как добрёл до дома, а мой дружбан уснул в кабине машины.
7 августа 1997г. Отец ругался за вчерашнюю мою пьянку с сыном сожительницы. Она глотала таблетки: от её сына целый день не было вестей. Дурак он, телефон на проходной, под боком, а не может позвонить, сказать, что жив-здоров, всё путём.
Вечером он нам попался, жив-здоров; с отцом взяли у него комбикорм. Отец нас обоих отчитал.
Позвонил подруге. Она что-то темнит: прошла, видно, любовь, и скукожились все огурцы на огороде у тёти. Но завтра обещала прийти – проводить брата. Все лишние свои вещи отдал сегодня брату. Перед сном выпил самогонки. Завтра утром рыбалка.
8 августа 1997г. С утра, с полседьмого, были с отцом на рыбалке: поймали карасей целое ведро.
Вечером проводили брата, и я купил себе билет на 12-ое сентября. Потом со мной была депрессия или что-то в этом роде, чего со мной никогда не было. Наложилось всё: и ссора брата с отцом, и молчание столичной подруги, и расставание с деревенской, и вообще… вообще…
К десяти вечера всё отошло, но остался осадок. Как-то не по себе. Знаю, что завтра всё пройдёт, поэтому спокойно ложусь спать.
9 августа 1997г. Целый день хорошее настроение. Подружка? Что подружка!
– Миленький ты мой, возьми меня с собой.
– Милая моя, взял бы я тебя!
Но там, в стране далёкой…
10 августа 1997г. Были в Прутках. Деревня еле-еле дышит – это сказать мягко… Прутки в пятисот километрах от Москвы, в восьмидесяти от районного посёлка, а труп трупом… Здание клуба начали строить ещё до горбачёвской Перестройки, забросили с началом её: до сих пор стоят кирпичные фрагменты неродившегося клуба. Жилой сектор – дома ветхие, вот-вот, как тяжелораненые бойцы, упадут и начнут стонать, просить: «Пи-ить!» Фонарные столбы покосились, кое-где наклонены в сторону домишек, со временем обещая бум-трах-тарарах и отличный фейерверк.
11 августа 1997г. Такая, еле выносимая жара, что ничего не хочется делать.
12 августа 1997г. Вечерком разложили за огородом костерок. Испекли картофель. Выпили и закусили. Сына сожительницы потянуло на подвиги, но я его пыл остудил сильным словцом. Одиннадцатилетний паренёк, сосед наш, выпил пива и заговорил на непонятном нам языке. Повзрывали всякие китайские штучки, питарды, оставшиеся у мальчишки с Нового года. После, в кромешной темноте, наблюдали за падающими звёздами… Чудо!
13 августа 1997г. Поймали двух больших карасей. Завтра соберёмся с утречка. Мне придётся не спать ( нет, увы, будильника ) до четырёх утра, чтобы разбудить отца. Но я высплюсь уже на рыбалке. Готовил, как говорит отец, «что пожрать», и писал прозу.
Сегодня произошло действительно чудо – позвонила моя другая деревенская подруга. Когда-то я с ней погуливал. У неё уже годовалый ребёнок, другой – в утробе. Вышла за парня, с которым училась в техникуме. Но, говорит, что никогда не забывала меня. Да, мы не виделись пять долгих лет. Удивительно, вот позвонила, я вспомнил её – и я её по-прежнему люблю!
Я спросил её, надолго ли она приехала погостить к матери и когда уедет. «Не знаю!» – почему-то резко ответила она. Я подумал, что у неё, возможно, назрел серьёзный конфликт с муженьком, если к нему не рвётся. А вот, позвонила мне, позвонила… Оказывается, это она и два года назад звонила, перед самой своей свадьбой. Может, надеялась на меня? Я чувствую, что она меня до сих пор любит. «Куда ты пропал?» – с этого вопроса начала она телефонный разговор. Действительно, куда я пропал? Но я звонил же ей, звонил… Очень хочу её увидеть. Она же говорит, что она подурнела, что не стоит её видеть, что раньше была намного лучше. Ещё бы! Всё течёт, всё меняется. Ой, как же прав ты, батенька Гераклит! Или не он? Не помню. Да и не всё ли равно сейчас! Увижу! Обязательно!
14 августа 1997г. После рыбалки, в часов пять дня, уснул и проснулся только на следующий день – в полдень!
15 августа 1997г. Отец говорит, что вчера вечером звонила моя Маруся: так он называет всех моих девушек. Эх, Наталья! Наталья! А тётя Валя говорит, что приходила Надя, звала меня в кино. Забавно! Видно, как уснёшь, так ты всем нужен. А бывает, сидишь бодрый целый день – и никому до тебя дела нет.
Я заметил, что так называемая Высшая школа классической астрологии, как и все рядовые астрологи и их гороскопы, предсказывает всё, кроме одного: смерти. Кому и когда уходить – об этом она молчит. Даже о тяжёлых болезнях заикается, а о смерти – нет. И правильно делают. А то бы… а то бы это уже было верх средневекового лицемерия!
19 августа 1997г. Я пропустил три дня – не записал. Теряю хватку? Нет, просто становится лень. Скучно. Да и не было ничего такого, чтоб записать. Снова о рыбалке? Снова о девчонках? Снова о том, куда пошёл и чего съел? Не хочу…
По радио всё Кафка со своими страхами. Совсем сдурело региональное радио: на просторах России передавать рассказы о какой-то помойной мухе! Да и в рот его е…! Мне нужен Николай Тряпкин, просторы России, а не окрестности тухлой Вены, где едят и спят, как сурки!
Выпил. Как всегда – не закусывал. Отослал письмо драматургу Устюжанину. Дойдёт ли?
23 августа 1997г. Был в Липецке. Погулял по городу, а не как в первый раз: проехался, не вылезая из машины.
Город как город. Но поспокойнее, чем Москва. По-своему – хорош! Жаль только, что нет метро: зимой пропадёшь. Памятник Петру Великому удручает. Ленина не видел: снесли? Минеральная вода, понятное дело, отвратная на язык, но полезная, поэтому: пей! Заводы окаймляют город, сам же он весь в зелени. Много красивых породистых женщин. Жаль, что я был не один, а то бы познакомился как минимум с десятью. И, может быть, даже и полакомился одной-двумя… В зоопарке животные живее, чем в московском. Очень радует, что в Липецке сохранились давно исчезнувшие в столице бакалеи и пельменные, в которых можно сытно и недорого поесть: советский дух, советским пахнет! Валяющихся по углам нищих не видел. Только в городе Грязи попался один – точь-в-точь московский.
26 августа 1997г. Крутые разговоры с отцом о его и моей жизни.
Пьянствовал. Проснулся с рассветом в посёлке, в подъезде двухэтажного кирпичного жилого здания: очки, слава богу, на месте, кепку потерял, в кармане брюк обнаружил откуда-то взявшийся второй носовой платок и пустую зажигалку. Отец хоть и похлеще меня пил, но мои запои не понимает. Да и стоит ли их понимать? Да и есть ли в них вообще то, что стоило бы то понимать? Выпил – значит, так надо! Покрутился с красивыми женщинами – так надо, значит!
Второго сентября надо навестить редакцию: третье стихотворение хорошо бы опубликовать.
Ничего не пишу, ничего не читаю. Как любили говорить декабристы: состояние «ничегонеделывания».
Деревня – это суета: выкапываешь картофель, а через минуту уже сидишь в машине, думая о щуке с золотыми зубами! А через три часа ещё что-нибудь… Начинаю скучать по городу. Только там покой: Декарт прав.
Даже Дневник уже не веду каждый день. Надо браться за себя. Позвонит ли «подруга жизни» из Москвы? Не знаю. Не знаю: люблю я её или нет, но она мне до слёз дорога! Может быть, это чувство и есть чувство любви? То, что нашему сердцу до слёз дорого, то мы и любим? Крепко любим?
Крепко любим! Но я ей никогда не прощу убийства нашего ребёнка… на третьем месяце…
27 августа 1997г. Всегда, когда я посещал Ваганьковское кладбище и проходил мимо «горбачёвских» героев, я подумывал о том, что всё-таки лучше быть живым бомжом, чем вот таким вот мёртвым «героем», не пойми за что павшим. Настоящие герои – это герои великих войн и революций, все остальные – мясо, случайно попавшее под гусеницы шального танка новоявленной буржуазной демократии.
1 сентября 1997г. По радио один «культурный» еврей: «Пусть критики разбираются в моей гениальности!» Комментарии в таких случаях, как говорится, излишни.
У Андрея Вознесенского 90 % воды, а в 10-ти есть Разум, Чувство и Любовь, свойственные Человеку.
На рыбалке спас от смерти стрекозу. Она барахталась в озере около бережка. Вытащив её, я подумал о том, что в наше время благороднее спасать божью тварь, нежели царя вселенной – человека. Если погибает царь, то он сам виновен в своей погибели. Если же погибает тварь, то она невиновна, ибо разумом слабее… Моя спасительница-стрекоза, спасительница моей души, обсушила на солнце крылышки и упорхнула. Дай бог ей счастья в её стрекозиной жизни!
18 ноября 1997г. Солнышко встаёт – силы нам даёт. Такое состояние, что готов всю окружающую меня Природу – съесть!
Сегодня выпал снег. Наконец-то Зима. И ждал её и нет. Осень была для меня сумрачной. Эта Осень перевернула если не всё, то то самое главное, на что последние годы я опирался: моя любимая женщина! О, добрая, милая и дорогая! Болезнь снова подкосила тебя! Ты уехала домой – на вторую операцию! Дай Бог тебе здоровья и счастливого благополучия! Мы уже никогда не будем вместе! Но я тебя никогда не забуду, никогда!
Андрей, мой двоюродный брат, он умер, ушёл вслед за Сергеем. Жалко обоих. Зачем: бандитизм, подстрелили – инвалидность, наркотики, постепенное угасание и – смерть… в 27 лет?!
После смерти брата, в один тихий вечер, позвонил отец и сообщил о том, что умерла тётя Валя, его сожительница. Смерть и Жизнь.
Почти одновременно я встретился и разошёлся с Ольгой. Милая, даже красивая девушка. Была замужем, но неудачно. Учится в аспирантуре того же института, в котором и я. Характер у неё скверный, но в сравнении с Жанной Оля, как говорится, цветочек. И всё же: все фамилии на «ко» посылаем далеко! Ольга религиозно помешенная и вообще… того! Думал, что встретил-таки свою судьбу, а оказалось…
Осень. Осень. Хочется обо всём и сразу написать, написать что и как произошло. Но, думаю, не стоит спешить. Давно не вёл Дневник. Сказывается. Что ж, хорошо, если будут воспоминания; если их не будет, то тоже неплохо.
19 ноября 1997г. Катя рассказала мне забавную историю о том, как её подруга два раза, поскользнувшись, падала, и, как она, два раза подавая ей руку помощи, навернулась вслед за подругой. Вот истинно: не подавай руки упавшему, а то сам упадёшь.
Облегчаясь, увидел в струе радугу. Преломление света, воды, сочетание света с водой, всегда и везде восхищают меня: будь то водопад или струя урины!
Позвонил Кате: у неё плохое настроение; плохое – даже мягко сказано; видимо, это нечто такое – женское, только им одним известное, переживаемое только женщинами.
Ольга купила мне очередной подарок. И радуется этому сама, как дитя. Мне, конечно же, приятно. Она непредсказуема, как и я.
Катя – Оля. Оля – Катя. Что же будет? Как всегда, третье? Третья? Не знаю! И знать не желаю! Люблю их обеих!
20 ноября 1997г. Встретился с Чжо Иль, южнокорейская студентка. Она попросила у меня мои бывшие тетради с лекциями по русской литературе и стилистике. Конечно, дам, я их со студенческой скамьи не выбрасывал, дома хранятся. Она говорит, что слушать педагога ей тяжело, легче читать. Когда-то она у меня жила: был денежный кризис в семье, и мы предоставили ей маленькую комнату. По-восточному красивая девушка. Она мне нравится. У нас даже состоялся с ней серьёзный разговор. Но я ей безразличен, у неё будет там, в Корее муженёк. Но, как друга, она меня любит. Это слово «любит» так забавно слышать из её уст. Возможно, и мы смешные, когда говорим на каком-нибудь иностранном языке подобные слова без определённого контекста. Что ж, и на этом ей спасибо.
Вечером, как пришёл домой, слушал корейскую народную музыку: бесподобно! Песни, сами слова музыкальнее музыки!
21 ноября 1997г. Помнится, в начале месяца ректор меня спросил: «Ну что, ты готовишься, готовишься на следующий год в аспирантуру?» Это после того, как я забрал документы. Сегодня столкнулись. Его обычное: «Как дела?» Моё тоже спокойное: «Хорошо!» И – снова тот же вопрос: «Ну что, дорогой, начал готовиться на следующий год?» Услышав моё утвердительное «да», ректор заключил: «Ну, смотри!»
Был у профессора Минералова, по моей возможной второй, как я сам для себя выбрал, специальности, так как первая провалилась. Но случилось невероятное: он сам меня пригласил к себе на кафедру и сам же придумал тут же тему для моего будущего реферата. Посмеялся над той кафедрой, куда меня не взяли, над их манипуляциями.
Встретился с Жанной. Как всегда, развеселила мою душу своей глупой непутёвой жизнью. Баба как баба, но слишком падка на блестящие фантики-имена. Иногда она меня до внутреннего бешенства доводит. Но я скрываю своё негодование, помня всегда и везде о том, что баба – дура, даже если она профессор, вроде одной Маруси, которая так же, как я понял из частых личных с нею бесед, не блистает особым умом, зная только то, о чём написала докторскую. А так – дура дурой. Нет! В одном она всё же гениальна: умеет выставить свои женские прелести в полном объёме и вовремя.
20 декабря 1997г. Косцов. Побольше бы таких профессоров-поэтов! Его «Дневник-96» интересен, но интересен тогда, когда прочитаешь всё – от корки до корки. К сожалению, отдельные стихи, в отрыве от целого, не воспринимаются. Мной, по крайней мере.
20 марта 1998г. «Оду Школе» в нынешней «Пионерской правде» не взяли. Сказали, как передал мне друг, через которого я передавал стихи, что «Ода» слишком взрослая. Вот как! Видимо, они публикуют только то, что для дебилов.
С Катенькой гуляли в Коломенском. Полным ходом идёт реставрация всего комплекса. Идём по дорожке. Навстречу идёт милиционер-охранник. У него по рации голос: «Узнать, что за организация работает на объекте!» Боже, это только в России, подумал я, возможно: не знать того, кто у тебя уже работает на объекте!
21 марта 1998г. Выдали партийный билет.
11 апреля 1998г. Ректор ругается с начальником Административно-хозяйственной части: «Я привык быть здесь хозяином! Вы меня ставите в трудное положение!» – слышу я, находившийся на втором этаже, звучный голос ректора сквозь двойную раму окна.
25 мая 1998г. По телеящику зазвучали обороты: «дикий капитализм», «несчастные реформы» и другие, отлично характеризующие демстрой. А всего два-три года назад только и слышали о светлой демократии, о необходимости благодатных реформ. Стали называть вещи своими именами? Только, чувствуется, такое «называние» вовсе не утешает Россию.
Давно хотелось записать в Дневник впечатление от поэтического вечера одной поэтессы. Выдался день, выдалась минута. Помнится, «навскидку» читали её. А она, дура, этому ещё радовалась. Стихи её – да, да, как женские – банальны. Но те, где «тетрадка осветит порог её могилы», поэтичны; есть и красота, и трезвая самооценка. Помнится, выступал один критик: «Я, как критик, могу долго рассматривать её творчество, но не буду, потому что это долго, да и скучно!» Вот так критик! «Долго», «скучно»… Так и хочется вспомнить – и вспоминаю прописную истину: говори кратко и так, чтобы не было скучно. О, эти некоторые седые старички! Как они всё быстро и напрочь забывают! Вспомнил одну реплику ( к чему? ): «Творческий вечер в МИДе». А в Кремле, выражаясь телевизионным словцом, слабо?! Почти под конец вечера ( он проходил в малом зале ЦДЛ 19 марта ) пришёл подвыпивший один «мэтр-критик» и сказал: «В стихах Ольги что-то, по-моему, есть!» Далее он говорил чего-то там о женщинах с большой буквы, и заключил: «Развелось у нас тут много всяких поэтесс, хоть плюй в глаза – им всё божья роса. Вот с Ольгой было иначе, была борьба, я на неё пикировал, она на меня!» Потом выходили друзья поэтессы. Думаю, что все они больные. Она им даёт слово, но они читают не посвящения своей «царице», а свои личные стишки. Вышла одна молоденькая еврейка и прочитала стихи на славянские мотивы. Когда же виновница торжества демонстративно разорвала пригласительный билет перед публикой, давая понять, что официальная часть закончена и начинается пьянка, я выскочил на улицу как угорелый, вспомнив уже у метро о том, что я лично был приглашён на фуршет самой «богиней». Она учится у нас в институте, на заочном отделении. Учится уже третий год всё на том же четвёртом курсе. В связи с рождением очередного ребёнка от, видимо, очередного любовника – берёт должный академический отпуск. Это я всё знаю со слов завуча заочного отделения. Это всё «бытовуха», но она объясняет многое… Объясняет её многодетность от разных мужчин, текущее незамужество, какую-то фатальную жизнерадостность ( хотя в её глазах я видел печаль ) и модную медаль в виде модного креста, которую ей вручил от имени всего (!) российского казачества некий седой, трясущийся, любвеобильный и, как видится, развратный старпёр в погонах генерала.
7 июля 1998г. «Моя дочь, которой 15 лет, знает Великую Отечественную войну только по «Спасению рядового Райна», – высказался тут Никита Михалков в интервью на канале «Культура». Вот каковы наши мэтры-папаши от кино! Уже не направляют своих детишек к тому огромному количеству советских фильмов о той Войне, вершиной которых, я думаю, является «Судьба человека». Или, может быть, режиссёр Михалков, как папа, видит всё поколение нынешних детишек в образе своей дочери? Тогда он глубоко ошибается. В остальном же, что было им сказано, он прав. Например: « «Звёздные войны» – это каскад аттракционов, это интересно смотреть особенно в тинейджеровском возрасте. Но это кино не трогает душу!» Ну, американцы хорошо усвоили метод Эйзенштейна.
9 июля 1998г. Смеют ли коммунисты называть себя коммунистами? Смеют. Потому что в «ничегонеделании» сохранить лицо труднее, чем в открытой борьбе. Не стану вдаваться в область вопроса «почему?» Во всех красных органах печати о том постоянно трубят. Но «ничегонеделание» коммунистов есть ли на самом деле «ничегонеделание»? Нет! Идёт непрекращаемая, разноуровненная борьба: от примитивной агитации под стеклом на письменном столе, от комсомольского значка на груди – до самого сложного: переворота в мозгах! Но сейчас, надо ясно себе в этом отдавать отчёт, враг во стократ сильнее коммунистов. Поэтому последним надо стараться быть хитрее лисы. «Коммунизму принадлежит будущее, как христианству в первые века» ( Л. Н. Толстой ).
10 августа 1998г. По одному телевизионному каналу в новостях сказали о съезде РКРП в Ленинских горках. Журналистов не допустили. Однако телевизионные журналисты всё же прокомментировали событие следующими словами, которые якобы им говорили делегаты вне стен съезда: «Курс на социалистическую Революцию!», «В парламент!» и «Ждём в наши ряды всех тех, кто не доволен Зюгановым!» Показали Тюлькина. Я увидел его впервые. Внешне – с голубого экрана – мужчина довольно солидный. Но голос и манера речи напомнили Зюганова.
25 мая 1999г. Двадцать восьмой выпуск в училище имени Гнесиных. Хор: «Грянули вёслами по морю! По синему по Волынскому!» В целом: исполнили пять русских народных песен и пятнадцать на еврейско-библейские мотивы. В конце: снова русская песня – «Надуй тучу грозную». Эта боевая, но с обычным эпически-абстрактным «лютым врагом». Кто враг сегодня – не ясно, но нагнетается, нагнетается, нагнетается…
Недавно попал мне тут в руки сборник «Песни о Родине». Песни все авторские, а не «слова народные», слава богу. Образ Родины – вообще Россия. Банальный набор образов: берёза, лютики, мать, враг, степь, ковыль, слеза, победа. И так из года в год: скучно! Один ряд песен имеет советское лицо. Современные песни – сплошь пошлость.
Но вернусь к «28-му»: да, всё национально, но аполитично, и как-то всё-таки однобоко. Весь пафос выпускного концерта: «Счастье на земле!» А есть ли оно, счастье-то, когда вокруг дисгармония? Буржуазная дисгармония! Плохо слушать такие речи, когда профессиональные и нет гармонисты и скрипачи в метро, старухи с протянутой рукой и… короче, все всё знают!
18 июля 1999г. Темы Юрия Кузнецова с доски ВЛК ( высших литературных курсов ): 1. Святая Русь или проклятая Россия? 2. Воспоминание о первой любви. 3. Встреча с призраком. 4. Стихи для себя, стихи для славы – что я выбираю? 5. «Читатели газет – глотатели пустот».
5 февраля 1999г. Столкнулся с ректором: – «Написал? Прочёл! Молодец! Спасибо!»
На «спасибо» я ответил «спасибом» – и побежал разносить контрольные работы.
Позже, во дворе института, столкнулся с проректором: «Забыл тебе сказать. Молодец! Хорошую рецензию написал!»
3 октября 2000г. Безвозвратно прошли мои студенческие годы.
Сейчас в аспирантуре: это другое.
Нашёл свои студенческие блокнотики, и решил всё самое интересное переписать в Дневник.
Виктор Курочкин. «На войне как на войне». Этого писателя знают в литературном мире, за его пределами – нет. Кто-то слышал по фильму. Но фильм слабее книги. Изменено многое не в лучшую сторону.
«Мне бы лампу Аладдина // Вместо лампы Ильича!» ( Танич ). Как глупо, тупо, инфантильно! А если всё же так, то у Ильича лампочка, а не лампа…
«К царской ложе приблизить свою гладильную доску»: одна преподавательница смотрит по телевизору новости о театре только тогда, когда гладит бельё.
«Мы хотели подвести итоги, а итоги нас подвели»: частая фраза профессора Г.
О футуризме Маяковского: «Нигде кроме, как в первом томе!»
«Доголосовались!» – изрекла пожилая женщина о нашей жизни при Демократии.
«Коряво творит в контексте своих предшественников». Не помню – чьё высказывание.
Термин: «провал вкуса».
«Чего не хватает памятнику?» – спросили у Шипова. – «Ему не хватает отличного артиллериста!» – ответил Шипов. Анекдот? Наверное. Вот ещё один: – «Я прозаик!» – «А я про кошек!»
Беллетристическая критика – беллетристика.
Бывают писатели, которых не надо обсуждать. Прочёл «Женьшень» Пришвина – и всё. Чего там обсуждать! Часто обсуждаем писателей второго ряда, потому что они проблемные.
«Счастье – это напряжённое состояние, оно, значит, коротко длится. Оно не может быть постоянно. Конечно, это спорно, я просто говорю». ( Вл. Гусев ).
«Ирония – насмешка над тем, кто бы всерьёз бы так говорил». ( Лев Толстой ).
«Позвольте Вам не позволить!»
Признак мифа – верят в то, чего нет: от греческого до современного.
Любое искусство – мифологично. Роман «Тихий Дон» куда более мифологичен, чем роман у Маркеса; рассказы Шолохова куда более мифологичнее рассказов Салтыкова-Щедрина.
«Война и мир» Толстого писалась, как почти и всё у него, «не по правилам»; потому и образцом «как надо писать» для послевоенных писателей 20-го века быть не могла.
Дар художника не только в умении «слова складывать», не только в умении «видеть и подмечать», но и в умении писать словно помимо слов.
После повести Константина Воробьёва «Убиты под Москвой» ( 1964г. ) трудно было написать о войне что-либо равное.
«Солнце поэзии третьего тысячелетия восходит в Харькове!» – глупость одной студентки. Помнится, была у нас одна такая на курсе. Ещё учась, вышла замуж то ли за олигарха, то ли за бандита с большой Тверской, приезжала в институт на джипе. Бог с ней! Только о ком она так пафосно говорила – я уже и не помню.
Традиционно-композиционные ходы в критике должны быть незаметны в статье о современной литературе.
Удовольствие ниже среднего: профессору кошка приносит пойманных воробьёв на подушку.
«Но этого простейший стыд мне выговорить не велит!»: о том, что пожилые писатели более разнузданы.
Термин: «литературно-духовный план».
Владимир Гусев об Иосифе Бродском: «Дальше композиционно-стилистических форм у Бродского ничего нет!»
Иннокентий Анненский по поводу Андрея Белого сказал убийственную фразу: «Он так много пишет, когда же он думает?» Эту же фразу можно отнести к либеральным критикам послевоенного периода, в частности, к Льву Анненскому.
«Матёрый человечище!» – Ленин о Толстом.
«Я пишу стихи для тех, кто не читает стихов», – говорил Александр Твардовский. «Мы пишем стихи для тех, кто разбирается в стихах», – говорили Луговской с Асеевым.
Когда речь идёт о «Василии Тёркине» – это одно, когда об «Облаке в штанах» – это другое.
Николай Стефанович Буханцов, будучи парторгом, пьяным танцевал на столе. Приглашённые немцы – увидели, и – тоже! Мол, если парторг танцует, значит, и нам можно!
О. Генри – писатель с отличной концовкой. Второй план с гребнем – любовь.
Нищий в метро ( бледносеророзовые спортивные тапочки, чёрная кепка, инвалидная палка, ровная бело-дымчатая борода, чёрные очки слепого, чёрные брюки, пиджак цвета сухой редьки ): «Уважаемые граждане!»
Надо делать другое. Ещё остаётся семь блокнотов. Со временем перепишу их в Дневник. Нет. Это уже будет не Дневник. Надо подумать. Все записи второй половины девяностых годов двадцатого века. А нынче пойдёт двадцать первый. Я и умру в нём.
……………………………………………………………………………
……………………………………………………………………………
……………………………………………………………………………
На этом, собственно, записи и заканчиваются.
Хотя это всё и не моё, но было интересно читать другую жизнь.
Я подумал только об одном: кто это за человек? Где он сейчас – жив или умер? Я думаю, что умер. (Да, такой я добрый!) И умер недавно. И что его родственники, и духовно и по житейскому далёкие от него, выбросили на свалку все его «безззценные» вещи, вещи, которые не представляют для них цены, так сказать, с другим знаком бесценности: дорогой холодильник, естественно, они оставили себе!
Помнится, когда-то в том же самом советском «Огоньке» читал о поэте Кольцове, рукописями которого после его смерти обворачивали селёдку… Незавидна ты доля поэта!
Я засунул тетрадку во внутренний карман куртки: пришла мысль – подкинуть её около какого-нибудь учебного заведения или редакции журнала. Они там больше понимают в рукописях, может какой добрый сотрудник и поднимет её, полистает, а вдруг и вообще окажется знакомым этого парнишки.
Я ещё выкурил сигарету. Потом дотащил до машины последние пакеты с игрушками. Моя дача была от Москвы намного ближе, чем эта свалка: я быстро домчался до неё, разгрузился и поехал домой – в город.
Проехав МКАД, я погрузился в океан автомобилей, пробки были жуткие. До метро «Аэропорт», с которым рядом мой дом и гараж, я ехал три с половиной часа. По радио передавали о Дне без автомобиля. Но, подумал я, что все прослышав об этом дне, видимо, решили прокатиться даже те, кто обыкновенно на своей машине ездит до магазина и домой. Логика у наших железная: раз все откажутся от автомобиля, значит, дороги будут свободны – тут и я покачу с ветерком! Весь народ так подумал – и огромные железные табуны разномастных зверей на колёсах ринулись на дороги. Я рассмеялся: Всемирный день без автомобилей в столице проходит с громадными пробками!
По радио девушка звучно трещала: «По данным интернет-поисковиков заторы оцениваются в 7 и 10 возможных баллов. Затруднения отмечаются в центре города, на Третьем транспортном кольце и на МКАД».
15 октября 2005г. Я проснулся в шесть часов утра от удушья: пластиковые окна, горячие батареи и при этом плюсовая температура за окном заставили меня подняться и приоткрыть окно.
Мне, как и рабочему, тоже понравился этот студенческий Дневник, и я решил его записать. И заключение «от автора» дать в том же духе, поставив дату моего пробуждения.
Иногда мне снятся целые романы: я рождаюсь, взрослею, попадаю в разные жизненные истории, старею и умираю. Было дело, скакал на коне вместе с Чапаевым и рубился с белогвардейцами, стоял в расстрельном строю перед немецкими фашистами, летал с каким-то зелёным человечком на луну. Но такие сны, из прошлого или из неопределённого фантастического будущего, меня не вдохновляют: их слишком много, а о прошлом написано достаточно и достоверно теми писателями, кто жил в том самом прошлом. Как известно, когда писателю делать нечего – он пишет на исторические темы. Я же не писатель, я просто, как дитя, радуюсь своим снам и некоторые из них оставляю на бумаге, но только – связанные с современностью, в каком бы виде она ко мне в природе сна не пришла.
Вообще, материя сна – удивительная вещь. Кто сам хоть раз видел сны, тот не усомнится в этом. А сны, я знаю, видят все. Я ещё ни разу не встречал человека, который сказал бы мне, что спит всю жизнь абсолютно без снов. И если даже таковой имеется, то его можно только пожалеть. Я же сожалею только об одном, что мне до сих пор не приснился Христос…
Я поставил чайник, и, как он вскипел, насладился душистым бергамотом и пирожками с капустой, которые вчера под вечер испекла мама. День только начинался, субботний день, а завтра будет ещё и – воскресный.