Молодой Адам называл животных, птиц, гадов. Как он назвал, так и стало.
В молодости есть это: назвать, определить, объяснить, понять.
- Ты меня любишь?
- Ага.
- Расскажи.
Есть книги учительные. Волосы по ветру, полы метут тротуар, идёт навстречу, и горе тому, кто не избегнет встречи с ней.
А есть другие. Они светятся в темноте. Возьмёшь на руки - и словно обдаст веником, славно распаренным в деревенской баньке.
Третьи без страниц. Плотные, матово-белые, тонкие прожилки синим просвечивают. Их нужно ножом. В произвольном месте разделяешь слежавшуюся массу - и вот она, страница. Всякий раз другая. Всякий раз только твоя. Это книги однократного чтения.
И наконец, вечная книга. Без обложки, без названия, без автора, она вся вокруг тебя, читатель, и ты сам был и есть её часть, а вот будешь ли после? Спроси об этом книгу учительную, когда повстречаешь.
Старчество - это православный дзен-буддизм. Обе духовные практики (технологии "делания") опираются на парадоксальный путь постижения истины. В дзен это мондо и коаны, которые в форме нарочито абсурдной якобы бессмыслицы "высвобождают" сознание: "Что есть Будда? - Мешок картошки". Бессмыслица? Для актуального сознания - да... В старчестве - логические парадоксы: " ...праведные, по той мере, как входят в созерцание Его, видят образ Его как в зерцале". Здесь ловушка для ума: человек видит в зеркале себя, но одновременно Бога, но человек не Бог, значит, человек видит не Его, тогда, может быть, часть Его, но Бог не может иметь части, значит, человек не может видеть Бога... и всё это актуальное сознание. Эти головоломки не просто так придуманы. Они должны подавить индивидуальную волю и стремление "познать" как несовершенный и неэффективный инструмент (в неэффективности его мы только что убедились). Сущность старчества составляет приоритет воли старца. Неофиту остаётся взвалить на спину мешок с картошкой и нести его туда, куда старец укажет. Это тоже свобода. Своеобразный "брак" с иной сущностью, "замещение" реального супружества с реальным человеком послушничеством, поиск обретения подлинного "я" через утрату "я". Много помощников повстречаешь на этом пути, настоящий лишь один: Тот, Кто в зеркале. Но туда ещё нужно попасть, шагнуть из актуального зазеркалья... Или последовать за кроликом - символом вечной готовности... познать.
Все творческие натуры условно можно поделить на две неравные группы. Одни ищут в себе ключи от других людей; вторые ищут в других ключи от себя.
Кровь иногда толкает человека на совершение таких поступков, которые невозможно объяснить, иначе как действием крови: "молодой", "горячей", "гордой" и т. д. Странно только, что та же кровь, но из расквашенного носа "героя" или, не дай бог, из раны резаной или огнестрельной, оказывает на него совсем другое, противоположное действие: успокаивает, умиротворяет... Странно.
Иногда так хочется закрыть дверь. Сесть у окна и смотреть, смотреть, не видя ничего, не зная. По счастью, проходит это. И нужно снова идти, надев сапоги, месить грязь. Нужно. Кому? А мне. Мне и нужно. Ирий да вырий, а весь мой: он здесь, мой рай. А что там "горний ангелов полёт", так это не самое главное. Самое главное - это вот что: на дороге грязь, вода по колено, ноги вязнут в этой жиже - а по обочинам цветы, да. Иди и поглядывай, вправо, влево. В гору легче, чем вниз. И хочется, всё время чертовски хочется - из грязи к цветам. Но это значит, свернуть. Нет, я не сверну. Я верю - там, впереди где-то, они ещё выше, ярче, лучше: мои цветы.
Я, наверное, так и буду: ручкой в тетрадку... Вот и ноутбук купил, а всё не то... Больно гладко, просто: не понравилось - удалил, по-новой написал. Нет, мне надо, чтобы с ошибками, с вычёркиванием, чтобы перечёркнутое оставалось и было здесь же. Я очень к прошлому привязан. Как старый пёс: дом опустел, люди разъехались кто куда, а он всё сидит, сторожит прошлое. Этот пёс - я...
Сказано, любите ненавидящих вас. А я скажу - знайте ненавидящих вас: чужая ненависть укажет, где вы несовершенны в любви.
Принимайте, не отвергайте протянутую руку: и руку помощи, и руку просьбы. В душе есть уголок, где храним старые гвозди, ржавые, гнутые... Принимая руку, избавляешься от одного такого.
Люблю читать так, как баба сажает бобы, по выражению Гоголя. Она сажает - а я читаю. Кусок здесь, кусок там. Перелистнул десяток-другой страниц... вернулся в начало... опять залез в середину. Не могу читать "по порядку" - в линию. Жизнь ведь тоже нелинейная. Бывает, день сегодняшний отзовётся таким эхом многолетней давности... И там, в прошлом, он так же отзовётся, и ты это чувствуешь на собственной шкуре. Человек из лоскутов сшит, кусками. Понять мелодию шитья - и вот оно, счастье... только успевай, пуговицы расстёгивай.
И в какой-то момент на каком-то этапе придётся и от Матери отойти, и пойти самостоятельно. В этом кроется большая опасность. В жизни два родителя: Мать и Отец. И так: сначала Она, а потом уже Он. Ум сменяет чувство и выводит из первородства куда-то, что тебе не дано, а будет таким, каким ты сотворишь его. И это уже Он, Сын.
Курение табака, винопитие - два символа дионисийской культуры, превратно понятые и неверно интерпретированные в "культуре Распятого" (термин Ф. Ницше). Будущие "вредные привычки" носили символический характер и практиковались исключительно в рамках обряда, под руководством и наблюдением специально обученных людей ("посвящённых"). Сама суть дионисийства извращена: не раскрытие нераскрываемого символа, а жизнь символа, лишь на время и неполно проживаемая человеком, вот что было главным в принятии священной трубки и сакральной чаши. Жизнь "до символа", подготовка к обряду, мистерии, были столь же важны, как и свершение таинства. Посвящённый становился Дионисом, буквально. А не зная Его - как станешь Им?
Мама гуляет ребёнка. Некто, пол скрыт, в комбинезоне, сидит сычом у мамы на руках. Ему всё попутное интересно, всё вызывает живой отклик:
- Ы-ы-ы!
Мама в ответ:
- Да. Машина.
- Ы-ы-ы!
- Да, красная.
- Ы-ы-ы!
- Большая.
И понимают ведь друг друга.
"Шариков" и "шариковщина" стали именами социальных и моральных феноменов. Забывают другое. Фактический "отец" Шарикова - профессор Преображенский ("говорящая" фамилия), то есть говорливая, безответственная и подслеповатая российская интеллигенция. "Духовный отец" - Швондер (кто он, "из каких" - понятно без объяснений). Вот эта парадоксальная триада - и есть "Шариков" и "шариковщина". Полиграф Полиграфыч здесь не самый главный: он жертва эксперимента, жутковатый результат попытки "восставить всех" (восстание!), и в том числе - тех, кто восстановлению не подлежит. Вот вам и "апокатастасис тон пантон".
Мы с прошлым не развязались. Доски новые - гвозди ржавые... "Россия переварила большевизм" (Валентин Распутин). Переварить, может, и переварила. Но не выблевала.
Ангел света на своём пути покрывается слоями как бы коросты от множества ожогов, которые посланник должен претерпеть от встреч с тёмными и враждебными энергиями. Когда же достигает он земли, только светлая душа сквозь эти наросты и налипшую грязь узнаёт ангельскую скрытую сущность. Подвиг узнавания, прочтения этого невозможного палимпсеста целиком принадлежит человеку. "Имеющий глаза да увидит". А если не увидит, то и самая тёмная и закосневшая в грехе душа всё равно почувствует это присутствие, где-то близко, рядом, светлого существа.
И как больно бывает расстаться с ним, не узнанным, не знающим, что его явление, пусть оно и не сделало весь мир светлее, но зародило в ком-то зерно сомнения в кажущемся всевластии тьмы.
Дионисийское "тёмное" начало, которое в прозе распинается и фиксируется, в поэзии существует над словами, не как действие или образ действия, но как чувство зрителя, стоящего за оцеплением возле Лысой горы, - вне действия, но без него действия - нет...
"Господи, помилуй!" - и сразу легче.
Дьявол чем берёт? Дьявол разлад снимает между человеком и душой. Дьявол говорит человеку: всё так, всё путём, всё приемлемо и всё возможно... И вот здесь она и скрывается, ловушка. Потому что без разлада человека и души - нет ни человека, ни души.
И это очень тяжёлое понимание. Может быть, самое тяжёлое из всего, что в жизни узнаёшь и понимаешь. Вот это вечное чувство, что всё не так и нужно тянуться, тянуться куда-то вверх, далеко, в невозможное - в будущее, чтобы вынуть себя из настоящего, и разлад - не снять, нет, - а только смягчить маленько...
В будущее, а может - в прошлое. Вспоминаем-то прошлое, а сами - думаем о новом, другом, непохожем.
Человек - он как вот это колесо, в котором белка. Оба бегут, оба крутятся... но в разные стороны.
Выключу свет - и келья заполняется светом другим, он не выделяет предметы и не отделяет их один от другого и от меня, а сообщает нам свойство единообразия, соединяет в законе естества, который создал их и меня, наблюдателя.
Монашество есть подвиг не борьбы с миром и не ухода от мира, монашество и есть мир и торжество мира, такого, каким он был создан, а не каким он воспринимается испорченной природой человека.
Ничто так не раздражает в других, как преодолённые родственные черты.
Любовь, которой проникнут мир, не есть безусловное благое, это скорее форма естественного противоречия, антагонизма, который разрешается посредством обоюдных компромиссов, путём отрицания отрицания.
Невозможен совершенный образ события, но только обрезанный, всегда вставленный в рамку "кадра", субъективный и ограниченный. То, что совершается, воспринимается в исчерпывающей полноте не в образах, но в проекции образа на процесс и на результат. Хороший пример такого "взгляда на мир" - православная икона. Кажущаяся "условность" иконы гораздо ближе и точнее отражает непосредственно воспринимаемую реальность в её непреложной связи с тем (или Тем), что всегда остаётся "за окладом", но создаёт эту реальность и определяет наше восприятие.
Человеческое всегда с тобой, всегда. Ты не властен от него отделаться, и никому не совладать с ним. И в клетке с дикими животными, и в огненной печи, и на лобном месте под шапкой Мономаха, всегда с тобой то, что от матери перешло. То, что старше, выше тебя, что с Любовью даётся: Память. Дух воплотился, и я плоть ношу.
В Петрозаводске священник за рулём автомобиля сбил насмерть женщину на пешеходном переходе. Я зашёл в тот храм, где служит (служил?) иерей-лихач. Я бываю там время от времени - поставлю свечку, постою перед иконами... Но таким, как в этот раз, я раньше никогда не видел дом Божий. Было около пяти-шести вечера. На улице сгустились сумерки. Сумерки были и внутри: большой свет погашен, едва теплятся огоньки немногочисленных свечей перед образами. Тихо. Ни души... Наверное, такими были те скрытые святилища, где первые христиане праздновали воскресение своего запрещённого бога, сами каждую минуту ожидая визита римской полиции, с последующим препровождением в узилище, а там - на муки и на смерть... во имя чего, кого?
Я поставил свечку за упокой души погибшей и поскорее вышел... Помнится, в годы перестройки и несколько позже было модно рассуждать о "дороге к храму". Чуть изменённая фраза из подзабытого ныне фильма "Покаяние" Тенгиза Абуладзе стала оценочной метафорой пути духовного и социального развития общества и человека.
И вот - пришли, а он тёмный, наш храм...
Тяжёлое время, смутное время. Мы тоже сослужили этому священнику, все мы, и каждый в отдельности. С него спросят вдвойне, а с нас?
Очень надеюсь, верю, что урок из случившегося извлекут все. А не только молодой батюшка и его духовные начальники. Это мы наехали, мы скопом.
Мы и убили-с.
Сущность христианства - радостное ощущение жизни.
Богочеловеком не станешь, а вот богачеловеком - можно попытаться.
Взял в магазинчике книгу отца Павла Флоренского. Совещенник он, Павел-то Александрович. Стал есть пироги с вязигой у Тестова и читать. Анахронизм? Тестов - анахронизм? Анахронизм, знаешь ли, это батька Махно, тачанка да маузер.
Командиры черти, дьявол комиссар.
На знамёнах черепа да кости.
Вздуем мы до смерти мировой пожар.
В этом мире мы всего лишь гости.
Так вот, отец Павел. Ну, что. Круглые мысли, как Парменид называл. Или зернистые, а это уже Фома Опискин у Гоголя. Первое серьёзное, второе как бы юмористическое, а суть одна. Совещественная суть.
Вещи путают, вяжут. Не съевши пирог - как поймёшь его? А и съешь, опять неладно: что суть - то, что вышло, или то, что на ум пошло? И то не так, и это не этак.
Чтобы что-то понять, нет другого выхода, только преступить. Да не как у Достоевского, иллюстрацией: по настоящему, себя всего вывернуть наизнанку и человеческое отринуть, через кровь и выпущенные кишки из мозгов... Вот - преступление. Через смыслы, сквозь обёртки (обёртки в клочья!), голым, сперва в крутой кипяток, а что осталось, то в молоко. Космическое сознание не Гавриил, а я не дева. В продолжение меня если что будет, то не я, и сходства не увидишь, не ищи даже. Пирога не хочешь ли? Эй, малый! Давай ещё пару...
Да посовещаемся, за чаем, за самоварчиком. Полотенчико чистое через плечо, это чтобы пот утирать. Обедать ещё когда соберёмся, а пока - вот: пироги и хорошая книга.
Особый тип мышления, с опорой не на объект, а на перспективу объекта, есть соборное мышление. Это скорее целостная и всеохватная картина, чем логические операции с её частностями. Картина эта дополняется, но не изменяется (дополняется "в толцех", оставаясь неизменной в сущности).
Иисус постоянно был с учениками, это значит, что ученики должны постоянно быть с Иисусом. В этом постоянном со-бытии заключается суть соборности, церковного мироощущения. В эту церковь нельзя зайти и выйти, в ней можно только жить, постоянно и непрерывно, всегда.
Спор о природе Фаворского света - был этот свет сотворённым и только потому видимым (Варлам), или это нетварный свет, предвечно существующий (Палама), имеет не только богословское, доктринальное значение. В сущности это спор о том, может ли человек видеть также и нетварное, "подняться на гору", или же он заключён в оболочку, выйти за которую не в состоянии, это спор о природе и судьбе человека, о его предназначении на земле.
Хорошая женщина - это лошадь, везущая воз. Так на Руси повелось, испокон веку. Это было для русской женщины и миссия, и образ жизни, и награда. Нынче освободили их: возы отдельно - женщины отдельно. Доедем? Это смотря куда... Верните женщине возок.
"Быстрыми и верными шагами приближаемся мы к тому времени, когда людей, получивших классическое образование, станут показывать на ярмарках, как ацтеков" (Б.И. Ярхо, предисловие к "Сатирикону" Петрония Арбитра). Сказано в 1924 году. Что же сказать сейчас - что людей, знающих, кто такие ацтеки, будут бить на ярмарках наравне с ворами-карманниками?
"Азбука латине - не пиво в братине"...
Читаю отца Павла Флоренского, "Водоразделы": чистое наслаждение. Одно, что умный человек; другое и важнейшее - что человек духовный: вот Ницше тоже не дурак, но идёт от ненависти, а о. Павел идёт от любви к человеку - к любви к Богу. Читать тексты Флоренского можно с любого места, где открылось - там и начинай... гимнастика ума первостатейная.
Но вот другое имя, далеко не столь известное, как Флоренский, а тем более - Ницше: Владимир Шмыков. В девяностые был на проспекте Ленина в Петрозаводске такой магазинчик, где продавалась эзотерическая литература (а в советское время это была "Политкнига"). И я там купил преогромный том сочинения, назывался он "Великие Арканы Таро. Священная Книга Тота". Не те "карты Таро", руководства для простаков, что во множестве лежали в ларьках, а серьёзный труд по началам эзотерики. Да, кстати вспомнил: продавцом в той книжной лавке был колоритный мужчина, мой тёзка, а фамилия у него какая-то древнерусская, княжеская... Так вот, написал этот гроссбух Владимир Шмаков, инженер путей сообщения. Не учёный, - любомудр, что в свободное от сообщений время искал пути Духа. Надо сказать, что в смысле учёности, эрудиции, знания языков инженер Шмаков недалеко ушёл от того же Флоренского. По-гречески шпарит, что твой Архимед. Да и новые языки ему известны. Полиглот и умница. Линник-Задунайский отдыхает. Вот где подлинник - Шмаков, а теперь - что... копии. Вышел труд (скромно обозначенный как "опыт комментария") в 1916 году. А уже через год всех этих Архимедов римские воины - мечами, в капусту... в порядке пролетарского возмездия.
Где же они, черти такие, учились? Ну, языкам понятно где: гимназия ("Пуэр, соцер, веспер, генер...", - латинские исключения, которые помогли Остапу Бендеру спасти Козлевича от ксендзов), затем - университет. Инженер был образованный человек. Он мог рассуждать о Плутархе и Вергилии, но мог и контргайку снять, запросто. Сколько ругали старую русскую систему образования - де, зубрёжка, муштра, - но знания она давала разносторонние и прочные, на всю жизнь.
А я, пентюх, на первом курсе сдавал латынь по шпаргалке. "Четыре". Могло быть "пять", но допустил ошибку, когда писал "шпору" в ночь перед экзаменом. Эх, обидно до чего... столько было упущенных возможностей... столько могли сделать... si nos coleos haberemus.
Вся полнота человеческого достоинства непостижимо сопряжена с недостаточностью человеческой природы, и тот, кто эту недостаточность стремится восполнить в изображении, неизмеримо ближе к полноте, нежели тот, кто уже мнит себя полным и достаточным и пребывает в заблуждении.
Если в жизни мужчины не нашлось такой женщины, за которую ему хотелось бы оторвать кому-нибудь голову - значит, есть пара-тройка женщин, которые не прочь оторвать голову ему.
Мужчины ищут в женщине искренности, а женщина хочет играть. Как кошечка: выпрыгнула, поймала мышку в коготки - и ну играть с ней... Кошечка подросла и захотела кушать, а мышки и след простыл. Искренность проявляется с годами, мужчины к тому времени уже играют с молоденькими кошечками. А ей уже не хочется играть и не можется.
Я прихожу не для встречи с людьми, не для того, чтобы услышать музыку, увидеть или почувствовать нечто, что не могу ощутить в месте ином. Я прихожу к Нему, и мне не нужен больше никто; не нужны стены и потолок, украшения и свет иной, нежели от Него. Таким местом встречи может быть любое место, - если оно в церкви, то почему нет? Если Он везде, - то и там... Но что только там, - вот уже этому я верить не готов и не могу. Если мне даны образ и подобие Его - разве я не знаю, где мне Его искать?
У нас вечер - это уже ночь.
Валенки скинул - и на тёплую лежанку. Только задремлешь - а Коробочка:
- Павел Иванович, блинков?
- И то.
2015.