Буквально через несколько дней после этого события двухлетняя командировка отца закончилась, и мы отправились на Родину. Мне в ту пору было пять с половиной лет.
В Москве отец получил новое назначение, и осенью того же 1957 года мы прибыли в Ростов-на-Дону. Отец работал главным геологом Тематической партии в Ростовской геологической экспедиции. Нас поселили в одноэтажном ветхом строении, похожем на барак, наполовину занятом организацией, а наполовину – жильцами. Как же отличалось наше новое жилище от пекинской гостиницы! Никаких коммунальных удобств не было и в помине. Не было туалета и ванной, и парового отопления тоже, не было горячей и холодной воды, ее вообще не было. Воду таскал ведрами отец, набирая в колонке в 150 м от дома. Если он был в командировке, это приходилось делать матери. Мы иногда помогали: я нес воду в чайнике, а сестра в бидончике.
Умывались мы из железного новенького рукомойника синего цвета, купленного родителями сразу по приезде в Ростов. В холодное время года мать наполняла рукомойник специально для нас с сестрой теплой водой. Купали нас с ней по очереди в оцинкованном корыте. Иногда я с отцом, как взрослый, ходил в баню. Вместо парового отопления была печка, которую мать умело и быстро растапливала. Нам нравилось, как полыхает огонь и потрескивают дрова. Уголь для зимы мы держали в маленьком сарайчике, находившемся совсем рядом с нашим жилищем. Чтобы приготовить еду, мать на первых порах брала примус у соседей, а потом мы купили собственный керогаз. Справа, в 30 метрах от нашего крыльца, располагался деревянный сортир. Зимой вокруг отверстия тут всегда был толстый слой льда, а летом - тучи зеленых, синих и ужасно злобных мух.
В общем, контраст после Китая был разительный, просто несопоставимый, как небо и земля, но, как известно, дети быстро ко всему привыкают. Вот и мы с сестрой быстро освоились, свыклись и не видели ровным счетом ничего плохого в нашей новой жизни. Более того, нам было даже интересно. А кроме того, хоть наша культурная программа и уступала пекинской, но все же мы часто всей семьей ходили в кино, цирк, зоопарк, катались на детской железной дороге, просто гуляли по центру города.
В бараке кроме нас проживали две семьи: в одной комнате – аккуратные и тихие старички Никоновы; в другой – шустрая и крикливая тетка лет 50 Калистра Степановна со своим благоверным – крепким работягой с жилистыми руками, от которого всегда пахло водкой. Их взрослая дочка Ленка, которая модно одевалась и ярко красилась, часто приходила домой с долговязым парнем. Как выяснилось очень скоро, ее парень хорошо рисовал. У нас была книга «Тарас Бульба» с иллюстрациями художника Е. Кибрика, и я мог подолгу рассматривать их, отцу тоже нравились иллюстрации, он говорил, что они сделаны углем. Иногда я пытался срисовывать, но получалось, честно говоря, не очень…
Однажды мы с матерью зашли к Калистре Степановне по какому-то делу, и я увидел на кровати раскрытый альбом для рисования. Рисунки поразили меня. Там простым карандашом были нарисованы Тарас Бульба и его сыновья Остап и Андрий, каждый на отдельном листе альбома. Эту повесть я знал очень хорошо, отец уже несколько раз читал нам ее. Она нисколько не надоедала, мы готовы были слушать ее снова и снова. Мне нравился Тарас – человек сильный и мужественный, но при этом веселый, а иногда и бесшабашный, нравился старший сын Остап – стойкий и отважный. Не нравился только изнеженный Андрий, который так сильно влюбился в прекрасную панночку, что сделался из-за нее предателем. Так вот, Тараса, Остапа и Андрия срисовал из этой книги тот самый долговязый парень, и срисовал очень здорово. Я был поражен. «И как он так может? – думал я, сравнивая оригинал с копией: рисунки были сделаны один к одному. – Вот бы научиться так рисовать!»
Несколько комнат в нашем бараке занимала администрация базы. В самом начале коридора, расположенного буквой «г», помещалась бухгалтерия. В самом конце – кабинет начальника Саямова, молодого упитанного кавказца с тоненькими усиками и похотливыми глазками. Собственно похотливыми они становились, когда он смотрел на нашу мать. Та хорошо знала, какое впечатление она производила на мужчин, и умело пользовалась этим обстоятельством. В стране только-только начали появляться холодильники, но в свободной продаже, несмотря на дороговизну, их не было. Желая любой ценой угодить матери, Саямов достал по ее просьбе холодильник «Днепр». По тем временам это было последнее слово техники, и прослужил он нам, кстати сказать, верой и правдой почти 40 лет.
Однажды отец привез из московской командировки телевизор. Мы прыгали с сестрой от радости, когда увидели это чудо техники под названием «Рекорд». Телевизоры в то время были большой редкостью. Довольно часто к нам приходили смотреть кинофильмы или футбол не только соседи по дому и двору, но и совершенно посторонние люди. Предварительно они очень вежливо спрашивали разрешение у родителей. Не помню случая, чтобы родители отказали. Тогда в комнату вносили стулья и табуретки, и она превращалась в кинозал. Люди снимали стоптанные туфли, сапоги, ботинки и осторожно входили внутрь. Первый ряд телезрителей усаживались на полу, второй – на стульях, остальные стояли у двери и стен. По ходу фильма очень эмоционально реагировали на происходящее, подсказывали главным героям, что делать и как быть. Когда во время футбольного матча любимая команда забивала гол, все дружно от восторга орали. В перерыве между таймами выходили во двор перекурить и обсудить ход матча. Тут я впервые услышал имя нашего прославленного вратаря Льва Яшина.
Двор, в котором находился наш дом вместе с администрацией базы, занимал большую территорию и был огорожен высоким забором. Здесь были деревянные постройки и два финских дома. В одном из них жила семья из четырех человек по фамилии Левашкевичи. Старший Левашкевич был военным, у него было интеллигентное лицо, но он почти никогда не разговаривал и редко улыбался. После работы он сидел на крылечке в кителе, накинутом на плечи, в галифе, в калошах на босу ногу и курил. Он почти не обращал внимания на нас, ребят, хотя во время игр мы шумели и кричали довольно громко. Он курил и задумчиво глядел куда-то вдаль. Может, он вспоминал войну, своих боевых товарищей, многие из которых так и не вернулись домой? Его сын Вовка – приветливый и мастеровой парень, все время что-нибудь чинил или сооружал. В другом доме, поделенном на две половины, проживали еще две семьи – Аброскины и Поповы. Родители Сашки и Юрки Аброскиных, а также Сережки и Федьки Поповых были обычными работягами. Они одевались очень скромно, а мальчишки ходили в поношенной, местами залатанной одежде. Но они были честными, открытыми ребятами, и мы быстро сдружились с ними.
Иногда они приходили к нам в гости, чтобы посмотреть на мои новые игрушки, но чувствовали себя скованно. Думаю, они были поражены нашей обстановкой в квартире, которая казалась им вершиной роскоши и богатства. Повсюду книги, красивые китайские сервизы, высокие вазы, огромный ковер во всю стену, кровати застелены китайскими шелковыми покрывалами с национальными мотивами, на окнах тяжелые шторы темно-бордового цвета до самого пола. И над всем этим, на самом видном месте восседал хохочущий Будда. «Кто это?» – тихо, почти шепотом спрашивали ребята. «Это Будда – китайский бог веселья, – отвечал я. «А почему он смеется?» «Он же бог веселья, – говорил я, – поэтому и смеется!»
К себе ребята не приглашали. Думаю, им не разрешали родители, которые, наверное, стеснялись показывать нам свою нищету. Только один раз я совершенно случайно побывал на кухне в доме Поповых. Мать Федьки позвала его обедать, а он по доброте душевной пригласил и меня. Я согласился, и сделал это прежде всего из любопытства. На кухне кругом был какой-то хлам: 2–3 самодельные старые табуретки, обшарпанная тумбочка. Стола не было, вместо него вдоль окна тянулась широченная деревянная полка, затертая и замызганная, которая походила на подоконник. Эту полку использовали как стол. Когда его мать увидела меня, она очень удивилась и даже смутилась, потом сказала: «Леня, будешь борщ кушать? Только ты знаешь, мы простые…» Борщ мне понравился, я съел целую тарелку, что для меня в то время было почти подвигом. При этом я заметил, что в тарелке не было ни одного кусочка мяса.
Придя домой, я тут же сообщил матери о вкусном борще без мяса. Но она все поняла по-своему: «Вот видишь, как люди плохо питаются. Я-то на сливочном масле готовлю, и всегда с мясом, а вы не цените и не едите ничего». Я немного подумал, а потом с видом знатока сказал: «Знаешь, а ты в следующий раз делай без сливочного масла и без мяса. Так вкуснее будет!»
продолжение: http://www.proza.ru/2015/12/13/2150