Тихо сиди, в окно не гляди – Навий час настаёт…
Ольха уже не чувствовала свои пальцы, израненные грубой пряжей – но продолжала трудиться. Надо успеть, ещё немножко – и тогда завтра будет, что отнести на продажу. Иначе ждать ещё неделю до следующих торгов.
И сама ведь виновата, ругать некого – загулялась в лесу допоздна, вот и не успела днём напрясть. Ягод набрала – почти корзинку, но ими сыт не будешь. Одна она перебилась бы как-нибудь, не впервой лесными дарами питаться. Но вот Яська… Сестрёнке едва минуло шесть вёсен, и с тех пор, как они остались без родителей, Ольха растила её сама. Учила рукоделию и домашним делам – куда без этого. И в лес с собой брала иногда – опасно, конечно, за то Яська уже знает все ягоды и грибы, умеет находить съедобные травки. Ольха вздохнула, пропустив нить между покрасневшими пальцами. Сегодня Яська гостила у тётки, на другом конце села – поэтому и забыла Ольха про время, загулявшись в лесу, поэтому и сидит сейчас при свете лучины. Вспомнился, зазвучал в ушах голос матери: «Не пряди по ночам, лучины не жги – да в окно не смотри. На огонь те, кто ходит в ночи, придут – за собой уведут!»
Но Ольха была уже взрослой - почти девятнадцать вёсен, и сказок не боялась. Голод был страшнее. Люди добрые помогали, чем могли – особенно Яське. Там яблоко дадут, здесь молока нальют. А ей, Ольхе, советовали мужика в дом найти – с ним и хозяйство легче пойдёт, и достаток будет. Да только кто ж Ольху замуж позовёт? Слухи о ней по селу ходили недобрые – молчаливая, ни с кем не знается, в лесу пропадает. Лешачьей девкой за глаза называли – да Ольхе всё равно было. Лишь бы Ясю не обижали, ей-то что сделается. Была бы красавица – может, и пришлась кому по душе. Но мужики фигуристых любят, крепких – чтобы детей побольше нарожала. А Ольха как хворала в детстве, так и осталась – тростиночка. Ветер дунет, унесёт. И по хозяйству не больно способная. Одно дело – прясть умеет, и то хлеб.
Глаза слезились, огонёк лучины искрил, норовя погаснуть. Ольха поправила лучину – и поймала случайно отражение в тонкой слюде окна. Словно морок нашёл – смотрит, а на поверхности слюды тени расплываются, огоньки пляшут. Моргнула – и пропало всё.
Ольха протёрла глаза – точно, морок. Негоже людям в такой час не спать – навье время, тёмное. Кто знает, что там, за окном ходит… Едва подумала так, послышался плач. Тихий, жалобный – детский. «Яська!»- тревожно стукнуло сердце. Тётка, что ли, выгнала, осерчав? «Яська!» - позвала Ольха, - «Ясенька, ты?» Ей не ответили, плач стих на мгновение – и донёсся вновь, сильнее прежнего.
Ольха вгляделась в сумрак за окном – но ничего не увидела. Огненные блики плясали на слюде, застилали глаза. Ольха погасила лучину и шагнула к двери.
Предрассветный воздух омыл её, прогнав усталость. Тишина – гулкая, такую редко на селе услышишь, только в час самого сладкого, крепкого сна. Ольха огляделась, позвала ещё раз: «Яся!» - и заметила тёмный след на синеватой от росы густой траве. Он уходил за окраину села, к лесу.
Шла Ольха по следу и не видела, как выпрямляется за её спиной трава примятая, росой покрывается…
Куда пропала девка – да кто ж её знает. Одно осталось – пряжи корзинка да лучина догоревшая у окна. И дверь распахнута. Духи сманили, сама ушла – неведомо. Яську тётка на воспитание взяла, не бросила сиротку. Только в лес ходить ей запретила – строго-настрого.
Шло время, всё реже люди вспоминали пропавшую девушку – и вовсе перестали. Только Яська не верила, что сестра могла так просто уйти, её оставить.
Зима была злая, морозная. Дороги замело – и не пойти, ни проехать. Единственным весельем было собраться у кого-нибудь, натопить печь и слушать сказы да побасенки. А уж какие они были – про героев и странников, дев красоты небывалой и чудовищ. Ребятня слушала, разинув рты – и только Яська сидела хмуро в сторонке. Что ей эти сказы… В тот вечер она и вовсе слушать не хотела. Встала, незаметно ушла во двор. Вечер был ясный, звёздный. Позёмка поднимала снежную пыль. Проваливаясь в сугробы, Яська поковыляла к старому дому, где жила когда-то. Он так и стоял пустой, холодный. Ничей. Яське до слёз вдруг стало жалко родителей, которых она почти не помнила, и сестру, и себя. Она споткнулась и села в сугроб. Уже хотела заплакать – как вдруг увидела торчащую из снега овечью шкуру. Шмыгнув носом, потянула за неё. Смахнула снег – и отпрянула. Под шкурой съёжился, свернулся на обледенелой земле человек. Яська вскочила и со всех ног, спотыкаясь и падая, поспешила к ближайшему дому. Ворвалась в вихре снежинок и закричала, что есть сил: «Там человек! Лежит!»
Незнакомца принесли в дом. Он еле дышал, белела обмороженная кожа, единственной тёплой его одеждой была та самая шкура. Посовещавшись, селяне решили оставить незнакомца. Были и те, кто жаловался – самим есть нечего, а тут ещё один рот. Но не людям решать, кому жить, а кому умирать. Яська стояла за спинами взрослых. Она видела остроскулое лицо незнакомца, его тёмные волосы. Он приоткрыл глаза – сине-зелёные, как трава, укрытая росой, и посмотрел прямо на Яську. Она попросилась остаться смотреть за ним – и ей не отказали.
Незнакомец назвался Чеславом. Сказал, в их краях оказался случайно - заблудился, когда ходил охотиться. У себя на селе был учеником кузнеца, и Яська, робея, сказала, что им бы кузнец пригодился – уже много лет за любыми нуждами в соседнее село ходили. Чеслав только улыбнулся и закашлялся. Болел он долго, больше месяца. Всё это время Яська была рядом – ухаживала, лечила и рассказывала истории. И про сестру свою рассказала. Чеслав слушал внимательно, иногда хмурился, и глаза цвета травы в росе темнели. Когда наступила весна, стало ясно – Чеслав останется. Ему отдали тот дом, где жили когда-то Ольха и Яська, рядом он устроил кузницу. Вскоре Чеслав забрал Ясю к себе. Тётка, у которой своих детей было пятеро, не возражала, только пригрозила, чтобы не обижал и в лес не отпускал.
Дни становились всё длиннее, текли неторопливо. Чеслав работал в кузнице, Яська хлопотала по дому. У них появились деньги – помня доброту селян, Чеслав первое время работал для них даром, но вскоре его мастерство разнеслось за пределы их села. Не стало нужды в хлебе, Яськину худую рубашонку сменил нарядный сарафан. На Чеслава заглядывались девушки – в кузнице его плечи расправились, мышцы налились силой, но он как будто не замечал красноречивых взглядов. Всё свободное время он проводил дома – поправлял его, чинил, украшал – а Яська крутилась рядом, помогая в меру сил – и рассказывала истории. Иногда Чеслав просил Яську рассказать про Ольху – и тогда слушал особенно внимательно.
Майской ночью Чеслав проснулся, чем-то встревоженный. Не сразу понял, отчего в комнате светло. Яська сидела у окошка, глядя на отражение горящей лучины.
- Малёк, чего не спишь?
Яська медленно повернулась к нему. В свете лучины тёмные глаза её были огромными, бездонными.
- Говорят, если при свете ночью сидеть в Навий час – на огонь придут.
Чеслав почувствовал пробежавший по телу холодок.
- Кто придёт, малёк?
Яська покачала головой и снова уставилась в окно. Ответила если слышно:
- Духи лесные. Может, и Ольха…
Челсав подошёл, сел рядом. Накрыл маленькую ладошку своей.
- И откуда ты узнаешь, кто придёт? Зачем нам здесь лесные духи?
Яся нахмурилась, Чеслав продолжил:
- Давай ты спать пойдёшь, а я покараулю. Если духи придут – отгоню. Если Ольха – тебя разбужу.
Яся зевнула и потёрла кулачком глаза.
-Правда?
- Слово даю.
Он собирался лечь спать сразу же после того, как услышал мерное дыхание Яси – но на душе было неспокойно. Он погасил лучину, сидел в полумраке, глядя, как потихоньку темнота за окном сменяется предрассветным сумраком. Мелькнула и пропала чья-то тень… или показалось? Чеслав неслышно открыл дверь, шагнул за порог и замер. На нетронутой густой траве, усыпанной росой, пролёг тёмный след, теряющийся в тумане. Чеслав зашёл в дом, запер дверь на засов. До утра он так и не заснул.
С тех пор Чеслав неделю просыпался за час до рассвета и выходил во двор – но след больше не появлялся. Тогда он, дождавшись, когда Яся заснёт, сел у окна с горящей лучиной – и стал ждать, вглядываясь в отсветы огня на слюде. Вот раздался шорох, вот мелькнула тень… Чеслав задул лучину и выбежал за порог. След отчётливо темнел на траве. Чеслав оглянулся на дом – и, не раздумывая больше, поспешил к лесу.
Весенний лес полон звуков. Шуршат крылья ночных птиц, пробегают звери, скрипят ветви. Кажется, слышно, как корни жадно тянут земные соки. Наверное, поэтому Чеслав не сразу заметил – он не один. Резко обернулся и схватил за плечи Яську. Босая, дрожащая от холода в рубашонке – выскочила за ним следом, в чём была – она смотрела на Чеслава упрямо, задрав подбородок. Хотел отругать, может, накричать даже на бестолковую – и осёкся на полуслове. Понял – бесполезно. Назад не пойдёт – да и не пустит он её одну. Что будешь делать…
- Малёк, полезай на плечи. Наступишь ещё на что-нибудь…
Помотала головой.
- Я лес знаю, он меня не тронет. Сама пойду.
- Тогда давай руку.
Он крепко сжал её ладошку и медленно пошёл по следу, едва заметному между деревьев.
Где-то рядом раздался тихий смешок. Хрустнула ветка, закричала птица. Яська закрутила головой, озираясь. Между деревьями показалась поляна – возле неё след обрывался. Чеслав и Яська вышли на поляну, освещённую бледным утренним светом. За деревьями мелькали тени, кто-то шептался и посмеивался.
- Ольха! – голосок Яськи, пронзительно-звонкий, повис в воздухе. – Ольха, ты здесь?
Из-за деревьев одновременно шагнули несколько теней. Все они походили на девушек – с бледными лицами, порванной одеждой, травами и листьями в спутанных волосах. Глаза у всех горели зелёным пламенем. Тянули руки – тонкие, как веточки, смеялись, скалились. Закружились, акукая – всё ближе и ближе. Зелёные страшные глаза, рваные одежды – всё слилось в одно пятно. Чеслав крепко прижал Ясю к себе, готовясь защитить, уберечь – но она вывернулась из кольца его рук.
- Ольха!
Узнала ли – почувствовала – он не знал. Видел, подбежала Яська к одной лисунке, схватила за край лохмотьев – не отпускает, по имени зовёт.
Зашипели остальные змеями, руки костлявые потянули – и вдруг сгинули, как и не было их. А одна осталась – та, которую Яся держала. Сидит на траве, дрожит. Подошёл Чеслав ближе – и видит: худая, в лохмотьях, в растрёпанных волосах ветки да листья – но глаза не светятся больше. Человеческие глаза.
- Ольха! Сестрёнка, милая! Всё хорошо, домой пойдём! Ну же, вставай!
А она смотрит – и не узнаёт. Чаща лесная в глазах застыла – непроглядная, тёмная.
Молвила с трудом:
- Не время… На Купалу. Найди меня, через костёр проведи – тогда останусь.
И посмотрела на Чеслава – так, что у него сердце замерло.
Он подошёл ближе, взял Ясю за руку. Ольха легко поднялась с земли, взглянув на сестру, отступила за деревья и пропала.
- Нет, не уходи! Вернись! Ольха!
Яся билась у него в руках. Он обнял её, сказал твёрдо:
- Вернётся. На Купалу вернётся – ты же слышала?
Яся, помедлив, кивнула и вытерла слёзы. Солнечный свет рассыпался в молодой листве, защебетали утренние птицы. Чеслав шёл к дому, Яся спала у него на руках. А в ушах звучало: «Найди меня».
Самая короткая ночь в году – самая долгожданная. Девушки и парни, приглядев друг друга, на Купалу решают – быть ли им вместе. Это время, когда Земля и Небо, соединённые дымом костров, благословляют своих детей. Девушки плетут венки и дарят избранникам, и если подарок принят – значит, чувства взаимны. А чтобы узнать, угоден ли союз высшим силам – нужно перепрыгнуть костёр, взявшись за руки! Те же, кому никто не приглянулся, пускают венок по воде – просят богов и духов о любви. А ещё можно пойти поискать цветок папоротника – тот, кто найдёт, будет самым счастливым! Танцы, песни, игры до утра – не зря Купала всеми любимый праздник.
Вот и сейчас к нему подготовились основательно – стащили на луг дрова для главного костра, и ещё для парочки поменьше. Выкатили бочки с брагой, напекли пирогов. Во всём селе царило радостное оживление – и только Чеславу с Ясей было не до веселья. Чеслав был сосредоточен. Он заранее выковал тонкий железный браслет – оберег для Ольхи, от духов. Вызнал – не любит нечисть железа. Если будет на Ольхе такой браслет, лес её к себе не позовёт, и будет она свободна. Выбрать бы момент, когда его надеть… Яся переживала, что Ольха не появится.
Весь день на лугу были игры. Девушки наплели венков и раздали их парням. Яся тоже сплела – простенький, из белых цветов – но была слишком мала, чтобы кому-то отдать. Хотела Чеславу – но как же он тогда спасёт Ольху? Ему же с ней через костёр прыгать. Надела сама.
Чеслав не принимал участия в играх, стоял в сторонке, выглядывая Ольху. Несколько девушек пытались отдать ему венки – всем отказывал. Отходили, переглядывались – одно дело, чужак, так ещё и нелюдимый. Но в общем веселье долго обижаться было невозможно – и вот уже их венки с радостью приняли другие парни.
Вечерело, зажгли костёр. Он разгорался, сыпля искрами в небо. Закружили хороводы. Мелькали сарафаны – светлые, красные, жёлтые… и вот среди них – зелёный, как листва. Чеслав вздрогнул, бросился следом, разрывая цепь хоровода. Не угнаться – то исчезнет, то снова появится. И лица не разглядеть – только косу, цветами перевитую. Закрутил хоровод Чеслава, заморочил – как вдруг Яська выдернула его из круга.
- Вот! Вот она, там!
И правда, вот она. И когда из хоровода вышла? Сидит на траве, венок плетёт. Чеслав подбежал, остановился. Ольха встала, косу поправила. Протянула ему венок – он только голову склонил, и почувствовал, как закачались в волосах пахучие травы. Поднял голову – нет Ольхи, только венок в волосах остался. А в хороводе снова зелёный сарафан замелькал…
Прогорел костёр до половины. Самые смелые, выбегая из круга, хватались за руки и прыгали. С хохотом, кубарем падали на горячую землю.
Выбежал и он. Огляделся, безошибочно узнал, крепко взял за руку.
Травы обвивали ноги, замедляя бег. Ярче вспыхнул костёр, вознеся к небу сноп алых искр. Вокруг послышались крики – но он прыгнул, по-прежнему сжимая ладонь Ольхи, на миг ставшую бесплотной.
Горячая земля пахла пеплом. Перед глазами всё плыло. Кто-то коснулся его щеки. Девушка. Её глаза блестели от слёз, но она улыбалась. Она сидела рядом, и он по-прежнему сжимал её ладонь. Травы в её косе увядали и осыпались пеплом. Рядом что-то радостно кричала Яська, но он не понимал. Из последних сил вытащил из-за пазухи тёплый железный браслет, надел на тонкое запястье – и закрыл глаза.
Самая короткая ночь в году сменилась утром. Роса высыхала, трава сминалась под босыми ступнями. Чеслав, Яська и Ольха возвращались домой.