Прекрасен пролив Пентланд-Ферт на рассвете, когда утро заливает серебряно-розовым светом морскую воду и пряди тумана окутывают прибрежные скалы; прекрасен он и днем, когда в небе колышутся облака, то и дело приоткрывая просвет для солнечных лучей, и вечером, когда бурные волны пролива становятся алыми, как кровь… Но горе неопытному капитану, вздумавшему пересекать этот пролив без лоцмана, или в штормовую погоду, или в туман! Да и опытные моряки бледнеют и крестятся, особенно когда путь их корабля лежит вблизи острова Строма.
Обитатели острова — мирные люди, разводящие овечек на его скалистых склонах, и при первом знакомстве несведущий человек удивится, почему этих добродушных фермеров честят пиратами и почему моряки боятся потерпеть крушение у отмелей острова Сэйбл или даже у мыса Горн меньше, чем у берегов Строма. Но несведущих осталось не так уж много: кто же не знает, что у матросов и пассажиров, если их корабль разобьется вблизи острова Строма, не остается и единого шанса выжить? Миролюбивые с виду фермеры, благодушно потягивающие эль у каминов в своих маленьких домиках или в единственном на острове трактире, преображаются и проворно седлают лодки. Каждый из них знает прибрежные течения как свои пять пальцев, каждый с детства приноровился управлять своей лодочкой — и каждый отменно ныряет, чтобы достать с корабля все, представляющее хоть какую-то ценность. И подчас так же отменно и без колебаний орудует веслом, опуская его на головы выживших…
Самой отпетой бандой мародеров одно время слыла команда Джеймса Хартлесса. Они не боялись никаких штормов, не задумываясь ныряли за грузом с кораблей и в ледяную кашу, и в высокие волны, и даже в гущу акул, которых тут всегда хватало, — и никогда не останавливались ни перед чем. Только два человека осмеливались попрекнуть Джеймса его промыслом: старенький священник и невеста Джеймса, юная Мэри Маклеллан. Но перед священником Джеймс ловко прикидывался смиренным и изображал раскаяние, а Мэри заверял, что лишь собирает в море бесхозный груз, никому не причиняя вреда. «Те люди на корабле — они умерли, мир праху их, и Господь прибрал их души, Мэри, — говорил Джеймс. — А бренным телам мертвецов вещи ни к чему, разве нет?» За этой речью обычно следовал подарок: шелковая шаль, или золотое колечко, или еще что-нибудь из добра, выловленного с разбитых кораблей, и Мэри утешалась. А если подарка не находилось, Джеймс целовал Мэри в ее свежие розовые губки и запускал руку в ее корсаж, а то и под юбку; Мэри тут же отвешивала ему оплеуху, впрочем, не слишком увесистую, и притворно сердилась, хотя на самом деле ей льстило такое внимание. Она любила Джеймса и верила, что он любит ее. Да и Джеймс в это верил — ведь не бросал же он Мэри, несмотря на то, что девицы в кабачках Оркнейских островов, на которые Джеймс изредка выбирался, за монетку позволяли ему куда больше, чем она!
В тот день его дружки поймали тюленя; Джеймс велел вбить кол на пляже и привязать пленника. Сам он прохаживался мимо тюленя, раздумывая, как бы его приручить и заставить работать на себя. Туповатый Макконнэхи, усердствуя в выполнении приказа, привязал несчастное животное слишком грубо, жестким тросом, да еще и избил. Тюлень попытался вырваться — и содрал с шеи и ласт кожу, по туловищу заструилась кровь, большие прекрасные глаза наполнились слезами, но Макконнэхи только гоготал, наслаждаясь его страданиями.
— Кэп, — вдруг спросил он, — а на кой дьявол тебе этот уродец?
Джеймс терпеливо вздохнул. Макконнэхи был далеко не первым, кто его спрашивал об этом.
— Ты видел, дружище, сколько сумок и чемоданов тонет? И мы не успеваем их вытащить? — сказал он. — Рухлядь, деньги, хорошая выпивка — не то, что наше виски, от которого скулы сводит! — и все это отправляется на дно, чтобы рыбы гадили на него сверху. А мы не можем его достать. Надо быть шелки, чтобы нырять на такую глубину! Смекаешь?
Тюлень поднял на Джеймса печальные глаза, будто понимая его слова. Макконнэхи — тот понял не сразу.
— Так ты решил, что это шелки, кэп? С чего бы? Он что — оборачивался?
Джеймс грубо хохотнул.
— Бери выше, дружище, — он хлопнул Макконнэхи по плечу. — Он пытался вытащить одного из морячков! Кто еще, кроме шелки, будет делать такие вещи?
Макконнэхи наморщил низкий лоб, пытаясь вспомнить. Обычно в его голове мало что задерживалось, кроме паров виски, но тут он все же выудил из памяти кое-что.
— Точно, кэп, — произнес он. — Из-за него нам с тобой еще пришлось поработать веслами, чтобы прикончить того дурака. Упертый же — его лупишь, а он опять всплывает.
— В конце концов я все же раскроил ему башку, — самодовольно подтвердил Джеймс. — А этого мы выловили!
Оба захохотали, пиная тюленя ногами и хлопая друг друга по плечу. Внезапно на них пала еще одна тень.
— Джеймс! — крикнула Мэри Маклеллан, подбежала к тюленю и ловко перерезала его путы. Кортик, который она взяла у отца, был очень остро отточен; закончив дело, Мэри налегла на тюленя, подталкивая его в воду. — Плыви, друг! — воскликнула она.
— Что ты делаешь, дуреха! — заорал на нее Джеймс. — Чертова девка, волос долог, ум короток…
— Молчи, — перебила его Мэри. Глаза ее сверкнули так, что даже Макконнэхи, не раз становившийся свидетелем объяснений Джеймса и Мэри, понял: сегодня Джеймсу не удастся ее провести. — Убийца! Я только что своими ушами слышала, как вы говорили, что убили человека, и еще смеялись! Ты мне больше не жених, Джеймс Хартлесс, я не стану женой убийцы и преступника!
С искаженным от злобы лицом Джеймс Хартлесс шагнул к ней, поднимая кулак, но Мэри наставила на него кортик, а затем развернулась и бросилась бежать. Отбежав на безопасное расстояние, она остановилась, что-то сорвала с руки и швырнула вниз. Тонкий мелодичный звон рассыпался по камням, и Джеймс понял, что Мэри выбросила его обручальное кольцо.
Бормоча проклятия, он направился в деревню, чтобы поговорить с отцом Мэри. Тот был куда снисходительнее по части источников обогащения Джеймса, ценя в первую очередь его зажиточность и подарки, которыми Мэри хвасталась перед семьей и подругами, да и сам в молодости промышлял тем же. Солнце уже клонилось к закату, и Джеймс рассчитывал застать старого Маклеллана дома. Однако в этот вечер Джеймсу не суждено было с ним встретиться: его догнал крик Макконнэхи «Парус, кэп!»
Джеймс гаркнул, созывая свою команду. Они сбежались; у многих в руках были лампы. То было хитроумное изобретение мародеров, о котором Джеймс прослышал от моряков и тут же взял на вооружение: лампы расставлялись среди скал, и в сумрачном тумане капитану корабля казалось, будто он видит поселение на берегу. Многих уже удалось обмануть таким образом — и это была их последняя в жизни ошибка…
А на следующий день прибыли торговцы. Считалось, что они заглядывают на остров Строма ради овечьей шерсти, которая действительно была высшего качества. Однако вместо шерсти им предлагали шелковые платья, которых не могло быть у крестьянок острова, золотые украшения, на которые невозможно было бы заработать разведением небольшой отары овец, часы, чай и кофе, да мало ли что еще! Большинство из торговцев, однако, были прожженными мошенниками, которых отнюдь не смущало происхождение вещей, сбываемых «мирными» фермерами. А немногие честные люди быстро переставали быть таковыми.
Подсчитывая выручку, Джеймс Хартлесс успокоился и повеселел. Отлично поработали в этот раз, ишь, сколько выручили! А Мэри вернется, конечно, — или сама простит его, или отец ей прикажет, размышлял он, спустившись на свой любимый пляж. Джеймса и его команду на этот пляж манили, конечно, не красоты пролива и скал — просто пляж располагался на небольшом мысу, с которого лучше всего были видны рифы. Те самые рифы, ставшие роковыми для множества кораблей…
На гальке все еще виднелись следы тюленьей крови.
Макконнэхи на радостях пропил часть выручки и блаженно улыбался, приставая с пьяными разговорами и неприличными анекдотами к приятелям; остальные в большинстве своем вели себя не лучше, а то и похуже, и только один — старый Хэмиш, фамилии которого никто не знал, самый старший из команды, — был трезв и мрачен.
— Чего нос повесил, дядюшка Хэмиш? — спросил его Джеймс. Он терпеть не мог, когда кто-то из его приятелей хмурился, в то время как другие веселятся, подозревая угрюмца в предательстве.
— Шелки, — объяснил старик. — Не следовало обижать шелки, кэптен. Они обычно добры, но если их заденешь — конец тебе, а то еще и твоему потомству до седьмого колена.
— У меня и потомства никакого нет — и не будет, ежели Мэри не одумается, — гоготнул Джеймс, толкнул по-приятельски Хэмиша кулаком в плечо и вернулся к ржущей пьяной команде.
Однако Мэри не собиралась возвращаться к Джеймсу. Наоборот, она собрала вещи и ушла из дому, не сказав никому — куда. Джеймс подозревал, что ее сестры отлично знали, куда же она направилась, однако Мэри попросила их не рассказывать ему. «Хахаль! Ну конечно! у нее появился другой хахаль, а я-то ей верил!» — бесновался он, стуча кулаками по камням, и эхо, гулявшее среди скал, подхватывало его проклятия в адрес беглой невесты и ее неведомого возлюбленного…
Наступила ночь — холодная, ветреная осенняя ночь. В эту ночь пассажирская шхуна «Королева Виктория», направлявшаяся с Оркнейских островов в Британию, вышла из порта острова Строма, оставив двоих и забрал пятерых пассажиров. Вернее, четырех пассажиров и одну пассажирку. Это был обычный рейс, да только говорили, что у капитана «Королевы Виктории» были не то предчувствия, не то видения, не то он просто опасался выходить в море в такую погоду. Однако ему по какой-то причине нужно было попасть в Британию как можно скорее… А Джеймс Хартлесс и его команда держали лодки наготове. Разбушевавшееся море залило их любимый пляж, и они сидели на скалах повыше.
По ночному небу неслись мрачные, тяжелые облака, полные ледяного дождя, и казалось, что можно расслышать их шорох. Вот на фоне темного облачного неба появился силуэт парусника. Капитан «Королевы Виктории» был старым, опытным морским волком, но водовороты и рифы пролива Пентланд-Ферт этой ночью взяли верх над его опытом, знаниями и смелостью, как и над усердием команды.
Не обманули капитана его предчувствия!
— Ха! — Джеймс вскочил на ноги, указывая на силуэт шхуны. Она дернулась, резко остановилась, мачты зашатались… Джеймсу даже показалось, что он слышит треск ломающегося дерева. Будь море поспокойнее, капитан еще мог бы спасти если не корабль, то команду, пассажиров и часть груза. Однако разыгрался шторм — резко, почти мгновенно налетел очень свежий ветер, вздымая высокие волны, и они успели почти полностью разбить «Королеву Викторию», пока Джеймс и его приятели на своих лодках добрались до нее.
Люди с корабля барахтались в волнах, крича и взывая о помощи. Джеймс растянул губы в злорадной ухмылке. «Будет вам помощь», — подумал он, предвкушая богатый улов.
— Тюлени, — вдруг воскликнул кто-то в соседней лодке. — Ух, сколько их!
— Точно, — подтвердил Макконнэхи, сидевший рядом с Джеймсом. — Никогда столько тюленей не видел!
«Закончим здесь — и я набью рожу этому старому дураку Хэмишу», — подумал Джеймс. Ему стало страшно, но ни малейшего стыда и раскаяния он не испытал, наоборот, обозлился на Хэмиша из-за его суеверного предупреждения.
— Ну ты смотри, тюлени людей вытаскивают, — продолжал удивляться человек из соседней лодки.
— Бейте их, гадов, веслами, — приказал Джеймс.
Однако ни одного тюленя никому из них убить так и не удалось, хотя и сам Джеймс взял в руки весло: тюлени ловко уходили в глубину, а их товарищи помогали выбраться потерпевшим кораблекрушение на выступавшие из воды скалы. Джеймс зарычал от бессильной злости — выживание хотя бы кого-то с корабля не входило в его планы. Выжившие могли потребовать свое имущество обратно, а делиться тем, что однажды подержал в руках, Джеймс не любил.
Но внезапно в неверном свете фонаря он увидел то, что заставило его позабыть и о выживших, и об их имуществе. В волнах виднелось что-то бледно-оранжевое — платье такого цвета он сам подарил Мэри Маклеллан, а неподалеку плыла шелковая шаль, и шаль эту Джеймс тоже узнал…
— Мэри, — окликнул Джеймс и ударом весла направил лодку к ней.
Увы, Мэри уже ничто не могло помочь. Ее светлые волосы шевелились в воде, как пучок водорослей, голова была опущена, руки безвольно повисли, и если ее тело шевелилось, то лишь потому, что его колыхали бурные волны. Джеймс схватил багор и подцепил Мэри.
С третьей или четвертой попытки ему это удалось. Он перевалил Мэри в лодку; они с Макконнэхи попытались привести ее в чувство, но скорее для самоуспокоения: Мэри была безнадежно мертва. Тогда Джеймс велел Макконнэхи направляться на берег.
И Макконнэхи, и другие, видевшие, что происходит, ничуть не удивились. Какими бы черствыми и заскорузлыми ни были сердца этих людей, каждый из них хотя бы однажды изведал любовь и привязанность, и никто не захотел бы очутиться на месте Джеймса Хартлесса. Но любой бы на его месте постарался бы отдать возлюбленной скорбный долг.
Однако Джеймс не собирался ни хоронить Мэри, ни возвращать ее тело родителям. Приказав Макконнэхи оставаться на пляже, залитом водой, он закинул тело Мэри на плечо и потащил наверх, на скалы. Задыхаясь, он волок мертвую девушку все выше и выше, наконец, остановился так, чтобы его не было видно ни с пляжа, ни из деревни.
— Ну, Мэри, вот ты и вернулась ко мне, — обратился он к Мэри. — Так, значит, ты не захотела быть женой убийцы? Боялась, что я и тебя прибью? И прибил бы, если бы ты этого заслуживала! — он перевел дух и подхватил мокрый бледно-оранжевый подол, разрывая его. — Ты не захотела стать моей, пока была жива? Значит, я возьму тебя мертвую!
Снизу донесся крик Макконнэхи, но Джеймс не обратил на него внимания, лишь мельком подумав: «Если этот дурак свалился в воду и утонул, туда ему и дорога», — крик был таким, точно Макконнэхи кто-то душил. Не заметил Джеймс и тяжелых шагов вблизи…
Лишь пинок заставил его обернуться.
За его спиной стоял высокий, очень сильный даже на вид юноша, одетый так, как лет двести назад одевались в глухих шотландских селениях: в килт, тэм и плед. Кудрявые рыжие волосы ниспадали на плечи.
— Прости, маленький друг, — произнес он, обращаясь к Мэри. — Мы не успели тебя спасти.
— Кто ты, дьявол тебя раздери? — Джеймс выхватил охотничий нож, с которым не расставался, и приготовился к драке. Юноша усмехнулся и отвел край пледа. На его шее виднелся свежий шрам. И вдруг сверху донеслись испуганные и удивленные голоса.
Что-то в эту ночь заставило жителей деревни выйти из своих домов и спуститься по тропе, и сейчас они все стояли над Джеймсом, ошеломленно глядя на него, рыжего незнакомца и мертвую Мэри, а с пляжа раздавались вопли и крики лихих подельников Джеймса. Сам же Джеймс остановился в оцепенении. Он легко убивал утопающих, барахтавшихся в холодных волнах пролива Пентланд-Ферт, однако при виде сильного и уверенного незнакомца струсил.
— Будьте прокляты, — голос незнакомца разнесся над скалами, негромкий, но внятный каждому, — пусть каждый из вас, и дети его, и внуки, не увидит счастья столько лет, скольких людей вы убили у своих берегов! Да опустеет этот остров, и исчезнет самая память о вас, пираты Строма!
С этими словами незнакомец взвалил тело Мэри на плечи и легко сбежал по мокрым от дождя камням. По этой тропе и днем в хорошую погоду любому человеку следовало спускаться осторожно, но жители Строма уже поняли, что перед ними был не человек. И верно, когда кому-то из особенно любопытных островитян удалось перебороть страх и спуститься на несколько шагов к пляжу, то никого, кроме тюленей, он не увидел среди скал.
Тюлени окружили мертвую Мэри, словно отдавая ей последние почести, а затем каждый из них, взяв в ласты камень, положил возле Мэри. Вернулся. Принес еще камень. И еще…
Потрясенные, люди разошлись по домам, и никто даже не глянул в сторону Джеймса Хартлесса. А он стоял и стоял, не в силах двинуться с места.
К утру на пляже уже никого не было — лишь высокий каирн серел на месте пляжа. А на тропе вместо Джеймса Хартлесса торчал высокий валун, отдаленно напоминающий человеческую фигуру…
Проклятие тана шелки сбылось. С тех пор поселение на острове Строма начало приходить в запустение. Люди умирали от болезней, погибали от несчастных случаев или в пьяных драках, а те, кто еще сохранил здравый смысл, спешили покинуть Строма навсегда, бросая неправедно нажитое добро и не оборачиваясь на дома и земли отцов. И вместе с ними начала умирать худая слава об острове. Пролив Пентланд-Ферт по-прежнему покорялся лишь самым опытным и удачливым мореходам, и водовороты, рифы и мели представляли для них грозную опасность, но мало-помалу потерпевшие кораблекрушение обнаружили, что могут смело добираться до пустынных берегов, чтобы послать с них сигнал бедствия: больше некому их убивать и грабить.
Одни лишь унылые пустоши на месте былых огородов и пастбищ и голые остовы заброшенных зданий напоминают о пиратах Строма. Да иногда в лунные ночи сюда приплывают шелки, чтобы почтить память Мэри Маклеллан — своего единственного друга среди людей.