Одиночество Мириам

Рая Бронштейн
Вот вы думаете, это просто — брови щипать. Пять минут — и готово, следующая! Только успевай деньги лопатой загребать. А вы постойте восемь часов на ногах. Ну-ка, вытяните руки вверх перед собой, держите их на весу и крутите, крутите нитку. То-то. У меня от этой нитки на пальцах такие мозоли, как от той лопаты, что деньги гребёт. А ещё — глаза сильно устают. Внимание тут нужно, концентрация, точность и воображение.

Работа моя — искусство настоящее, да-да. В бровях ведь вся красота лица, уж вы поверьте. Бывает, придет такая страхолюдина: бровищи на глаза свисают, усы во все стороны топорщатся. А уходит от меня красоткой с бровями вразлёт и искрой озорной в глазах помолодевших. И без усов, разумеется. Усы я бесплатно удаляю — бонус такой. Я ведь могу любое лицо и умным, и загадочным, и каким угодно сделать. Не зря ко мне из соседних городов ездят, заранее записываются. Да, все хотят супер-брови от Мириам. Быстро и недорого притом.

Все чего-то хотят от Мириам. А чего хочет Мириам — всем до лампочки.
А я любви хочу. Тошно от одиночества мне. Последнего своего сожителя-алкаша четыре года назад как прогнала, так и кукую одна. А мне, между прочим, 50 в этом году. Страшно подумать, что дальше будет.

И чего им надо, мужикам этим? Квартира-машина есть. В доме всё как положено: гарнитур итальянский с выставки, кухня немецкая, унитаз японский из чёрного мрамора, с обогревом. За такой унитаз хоть замуж выходи — он даже разговаривать умеет. Правда, по-японски только.

Сама я не красавица, это да... Зато чистоплотная, ухоженная, одета с иголочки. А мужики все попадаются — или на одну ночь, или на шею норовят сесть.
Вот алкаш мне мой нравился. Приблатнённый такой мужичок, с огоньком. Люблю таких, жуликоватых чуть. В постели заводной, что твой волчок. Но, паскуда, спёр серьги мои любимые с рубинами. Думал, не замечу. Козлина уголовная. Эх, а если подумать: серьги ведь ерунда, жаль мужичка хорошего терять. Тоскую я по нему. Хотела назад позвать, а он уже того — сидит за аферу какую-то. Вот так. Не везёт мне, ох не везёт с мужчинами.

На днях свидание было. Смех, а не свидание. Племянник подсуетился — с работы дядечку мне сосватал. “Хороший человек”, — говорит, — “брать надо, тетя Мири”.

Позвонил мне этот Рами. Акцент такой сильно румынский. Ох, и не люблю я румын — вороватые они. Но ладно, думаю: не с улицы же — племяш его, если что, образумит. Предложил в кафе встретиться, а мне что-то не захотелось ехать. Холодно на улице, простужусь ещё. А потом — сидеть друг напротив друга, улыбаться вежливо, автобиографию рассказывать. Тьфу! Не люблю я это. Пригласила в гости — пусть заодно и глянет, как невеста живёт, приданым полюбуется.

Пришёл. Господи помилуй, образина какая. То ли рыжий, то ли альбинос. Рост под два метра и вес два центнера. Спасибо тебе, племянничек.
Топчется на пороге, пыхтит, потеет. Ни цветов, ни шоколаду. Ни тебе вина бутылочку. Ну ладно. Поставила кофе варить, пирог достала магазинский. “Будешь?” — говорю. “Нет, спасибо, не голодный я”. А сам глазками так и бегает по квартире. “Ну любуйся, любуйся”, — думаю.

Пьем кофе, разговариваем. Он про свою работу, а я про свою. Тоска. Ну, хоть о погоде хорошо поговорили, обсудили проблемы мирового климата. Под шумок он пирог-то и умял. Говорить не о чем стало, я и спрашиваю: “может, картошки пожарить, а? У меня и котлеты есть вчерашние. Салат сделаю, компот есть сливовый”. “Можно”, — отвечает, — ”только без хлеба, пожалуйста. Я поправиться боюсь”. Подумала я про себя, что бояться ему как раз уже и нечего больше, но вслух сказала: “конечно, что ж я, не понимаю? От хлеба вред один, то ли дело картошечка”.

Нажарила я картошки сковородку, котлеты разогрела, салат быстренько соорудила, красиво подала — сервиз по такому случаю достала из буфета.

Боже ж ты мой. Сколько живу — никогда такого не видела! За пять минут всё смёл. Да как отвратно жрал — мамочки! Свиньи приличнее себя ведут, клянусь. Вилка так и мелькала, ломтики картошки шлёпались прямо на пузо. Потом вилку отложил и давай хватать котлеты руками. Банка майонезу на столе была, так он вывалил сверху на котлету полбанки и в рот прямиком запихал. Вся морда в майонезе, лист салатный прилип к подбородку. Я и есть перехотела, глаза закрыла, чтоб не видеть ужас этот. Открыла — сидит довольный, клешнёй своей жир по роже размазывает.

Посидели еще минут десять, компот выпили, и он засобирался. По дороге к двери исхитрился меня ущипнуть за мягкое место. Рукой жирной. А я в платье парадном, любимом. У-у-у, сволочь! Пообещал позвонить, подмигнул хищно и ушёл.

Всю ночь я маялась, думала, но под утро твёрдо решила: чем с таким боровом — лучше уж одной жить.

И позвонил ведь назавтра. Рано утром — проголодался, видимо. Я не ответила, конечно. А племянника ещё отблагодарю. Говнюк бессовестный. Любимой тёте такое подсуетить, а?!

Субботнее утро, вставать рано не нужно, уборки-готовки — по собственному желанию. Захочу — хоть неделю посуду мыть не буду, и кто мне что скажет? Вот она, абсолютная свобода. Да-а-а. Такая свобода — аж выть хочется.

Позвонить, что ли, сестре, встретиться, поболтать? Ой, нет. Она же ещё на прошлой неделе с мужем отдыхать улетела в Италию. Эх. И почему одним — Пизой любоваться, а другим… Другим, в общем, в субботу и словом перекинуться не с кем.

А может, не так уж много он ест? Вдруг просто голодный с работы был? И смотреть на него за обедом вовсе и необязательно. Чего мне на него смотреть? Что я, мужиков жрущих не видела? Рами…  Имя какое приятное. Ра-а-ми. И блондины мне всегда нравились. Да и рыжие, впрочем, тоже ничего. Большой такой… Сильный, значит. Этот как обнимет — все косточки захрустят. М-м-м-м. А румынский язык — он же как итальянский точь-в-точь, и темперамент такой же, наверное!

Вот дура я. Счастье своё чуть не упустила. Хоть бы его никто не заарканил ещё. На дороге, поди, не валяются мужчины такие.
Да, позвоню прямо сейчас! Вот только картошки сперва побольше начищу.