В полумраке барака снабженцев царило небывалое оживление. Всеобщее внимание было приковано к одной из множества металлических коек. Кровати в четыре яруса были основной мебелью во всех бараках Муравейника. Кроме коек и таких же четырехъярусных тумбочек в бараках можно было найти различные шкатулки и даже целые сундуки. Хранить подобные вещи официально не запрещалось, но и разрешения никто никогда не давал - на всякий случай, их тщательно прятали, как правило, зарывая в земляной пол.
Единственным отличием койки, вокруг которой столпились жители барака, была хромированная табличка: 3-215. Любой житель Муравейника, мельком взглянув на табличку, сказал бы, что имя ее хозяина Третий, работает он снабженцем в первой смене на Складе №5 и занимается доставкой грузов. Работа, которую Третий Двести Пятнадцатый, для друзей просто Третий, унаследовал от своего отца была не сложной, монотонной, но довольно ответственной – в его обязанности входила сортировка и доставка контейнеров в пределах одного из девяти секторов Муравейника.
Третий добросовестно выполнял свои обязанности, все грузы доставлялись своевременно и по адресу, ни один контейнер не потерялся. Со временем ему стали доверять самую ответственную часть работы, доставку контейнеров ученых. На каждом из девяти складов девяти секторов Муравейника была отдельная секция, в которую допускали только специально отобранных, наиболее ответственных работников. В этой секции хранились грузы для ученых.
Превращая старое ядерное убежище в Муравейник, люди, пережившие Последнюю Войну, не видя другого способа выжить, перенесли на свое общество все принципы муравьиной колонии. В обществе социальных насекомых нет главных и второстепенных, но есть особи, роль которых в выживании вида первостепенна. Этот факт делает подобные особи наиболее ценными и, по объективным причинам, выдвигает их нужды на первый план. В создаваемой людьми колонии такими особями стали ученые. Именно эта группа людей обладала знанием, необходимым для безопасного продолжения рода, добычи воды, пищи, тепла. В процессе развития поселения группа ученых, естественным образом заняла главенствующее положение и отделилась от остальных жителей Муравейника.
Сейчас, по прошествии нескольких тысячелетий, никто из обитателей колонии не только не искал ответов, но и не смог бы даже вспомнить вопросов, способных пошатнуть существующий строй. В результате столетий жизни по законам общества социальных насекомых, люди стали во многом на них похожи. Рядовой житель, не задумываясь, отдал бы свою жизнь в интересах колонии, а тем более для спасения ученого, от знаний которого зависело выживание всего вида.
Никто давно не пытался узнать, чем именно занимаются ученые в закрытом Десятом секторе в центральной части колонии. Центр деторождения, лаборатории, высокотехнологичное производство – слова, которыми можно было пощеголять в узком кругу друзей, чувствуя при этом волнительную близость запретного, но истинного их значения не знал никто. Крайне редко одного из жителей Муравейника забирали работать к ученым, но из Десятого сектора никто никогда не возвращался, чтобы рассказать, что он там видел.
Третий тоже никогда не был в секторе ученых, его соприкосновение с «великим неизведанным» сводилось к обмену грузами в шлюзах, на складе и в Десятом секторе, где он получал или сдавал герметичные контейнеры. Третий никогда всерьез не задумывался над загадкой деятельности ученых. Как здравомыслящий член общества, он понимал, что у каждого в колонии есть своя роль, и любопытство, как таковое, не страшно, но для каждого есть предел понимания и бессмысленно задаваться вопросами, ответы на которые заведомо находятся выше этого предела. Третий гордился этим умозаключением и любил осаждать им не в меру болтливых сплетников, докучавших ему расспросами. Само по себе право перевозить контейнеры ученых, ярко красного цвета с желтыми полосками, ореол таинственности вокруг его работы и право делать многозначительные намеки в разговорах с соседями по бараку делали его счастливым. Идиллия продолжалась до того дня, когда тайна, вопреки желаниям Третьего, сама сделала шаг ему навстречу.
В тот день он доставлял очередную партию закрытых контейнеров в Десятый сектор. Лавируя среди людских потов в Центральном проходе, он как всегда наслаждался реакцией пешеходов на его груз – большинство спешили посторониться, уступая дорогу, некоторые провожали его любопытными взглядами. В эти моменты Третий был сам готов поверить, что ему известно нечто такое, чего не знают окружающие.
Электрокар третьего свернул в боковой транспортный проход, намного уже и темнее – освещение включалось перед машиной и гасло следом за ней. До шлюза оставалась сотня метров, когда кузов подбросило на какой-то неровности. В тусклом освещении Третий не заметил на пути ничего необычного, возможно, ремонтные бригады оставили на дороге инструмент или материалы. Он решил остановиться, чтобы поправить контейнеры, и тут его сердце оборвалось – один из герметичных боксов был приоткрыт. Очевидно, контейнер не до конца закрыли на складе при упаковке, а во время погрузки никто не обратил на это внимания.
Порядок и правила за тысячи лет настолько укоренились в разумах жителей Муравейника, что никакой дополнительный контроль не требовался – Третий точно знал, что за ним никто не следит, зачем тратить ограниченные ресурсы на избыточные предосторожности. Первым порывом Третьего было запереть контейнер и при разгрузке сообщить о случившемся, вдруг разгерметизация повредила груз. На мгновение, которое тянулось необычно долго, он замешкался: контейнер все равно уже открыт, если груз поврежден, то хуже не будет, и другого такого шанса тоже не будет.
Поправляя крышку, Третий «случайно» сдвинул ее немного в сторону, заглянул в контейнер и увидел необычные сферические предметы. После этого его разум усвоил логику и алгоритм предыдущего поступка и вначале убедил себя потрогать предметы, а затем схватить один из них и сунуть себе в карман комбинезона.
Остаток дня прошел для Третьего, как в кошмарном сне: при разгрузке контейнеров ему казалось, что всем вокруг слышно, как колотится его сердце, а сотрудник Десятого сектора, казалось, не сводит глаз с испарины на его лбу, и знакомые, которых он встречал, задавали слишком много вопросов о работе, словно на что-то намекали, и проклятый предмет из контейнера выпирал в кармане комбинезона, из-за чего приходилось ходить боком, и немного прихрамывая. К вечеру Третий был готов пойти и во всем признаться, но страх неизвестности был сильнее этого порыва.
В Муравейнике таких происшествий не случалось настолько давно, что само понятие кража жителям колонии было неизвестно. Третий понимал, что поступил неправильно, но не имел ни малейшего представления, что именно в его действиях нехорошо, а главное, что ждет того, кто совершил подобный проступок. В случае утечки пара в трубопроводе одного из проходов, окажись Третий ближе всех к месту разрыва, он, не задумываясь, бросился бы устранять поломку, даже ценой собственной жизни. Такие реакции закладывались в обществе Муравейника с детства, не внушениями и обучением, а примером окружающих. Любой житель колонии, при необходимости, жертвовал собой ради интересов общества, становясь примером для окружающих. Но сложившаяся ситуация не соотносилась ни с чем из того, что было известно Третьему – впервые по-настоящему столкнувшись с неизвестностью, он с удивлением понял, что она гораздо страшнее смерти. Третий никогда в жизни ничего не боялся настолько сильно, как того, чему не было даже определения в его лексиконе. Если бы ему сказали, что в результате этого поступка он умрет, Третий, не задумываясь, во всем признался бы, но сказать это было некому, а спросить было равнозначно признанию.
С трудом дотянув до конца своей смены, Третий поспешно направился в барак. К его облегчению те немногие, кто на тот момент находились в жилом помещении, спали. Третий упал на колени перед своей койкой и принялся копать.
Дыхание постепенно успокаивалось. Третий лежал на своей койке всего в двадцати сантиметрах над тем местом, где закопал загадочный предмет. «Если эта штука опасна, я пострадаю первым, тогда все поймут, что случилось, даже если я не выживу» - спасительное умозаключение, словно, всплыло и бурлящего океана панических мыслей, наполнявших его голову весь день. Третий мысленно повторял ее снова и снова, то перефразируя, то меняя интонацию, пока не заснул беспокойным сном помешанного человека. Ему снились зеленые черви.
Похожие на длинные заостренные на концах пальцы, они лезли из-под его кровати и расползались вначале по всему бараку, а потом через проходы по всему Муравейнику. Третий пытался предупредить собратьев, но никто не понимал, о чем он говорит. Все, к кому он обращался, сторонились от него с удивлением и даже испугом. Отчаявшись спасти положение, он заплакал. Безусловно, жителям Муравейника была известна эта возможность зрительного аппарата: глаза слезились от внешних раздражителей, например, от дыма или, если в глаз попадал посторонний предмет, но от эмоций никто не плакал уже много сотен лет, даже само понятие «плакать» постепенно вышло из употребления.
Третий сидел, закрыв лицо руками, когда почувствовал на пальцах капельки влаги. Почувствовав внезапный приступ паники, он подбежал к полированной металлической панели на стене. Среди вкраплений ржавчины и мутных разводов виднелось его лицо, по щекам стекали слезы, а из макушки головы торчали зеленые черви. Они не шевелились, а словно замерли, слегка изогнувшись в стороны. Несколько секунд Третий хватал ртом воздух, а потом закричал. От его крика все вокруг содрогнулось, он видел свое заплаканное лицо в трясущемся отражении, потом мир взорвался резкой болью в голове.
Его крик во сне разбудил всех в бараке, а удар головой в верхнюю от него койку едва не сбросил на пол соседа сверху Четвертого Двести Пятнадцатого. Соседи быстро потеряли интерес к происходящему – кто-то предположил, что третий прищемил тумбочкой палец, и всех устроило это объяснение. За всю жизнь многих поколений в бараке никогда не происходило ничего необычного, и праздное любопытство было им неведомо. Только Четвертый с недоумением наблюдал, как его сосед перепугано ощупывает свое лицо и макушку головы, а затем, свесившись с койки, что-то ищет на полу. Только, когда Третий с осунувшимся от волнения лицом сел на койке, Четвертый осторожно поинтересовался, все ли у него в порядке. Из сбивчивого ответа следовало, что сосед снизу просто спросонья случайно ударился головой о его койку, и с ним уже все хорошо.
Четвертый ощущал какое-то смутное беспокойство, но приближалась его смена – пожав плечами, он спрыгнул на земляной пол и отправился умываться. Третий опустился обратно на свою койку. Он старался выглядеть спокойным, но сердце билось гораздо чаще обычного и губы пересохли. Перед глазами постоянно всплывало последнее, что он видел во сне: дрожащее отражение в мутном металле с зелеными червями на голове. Рука невольно потянулась к макушке головы, но не нашла ничего, кроме спутанных волос.
Следующие пять дней прошли относительно спокойно. Привычная работа постепенно вытеснила воспоминания о ночном кошмаре. Третий почти убедил себя, что все это только сон, включая эпизод со вскрытым контейнером ученых. Только во сне ему могло прийти в голову, взять что-либо из контейнера, тем более предназначенного для ученых. Тем не менее, раскопать землю под койкой, чтобы убедиться, он так и не решился.
На шестой день, вернувшись со смены, Третий открыл свою тумбочку и механически заглянул под койку, его дыхание оборвалось. Лихорадочно разгребая свой нехитрый скарб наполнявший тумбу, он нащупал фонарь и посветил под кровать. В дрожащем свете фонаря промелькнуло воплощение его недавнего кошмара – торчащие из земляного пола зеленые черви. Они не шевелились, а как и в кошмаре Третьего, замерли в напряжении с торчащими в разные стороны заостренными концами. Он рефлекторно рванулся в сторону от своей койки и врезался спиной всоседнюю, сбросив ее обитателей на пол.
Возмущенные возгласы стихли, когда люди увидели состояние Третьего. Его лицо побелело, губы пересохли, скорчившись у основания покосившейся койки, он трясущимися руками ощупывал свою голову, и, не умолкая, бормотал что-то неразборчивое про ученых, червей, контейнер. Наконец кто-то совал пломбу, которой уже была не одна сотня лет, открыл прозрачную крышку, потемневшую от времени, и массивный кулак с силой вдавил большую красную кнопку, прервав электрическим током столетний сон системы безопасности.
- … К счастью, предмет, попавший ко мне в руки, оказался сам по себе не опасен, и не причин вреда мне и моим товарищам. Но среди грузов, которые вам предстоит ежедневно доставлять, зачастую могут попадаться очень опасные предметы. Даже предметы способные уничтожить весь Муравейник...
В этом месте Третий, по совету одного из ученых, всегда выдерживал театральную паузу. Его слушатели – работники складов разных возрастов, сидели, боясь пошевелиться, словно этот ужасный предмет мог быть где-то в аудитории. Для жителя колонии уничтожение Муравейника равносильно гибели всей Вселенной, поэтому эта часть выступления производила наибольшее впечатление и придавала особую значимость всей лекции.
Это выступление, девятое по счету, прошло легче всех предыдущих, Третий освоился в роли лектора и больше не чувствовал скованности, напротив, теперь его наполняло чувство собственной значимости. За несколько месяцев проведенных в комфортабельных палатах Медицинского центра ученых, после личного общения с этими загадочными людьми, которых большинство обитателей колонии видят несколько раз в жизни и то издалека, он почувствовал себя особенным, а не жалким; учителем, а не преступником.
- Каждый! - Продолжал Третий. – Каждый из нас должен понимать свою роль в жизни нашего общего дома, нашей колонии. Ученые делают существование Муравейника возможным. Благодаря их знаниям и работе у нас есть пища, вода, свет и тепло. Благодаря им на свет появляются наши дети. Но без ежедневного самоотверженного труда каждого из нас, их деятельность станет невозможна. Кто, если не мы, ежедневно доставит сотни тонн грузов по всей колонии? Кому еще по силам такая задача? У нас разные задачи, но одна цель – процветание нашего общего дома, нашего Муравейника.
Ученые наблюдали за выступлением Третьего из Зала обсуждений в Десятом секторе. Он представлял собой круглое помещение с восемнадцатью большими экранами, расположенными по периметру в два яруса. На каждый из экранов выводилась информация об одном из секторов: девять женских и девять мужских. С верхнего монитора под номером девять вдохновенно выступал Третий.
Когда выступление закончилось, те из ученых которым пришлось развернуться, чтобы видеть экран, повернулись обратно к центру стола. Их было десять: пять мужчин и пять женщин. Старший из мужчин по возрасту, лидер группы ученых и неформальный руководитель всей колонии по имени Юра первым нарушил молчание:
- Итак, очередная спорная ситуация благополучно нейтрализована. На этот раз даже удалось обратить инцидент на благо... По крайней мере пока... Но долго ли нам будет везти?
- Нетрудно догадаться, что мы сейчас вернемся к разговору о Выходе, - его перебила моложавая блондинка Лида. Хотя все присутствовавшие были примерно одного возраста, она выглядела моложе всех. Ученые любили шутить, что это связано с ее работой - Лида руководила Центром деторождения. - Юра, мы хорошо знаем твою теорию о генетической памяти, которая ничем не подтверждена. Третий мог получить доступ некому генетически передаваемому опыту, и тогда он видел ростки лука до того, как лук пророс под его кроватью. Либо, - Лида поспешно продолжила свою мысль, одновременно подняв руку, чтобы пресечь возражения старшего ученого, - он увидел росток и остальную историю дорисовал его перегруженный страхом мозг. Нам хорошо известно на что способен разум человека. Особенно, когда ему страшно.
Она подняла руки ладонями вверх, показывая, как все просто. Ее взгляд пробежался по окружающим в поисках поддержки, но все отводили глаза. Сережа, ответственный за ресурсы Муравейника громко вздохнул, привлекая к себе внимание, он подался вперед почти опустившись грудью на стол.
- Друзья, мы ведь говорим не об этом. - Он положил на поверхность стола проросшую луковицу. - Не об открытом контейнере, и даже не о том, существует генетическая память или нет... Вообще, какая разница, есть эта память или нет. - Сережа выпрямился, одновременно повышая голос. - Для выживания нам пришлось, и удалось подавить даже инстинкты размножения и самосохранения. Память, которая проявила себя несколько раз за тысячи лет, не должна представлять угрозу. Вас ведь пугает совсем другое. Вы все думаете о том же, о чем и я.
На последней фразе Сережа встал и театральным жестом указал в направлении пары мониторов номер пять. Ученые невольно повернули головы в том направлении, где за несколькими десятками помещений, проходов и перегородок, неподвижной глыбой стояла медная плита шлюзового люка весом в двести тонн. Последние пятьсот лет ученые безуспешно искали способ заглянуть за эту створку. Вся полученная информация не давала полной уверенности в том, что за этой створкой безопасно.
Тысячелетия упорного труда направленного на выживание Муравейника, лишили его обитателей навыков исследования и освоения внешнего мира. Не было систем оценки, критериев, и даже понятий, которые помогли бы описать то, что могло бы быть найдено вне колонии. Достоверно было известно только то, что Муравейник, с наибольшей вероятностью, уникален в своем роде. На это указывала история его создания: колония появилась благодаря книге, найденной учеными вскоре после гибели цивилизации. Современные ученые пришли к выводу, что вероятность того, что есть другие выжившие люди, невелика, а вероятность того, что другие выжившие разделяют цели и ценности Муравейника ничтожна.
Уже пятую сотню лет ученые понимали, что угроз, которые описаны в документах, сохранившихся со времен катастрофы, давно не существует. Но изменилась не только внешняя среда на поверхности над колонией, а и сами современные люди имели мало общего с беженцами, которые основали Муравейник. Даже если поверхность существует, в чем некоторые из ученых сомневались, что ждет там колонистов, смогут ли они приспособится к жизни вне замкнутой вселенной Муравейника?
Между учеными не было никакого противостояния или борьбы, все разговоры о Выходе, так условно называли медную глыбу, происходили в атмосфере сомнений, нерешительности и страха неизвестности. Ученые за круглым столом на мгновение замерли. Как и множество раз до этого, каждый мысленно представлял, что шлюз открыт, делал шаг за пределы привычного мира, но там было пусто, темно, холодно, и разум в ужасе съеживался, стремился вернуться в узкий круг, очерченный светом, умолял поставить медную глыбу на место.
Молчание продлилось еще несколько секунд, затем ученые, не сговариваясь, вернулись к обсуждению текущих проблем. Через час все разошлись по своим постам. В темноте опустевшего зала остались висеть вопросы без ответа, а на столе лежала всеми забытая луковица.