Этого парня, вполне еще мальчишку, впрочем, мальчишкой оставшегося навсегда, звали очень мягко и податливо – как-то совсем не по геройски – просто Петя Масленников. Может быть, даже наверняка, в родном селе моего папы и сейчас найдутся родственники нашего героя. Может быть, я, как автор рассказа о нем, обязан дать ему иное имя, но не могу этого сделать. Не может наш Петя быть Чонкиным или Теркиным, ну никак. Он на самом деле был Масленниковым. Петром Масленниковым. И я должен стоять на этом. Что бы не случилось. Потому что правда этой истории неразрывно связана с его истинной фамилией и его истинном именем. И его глаза, никогда не закрывающиеся, даже на время сна, видели все то, что мой папа рассказывал мне о своем военном детстве. И еще что-то. Истинное, настоящее, то, что так и останется между строк. Петя неизменно присутствует в каждом папином рассказе. Он был чуть-чуть постарше и потому успел сходить на фронт. И как-то очень быстро вернуться, чтобы неизменно присутствовать в жизни Поселка, в его делах больших и малых, взрослых и детских. Осенью мой папа работает возницей – с десяток мальчишек, запрягая с утра коров – кормилец своих семей – возят разные немудрящие грузы – мешки зерна, жмых, что-еще и что-еще из той военно-колхозной хозяйственной жизни. И Петя грузит эти мешки и этот жмых, ведь он покрепче и постарше остальных героев этого тылового сельского фронта. А зимой вместе с мальчишками, ошалев от фантасмагорического зрелища, всматривается в снежные вихри, когда с севера, со стороны Кузнецка, прямо по полям к купеческим еще огромным амбарам с их колхозным зерном, утробно рыча моторами, по глубокому снегу пробирается колонна невиданных американцев-грузовиков Шевролетов и Студебеккеров, чтобы забрать все – для фронта и Победы.
Петя выжил, хотя в бою сгорел в танке. Я не знаю, какой это был его бой по счету и не знаю, какой это был танк. Его танк. Петин. Но танк сгорел, а Петя выжил. Нет, не так, как в недавно снятом в России кинофильме про какой-то белый тигр. Петя выжил, потому что мальчишеское еще его существо не готово было умирать, он только только подрос, только только начал жить, только только начал вместе с мужиками косить заливные луга за своей любимой речкой Терешкой, только только стал трактористом, только только почувствовал себя в этом мире. Он – Петя Масленников – вернулся домой. На его лице не было бровей и ресниц, да что там бровей, у него не было даже век, чтобы закрывать ими глаза ночью, во время сна. Шрамы от ожога и глаза. Именно только шрамы и глаза – потому что и ноздри и губы и щеки и уши – сгорели в том бою.
Наш герой жил. Он жил! И кроме обычных житейских тягот и страшных последствий его внешнего вида была еще одна проблема. Его пытались закрыть, спрятать. Порой неосознанно, спонтанно, автоматически. В каждом отдельном особом случае и самые разные люди, например, врачи или начальство. Осознавал ли это он сам, мне неизвестно, а придумывать я ничего не хочу.
Мой папа уже учился в Саратове и приехал на каникулы. С рассветом шел от станции до села и наблюдал странную активность односельчан – они не спали, а… строили дорогу. А днем в село приехал товарищ Суслов – он был родом из этих мест и две немного запыленные лоснящиеся Волги остановились на центральной улице. Толпа народу, митинг, и вот уже важные гости заторопились уезжать. Саратовский губернатор, вернее тогда он назывался первый секретарь обкома, сел впереди, член Политбюро сзади, стояла жара и окна машины были открыты. Но что-то происходило еще – вдали, за сценой стали слышны причитания женщины, которая буквально тащила за руку упирающегося парня. Все узнали Петю и его сестру, которая подвела брата прямо к Волге и сунула его голову в открытое заднее окно машины. Ах да, она причитала громко, так громко, что никто не проронил ни слова. С самого начала улицы, прямо от того злополучного амбара и до машины, ее голос не прерывался, а только становился все громче и громче. Что в доме течет крыша, а правление выделило Петру, как ветерану войны, деньги на ремонт, но он их пропил, а крыша течет, как текла. Товарищ Суслов, почему председатель не распорядился починить крышу? Зачем дал деньги? Почему Петра с вечера заперли? Было совершенно понятно, что Она легко сломала амбарный замок, а при случае сломает и коня и горящую избу. Она была взмыленная, но излагала вопрос последовательно и логично. И так доходчиво, что, кажется, вибрации ее голоса заворожили присутствующих – и простых и самых важных. Из оцепенения первым вышел Сам. И не потому, что он был здесь самым главным и ему положено было рефлексировать быстрее. И не потому, что кто-то из второй машины охраны догадался, что надо бы навести порядок в этом спонтанно возникшем спектакле. Нет, не потому. Суслов просто увидел лицо этого ветерана. Близко, совсем рядом, прямо перед собой. Он заорал губернатору, вернее первому секретарю – показывая на него – это вот к тебе-е-е! И пока Петина сестра, выполняя эту «команду на грани истерики», пыталась вытащить голову брата из одного окна и вставить в другое, машина рванула с места. Это произошло внезапно и без команд и вообще без каких-либо иных слов. Непростой, надо думать, водитель таких важных пассажиров принял решение самостоятельно.
Осталась только пыль, толпа и мой папа, стоявший совсем рядом от сцены.
И сестра со своим братом.
Петя Масленников был парнем хулиганистым, заводным и веселым. И он жил, жил несмотря на то, что с ним произошло. Я не могу описать каждый его день, как бы мне этого ни хотелось. Потому что очень мало о нем знаю, а выдумывать, как уже сказал об этом, ничего не хочу.
Папа рассказал мне, что ни о чем таком, что в наше время называется косметической медициной, в Петином случае речь не шла, врачи боролись лишь за то, чтобы его ожоги полностью зарубцевались и затянулись…
Большую часть своей трудовой биографии отец проработал в институте ортопедии. А когда еще не знал об этом будущем своем месте работы, услышал про эту больницу от… Пети. Впервые.
Наш герой как раз вернулся из Саратова и рассказывал, как лечился. Летний вечер, где-то музыка и танцы, и Петя вылезает из окна и направляется вверх, к центру города, в сад Липки. Танцующие пары все ближе, музыка манит и тут он обращает внимание на свой внешний вид. Денег нет, «обмундирование» больничное, да еще и босиком. На углу сидит чистильщик обуви, его клиент расплачивается и уходит, а Петр быстро садится на табурет. Мастер видит босые ноги, поднимает глаза на лицо этого странного босого человека, и наш герой дополняет первые мгновения этого взгляда, сначала недовольного, а затем изумленного, - он громко и дерзко командует - «до блеска!».
Фокстрот, фонари, парк, танцующие пары, Петя Масленников. Стоит в сторонке на своих ногах. Не обгоревших, целехоньких, покрытых гуталином и натертых суконной тряпкой до блеска.
Невдалеке камень с бюстом ныне опального Максима Горького. На камне выбиты и обведены краской слова «Человек – это звучит гордо!».
Занавес.
Геннадий Длясин
Июль 2014