Роман Узел Глава 17 Домой

               
       Дорога домой всегда короче и легче. Казаки двинулись в путь. Встречались уже знакомые кашары и хутора, лиманы и солончаки, бугры и балки, высокие травы и цветущий терновник. Казалось, в поездке они пропадали вечность… А в душах у них было невесомо и светло. На перекрёстке асфальтовых дорог, у крытой остановки, напротив безымянного хутора, затормозили.
       - Перекусим. Есть кой-что с барского стола…               
       Вышли из машины, расположились на капоте. К ногам подлетела взъерошенная воробьиная стайка. Кондрат бросил хлебные крошки суетным птичкам:
       - Не отошли ещё от зимы воробыши. Жизнь, она заставит исть коржи с салом.
       - Х-хэх! «Коржи с салом»! Тут такие харчи!
       - Так это кому как…

       Из-под навеса остановки вышла девушка лет семнадцати. Подошла к казакам. Одета в линялый светло-голубой плащ, в чёрные стоптанные туфли на низком каблуке. С короткой русой стрижкой, симпатичным по-детски лицом, с большими печальными глазами.
       - Подвезёте до Орловской?
       - Подвезём. А вон и автобус подходит. Беги.
       Девушка неохотно отошла в сторонку, но в автобус не села.
       - А чтой ты так, милочка?
       Она молча вновь подошла к казакам.
       - Ты, наверное, исть хочешь? Угощайся.
       Милочка взяла хлеб, колбасу:
       - Твёрдая и солоноватая…
       - Х-хэх! - изумился Лёха. - Негоже харчами перебирать.

       Кондрат обратил внимание на руки девушки: под розовыми ногтями чернели каёмки грязи, на левом запястье белел рубец. И вдруг его шандарахнуло, как обухом по голове: «Вот оно что!»
       - Ты работаешь?
       - Да…
       Она расстегнула плащ. Из-под ситцевого платья выпирали округлые зрелые девичьи формы. Казаков прошиб озноб! Взгляды их перекрестились, как две сверкнувшие молнии!
       - Как же ты это так?..
       - Росла в детдоме. Сбежала. А жить надо…
       - И какая у тя такса?
       - «Менуэт» – триста рублей, ну…  можно и за двести…
       - Понятно…
       - «Старик Хоттабыч» – пятьсот, можно и за триста пятьдесят.
       - А это, что за кульбит?..
       - Трах-тебе-дох.
       - А-а-а… весёленькая бухгалтерия…

       Взрослые мужчины чувствовали себя неловко в этой удивительно дрянной для них ситуации. Но любопытство брало верх.
       - А как же здоровье?..               
       - У меня есть контрацептивы… и проверяюсь каждые три дня…
       - Верим, но с трудом…
       Кондрат протянул руку к плечу девушки, желая по-отечески ободрить.
       - Не мацайте меня за сюда! Сначала заплатите! - ощетинилась она загнанным
зверьком. - Все хотят на халяву. Вы, вон какой военный! Деньги небось есть?.. Так что? Будете заказывать, дяденьки?..
       Кондрат достал сторублёвку:
       - На, держи. За комплимент. А облюбочки твои нам не нужны.
      
       Казаки продолжили путь.               
       - Ить, дряпучкая малолетка.
       - Тёлочка трассовая.
       - У меня доча такого ж возраста… В Москве учится. Деньги высылаю по максимуму, чтоб не дай Бог…
       Через несколько километров на остановке они увидели ещё одну молодую женщину.
       - Ишо одна профурсетка.
       - С чего ты взял?
      - У мине глаз намётанный, - деловито уверил Кондрат. - Вишь, без сумок, один ридикюль с контрац…це… в общем с перзативами. И все какие-то зачуханые.
       - Это тебе не городские шлёндры.
       - Притормози, хоть потреплемся…

       Девушка уселась в машину.
       - Ой! Спасибо!
       Кондрат сразу взял «быка за рога, а тёлочку за налыгач»:
       - Работаешь?
       - Работаю…
       - А такса какая?
       - Шесть тысяч…
       Казак поперхнулся и на мгновение потерял дар речи. Заикаясь, продолжил:
       - Т-так это двести долларов... прям как в Москве… А вы москвичкам и в подмётки не годитесь…
       - Не знаю, как в Москве, а я профессионал своего дела.
       - А что ж такая большая такса?
       - Да разве это большая? Приходится брать сверхурочные…
       - Чтой-то я не пойму?.. Ну, вот сколь стоит «менуэт» и сколь – «трах-тебе-дох»?
       - Ой! Я учительница… а вы такое… обо мне…
       - Учительша?.. А-а-а…
      
       Казаки едут уже вдвоём. И все думки о доме. Автомобиль ревёт, гремит, скрипит, подпрыгивает на колдобинах.

       Вольная степь! Простор от края до края. Да небо, такое же неоглядное. Да ещё ветер им ровня! Иногда сцепятся, заклубятся, запылят, засверкают, загремят, завьюжат!.. Страх! Вот так и люди, каждый сам по себе. Каждый за своё, не жалея головы. А всё ж и друг без друга невозможно!..

       - И чтой-то там у тя усё гремит? - скороговоркой выпалил Кондрат.
       - Чего? Гутаришь, как кашей давишься.
       - Гремит что?
       - А-а… Бидон. Молочный.               
       - А на кой?..
       - Завернём перед Курганной, кислой воды наберу.
       - И на что? Бутылки не хватит?
       - Торговать. Пол-литра – полсотни. Богатеть как-то надо?
       - Бизнесмен, значь?
       - Безмен не безмен, а жизнь диктует своё.

       Спустились в лог. Небольшой пруд. Деревья корявые в ряд. И следы от хат. Был хутор – нет хутора. Будто прошёл великан в огромных лаптях. Ни одного камешка. Трава. Копанки. Деревянные срубы. И в них – кислая вода. Та, что по преданию излечит от всех недугов. Во время войны ею лечили раненых солдат. Народ приезжает со всей страны.  На срубах оставляют автографы. Воды на донышке. Черпают ковшиками, банками... Бывает – по полдня. Мутную отстаивают. Вода Надежды. 
               
       Стоят мотоцикл с коляской и вездеход «ГАЗ- 66», крытый тентом. Стеклянные бутыли и бидоны. Рядом суетятся пожилые мужчина с женщиной и кряжистый старик в папахе.
       - Тож бизнесмены, - высказался Кондрат. - Давай черпай, а я прогуляюсь.
               
       Он шёл по исчезнувшей улице. И вдруг увидел, заросший травой, полуразрушенный осиротелый обелиск с ржавою звездою. Прорвал вокруг заросли,  разгрёб ботинками глину, ладонями протёр лицевую сторону. Надписей и фамилий павших не было, отпечатался лишь след от длинной прямоугольной пластины, да остался полусгнивший болт с кусочком обломанной зеленеющей меди…

       Поблизости, на большой кочке, сидел старый орёл с вытертыми перьями на коричневых крыльях и с грязно-белыми клоками пуха на боках, выставив вперёд грудь и гордо держа голову. Кондрат шагнул к птице:
       - Кша!
       Орёл, не шелохнувшись, молча смотрел на человека.
       - Что? Не курица? Орёл?
       Казак взял сухую глудку и бросил в птицу.
       Орёл распахнул широченные крылья, взмахнул ими и тяжело оторвался от земли. Ещё взмахнул и ещё. Плавно и грациозно стал набирать высоту. Ловя потоки воздуха, парил уверенно и легко. «Всё видел, всё знает, - размышлял казак, глядя в небо на пернатого. - Живёт века! Кого только не было в этой дикой степи: скифы и сарматы, монголы и татары, хазары и половцы, турки и немцы…  Что им могло приглянуться на  «чёрных землях»? Солончаки? Пески? Пустошь? Семя бросишь – не прорастает…  И всё же казаки никому не пожалуют свою родную, вольную степь!»

        Побрёл назад. Стал рассматривать грузовую машину. Обошёл вокруг. На лобовом стекле «розочка» из трещин и сквозное отверстие, как будто пробито шариком от подшипника, на правом металлическом борте подобные дыры. Машина битая, видавшая виды, но «добрая» – вездеход!
       - Что ж не полный бидон? - спросил Кондрат у Лёхи, измазанного грязью.
       - А всё… и так хоть мути начерпал…

       Крепкий старик в папахе, с орлиным носом и седой редеющей бородой, открывал задний борт грузовика.
       - Аксакал, а ты куда напёр аж четыре фляги?
       - Поможжите загрузыть, да-а? Хорощий вода! От ран хорощий.               
       - Оба-на! Ты глянь, урядник, на номера: ЧЕ|RUS 95|, - от догадки казаков прошиб пот. - Для боевиков везёшь, лазутчик?
       - Нэт-нэт, ты чито?..
       Кондрат приподнял ногу и с силой толкнул  бидон. Вода хлынула прочь, разливаясь по земле и струясь вновь в копанки.
       - Нэ нада-а-а… Прашу… Сыновья балеют сыльна-а-а…
       Казак опрокинул второй бидон. Третий…
       - Твои сыновья – ваххабиты?!
       - Нэт-нэт!.. Свой аул защищаль… Раны очен сыльный…               
       Старик соскользнул на колени в грязную жижицу и цепко ухватился за последнюю флягу.
       - Камиль умира-а-а-е-ет… сы-ы-ын… Я тэбя прашу! Ночем набирал, денём набирал. Таварыщ… Господин командир… Дарагой, нэ забуду!
         Кондрат едва отодрал старика от фляги и отшвырнул его в сторону. Лёха и пожилая пара, оставив свои «мокрые дела», молча наблюдали за происходящей сценой.
      - Вот вам! - злобно выпалил Кондрат и опрокинул последнюю ёмкость.
       Старик, что-то говоря на своём языке, метнул ненавидящий взгляд в беснующегося. Кондрат увидел глаза аксакала, сидящего в луже кислой воды, и понял, что они таили…
       - Грузись и погнали, - скомандовал есаул уряднику.
       Лёха поднял пустую чужую флягу. Кивком головы указал на свою с водою:
       - А это, дед, от Красного Креста.

       Ехали молча. Да и о чём говорить, если они с детства вместе и потому знали: что скажет один, а что ответит другой…

       …Лёха подкатил к своему двору, ступил на землю. Глянул на строение, возведённое собственными руками. Выстраданное, вымученное годами. Пусть дом и чудной, да родной! Выбежал на гул машины радостный сын Андрюха. И счастливый рванул навстречу: «Папка! Папка!» С разбега прыгнул на руки, крепко обнял за шею уставшего, небритого отца и с восторгом повторял: «Я люблю тебя, папка-а!»