***

Владимир Грибакин
Любовно пестуется жесткость. Сжатые в нитку губы, взгляд исподлобья. Игра мускулами - как последний и единственный аргумент. Хождение по головам и дружеское пожатие за шею. Кругом враги и злыдни. А у нас - триумф воли. Рифеншталь может спокойно заняться вязанием. Исключительность, богоизбранность и прочая туфта планомерно, ложка за ложкой, вливается в голову. Бесполезно крутить головой и сжимать губы. Жесткость и жестокость - однокоренные слова, и эти понятия легко подменяются одно другим. Пнуть бездомного кота, пролезть без очереди, ударить незнакомого, выстрелить в живого или сказать родному человеку: "Уходи". Душа как засохшая корка черного хлеба - шершавая и кирпичная. Самое страшное, что это уже не вызывает у большинства никаких эмоций. Никто не ужасается и не страшится. Любое злодейство, каким бы отвратительным оно не было, не вызывает ничего, кроме кривой ухмылки. Мол, опять херня какая-то случилась. Фальшивые сожаления, лживые речи и пустота в глазах. Показуха во всем: в свадьбах и похоронах; угрозах и примирении; в отношении к самому себе и к другому.
Я могу жить так. Со сжатыми губами и кулаками в карманах. Я могу дать сдачи. Даже с довеском. Усмехнуться чужому горю. Пожать плечами на потерю. В любой компании я буду своим.
Я так живу, приспосабливаясь к среде обитания, держа нос по ветру и не плюя против ветра.
Но я не хочу так жить. Я хочу строить дом из одеял и пускать мыльные пузыри. Смотреть мультфильмы, где никто никого не бьет. Лепить из пластилина смешных уродцев с такими же смешными и кривыми именами. Выходить на улицу и улыбаться прохожим. Есть по ночам торты и не думать, что это неправильно. И если мне захочется спеть или сплясать посреди толпы, на меня будут показывать пальцем и крутить у виска. Не хранить под кроватью топор и не смотреть в глазок перед тем, как открыть дверь.
Ведь это все когда-то было.