Прошло уже много времени, но все события этой истории живы в моей памяти до мельчайших подробностей.
Нам было лет по десять. Наш двухэтажный многоквартирный дом стоял в частном секторе города, окруженный садами, уютными палисадничками и деревянными домиками с резными наличниками. Мы знали всех жителей и нередко забегали в калитки к соседям, чтобы угоститься спелым яблочком или грушей - нас не ругали, наоборот, радовались, что дети брали яблоки. А край наш слыл яблочными - каждую осень деревья щедро одаривали людей своими ароматными, налившимися соком и от этого едва ли не прозрачными плодами. Некоторые хозяева специально выставляли перед калитками корзины с фруктами, и любой желающий мог взять яблок или груш, сколько мог унести. И только один двор никого не пускал к себе, не угощал соседей и прохожих яблоками и держал калитку всегда запертой.
В этом доме жила женщина. Мы тогда не могли еще определить возраст по внешности, поэтому для нас она была просто "бабка". У "бабки" было чудное имя - Джульетта. Когда она поселилась здесь, никто не знал, потому что старики поумирали, а молодые в этот вопрос не вдавались, им было не до этого. Единственным человеком, кто жил в нашем квартале дольше, чем Джульетта, была чудаковатая баба Капа. Она говорила, что Джульетта приехала сюда раньше всех, ныне здесь живущих, вскоре после войны, лет сорок назад, а еще она уверяла, что Джульетта - колдунья, потому что первое время, как она появилась здесь, по ночам из дома доносились странные звуки, как будто выл или стонал кто, но словам бабы Капы особого значения не придавали. И только мы, дети, подхватили сплетню и стали называть Джульетту не иначе, как колдуньей.
Джульетта ни с кем не общалась и редко выходила на улицу, ограничиваясь прогулками по саду. Особенно она любила осень, то время, когда устанавливалась череда теплых солнечных дней - именно в это время мы чаще всего могли наблюдать ее через забор, расположившуюся в плетеном кресле-качалке и с блаженной улыбкой созерцавшую многоцветье увядающего сада. Было в ней что-то загадочное, какая-то тайна, которую она никому не хотела открывать. Глядя на нее, я порой думала, что, может, она принцесса, которая скрывается от преследователей здесь, в этом тихом уголке, а в доме у нее попрятаны сундуки с драгоценностями и всякими королевскими штучками... Вот бы попасть туда! Но Джульетта никого к себе не пускала.
Она не просиживала вечерами с местными старушками на скамейке, не сплетничала, не принимала участие в общих посиделках на праздники, ничего не рассказывала о себе, вела себя с поистине королевским достоинством, а потому не пользовалась любовью соседей. Она не носила ни красно-голубых платков с люрексовой ниткой, ни валенки, ни мешковатые пальто, ни ситцевые ивановские халаты, чем сильно отличалась от наших бабушек и раздражала их. Одевалась Джульетта по тогдашним понятиям чудно: в похожие на старинные приталенные платья в пол и обязательно - видавшие виды широкополые шляпы с выцветшими цветочками на тулье, которые она носила чуть на бочок, что придавало ей легкий оттенок кокетства. После нескольких неудачных попыток втянуть Джульетту в общественную жизнь соседями был вынесен вердикт "Подумаешь, какая фря!", и от недоверия и презрения ее окрестили Жулькой.
Джульетта жила одна. К ней никто никогда не приезжал. И, кажется, она ничуть не страдала от своего одиночества. Никаких мужчин в ее доме никогда никто не видел, и как-то раз из разговора взрослых я услышала, что Джульетту называют "старой девой". Я понятия не имела, что это такое, но была уверена в том, что это что-то очень нехорошее и зловещее и только убедило меня в том, что странная "бабка" - настоящая колдунья. Вечером я, конечно, не утерпела, подошла к бабушке и спросила, кто такая старая дева.
- Это такая женщина, которая не сумела выйти замуж, - с гордостью ответила она. - А почему ты спрашиваешь?
- Да по телевизору услышала, - соврала я.
Друзьям я ничего не сказала - иметь под боком колдунью было гораздо интереснее, чем старую деву. Само собой у нас сложилось новое развлечение: едва заприметив Джульетту, мы с визгом и криками "Колдунья!!!" бросались в рассыпную. Иногда мы крались за ней, идущей по улице, наивно полагая, что она нас не замечает, а если вдруг кому-то доводилось поймать на себе ее взгляд, то тот кидался к остальным с воплем "Она меня заколдовала!", а остальные кидались бежать в разные стороны, крича "Не трогай меня, на тебе проклятие!" И нам даже не приходило в голову, как плохо мы себя ведем. И взрослые нас почему-то не останавливали, видимо, полагая, что "Жулька" получает по заслугам.
Однажды в октябре я зашла в наш универмаг, чтобы купить шариковую ручку для школы. Естественно, уйти сразу я не могла, - любила глазеть на товар, на покупателей, и поэтому прошлась по всем отделам. В отделе мужской одежды царило оживление - "выбросили" в продажу свитера. Я протиснулась между спинами и руками покупательниц, чтобы посмотреть на эти самые свитера, как вдруг над моим ухом раздалось:
- Добрый день!
Обернувшись, я увидела... Джульетту. Она стояла в шаге от меня и улыбалась мне обаятельной, полной достоинства улыбкой.
- Здрасьте, - неуверенно ответила я, - Джульетта...
- Джульетта Эдуардовна, - подсказала она.
- Эдуардовна, - повторила я.
В этот момент продавщица свернула один из свитеров, сунула его в серую упаковочную бумагу и вручила Джульетте.
- Благодарю вас, - ответила та и даже сделала едва заметный реверанс. Прижав покупку к груди, она повернулась ко мне и спросила с легким оттенком озорства:
- Ну что, тебе, наверное, интересно, что я тут покупаю?
Я кивнула.
- Джульетта Эдуардовна, - слегка заикаясь, спросила я, - а зачем вы покупаете свитер? У вас же нет никого.
Она вскинула на меня прозрачные голубые глаза, поразившие меня своим своей ясностью.
- Как это - нет? - улыбнулась она. - У меня есть супруг.
Вот это новость! Я хлопала глазами и не знала, что сказать. Оказывается, у нашей старой девы есть муж!
- Извините, - пролепетала я, чувствуя, как начинают полыхать щеки.
- Ничего, деточка. Он, к сожалению, практически не выходит из дома... Все время лежит. Но он у меня есть.
И она опять улыбнулась.
Ну вот все и прояснилось. Никакая она не старая дева, а ухаживает за тяжелобольным человеком. Поэтому его никто никогда и не видел, и поэтому она сама очень редко показывается из дома. Мне стало стыдно, и острое желание хоть как-то загладить свою вину заставило меня задержаться в магазине и дождаться, пока моя странная соседка не направится к выходу.
- Джульетта Эдуардовна, - окликнула я ее. - Давайте, я вам помогу. Мне как раз по пути - живем-то рядом.
Я взяла из ее рук сумку с покупками, и мы неспешно двинулись вдоль пурпурной от кленовых листьев улицы.
- До чего же красивая осень в этом году, - начала разговор моя попутчица. - Посмотри, какие цвета, сколько оттенков! Как же верно писал Пушкин: очей очарованье!
- А вы очень любите осень? - спросила я.
- Да, - призналась она. - Больше всех времен года. В молодости я любила весну, а сейчас, видимо, сказывается возраст: вот уже много лет, как я научилась любить осень. А тебе какое время года больше всего по душе?
- Лето, - созналась я.
- Что ж, это вполне закономерно, - улыбнулась Джульетта. - Когда я была ребенком, то тоже любила лето. Но все проходит, увы. У меня сейчас осень, моя личная осень. И сейчас я больше люблю осень. Ну, вот мы и пришли. Благодарю вас за помощь, юная барышня.
Она одарила меня улыбкой, забрала у меня свою сумку и ушла в дом.
Наверное, это было не очень хорошо в плане воспитанности, но я не удержалась: в борьбе с любопытством победило любопытство. Пару дней спустя я обошла дом Джульетты со стороны задних дворов и перелезла через забор. Настороженно прячась за стволами деревьев, я прошла по саду и, наконец, увидела то, что окончательно развеяло мои сомнения: на бельевой веревке, натянутой в ее саду между двух яблонь, кроме ее одежды, висела еще и мужская. Брюки, джемпер, жилет...
- У меня гости! - раздалось вдруг рядом. - А я и не знала!
Я подскочила на месте, застигнутая врасплох. Было ужасно стыдно, сейчас еще позовет милицию, расскажут родителям...
- Простите, пожалуйста, - забормотала я, - я нечаянно, я не хотела.
- Конечно, нечаянно, - Джульетта хитро улыбалась. - Не переживай, я никому не буду жаловаться. Ну, и что привело вас, юная барышня, в мой сад?
- Я просто... я хотела...
- Посмотреть, не так ли? Ну вот, пожалуйста, - она развела руками. - Мой сад к твоим услугам.
- Джульетта Эдуардовна, а зачем вы покупаете мужу такую одежду - он же не выходит из дома, - не удержалась я.
Джульетта пропустила мою бестактность мимо ушей.
- Деточка, - ответила она все с той же светящейся улыбкой, - человеку очень важно внимание, а особенно, если он болен. Вот этот джемпер я купила ему на Новый Год. А эту рубашку - на день рождения. А вот этот... - она замолчала, бестолково теребя рукав толстого свитера с норвежским рисунком, - этот я подарила ему просто так. Он всегда хотел такой свитер. А все никак не попадался. И вот как-то я иду по рынку - стоит девушка и продает такие свитера. Дороговато было, ощутимо дороговато. Но я все равно купила. Он был так рад...
Мне стало неловко - получилось, что я влезла в чужой сокровенный мир. Мы ее все бабка-бабка, старуха да колдунья, а у человека такая трагедия.
- Джульетта Эдуардовна... если вам что-нибудь... ну, там помочь... Вы говорите, не стесняйтесь. Я ребят позову, мы сделаем.
- Спасибо тебе, дорогая... - тонкая сухая рука легла на мою голову. Джульетта смотрела на меня с благодарностью. Ей, наверное, не с кем было поговорить, поделиться... - Ты тоже заходи, когда захочешь. Дать тебе яблок?
В ее голосе было столько надежды, что у меня язык не повернулся отказаться.
Я вышла из ее двора с карманами, набитыми яблоками. Молча, едва не роняя слезы, я медленно шла к нашей скамейке, на которой уже кучковались ребята.
- Олька, иди сюда! Ты где была? В "Казаки-разбойники" будешь?- загалдели они при моем приближении, но заметив выражение моего лица, разом умолкли.
- Ты чо, случилось чо? - спросил Пашка. - Ты чо такая?
- Я у Джульетты Эдуардовны была, - едва слышно пролепетала я.
- У кого? - переспросил Витек.
- У Джульетты Эдуардовны.
На мгновение воцарилась тишина, а потом Машка ахнула:
- У колдуньи?!
- Ты у колдуньи была? - опять загалдели мои приятели, обступая меня и с тревогой заглядывая мне в лицо.
- Она... Она не колдунья, - сказала я, когда они слегка поутихли. - Она... У нее муж есть. Он очень тяжело болен. И она за ним ухаживает. И она не колдунья. Она очень добрая. Вот, яблок дала. Берите, - и я вывалила на скамейку пузатые бордовые яблоки.
Чумазые руки потянулись к ним и мгновенно расхватали.
- Вкусные, - одобрительно кивнул Витек, брызжа соком. - А откуда ты знаешь, что у нее муж есть?
- Она сказала. Он у нее все время лежит, не встает. Но она все равно покупает ему подарки на праздники. Свитера, рубашки всякие... Чтобы ему приятно было.
Мне очень хотелось побывать у Джульетты в доме. С такой историей, может, она на самом деле какая-нибудь принцесса? Или хотя бы знатная дама. Наверняка у нее в доме много интересного. Наконец, дней через пять, я решилась.
Я вдавила пальцем черную кнопку звонка и услышала неприятную дребезжащую трель. Потом издалека послышались легкие шаги, глазок на мгновение потемнел, и звякнула цепочка.
Джульетта окинула меня приветливым взглядом.
- А, ты? Проходи, - она распахнула дверь.
Дом изнутри не был похож на дома моих друзей. На полу не было полосатых ковриков, сотканных из старых тряпок, на стенах не висели плюшевые гобелены с оленями, в серванте не стояли хрустальные рюмки и вазы. Даже самого серванта не было. Обстановка была скупая - круглый стол, платяной шкаф и два стула в одной комнате, два кресла и пианино в другой.
- А что это за лестница? - спросила я, указывая на деревянную лестницу в коридоре. - На чердак?
Джульетта улыбнулась.
- Много лет назад там, действительно, был чердак. Но Геннадий Михайлович как-то раз еще в молодости по работе побывал за границей. В ГДР. Вернулся оттуда, полный идей. "Ты знаешь, - сказал он, - у них мало мебели и больше пространства. Давай уберем все лишнее!" И убрал. Перекрасил стены в белый цвет, мебель тоже перекрасил... А потом захотел переделать чердак, чтобы там тоже была комната. Не хотел, чтобы пространство пропадало просто так. Кто знал, что она вскоре ему пригодится...
- А можно посмотреть, что там?
- Там живет Геннадий Михайлович, - пояснила Джульетта. - Вчера я отвезла его в больницу... Ты можешь подняться по лестнице, но заходить в комнату не стоит. У нас там лазарет, как я это в шутку называю. Не очень приятное зрелище.
Я, держась за до блеска отполированные ладонями теплые перилла, медленно поднялась на второй этаж. Ступени, обитые кусками старого ковра, мягко пружинили под моими шагами.
Здесь было странно, как будто попала в другой мир. Низкий потолок, выкрашенная белой краской деревянная стена с маленькой вдерью, сноп лучей света, проходивших через маленькое круглое оконце, небольшая балюстрада, скошенный потолок придавали этому месту уют и некоторую сказочность. "Вот бы здесь поиграть!" - я живо вообразила, как расставила бы игрушечную мебель, как рассадила бы кукол - здесь все было таким маленьким, словно специально созданным для кукольного мира.
- Пожалуйста, не облокачивайся на перилла! - предупредила снизу Джульетта. - Они очень древние и могут рухнуть!
Я восприняла это как сигнал к тому, что пора спускаться и вернулась на первый этаж.
- А у вас очень здорово! - мой комплимент был корявым, но искренним.
- Рада, что тебе понравилось, - ответила хозяйка, провела меня на кухню и пригласила за стол. Кухня немного выделялась среди прочих помещений этого дома, здесь было больше мебели: красивый старинный буфет, в котором хозяйка хранила всю свою посуду, пара тумбочек, рукомойник, расписанный под Гжель, газовая плита, большой стол с изогнутыми ножками, несколько стульев вокруг него. В углу - газовый котел, в противоположном углу - слегка покосившаяся дверь, выход в сад.
- Чаю? - спросила Джульетта.
Я кивнула.
- Рукомойник тоже Геночка расписывал, - пояснила она, заметив, что я рассматриваю синие цветы на умывальнике. - Он неплохо рисовал в молодости. Все хотел как-то украсить наше скромное жилище. А еще он очень любил всякие безделушки. Сейчас я тебе покажу...
Она открыла буфет и стала извлекать из него какие-то сувенирчки. Это были фарфоровые фигурки животных и людей.
- Он много ездил, когда еще был здоров, и отовсюду привозил такие игрушки. Вот этого снегиря он привез из Якутии. А вот эту собаку, - она поставила на стол фигурку немецкой овчарки, - он привез как раз из ГДР. У нас была точно такая же собака. Звали Джим. Помнишь, у Есенина?
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду...
Лапы во-от такие были, - она рукой показала объем. - Огромные. А вот эту Снегурочку он привез из Углича. Углич ведь считают родиной нашего деда Мороза. А вот, посмотри - чернильница, - Джульетта поставила на стол довольно большую композицию, изображающую двух медведей, сидящих за пеньком, при этом один из них прямо из мисочки загружал себе в пасть ягоды, а второй гневно замахнулся на него ложкой. - Сейчас все пишут шариковыми ручками, а в годы нашей молодости были только перьевые ручки. И всегда на столах стояли чернильницы, - с этими словами она сняла верхнюю часть пенька - внутри была упрятана емкость для чернил. - Смотри, как оригинально. И очень красиво.
Она достала из буфета еще одну статуэтку и поставила на стол.
- А это он привез из Гжели. Она называется "Влюбленные". Привез, - у Джульетты изменился голос, а взгляд устремился куда-то сквозь стену, - поставил вот так на стол, и сказал: Леточка, это мы с тобой. Как их нельзя разлепить, так и мы будем с тобой вместе до последнего вздоха и умрем в один день...
Я смотрела на фигурку, изображавшую барышню в пышном платье, целующуюся с красавцем-кавалером, и думала, какая же неземная любовь была у этих людей, как в кино, и все так красиво и печально, что хоть книгу пиши. Я пила горячий чай и слушала удивительный рассказ, пропитанный такой большой любовью, что у меня захватывало дух и щипало в носу.
- Джульетта Эдуардовна, - сказала я, - я, когда вырасту, обязательно стану писателем и напишу книгу про вас, и все будут ее читать и восхищаться, и удивляться, что такая любовь бывает в настоящей жизни.
Джульетта заулыбалась и погладила меня по голове:
- Ты такая умная девочка... Я уверена, что ты станешь замечательным писателем. Знаменитой писательницей! И будешь рассказывать людям удивительные истории.
Я допила чай и ушла домой, полная решимости зайти к Джульетте Эдуардовне еще раз. Но со следующего дня погода поменялась, начались дожди и резко похолодало. Меня не отпускали гулять, да, откровенно говоря, не очень-то и хотелось. А потом...
В тот день был сильный дождь. Я с тоской смотрела в окно на бесконечные струи воды, падающие с крыши, и думала, что осень хороша только тогда, когда светит солнце, а вот в такую погоду не осень, а просто бр-р-р-р... И тут мой взгляд выцепил серое пятно на противоположной стороне улицы. Как раз у забора Джульетты Эдуардовны. Серый милицейский "козлик" зачем-то остановился в нашем мирном краю.
- Случилось, что ли, что-то? - бабушка тоже заметила его. - Господи... Никак, Жулька померла! - ахнула она, схватила платок и выскочила из дома, успев крикнуть мне, чтобы я никому не открывала.
Через пять минут около дома Джульетты Эдуардовны собрались почти все соседи. Я во все глаза смотрела в окно, и сердце тревожно подпрыгивало где-то в горле, а на плечи навалился страх. Потом подъехала еще какая-то машина, и я мельком видела, как двое мужчин в темной робе на носилках вынесли из дома нечто, накрытое простыней. И в душе накапливалось, ворочалось, теснило понимание, что случилось страшное...
-... сегодня, сегодня... Да часа в два дня... Говорят, полежала она, нашли не сразу... Да кто-кто... Пенсию ей принесли, почтальонша стучала-стучала, а потом в окно глянула - а она лежит на полу...
Поздно вечером я, лежа в постели, через стену слышала, как бабушка поочередно обзванивает соседей и обсуждает с ними новость. Было больно от того, что смерть Джульетты стала всего лишь поводом потрепаться и показать свою осведомленность. На глаза навернулись слезы, и я, натянув одеяло на голову, свернулась в комок и замерла. Нет, они не понимают... Они не понимают, не знают, не хотят знать, какой была Джульетта, какая жизнь у нее была. Она... она выполнила свой долг перед мужем до последнего вздоха. И никто не знал об этом, она никому не жаловалась и еще находила в себе силы улыбаться. Я так и заснула - всхлипывая и пряча мокрый нос в подушку.
Дождь прекратился только через два дня. Едва закинув в рот завтрак, я рванула на улицу - меня как магнитом тянуло к дому моей странной соседки. Очень хотелось проникнуть внутрь, еще раз пройти по тихим коридорам и лестницам, прикоснуться к старым теплым периллам, взять в руки забавные фарфоровые фигурки...
Около распахнутых ворот стоял большой грузовик, и несколько рабочих сновали от дома к машине, забрасывая в кузов мешки с каким-то хламом. Я протиснулась сквозь щель между грузовиком и забором и подошла к крыльцу. И в этот момент из дома вышла женщина лет сорока пяти, в джинсах и кожаной куртке. Я поняла, что это какая-то наследница. Очень хотелось спросить, что теперь будет с домом, с мужем Джульетты Эдуардовны, но не хватало смелости, и я так и стояла, молча пялясь на женщину и переминаясь с ноги на ногу.
- Тебе чего, девочка? - спросила она немного недовольным тоном.
- Извините... А правда, что Джульетта Эдуардовна умерла? - дрожащим голосом спросила я.
- Правда, - кивнула женщина.
Я замолчала, соображая, что спросить еще. Задать вопрос у дальнейшей судьбе дома мне показалось невежливо, и я решила спросить о другом:
- А что теперь будет с Геннадием Михайловичем?
Женщина повернула ко мне недоуменное лицо.
- С кем? - переспросила она.
- С Геннадием Михайловичем. С мужем Джульетты Эдуардовны...
- Ах... - женщина усмехнулась. - Деточка, не было у нее никакого мужа. Бабушка старенькая была, любила выдумывать.
- Как - не было? - удивилась я. - А одежда? Она же... покупала...
- Одежду, да, покупала... Скучно ей, наверное, было. Вот вообразила на старости, что есть у нее муж. Воображала, что ей есть, о ком заботиться. Даже одежду ему покупала. Не придавай значения. Со стариками такое бывает.
Это был удар. Горькая обида захлестнула меня - выходит, Джульетта бессовестно врала мне, вешала на уши лапшу, а я ей верила, еще и жалела! Написать хотела книгу про нее!
- Да ты не расстраивайся, - услышала я голос своей собеседницы.
- Она говорила... - я всхлипнула.
Женщина, видимо, почувствовала себя неловко от того, что своей откровенностью причинила мне такую боль. Я услышала, как она вздохнула, а потом она положила руку мне на плечо.
- Понимаешь, это старость... И еще... Был у нее муж. Когда-то в молодости. Звали его Геннадий. Она очень любила его, безумно любила. А он ушел к другой. Она так и не смогла смириться с этим, верила, что он вернется. Понимаешь? Она очень хотела, чтобы он к ней вернулся. Вот и стала придумывать.... От горя. Это бывает.
Хлюпая носом, я побрела обратно к воротам.
- Хорош, закрывай! - гаркнул кто-то из рабочих, и я вздрогнула от неожиданности. Борт грузовика подняли, машина уехала, оставив ворота распахнутыми настежь.
Я наступила на что-то гладкое, от чего моя нога соскользнула. На земле, вдавленная в грязь, лежала фарфоровая фигурка "под Гжель" - "влюбленные". Я подняла ее, обтерла от грязи, спрятала в карман и ушла домой. Мне не хотелось больше ни бывать здесь, ни видеть этот дом из окна.
Спустя полгода все частные дома на нашей улице стали сносить. Попал под снос и дом Джульетты Эдуардовны. Во время работ под полом нашли замурованный кирпичами вход в подвал, а, разломав кладку, обнаружили за ней толстую дубовую дверь. Устранив и эту преграду, рабочие увидели скелет мужчины в почти полностью истлевшей одежде. Судя по царапинам от ногтей на двери, несчастный отчаянно пытался выбраться из своей темницы. Следователи обходили все дома и спрашивали, не помнят ли старожилы - не пропадал ли кто-либо из соседей лет сорок-пятьдесят назад, но никто ничего не мог сказать, а баба Капа к тому времени уже умерла.