Посвящается Александру Грину.
«Нет, так не годится», - Смерть селя рядом с кроватью и закурила деревянную тяжелую трубку, словно ведьма из сказки «Огниво». Трубка лежала в сухой руке как печеное яблоко от которого шел сладкий дымок. «Это вам только кажется, что смерть полна самодурства и распоряжается вашей жизнью, как хочет. И вы твердите: «Ранняя смерть, нелепая смерть, лютая смерть. А вот, дудки, я нелепой не бываю. Вы просто не знаете, насколько нелепой была бы та не прожитая жизнь, от которой я вас во время избавила. Вы бы должны чувствовать себя мне обязанными, а чувствуете только страх».
«Я не чувствую. Я с тобой уже как то сроднилась…»
«Да не о тебе речь, дитя, не о тебе. Хотя то, как ты держишься за жизнь, вызывает во мне неподдельное восхищение. И в первый раз не раздражает. Особенно злят до печенок врачи, которые колдуют над искалеченными телами своими трубками, капельницами, стремясь скроить нового человека. Нет, ну ладно бы человека, а так, сшитое в чудовищном ателье человеческой плоти с гордым названием операционная несчастное создание которое до скончание своего теперь уже долгого века будет только спать, моргать и жевать. Высокая миссия врачей выполнена, человеческая жизнь спасена. Интересно мне знать - от чего?»
«Но ведь не все знают, что ты действительно есть. То есть то, что есть знают все, но не все знают что ты – живая. И что там, где ты – целый мир. Для многих смерть - это просто небытие или жуткая болезненная тайна».
Смерть поудобней уселась в кресле и закинула ногу на ногу. «А с тобой интересно. Я давно так ни с кем не общалась. Кстати, тебе пора пить лекарство».
«И ты не против?»
«Я – нет. У нас с тобой что-то вроде шахматной дуэли, а я страсть как люблю шахматы. Только вместо фигур твои силы и годы, воды налью, хочешь?»
«Ну вот», - пошутила девушка – «а люди так боятся, что перед смертью стакан воды налить некому будет».
« «Перед», может, и некому», – Смерть звякнула прозрачным кувшином о край фарфоровой чашки, - «но «во время» – пусть только попросят. Так ведь не просит никто». Из графинчика лилась струйка свежей прохладной воды настолько прозрачной, что, казалось, сделай глоток «и силы вернуться и отступит болезнь», - подумала девушка.
«Боюсь что «во время» не до того… Поставь пожалуйста на стол я не сейчас…»
«О нет», - Смерть раскинула на кресле павлиньим хвостом висящие лохмотья, - «ты вряд ли чего-то боишься. За то ты мне и дорога… Скажи, а вот если, не хочу тебя расстраивать, но если эту партию ты мне проиграешь, каким будет твое последнее желание? Чего у тебя не было никогда. Я понимаю, что много чего, но чего из этого тебе по-настоящему не хватало?»
Девушка замолчала… Когда тебя терзает боль и терзает неотступно, то молишь Бога только об одном, о том чтоб стало легче, «ну пожалуйста я больше никогда тебя ни о чем не попрошу». Но в этом лабиринте терзающей темноты она всегда шла на свой внутренний свет, на яркий белый огонь затмить который не могли ни страх, ни вязкие волны накатывающего отчаяния, ни закрытые глаза. Это был огонь не безупречной, но светлой души в которой совесть была как та фарфоровая чашка в которую смерть наливала воды – без единого темного пятнышка. Мало кто задумывается об этом но единственный свет в конце тоннеля который может нас спасти - это свет наших душ от которого загораются все путеводные огни во вселенной. Девушка думала.
А Смерть разглядывала ее душу. Разглядывала, как редкий кристалл, каждая грань которого искрилась хрустальной гранью. Хотелось взять эту душу в руки и унести подальше от людского мира, пока она так хороша, пока не втянул ее мир в свои сложные игры. Хотя нет, чего уж там лукавить, такие души хочется оставить себе и только себе и никому не отдавать, как не хочется отдавать найденную драгоценность. Смерть вздохнула и пресекла в себе столь недостойный смерти, но такой понятный порыв.
«Я хотела бы… Нет, не путешествовать легко и свободно и не быть собой каждый миг и даже не быть абсолютно здоровой… что то другое».
«Может быть, ты хотела ребенка?..»
«Да, очень, но я хотела бы то… то что сделает меня счастливой и не позволит ни на секунду сбиться с тропинки желанного счастья. Я бы хотела свободы от веры в то, что счастье, это – миг, к которому мы протягивает ниточки своих жизней через тернии страданий, в которых они путаются, так легко и обрываются невзначай. Я хотела бы счастья, как единственно возможный вариант своей судьбы. Я знаю, что в его прямых лучах отчетливо будут видны все мои потерянные мечты и пыль ошибок, отказаться от которых станет проще. Это все, что я хочу".
Смерть вздохнула и исчезла. Есть мечты, которые сильнее воли смерти. И если воля к жизни вступает в борьбу с волей смерти часто в неравную схватку, то мечты… Мечты поют и звенят как соловьи на весеннем ветру в час ночной тишины, беззащитные перед дробью охотника, но всевластные над самым черствым сердцем.
Но кое-что Смерть с собой забрала. Память о ясной душе, как ночная бабочка собравшая на крылья пыльцу с предрассветных цветов.
Чтобы может быть когда-нибудь рассыпать ее перед тем, у кого есть шанс прожить свой смертный час в диалоге с Ней Самой, а после жить дальше, соизмеряя каждый миг с чем-то подлинным в себе - живым и новым. И если такая душа попадется, то тогда… о тогда Смерть еще раз с радостью проиграет…
А еще она забрала с собой всю горечь бессолнечных дней. Но оставила чистую воду. Живую воду несбывшейся смерти.