Мне было 19

Мне было девятнадцать. Я умирал. Мои глаза были полны слез. Я лежал на двуместной кровати, предназначенной для меня одного, я был совершенно один, я понимал, что я умираю. Ни света, ни тоннеля, ни света в конце тоннеля, ни ангелов, лишь темнота. Темнота и слёзы. Я умирал. Лысая голова и насмешки с седьмого класса. Я уже привык к этому. Правда, с каждым годом дети становились толерантнее: к ним приходило осознание моей проблемы, моей беды. Мне не позволено было гулять, я почти не выходил из дома, врачи обещали скорейшее выздоровление: наглые лжецы; в действительности они понятия не имели, что со мной будет. Все прелести детства прошли мимо, все радости моих сверстников обошли меня стороной. Первый поцелуй и первая любовь...Я даже не научился кататься на коньках. Естественно, речь о детстве сознательном, о том детстве, когда я осознавал себя, его у меня не было – я умирал. Скорее всего это к счастью, что дома никого не оказалось в тот момент, когда меня окончательно покинули силы, я умираю, и я рад, что никто не видит меня таким, ослабленным, жалким червяком, которого раздавили сапогом. Я не понимал, почему это происходило со мной, да и не должен был я этого понимать. С седьмого класса и до этой минуты я умирал, медленно и неуклонно. У меня было мало шансов, а теперь я понял, что их не было вообще, что врачи лишь пытались смягчить и облегчить мои душевные страдания. Я лежал в собственных слезах и даже, по-моему, луже – я рад был, что меня никто не видел, ведь я умирал. Не было ни света, ни тоннеля, ни света в конце тоннеля, ни ангелов, ничего этого не было. Была лишь темнота и ясное осознание смерти. Я боялся. Секунда. И вновь осознание, осознание того, что я окончательно погиб. Облегчение. А за чертой ничего. Небытие, забвение и чрезвычайная лёгкость от понимания того, что твоё сознание дробится на кусочки, на пылинки, как сброшенное с многоэтажки обыкновенное стекло. Мне было девятнадцать – я умирал.