(Из цикла "Мемуары московского Казановы" – http://www.proza.ru/avtor/yuri_zimmermann&book=1#1)
И когда первые лучи утренней зари окрасили розоватым цветом соседние дома и деревья, мы вышли на балкон.
- Слушай, а может все-таки не надо? – робко спросила она, отпуская подол своего вечернего платья, который приподняла было, чтобы перешагнуть через порожек. И острые носки туфель на высоком каблуке вновь деликатно спрятались под ниспадающими волнами темно-синей бархатной ткани.
- Надо, - тепло, но настоятельно ответил я, в первый и последний раз легонько касаясь ее плеча. – Поверь, именно так и надо.
- Ну хорошо.
Слегка пожав плечами, она подошла к краю, перегнулась через бортик и разжала пальцы. Я последовал ее примеру. А через секунду утренняя тишина вспыхнула звоном, и два фонтана осколков вдребезги разбитого хрусталя выплеснулись на неотвратимо светлеющий серый асфальт. Волшебная ночь была позади.
Начиналось новое утро.
* * * * *
Всё было: на Земле - покой и воля,
А на столе – в избытке алкоголя,
Сосиски, сыр и триста грамм халвы,
Два мужика, уставшие с работы,
Закатный час (как раз канун Субботы)...
Вот только счастья не было, увы.
Но что для двух друзей такая малость?!
И счастье материализовалось
В случайно подвернувшемся такси.
За то, что в мире есть такие люди,
За все, что с нами было, есть и будет –
Спасибо, и Господь тебя спаси!
Именно так я с Викой и познакомился.
Мы с Духом сидели себе и квасили белое сухое, по обыкновению, но чего-то конструктивного не хватало.
Все привычные темы для разговоров были уже давно и по многу раз обсосаны и обмусолены – последние КСП-шные тусовки, домашние концерты, влияние позднего Моцарта на раннего Мирзаяна и свежие перестановки в том кубике-рубике беспорядочных половых связей, каковой представлял из себя тогдашний московский круг любителей авторской песни. "Здесь все слюбились в один клубок", как смачно и цинично выразился потом один из наиболее яростных стахановцев сексуального фронта. Но все это уже было.
И даже самый актуальный и животрепещущий вопрос – методы и приемы работы поганой гэбни, тоже изрядно поднадоел. Мы с другом оба уже успели не по разу ощутить на своем плече цепкие коготки бдительных птенцов гнезда андропова [1] и, подобно любимым героям братьев Стругацких, "следопытам", находили изощренное интеллектуальное удовольствие в том, чтобы просчитывать и предугадывать приемы работы "музыковедов в штатском". Но и эта тема уже успела приесться.
- А мораль, какова мораль из этого следует? – риторически спрашивала когда-то Герцогиня наивную Алису.
Мораль сей басни была такова, что срочно нужен третий. Для выпивки, для преферанса, и скажите спасибо, что хоть не для секса. Но где ж его, третьего, возьмешь в душной и пыльной Москве вечером пятницы, да еще в разгар лета – сезон отпусков, каникул и скитаний по лесам с водкой и гитарой у ночных костров?
- Трррынь!
- Би-и-ип, би-и-ип, би-и-ип. Бип-бип-бип-бип-бип? Ой нет, сегодня никак не могу. Ах извините, его нет в городе. Или "её нет в городе". - И снова: би-и-ип, би-и-ип, би-и-ип...
Но вот, наконец, статистика дала оплошку. Или это закон больших чисел сработал?
- Да, привет, это я. Что? Да нет, не особенно. Я бы с удовольствием, конечно, только добираться до вас...
Вах, два джигита – это таки не один джигит.
- О чем речь, дорогая? Бери такси, мы оплатим!
И через какие-то полчаса свежий штормовой ветер ворвался в мою скромную холостяцкую обитель. Ворвался, вихрем крутанулся в прихожей, скидывая плащик, и устремился к ждущему гостью налитому стакану, как стрелка компаса к северному полюсу – или как капитан Гатеррас туда же.
Вот такой глянулась мне Вика с первого взгляда: бой-баба, крепко стоящая на своих ногах даже в штормовом море. Какие там кони на скаку и горящие избы?! Бутылку водки выхлещет, кран текущий переберет, хаму по морде даст, а захочется секса – так трахнет тебя с полпинка, даже и фамилии не спросив. Одним словом, бывалая женщина.
В прямом смысле. Фамилия у нее такая – Бывалая. Да-с, бывает-с! И мы славно посидели в тот вечер втроем: выпивка, закуска, преферанс и веселый треп обо всем на свете, но в особенности о парусах и бригантинах. Мне ведь не случайно в первый же момент захотелось мысленно вырядить свою новую знакомую в тельняшку: Вика специализировалась как раз на физике моря и ходила в плавание каждым летом. Как бравый попугай Кеша: Гаити, Таити...
Однако же угадывалось в Виктории и что-то другое, что-то еще сверх демонстрируемого на публику "своего парня в юбке". И получив на прощание телефончик, я через пару недель сам напросился к ней в гости – с ответным, так сказать, визитом. Там как раз случилась веселая девичья компания, пели Дольского и Клячкина, обсуждали свои студенческие дела и знакомых парней, включая пресловутого Духа, для непосвященных известного под мирским именем Дмитрий. Но хотелось поверить в большее. И я рискнул.
* * * * *
Навсегда сойти с ума сегодня – дело нехитрое. Бессонные ночи, водка с пивом в запредельных количествах, попытка самоубийства на почве несчастной любви, самодельный коктейль из эфедрина с марганцовкой – да мало ли путей ведет из нашего переполненного стрессами мира в пресловутую комнату с белым потолком и запертыми снаружи дверями?! Но вот если хочешь этого избежать... Тогда настоятельно рекомендуется заблаговременно спускать пар, сходя с ума ненадолго и в безопасном режиме. "Концепция дозированного безумия" - так я это назвал для себя, хотя велосипеда явно не изобрел. Римские сатурналии, венецианские карнавалы, французский "жирный вторник" – все эти эскапады испокон веков и доныне помогают человеку расслабиться, вырвавшись из повседневной рутины, и тем самым сохранить свое психическое здоровье.
Самое главное здесь – ограниченность во времени и в пространстве, это раз. Конец такому добровольному сумасшествию должен быть положен с самого начала. Но, кроме "раз", есть еще и "два": хорошая надежная компания. Чтобы твой заплыв в подпространство сегодня не обернулся большими неприятностями ни завтра, ни послезавтра, ни даже через установленные самой природой девять месяцев.
Виктория казалась идеальным вариантом компании для такой вот "ночи небытия": не слишком близкая в кругу общения, открытая, добрая, надежная... Я предложил. Она согласилась. И, одним прекрасным днем, появилась у меня на пороге в закатный час в предожидании чуда.
В вечернем платье глубокого темно-синего цвета девушка оказалась совсем другой, необычной и волнующей. Коротко стриженые волосы вместо привычной, выжженной тропическим солнцем, порыжелости приобрели глубокий пепельно-черный оттенок, став воздушными и пушистыми – маленькое волшебство оттеночного шампуня и прочие женские тайны, о которых истинному джентльмену не то что расспрашивать, даже и задумываться-то неприлично. Легкий румянец придал скулам тонкости и изысканности, а угадывающаяся в неглубоком вырезе ложбинка объемистого бюста завлекала и манила, подчеркнутая притаившимся в его глубинах скромным серебряным кулончиком. Едва тронутые вишневой помадой губы, чуть подчеркнутые тушью ресницы - и вот перед вами вместо прилежной безотказной Золушки настоящая принцесса, томная и загадочная.
Прекрасный принц, по мере возможностей, старался соответствовать. Костюм, галстук, а в манжетах свежевыглаженной рубашки - серебряные с чернью запонки, привет из Великого Устюга. На столе любимый "Ахтамар", с трудом отыскавшийся в пятом или шестом по счету винном магазине. Лимон, кофе, высокие свечи... Но главный сюрприз оставался впереди.
Подсев к накрытому столу, я торжественно разорвал девственную магазинную упаковку, и алмазная грань хрусталя блеснула в мерцающем пламени свечей:
- Бокалы сегодняшней ночи, из которых никто не пил и не будет пить, кроме нас с тобой. Сейчас они лишатся невинности и пробудятся к жизни. Но с наступлением утренней зари обречены на смерть, словно мотыльки-однодневки. Итак, за нас с тобой, Вика, за этот вечер длиною в вечность.
И распахнутые любопытные вагины двух изысканных конических сосудов впервые за их грядущую эфемерную жизнь приняли и ощутили по всей своей сокровенной глубине мужественную крепость армянского коньяка.
А дальше случилась музыка. Программой нынешней ночи были заявлены песни на стихи Андрея Вознесенского, и гитара уже дрожала от нетерпения.
- "Любите при свечах, танцуйте до гудка. Начните при сейчас, очнитесь при когда?" -
Старым хитом Татьяны и Сергея Никитиных таких любителей авторской песни, как мы с Викой, было не удивить. Но это создавало настроение, вводило в атмосферу чуда. И к тому же – моя новая гитара, которая была чудом сама по себе.
Когда после привычной шестиструнной подруги берешь в руки двенадцатиструнку это все равно как после заросшего тиной и ряской подмосковного пруда погрузиться в прозрачные теплые воды Черного моря где-нибудь неподалеку от Сочи. Или пересесть из старого "Запорожца" за руль "Феррари", если вам ближе такое сравнение. Звук приобретает объем и выпуклость, тянется не затухая и тянет за собой, уподобляясь едва ли не церковному оргАну. Я приобрел этот инструмент всего за пару месяцев до описываемых событий и теперь осваивал его радостно и даже сладострастно, примеряясь к долгим нотам и выразительным паузам.
Кажется, магия звука подействовала и на Вику тоже. Бархатистый до-минор обволакивал нас в незатейливом ритме трех четвертей, и изначальная настороженность на ее лице постепенно проходила, уступая место высоким полутеням Поэзии. Дыхание девушки участилось и стало более глубоким, грудь чуть поднялась, и она стала подпевать мне своим низким и сочным альтом. Чувственный тембр и полная самоотдача во время пения запомнились мне еще по нашей второй встрече, а сейчас, когда за окном становилось все темнее и ароматы летней ночи сплетались с запахом плавящегося воска и старого выдержанного коньяка, мы медленно начинали нащупывать не банальный примитивный унисон, но какой-то утонченный консонанс душ – терцию ли, квинту, сексту... Причем секс-то здесь был совершенно не при чем, если трактовать его примитивно и технологично. Но об этом чуть позже, а пока что одну мелодию поспешила сменить другая.
- "Не исчезай во мне ты навек, не исчезай на какие-то полчаса... Вернешься ты вновь через тысячу лет, но всё горит твоя свеча" -
Микаэл Таривердиев всегда восхищал меня как композитор. Тонко балансируя на грани между изысканным симфонизмом и шлягерами для широкой публики, он как никто умел тронуть все двенадцать струн души человеческой одной-единственной мелодией – начиная с той же музыки к "Штирлицу". И при всем уважении к супругам Никитиным, в дуэте певших этот романс задолго до меня Галины Бесединой и Сергея Тараненко, в отличие от них, была какая-то щемящая задушевность и интеллигентность, а вот "бард-попсы" не было вовсе. И мне это нравилось.
Моей гостье, судя по всему, тоже. А когда она стала тихонько подпевать, напрягая чуть набухшие от коньяка и музыки губы, а голос опуская от груди едва ли не до самого средоточия своей женственности, царившая в едва прорезаемой пламенем свеч полутьме чувственность тоже взяла октавой выше, и я окончательно понял, что секса сегодня не будет. Хотя в принципе никто не мешал, и кровать стояла в двух шагах. Но нам это было не нужно. Точнее, обоим было нужно сейчас не это – и весь вид девушки, полностью погрузившейся в изысканную мелодию и в интонацию поэтического образа... Весь ее голос, посадка, даже запах говорили о том, что свести все к банальному перепихону ей не хотелось бы ровно настолько же, насколько и мне. Хотя грудь трепетала, вспухшие соски чуть проступали сквозь лиф, а томные бедра манили взор...
Вот пусть так оно и остается, а нас ожидали еще новые ритмы и новые рифмы, новые и непохожие.
- "Я – Гойя. Глазницы воронок мне выклевал ворон, слетая на поле нагое. Я – горе." -
Песни Александра Градского, кстати, в шестиструнном формате вообще не звучат, и "Гойя" был едва ли не самым ярким тому примером. Жесткий ударный ритм, вокал на пределе прочности голосовых связок... Помнится, работая в стройотряде, я обнаружил, что именно эта песня более всего подходит для долбания ломом старого асфальта или кирпичной стены: удар – пауза, удар – пауза. Творчество ведь тоже тяжелая мужская работа, как сказал когда-то сам Андрей Андреич в предисловии к переводу "Мадригала" Микеланджело.
К счастью, соседи в подъезде были достаточно терпеливыми, чтобы раз в год снисходительно вынести подобный забойный вокал во втором часу ночи, а чаще я и сам не злоупотреблял. Виктория же, привычная и к туристским посиделкам у костра, и к повадкам пьяных матросов в рейсах, сейчас полностью отдалась этому штормовому ритму. Разумеется, постепенно убывающий из бутылки коньяк тоже немало способствовал. Хотя накал страстей бушевал нешуточный, и девушке после этого срочно и настоятельно потребовалось перекурить. А у некурящего меня в доме сигарет не нашлось – вот ведь незадача какая!
И мы ненадолго вернулись в реальный мир.
* * * * *
Ночь была тиха и светла. Прогревшийся за день асфальт все еще отдавал остатки своего тепла прохладному ветерку, струившемуся поверху, и скромные триста метров до ближайшего перекрестка, где между автобусной остановкой и подземным переходом всегда находилось место для пары подмигивающих зеленым огоньком машин, показались истинным удовольствием.
Мы вышли как есть – джентльмен в лакированых штиблетах и дама, подметающая улицу вечерним платьем. Уместные скорее для фешенебельной набережной Монако или залитых рекламными огнями казино проспектов Лас-Вегаса. Веселые, счастливые, слегка сумасшедшие. И хмельные, не без этого.
- Ну вы, ребята, даёте, - восхищенно присвистнул таксист. Но, по счастью, кроме привычных "Явы" и "Стюардессы" в загашниках его бардачка обнаружилось и что-то подходящее к случаю. Длинное, тонкое и непристойно заграничное. "Вы хотите никотин? Все сказали, не хотим", как писал тот же Вознесенский. Но мы хотели и могли себе это позволить, после чего столь же неспешно проследовали обратно в сказку. В высокой вазе на столе все еще ждала "Ночь Бухары" – семь темно-красных роз с пряным и пробуждающим греховные желания запахом.
Семь роз на столе – и чуть поболее числом в следующей песне. Миллион, как вы уже правильно догадались.
* * * * *
- "Жил был художник один, домик имел и холсты. Но он актрису любил - ту, что любила цветы" -
На фоне блистательной Аллы и элегантного, как рояль, Раймонда Паулса автор текста был чуть менее заметен. Хотя без него, уверен, и этот шлягер не был бы и вполовину столь популярен. Взбодренные прогулкой и настроением песни, мы весело болтали о том и сём. Но уровня старались не снижать, и если я и сыпал анекдотами – то о любезничающем с дамами Маяковском и пьянице в луже, который внезапно оказался Сергеем Есениным. Или страшные истории о том, как Гумилев за честь дамы вызывал на дуэль Волошина, а художник Левитан – самого Антона Павловича. Вика радостно хохотала, щекотала себя по лицу дочерна красными розами, и весь Серебряный Век русской поэзии был у нас в гостях – а поручик ржевский, василий иваныч с петькой и приснопамятные чукча с мойшей отдыхали сегодня где-то в чулане.
Но прилив неизбежно сменяется отливом, а веселье – грустью. Рассвет уже подстерегал в засаде, и можно было задуматься о вечном. Благо следующая мелодия как нельзя располагала.
- "Ты меня на рассвете разбудишь, провожать необутая выйдешь. Ты меня никогда не забудешь, ты меня никогда не увидишь." -
Ленкомовская рок-опера всколыхнула тогда всех от мала до велика – и утонченных эстетов, и сентиментальных домохозяек. Низкопоклонцев перед Западом и деревенских ура-патриотов. Любишь ли ты венскую оперетту, советскую эстраду, авторскую песню или вообще тащишься от хард-рока, но "Белый шиповник, страсти виновник" нравился всем. Какое же созвездие авторов и исполнителей собрал вокруг себя Марк Захаров – в этой новелле точно не хватит места, чтобы всех достойных хотя бы упомянуть. А пронзительнее и мучительнее "Саги" для меня в том спектакле вообще ничего не было.
Теперь уже рассказывала Виктория, а я только восхищенно слушал. Моря и океаны – это ведь была её епархия. Санта-Круз, Барбадос, Тенерифе. Рокот бушующих волн, штормы и ураганы, коралловые рифы и кокосовые пальмы... А также бурные страсти с морскими волками в тропических широтах – судя по небрежным лукавым намёкам, с этим у моей сегодняшней гостьи проблем тоже не было. Но только "там", на выезде. А мы оставались сегодня и здесь. Если точнее – то вообще нигде, вне времени и пространства. Которые уже мучительно съеживались шагреневой кожей в преддверии приближающегося дня.
Оставалось только понять и принять последнюю мучительную истину:
- "Не возвращайтесь к былым возлюбленным – былых возлюбленных на свете нет. Есть дубликаты и домик убранный, где они жили немного лет." -
И снова Микаэл Таривердиев, от былого размаха театров и концертных залов обратно в щемящую камерность, на сей раз уже в тональности расставания.
Андрей Вознесенский оказался провидцем – должность у поэта такая. Не помню, чтобы после того памятного вечера я хоть когда-нибудь встречался с этой женщиной. Поначалу обоим некогда было, а потом она благополучно защитила диплом и навсегда скрылась за горизонтом, как тропический остров, мимо которого проплываешь однажды, но навсегда.
* * * * *
И когда первые лучи утренней зари окрасили розоватым цветом соседние дома и деревья, мы вышли на балкон.
- Слушай, а может все-таки не надо? – робко спросила Виктория, отпуская подол своего вечернего платья, который приподняла было, чтобы перешагнуть через порожек. И острые носки туфель на высоком каблуке вновь деликатно спрятались под ниспадающими волнами темно-синей бархатной ткани.
- Надо, Вика, - тепло, но настоятельно ответил я, в первый и последний раз легонько касаясь ее плеча. – Поверь, именно так и надо.
- Ну хорошо.
Слегка пожав плечами, Виктория подошла к краю, перегнулась через бортик и разжала пальцы. Я последовал ее примеру. А через секунду утренняя тишина вспыхнула звоном, и два фонтана осколков вдребезги разбитого хрусталя выплеснулись на неотвратимо светлеющий серый асфальт. Волшебная ночь была позади.
Начиналось новое утро.
[1] Подробнее об этом будет рассказано в повести "Глаза за спиной"