1
Это ты виноват.
Я сидел на детской площадке, прихлебывая пиво.
Мама уехала на симпозиум. Она регулярно на них ездит, будучи негласным секретарем Игоря Абрамовича…
Впервые в моей голове зародилось некое подозрение. Наверняка, у нее с Игорем Абрамовичем что-то есть. Когда мне исполнилось 6 лет, он передал мне в подарок робота, привезенного из Швеции, я тогда сразу же сломал дорогую игрушку, и мама долго орала, что руки у Алика растут из места, на котором сидят. Больше мне ничего не дарили.
Я попытался представить маму в номере с Игорем Абрамовичем, если верить фотографиям с юбилеев, лысым мужиком с брюхом, свисающим на ремень брюк, и мне стало совсем тошно.
Это ты виноват, ты. Нельзя было рассказывать о таком. Слишком много желающих…
С Юлькой работает психолог, но тщетно. Она ненадолго приходит в себя, потом вновь погружается в параллельную реальность.
Женька практически не бывает дома…
Ты виноват в этом.
А еще в том, что твоя мама так и не защитила диссертацию, т.к. нужно было растить тебя.
В том, что ты до сих пор не определился с институтом, что таскаешься неизвестно, где, неизвестно, с кем, в том, что у тебя нет в жизни ни цели, ни желания добиться чего-то, в том, что…
«Я хорошо учусь!» - возразил я неведомо кому.
«Это норма, а не заслуга!» - ехидно парировал некто. Так однажды выразилась мама в диалоге с тетей Аней: «Ну, и что, что Олег хорошо учится?! Ни цели в жизни, ни желания добиться чего-то у него не было, и нет…»
А еще ты разговариваешь с кем-то у себя в голове!
Ну, и дальше, дальше-то что?
Я дошел до палатки и купил еще «Балтики». Девушка в окошке покосилась на меня, но отпустила.
На самом деле их нет.
История с Катиной мамой – банальное совпадение.
Юлька увидела что-то страшное. Ее никто не насиловал, проверяли, но мало ли что могло напугать ребенка до полусмерти. Я в детстве боялся темноты.
Я и сейчас ее боюсь. Когда я захожу в темную комнату, мне в первую секунду начинает казаться, что я растворился. Исчез.
Константин Станиславович видел их, не надо!
А существует ли Константин Станиславович?..
По номеру, записанному на бумажке, отвечают другие люди. Вполне может так статься, что и по адресу проживает какой-нибудь тихий пенсионер, никогда не слышавший…
Две бутылки «Балтики» шумели у меня в голове, раскачивая горки и лестницы.
В детстве я болел воспалением легких, и, когда температура дошла до 40,5, комната начала искривляться. Предметы исчезали, а на месте них появлялись новые. Я пытался рассмотреть их, но и они тут же пропадали…
И тогда я начал смотреть на то, что постоянно было на месте. Люстра. Свет от нее слепил, и глаза резало, словно в них насыпали песка, но я упорно продолжал пялиться в одном направлении. Мама в тот момент, как я узнал позже, трясущимися руками набирала номер «скорой помощи», принимая все мои доводы о том, что она не должна загораживать мне свет, за признак приближающегося конца…
«Шизофрения - это болезнь, так до конца хорошо и не изученная…»
А, может быть, на самом деле ничего нет?..
Ни площадки, ни домов вокруг, образующий странный колодец, в который никогда не попадает солнце: я специально ушел за три поворота от своей пятиэтажки, чтобы не встретиться со знакомыми. Ни труб печного отопления, замаскированных антеннами, ни балконов, приляпанных, кажется, сразу после войны, - как они держатся-то еще? – ни Кати Савушкиной, развешивающей белье на одном из этих балконов…
На Кате была растянутая полинявшая футболка, на плечи наброшена кожаная куртка.
Я помахал ей рукой, она не ответила.
Когда Савушкина скрылась за дверью, я начал лениво подсчитывать, к какой квартире относится этот балкон.
… Константин Станиславович раздавил сигарету в пепельнице.
- Я женился рано, очень рано, я только принял сан, и мне сразу же дали этот приход, на Севере, в глухомани… Никто не хотел туда ехать, в том числе, и моя жена… Но я был молод, я верил в свое предназначение… - он помолчал. – Саше было 10, когда она заболела. Менингит. Больше в поселке не было ни одного случая, наверное, она подцепила заразу у кого-нибудь из заезжих моряков, они обожали носиться по пристани… Там даже не было больницы… Ее отвезли за 8 километров, в райцентр, но и там условия отставляли желать лучшего… Один врач на сорок коек, с разной спецификой… Короче, нам с женой сказали готовиться к худшему… - он покрутил в руке пачку сигарет, потом решительно убрал ее в письменный стол. – Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь, что мы почувствовали… Во всяком случае, что почувствовал я… Жена сказала, что будет молиться всю ночь, - нам сказали, что Саша вряд ли доживет до утра, - а я… Не знаю, что тогда произошло со мной, но я вдруг ясно осознал, что готов сделать все для ее спасения… Абсолютно все…
Он смотрел в пол.
- И вы пошли к жрецам? - нарушил я воцарившуюся тишину.
- Да, Олег. Сектантство было очень сильно в том районе, я боролся с ним в меру сил и возможностей, но что я мог сделать один?.. Однажды я хотел уничтожить идола, но они, - местные, - не дали… Они вышли с ружьями, топорами… Я испугался за семью, за ребенка… Короче, я прекрасно знал, где это капище… Все знали… Я пошел туда ночью, один, как требовалось по их верованиям… Ты понимаешь, Олег, - он поднял голову, - что значит дойти до последней черты? Нет, ты не понимаешь… - Константин Станиславович махнул рукой. – Я не буду говорить, что я там увидел… Мальчик, закончивший семинарию, я и не подозревал, какая тьма у меня в душе… Я сказал им, что отрекусь от Бога, если они помогут…
- Ну, и?.. – вырвалось у меня.
- Они отказали, - он посмотрел мне прямо в глаза, и мне показалось, что я действительно вижу в его зрачках тьму. – Я много думал об этом и пришел к выводу, что, когда они отказывают, это говорит голос нашего неверия, нашей рациональности, неспособности до конца…
- Она умерла, - закончил я.
Мне все больше и больше не нравилась эта история.
- Да, - Константин Станиславович усмехнулся, и у меня мороз прошел по коже от его усмешки. – Через 4 года. Покончила с собой. Четыре года нестерпимых мучений. Страшные головные боли. Она проклинала тот день, когда пришла в себя в этой больнице. Я показывал ее лучшим специалистам, - тогда мы уже жили в Москве, от Церкви меня отлучили, жена сообщила, куда следует, я не осуждаю ее, для верующего человека мой поступок не имел оправдания, - все тщетно. Мы развелись после Сашиной смерти…
… Я долго трезвонил в дверь, потом, наконец, в щелке, образованной цепочкой, появился Катин глаз и половина щеки, закрытая грязной прядью волос.
- Тебе чего? – она настороженно откинула цепочку и крутила ее в руках, словно собираясь в любой момент снова забаррикадироваться.
- Да вот… - я глупо улыбнулся. – Типа физику решил сверить… Завтра же это…
- «Типа»! «Это»! – передразнила Савушкина, распахивая, однако, дверь. – Разговаривать бы сначала научился, Перепелкин…
- Сначала чего? – конкретизировал я, оглядываясь в прихожей.
Она не ответила.
В светильнике не было ни одной лампочки, отчего она казалось погруженной в могильный мрак.
- Ты чего в темноте сидишь? – Катя пристально смотрела, как я разуваюсь, я вспомнил, что утром, ленясь копаться в комоде, надел носок с дырой, но было уже поздно переживать по этому поводу.
- А ты вставь лампочку, - ехидно сообщила Савушкина.
- Чего, так лампочку тяжко вставить? – возмутился я, незаметно поправляя носок и проходя мыть руки.
Катя шла за мной следом.
- А ты попробуй вставить и увидишь! Я вчера попробовала, так меня током шибануло…
- Коротит где-то, - глубокомысленно произнес я, тщательно, чтобы не смотреть на нее, вытирая руки полотенцем. – Ты ж вроде в физике соображаешь… Неужели разобраться не могла?..
Савушкина смотрела на меня с безграничным презрением.
- Реально, чего ты пришел, Олег? – она, словно защищаясь, сложила руки на груди, обтянутой футболкой, заправленной в мятые шорты.
Гостей она явно не ждала.
Из комнаты донесся мелодичный звон колокольчика.
- Это мама, - пояснила Катя. – Она так делает, когда ей что-то нужно. Пойди, на кухне посиди…
Через незапертую дверь я слышал, как она разговаривала с матерью.
- Одноклассник пришел… - Катя сделала паузу, словно могла дождаться какого-нибудь ответа. – Я пойду… Зови, если что…
Вернувшись, она вопросительно посмотрела на меня.
- Скажи, ты, правда, веришь… - я взял с обеденного стола солонку, потом, подумав, поставил ее на место. – Ну, что она… Потому что…
- Потому что - что? – она неловко одернула шорты, и я подумал, что бедра у нее даже очень ничего, не хуже, чем у Гусевой. – Слушай, - догадалась Савушкина, - ты опять нажрался, точно?.. Поэтому бред несешь…
- Ты так говоришь, как будто я каждый день в канаве валяюсь, - обиделся я.
- Ну, положим, не каждый… - она села напротив, и шорты снова поехали вверх, распаляя воображение. – Слушай, Олег, иди домой, у меня дел много… Маму еще мыть сегодня…
- У тебя есть водка? – зачем-то спросил я.
- Это еще нафиг? – Катя даже приподнялась со стула от возмущения. – У меня тут, что, дом терпимости?.. Привык…
- Есть или нет? – решительно перебил я. – У меня настроение плохое… Совсем-совсем…
- Так вали отсюда со своим плохим настроением!.. – отрезала Савушкина. – Ну… - она побарабанила пальцами по столу. - Есть, положим… Для медицинских целей, - пояснила она, перехватив мой глумливый взгляд.
- Нальешь?.. – я пытался разговаривать легко и свободно, но что-то мешало, возможно, мама в соседней комнате.
А вдруг она все понимает?
- Чуть-чуть… - смягчилась Савушкина. – И сразу уйдешь… И так уже нагрузился где-то… С кем-то… - добавила она почти шепотом, ставя передо мной бутылку и опускаясь на корточки перед стиральной машинкой.
- Катя! – позвал я после третьей рюмки. – Ты что там делаешь?..
Меня брала досада, что она не обращает на меня решительно никакого внимания. Брала ли меня раньше досада по ее поводу? Мысли текли под черепной коробкой, плавно огибая мыслительный аппарат…
- Да машинку не могу запустить, сломалась она, что ли...
- Давай, я запущу! – я, пошатываясь, встал с ней рядом.
Катя посторонилась, пропуская меня, но вместо того, чтобы заняться машинкой, я толкнул ее на кухонный уголок, прижимая к подушкам и пытаясь одной рукой задрать на ней футболку. Вторая рука неудачно оказалась под ней.
- Ты… Ублюдок!.. – от изумления она выкрикнула это в полный голос, но тут же затихла, видимо, боясь напугать мать. – Поганая мразь… Отпусти меня немедленно… Отпусти…
Я зажал ей рот ладонью, отчего руки у меня оказались полностью заняты, чем и воспользовалась Катя, пнув меня ногой по щиколотке. Я навалился на нее всем телом.
- Отпусти, Олег… - она вдруг заплакала. – Пожалуйста… Тебе же потом самому стыдно будет… Ты же не такой…
- Но почему?.. – я отошел в дальний угол кухни. – Я что, полный лох?.. Ты же сама этого хотела! Я что, дебил, вообще ничего не понимаю, скажешь?..
- А я что, скотина? – Катя, рыдая, вновь пыталась завести машинку. – Когда не с кем больше, можно со мной, да?..
Зазвенел колокольчик, и я зашел вместе с ней в комнату. Женщина в кресле, не мигая, смотрела на меня.
- Что?.. Что, мама?.. – Савушкина, всхлипывая, откинула застилающие глаза волосы. – Что с тобой?..
Женщина с усилием подняла палец, пытаясь указать в мою сторону. Губы у нее шевелились.
- Я тоже Вас помню, Антонина Семеновна, - я почувствовал, что у меня перехватывает горло, словно Катина истерика оказалась заразной. – Я был у Кати на дне рождения, когда ей исполнилось 8 лет, - Савушкина посмотрела на меня с ненавистью. – Вы тогда пригласили весь наш класс и сделали пирожки. Очень вкусные. С мясом…
- И ты помнишь, - недоверчиво сказала Катя, поправляя на матери кофту.
- Ага…
Антонина Семеновна улыбалась, глядя на меня…
2
Сегодня Гапонов не выронил книгу. Мне даже показалось, что он посмотрел на меня вполне осмысленно.
- Простите, - смущаясь, начал я. – Виталий Леонидович?..
- Так точно, - сухо отрапортовал Гапонов, не прекращая движение к наземному переходу.
Книга, - другая, какой-то сборник заговоров, судя по переплету, - была зажата у него под мышкой. Сам он опирался на трость, и из-за книги ему приходилось сгибаться в три погибели.
- Хотите, я вам помогу? – улыбаясь своей самой кретинской улыбкой, предложил я. – А то вам это… Я хотел сказать… - я замолчал, видя, что он не обращает на меня решительно никакого внимания.
Светские манеры мне никогда не давались…
Некоторое время мы стояли рядом, ожидая, когда сигнал светофора сменится на зеленый.
Потом Гапонов неожиданно заговорил.
- Мальчик, не надо меня преследовать, - я и не подозревал, что он заметил, что я слежу за ним уже неделю. – Если тебе нужно о чем-то меня спросить, приходи на кафедру. Расписание узнаешь у секретаря, я его и сам не помню… - он сердито взмахнул рукой, книга при этом начала падать, и я еле успел ее подхватить.
- Я не собираюсь у вас учиться, - сказал я, вышло довольно грубо, но Гапонов, казалось, вообще не воспринял смысл моих слов.
Он стоял, прикрыв глаза, и по своему обыкновению бормотал себе под нос обрывочные фразы.
Прислушавшись, я догадался, что он что-то рассчитывает.
- Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о них, - Гапонов вдруг резко прервался, и взгляд его снова стал адекватным, даже пронзительным, я бы сказал. – Зачем тебе это? Много будешь знать…
Он потрусил по переходу.
- Я всего лишь хочу удостовериться, что они существуют!.. – с удивлением я обнаружил, что еле за ним успеваю.
- А, если я скажу тебе, что они не существуют? – Гапонов, обернувшись ко мне, ехидно усмехнулся. – Что это изменит в твоем мироощущении, а?..
- Тогда это будет означать, что я – псих… - мрачно сказал я.
- И я тоже? – поинтересовался он, приостанавливаясь и забирая у меня книгу. – И твой друг Никольский?..
- Кто это? – не понял я.
Гапонов вновь взмахнул рукой, книга забалансировала, но выстояла.
- Костя!.. Отец Афанасий, если точнее… Небось, вешает тебе лапшу на уши, что старик – сладострастец и полностью свихнулся?..
Я начал внимательно изучать асфальт под ногами.
- Он - мой бывший студент, - насмешливо продолжал Гапонов. – Не самый прилежный, замечу, но ему никогда нельзя было отказать в…
- Он не может быть вашим студентом! – невежливо перебил я. – Он же священник… Вернее…
- А я – доктор богословия, - язвительно сообщил Гапонов. – Послушай, мальчик…
- Меня зовут Олег, - сообщил я.
- Мне не принципиально, - отмахнулся он. – Так вот, мальчик, если ты угостишь меня рюмкой хорошего коньяка, здесь неподалеку есть очень приличная… Как это сейчас называется?.. – он щелкнул пальцами.
- У меня нет денег, - понуро сказал я. – Вернее, есть, но… И потом… Мне еще семнадцать, - признался я.
Гапонов закатил глаза к небу.
- Иисусе! Костя перешел на несовершеннолетних…
- Вы что имеете в виду? – срывающимся голосом произнес я.
- Не то, что ты подумал!.. – старик захихикал, я решил, что он совсем не кажется выжившим из ума маразматиком, как мне почудилось в первый раз. – Я имею в виду, что отец Афанасий всегда любил подставлять чужую пятую точку, но никогда еще не связывался с ребенком… Существует же юридическая ответственность, в конце концов…
Я покопался в карманах.
- Давайте, я угощу вас коньяком… Может быть, они поверят…
- Вот с этим, - Гапонов достал из кармана красную книжечку и потряс ей у меня перед носом, - точно поверят…
3
- Юля! – я сжал ее ладошки, отмечая, что пальцы вялые, словно неживые. – Посмотри на меня! Ну, посмотри же!..
- Это бесполезно, Алик… - Женька, яростно стуча по клавишам, расстреливал космических монстров. – Бесполезно… Этот козел, к которому мать ее недавно таскала, сказал, что, по ходу, все к такому и шло… Она же всего боялась…
- А вам было класть… - я провел рукой у нее перед глазами.
Она же разговаривала со мной… Разговаривала…
«Они сказали, что все сделают… Что мама и папа снова будут вместе… А потом…»
Что же было потом?..
- А я в этом понимаю? – огрызнулся Женька, выключая компьютер. – Дети же часто боятся…
- Ты боялся? – невесело усмехнулся я.
- Да вроде нет… - он пожал плечами. – Слушай, - Женька вдруг понизил голос, - скажи, а они, правда, существуют? То есть реально?.. Ты прямо вот их видел? И они что-то сделали?..
- Не знаю, - честно сказал я.
- Не, ну, как?.. – Куликов продолжал говорить шепотом. – Я вот думаю, может, я тоже к ним схожу… Попрошу у них… Ну, чтоб она…
- Не надо никуда ходить, - поморщился я.
Я смотрел на Юльку.
А ведь ты можешь…
В тебе это есть, Олег…
Стоит только попробовать…
«Нет, - мысленно отрезал я, - ничего я не могу».
… - Видишь ли, мальчик, - Гапонов посмотрел рюмку с коньяком на просвет, - эти создания, - жрецы по терминологии Кости Никольского, - открываются отнюдь не всем… Ты удивлен? Да-да, я собрал кучу свидетельств. Большинство не видело у идола ничего, кроме бреда, рожденного алкогольными парами. Кто-то видел двоих людей, ну, или не людей, а кого-то, их напоминающих, кто-то троих, кто-то целую компанию… Менялся пол, внешний вид, степень инфернальности… Неизменным оставалось одно…
- Константин Станиславович говорил, что они работают с подсознанием, - встрял я.
Гапонов коротко хохотнул.
- Отец Афанасий – романтик! Возможно. Но неизменным, - если ты позволишь мне продолжить, - оставалось одно: они не общались. Никаких просьб они не выполняли. И даже не ставился этот вопрос. Кроме нескольких раз… - он снова прикрыл глаза, и я испугался, как бы он не отключился, но Гапонов вдруг быстро опрокинул в себя остатки алкоголя и продолжил. – Скажи, ты умеешь рисовать?
Я отрицательно замотал головой.
- Но что-то же ты умеешь? Стихи писать, к примеру?.. – он окинул меня своим пронзительным взглядом. – Я, например, в юности писал стихи… Некоторые экзальтированные дамочки даже говорили, что они удавались… - Гапонов посмотрел на часы. – Жена уже ждет меня к обеду… По твоим глазам я вижу, что некоторые дамочки говорили тебе примерно то же самое…
- У вас есть жена? – удивился я и забыл вовремя прикусить язык.
- Отчего же нет? – в свою очередь удивился Гапонов. – А, ну, да! По версии Никольского я же слабоумный безумец… Так вот, ты никогда не думал, откуда берется то, что приходит тебе в голову?.. В юности я написал исследование о природе творчества. Оно же сродни безумию… Такое же стихийное и в то же время упорядоченное…
- Виталий Леонидович, - я уже жалел, что пошел пить с ним коньяк. – Эти, как вы говорите, создания, они существуют?
- А это уже твой выбор, мальчик, - он кинул на стол крупную купюру, остановив повелительным взмахом руки мои робкие попытки заплатить. – Верить в них или нет. Ты должен понять только одно: не важно, что ты видишь. Важно: почему ты это видишь… Костя Никольский никогда не промахивается. В тебе это есть, Олег…
- Что во мне есть? – испугался я.
Помогая ему подняться по ступенькам, я сунул книгу под мышку уже себе, и она с грохотом покатилась вниз.
Гапонов укоризненно посмотрел на меня.
- Неужели ты до сих пор не понял? Ты можешь забирать чужую боль…
- Пока я ее только причиняю! – вырвалось у меня.
- Это обратная сторона медали, - Гапонов оперся о палку. – Нельзя собрать всю боль этого мира. Когда ее становится слишком много, может захотеться ее использовать…
4
- Вы могли бы ей помочь? – прямо спросил я.
Константин Станиславович похрустел суставами.
- Это не мое дело… - произнес он, наконец. – Ее родители, как я понимаю, состоятельные люди. Пусть обращаются к специалистам, сейчас много хороших…
- Но Вы бы могли?! – перебил я.
Я подкараулил его у выхода института, в котором он прошлый раз, по его словам, делал доклад.
Сначала он разговаривал с какой-то женщиной в черном платке, по мере диалога лицо ее все просветлялось, Константин Станиславович же, напротив, становился все более мрачным, словно забирал ее боль себе.
«Это обратная сторона медали…», вспомнилось мне, и я отошел в тень резного козырька института, чтобы не привлечь его внимания раньше времени.
Наконец, женщина ушла, а Константин Станиславович, порывшись в кармане, вытянул оттуда ключи от машины и нажал кнопку.
Стоящая неподалеку «ауди» весело взвизгнула.
Странно, отчего он тогда в прошлый раз ехал на трамвае?..
Я вышел ему навстречу. Константин Станиславович вздрогнул.
- А это ты, Олег… Что же привело тебя ко мне на этот раз?..
Я в двух словах изложил свою просьбу.
… - Видишь ли, Олег, - голос у Константина Станиславовича был скорее усталым, чем раздраженным. – Да, я мог бы попытаться… - он показал на машину. – Я сейчас еду на Ленинский, могу подбросить, оттуда до твоего дома рукой подать… Так вот, я мог бы попытаться… Но результат! Кто может его гарантировать? А, если ей станет хуже, а, Олег?.. Ее же родители меня четвертуют…
«Ауди» потребовала от меня пристегнуть ремень, и я с отвращением подчинился.
Последний раз я ездил на машине в девять лет, когда мамин коллега вызвался помочь ей отвезти меня в травмпункт. Машина оказалось раздолбанной «десяткой», в которой немилосердно воняло бензином, отчего меня жутко тошнило, укрепляя маму во мнении, что мне требуется срочное медицинское вмешательство…
- Вы же занимались этим раньше, значит, Вы можете!.. – вырвалось у меня.
Константин Станиславович вел быстро и уверенно, и машина летела, как выпущенная из арбалета стрела, возвращая детские, как я был уверен, давно забытые, ощущения мира, уходящего из-под ног.
- Это тебе Гапонов сказал? – он язвительно усмехнулся, плавно лавируя в потоке. – Если так, то он заодно должен был сказать, что это можешь и ты сам. Так в чем же дело, Олег?..
- Я боюсь… - признался я, стараясь привести мысли в равновесие. – Вы всегда так быстро ездите по городу? А Вас не останавливают?..
- Я еду не быстро, - Константин Станиславович, покосившись на меня, чуть сбавил скорость, - просто нужно меньше пить с Гапоновым коньяк…
- Откуда Вы знаете?.. – я старался дышать ровно.
- «Оттуда»! – поддразнил Константин Станиславович. – Так вот, - он свернул на какую-то улицу, такую узкую, что на ней вряд ли разошлись два автомобиля, и поехал значительно медленнее, - подробно отвечаю на твой вопрос. Да, я занимался этим раньше. Именно поэтому я пошел в семинарию. Потому что этот дар не от Господа, и я молился, чтобы Он отвел меня от пути греха…
- Как же может быть грехом то, что помогает людям?.. – воскликнул я.
- Людям помогает пенициллин, но это отнюдь не означает, что нужно жрать пенициллин горстями!.. – поморщился Константин Станиславович. – Олег, с девочкой должны работать психологи. Это мое решительное мнение. Мы можем, не должны, не имеем права лезть… Называй это, как хочешь, в замысел Господень, в психофизиологию, да, куда угодно… Не наша это стезя…
- «Мы» - это кто? – конкретизировал я, раздосадованный.
Машина снова шла на полном ходу, и мне захотелось быстрее оказаться на ровной поверхности.
- Люди, - спокойно ответил Константин Станиславович. – Обычные люди, не специалисты…
Его слова действовали как-то усыпляюще, и я попытался сбросить оцепенение.
- Что такое «программа Z»?
Мне показалось, что Константин Станиславович ждал этого вопроса.
- «Программы Z» не существует в природе более 20 лет, со времен распада Союза.
- Гапонов сказал обратное!.. – почти крикнул я. – И что вы занимаетесь вербовкой!..
Я прикусил язык, но было уже поздно, слова вырвались, под действием коньяка или внезапно возникшего головокружения, или от всего разом.
- Вербовкой – куда?.. – с интересом спросил Константин Станиславович, казалось бы, совсем не глядя на дорогу. – Ты не слишком много читаешь приключенческой литературы, а, Олег? Хочешь я дам тебе телефон матери девочки, которую твой недавний собеседник заразил нехорошей болезнью, вследствие чего она потеряла ребенка? Или матери другой девочки, которая вынуждена была бросить институт из-за его домогательств, вернулась к себе в деревню, спилась и умерла в 29 лет?.. Может, тогда ты отнесешься к словам Виталия Леонидовича более скептично?..
- Вы меня обманываете! – улица плыла у меня перед глазами, словно я несколько часов подряд катался на карусели, и я ухватился за последнюю соломинку. – Гапонов женат!..
- Гапонов не женат, - Константин Станиславович брезгливо поджал губы. – Его последняя сожительница ушла от него пять лет назад, и с тех пор он проживает в полном одиночестве. Он безумец, Алик, опасный безумец, одной из бредовых идей которого является этот дар воздействия… Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?..
- Остановите, - попросил я.
- Тут достаточно далеко от метро… - заметил Константин Станиславович.
- Я дойду пешком! – в подтверждение твердости своего решения я взялся за ручку двери.
Слева от меня был бордюр, ограждавший какой-то сквер. Константин Станиславович притормозил, и я, даже не попрощавшись, вывалился из «ауди» и в изнеможении опустился на траву.
Парочка граждан неопределенного рода занятий, распивавшая чуть поодаль из горла подозрительный напиток, недовольно покосилась на меня, и я счел за благо ретироваться, отмечая, что голова быстро проясняется.
- Как добраться до метро? – спросил я шедшего навстречу юношу студенческого вида.
Он, не вытаскивая наушники из ушей, показал пальцем в сторону оживленной магистрали.
Что-то щелкнуло у меня в мозгу, и я вдруг развернулся и крикнул ему вдогонку.
- А какое это метро?
Парень притормозил, с неохотой прервал прослушивание мобильника и лениво ответил, всем своим видом выражая презрение к тупарям, не ориентирующимся в центре.
- Фрунзенская. А тебе какое надо?
Фрунзенская… Я готов был поклясться, что мы ехали не менее 40 минут.
«Я сейчас еду на Ленинский, могу подбросить. Оттуда до твоего дома рукой подать…»
Я не говорил, где я живу…
Стоп, Олег. Я стиснул пальцами виски, и на меня с подозрением посмотрела еще пара прохожих.
Парк. Ты говорил про парк.
Угу, в столице куча парков.
Парк с идолом. Наверняка, об этом есть в Интернете.
До твоего дома…
Я вдруг с ужасом осознал, что не помню содержание нашего разговора. Сначала я просил его помочь Юльке, а потом…
Что же было потом?..
5
В этот раз женщина на телефоне, оставленном Константином Станиславовичем для связи, была более словоохотлива.
- Вам все также срочно? – во рту она определенно перекатывала жвачку, из-за чего окончания слов выходили скомканными. – На пожар торопитесь?..
Я с ненавистью нажал кнопку отбоя.
Где только Никольский откопал эту идиотку?..
Хотя…
Я покрутил пальцем у виска, но это «хотя» уже залезло мне в голову и начало там свою разрушительную работу.
Хотя, может быть, ее тоже не существует…
Подсознание иной раз откалывает феерические штуки: за последние три дня мои знания по этому вопросу значительно обогатил Интернет.
Не знаю, на какие глубины я опустился бы в своих рассуждениях, если бы мобильник вдруг не громыхнул смс-кой.
«Если тебе очень, - слово «очень» было написано с большой буквы, - нужно меня увидеть, - писал Константин Станиславович, - приезжай на Краснолужский мост в 20.00. У меня совершенно нет времени»…
Краснолужский мост вел к Новодевичьему монастырю, и мне невольно вспомнились легенды о призраках, встреченных на кладбище.
Я поежился, стараясь выглядеть туристом, лениво созерцающим теплоход, ползущий по речной глади: запоздалые пешеходы, спешащие поскорее преодолеть это довольно неприветливое в закатные часы место, смотрели на меня с подозрением, граничившим с откровенной паникой.
Константин Станиславович отделился от одной из опор.
- Я давно наблюдаю за тобой, Олег, - он слегка усмехнулся. – Ты так старательно делаешь вид, что оказался здесь случайно, что на месте прохожих я уже вызвал бы полицию…
- Почему же Вы не подошли? – огрызнулся я, закладывая руки в карманы.
Они почему-то начали жить отдельной жизнью, и покрывшая их гусиная кожа не очень вязалась с бравым тоном, который я сразу вознамерился взять.
- Потому что еще не было восьми часов, - отрезал Константин Станиславович, - а я встречался здесь не только с тобой. Что я тебе еще не договорил?..
Сегодня он был откровенно зол. Тем хуже.
- Я хотел бы знать!.. – я понял, что, как я ни стараюсь говорить сдержанно и раздраженно, голос срывается скорее на испуганный, и снизил накал. – Я хотел бы знать, что все это означает. Вот это вот все!.. – для пущей убедительности я зачем-то указал на железнодорожные пути, простирающиеся за парапетом. – Я не люблю, когда меня держат за дебила!..
- За болвана, - холодно поправил Константин Станиславович, - в старом польском преферансе. Если ты помнишь, это из фильма про Штирлица…
- Если у Вас на меня какие-то планы, я хотел бы хотя бы знать номер Вашего мобильного, - угрюмо продолжил я, не поддержав шутку. – А то, знаете ли…
- Бог с тобой, Олег, - Константин Станиславович достал из кармана сигареты, - никак не могу бросить, - пожаловался он, чиркая зажигалкой.
В прошлый раз я не обратил на нее внимания. Сейчас же она показалось мне знакомой. Где-то совсем недавно я видел подобную…
Да какая разница?! Мало ли похожих вещей…
- Разве священники курят?.. – съязвил я, облокачиваюсь на парапет.
Не хватало еще, чтобы во время нашего разговора пошел состав. Тогда мост, наверняка, будет раскачиваться, как…
Как…
- Я не священник, - Константин Станиславович, словно угадав мои мысли, кивнул в сторону. – Давай, быстрее, говори, что у тебя, а то скоро потащится эта колымага… Разговаривать тогда совершенно невозможно…
- Я уже сказал, - парапет начал слегка вибрировать, поезд, видимо, действительно приближался. – Я хочу понять, что Вам от меня надо!..
Вышло довольно нервно, и Константин Станиславович поморщился с таким видом, словно я намеривался сию же секунду сигануть вниз с моста, а ему уже до чертиков надоели подобные зрелища.
- Мне от тебя не надо ничего, - он покосился на уже просматривающиеся в вечернем тумане очертания поезда. – Если ты еще не заметил, это ты таскаешься за мной и непрерывно что-то требуешь!.. И требования твои, надо заметить, становятся все назойливее и назойливее. Тебе, самому, так не кажется, а, Олег?..
Поезд уже был совсем рядом, парапет дрожал и дергался…
- Я хочу понять… - неестественным голосом сказал я.
- Вы все хотите понять! – Константин Станиславович с ожесточением швырнул окурок вниз, и он, прорезав туман брызгами искр, исчез под дугой моста. – Ты знаешь, сколько раз я говорил с теми, кого в последнюю минуту оттащили с рельс?.. Вынули из петли?.. Сняли с подоконника?.. Сколько раз я убеждал, что Господь их не оставил?.. А они тоже хотели понять… Почему тогда все так плохо… Ну, ладно… Если тебе так это надо, я могу сказать, почему я окликнул тебя в этой треклятой библиотеке. У тебя на лбу написано, что ты балансируешь на грани… Не нужно быть экстрасенсом или пришельцем из космоса, чтобы это прочитать, достаточно обладать жизненным опытом… Я знал, что, если я не разжую тебе, что дважды два равно четыре, ты потащишься к Гапонову… Собственно, ты все равно к нему потащился… Это же надо поверить такому параноидальному бреду! Мне тридцать шесть, я физически не мог участвовать в «программе Z», она почила в бозе триста лет тому назад!..
- Но Вы знаете, что это такое!.. – парировал я.
- Разумеется, знаю… - зло сказал Константин Станиславович. – Это знал любой, получивший допуск…
- Какой допуск?.. – крикнул я, пытаясь заглушить грохот настигшего нас поезда.
- Отвяжись, Олег, - он посмотрел на часы.- Я и так сказал тебе много, слишком много… Больше мне не хотелось бы иметь с тобой дела… Извини.
- Вы знаете, где я живу! – не унимался я. – В машине Вы сказали мне…
- У меня нет машины, - Константин Станиславович посмотрел на меня с состраданием. – Ты меня, наверное, с кем-то путаешь…
- Вы вчера меня подвозили… - ноги внезапно, возможно, от остаточных судорог уже стихающего моста, перестали меня держать, и я опустился прямо на заплеванный бетон. – А сначала Вы разговаривали…
- Мы вчера не общались, Олег… - он сделал несколько шагов в сторону, потом обернулся. – Мой тебе совет, поменьше забивай себе голову… И вот еще: я подумал, девочку могли слишком резко выдернуть из гипнотического состояния. Попытайся донести эту информацию до ее близких…
6
Спрятавшись за шкафом, который кому-то понадобилось водрузить на площадку рядом с мусоропроводом третьего этажа, я слушал разговор Тани с отчимом.
- … Я же вижу, что ты меня хочешь!.. – ее тон не допускал ни малейших возражений. – И не делай такие невинные глазки!.. Можно подумать, я не заметила, как ты пялился вчера на мою задницу, когда я гладила белье… Скажешь: в телевизор смотрел?.. А, Леш?
- Таня… - чувствовалось, что собеседник уже исчерпал все разумные доводы и мало, на что, рассчитывает, гоняя аргументацию по кругу. – Ну, ты же разумная девочка… Ты же должна понимать, что между нами ничего не может быть…
- Я не девочка! – она яростно провернула ключ в двери, и я невольно задумался, что же конкретно она сейчас имела в виду. – Не разговаривай со мной, как с идиоткой!.. Вот зачем ты сейчас со мной прешься?!
- Твоя мама просила проследить, чтобы ты пошла на курсы… - уныло пробормотал ее собеседник. – Она платит деньги, а ты забиваешь…
- Она платит деньги, заметь!.. – краем глаза я видел, как Таня копается в сумочке, потом она достала зажигалку и переложила ее в карман джинсовки. – Не ты!.. Не стыдно, Леш, чтоб тебя баба гуляет?!
- Таня… - в его голосе была полная обреченность, и я вдруг ощутил по отношению к нему не только презрение, как поначалу, но и сочувствие. – Как ты так можешь…
К лифту процокали каблуки, и я прильнул к стеклу, удостовериться, что она не удосужилась его дождаться.
Потом быстро сбежал вниз по лестнице, чтобы успеть перехватить его прежде, чем он скроется из виду…
Ночью мне приснилась какая-то галиматья, включавшая в себя Гапонова, Константина Станиславовича и почему-то Женю Куликова, которому я всенепременно должен был объяснить, как проехать на Фрунзенскую.
Я встал, прошел на кухню выпить воды, потом, прислушавшись к маминому ровному дыханию в соседней комнате, включил компьютер и набрал в поисковой строке Яндекса «программа Z».
На экране бодро высветилась куча сайтов, ни один из которых, разумеется, не содержал необходимой мне информации…
- Алик! – мама, оказывается, уже давно стояла на пороге комнаты, но я умудрился нацепить наушники, чтобы заодно послушать новый диск группы с кретинским незапоминающимся названием, который нахваливал на днях Женя, и пропустил ее появление. – Алик, ты почему не спишь?.. Четыре утра! – она возвестила это с интонацией вселенской катастрофы. – Тебе же завтра в школу!.. У тебя что-нибудь болит? – мама решила проявить озабоченность, которая раздражала меня даже больше, чем ее бесконечные наезды.
Я подумал. Вроде ничего не болело, и я отрицательно помотал головой, стараясь незаметно удалить поисковый запрос и гадая, что она успела решить по его поводу.
Но маму, как оказалось, волновали совершенно иные вопросы…
- Ты стал плохо спать последнее время, - заметила она, вздыхая: на этом месте я, видимо, должен был преисполниться умиления по поводу ее непрестанной заботы. – У тебя часто подолгу горит свет…
- Ага, - сказал я, с тоской укладывая наушники в ящик стола, потому что однозначно наклевывался Большой Разговор.
Большой Разговор, так же, как и Глобальные Воспоминания, был необходим маме, как воздух. Его она реализовывала, по счастью, значительно реже, раза два за год.
- Что «ага»? – возмутилась мама некачественной обратной связью, определенно, забыв про «завтра в школу» и «четыре утра». – Ты когда-нибудь научишься нормально разговаривать? Если тебя что-то тревожит…
Вот скажите, вы рассказали бы, что вас тревожит, после подобного вступления?..
Я энергично отрицательно помотал головой, делая вид, что мне вдруг резко захотелось обратно в постель. Но не тут-то было…
- Алик, я никогда не могу добиться от тебя ни слова, – она присела на мою кровать, отрезав пути к отступлению. – Я же, в конце концов, не чужой тебе человек!.. – я мысленно взвыл. – Может быть, что-нибудь в школе?..
Мама с надеждой заглядывала мне в глаза, словно наличие у меня проблем с учителями или сверстниками явилось бы для нее поводом для радости.
Я демонстративно потянулся к ночнику, и она, сокрушаясь, наконец, удалилась…
«Программа Z».
Я хлопнул себя по лбу, неожиданно осененный.
Никольский на мосту упоминал о «программе Z». О том, что он не мог в ней участвовать, как считает Гапонов.
Но мы обсуждали в это машине: в памяти сохранилось несколько обрывков, это был один из них…
При этом машины у Никольского нет.
Якобы нет.
Нестыковочка…
Нестыковочка…
Нестыковочка!
С этими мыслями я уснул.
… - Алексей! – окликнул я Таниного отчима, полагая, что он, как сделал бы я, да, наверное, любой адекватный человек на его месте, притормозит.
Но тот лишь ускорил шаг. В жизни он выглядел еще более заунывно, чем на фотографии: темный пиджак, похожий на тот, в котором отец был снят на свадьбе, небритые щеки, придававшие ему отнюдь не брутальный, а, скорее, неопрятный вид.
У Гусевой определенно поехала башня…
- Алексей!.. – испуганный, что сейчас потеряю его из виду, я дернулся и наступил точно посреди огромной лужи, обдавшей нас градом коричневых брызг.
Танин отчим остановился.
- Ну, что тебе?.. У меня нет сотни на сигареты! И трех сотен на бутылку тоже не предвидится… - он вдруг внимательно посмотрел на меня и смущенно закусил губу. – Простите… Обознался… Зрение часто подводит… - очки его и вправду выглядели устрашающе. – Есть у нас во дворе один паренек, чокнутый… Простите еще раз…
Он снова двинулся в путь, даже не потрудившись выяснить, зачем я обратил на себя его внимание.
- Алексей, - в третий раз позвал я, - у меня к Вам разговор. Уделите мне, пожалуйста, минуту времени, - как можно более вежливо выговорил я, не представляя, с чего начать. – Я учусь с Таней в одной школе…
- Очень рад за Вас, - сухо проговорил Танин отчим, не замедляясь ни на минуту.
- Дело не в этом! – я с досадой пнул попавшийся под ноги камень, и он отлетел к трансформаторной будке.
Алексей проследил взглядом за траекторией.
- Сколько у Вас минус? – вдруг спросил он с интересом.
- Три с половиной, - охотно отозвался я, радуясь началу завязывания диалога.
- Тоже был в Вашем возрасте, - скупо бросил он в пространство и обнадеживающе добавил. – Сейчас значительно больше. Приходится много работать с документами, знаете ли.
Я мысленно потер руки.
- По этому поводу я и хотел к Вам обратиться!.. – Алексей сразу поскучнел, но я постарался сохранить энтузиазм. – Мне нужна копия кое-каких документов, мне кажется, для Вас не составит труда…
- Полтос, - равнодушно прервал он, даже не поглядев в мою сторону.
- Что, простите?.. – я захлопал глазами от неожиданности, не в силах собрать воедино тоскливо-интеллигентную внешность архивариуса и его деловитый сленг.
- Я сказал: пятьдесят тысяч, - небрежно пояснил Алексей, щурясь на пешеходный светофор. – Вам же нужны бумажки с грифом, не правда ли, мой юный друг?.. Хранящиеся за железной дверкой? Это не просто…
- Как Вы… - начал я, приходя все в большую оторопь от столь резкой смены декораций, но он только отмахнулся.
- Если бы они хранились в общем доступе, Вы бы их сперли и так. Тут не надо быть экстрасенсом, - я поежился, вспоминая недавнюю встречу на Краснолужском мосту. – Короче, молодой человек, - Танин отчим уверенным движением, тоже совершенно не вяжущимся с его тусклым обликом, поправил криво сидевшие на носу очки, - дело ваше, решайтесь…
- У меня есть только десять, - робко сказал я: эти деньги мама держала в комоде, оставив их мне на пуховик.
Без пуховика, по моему скромному мнению, вполне можно было обойтись…
- Десять… - Алексей задумался. – Что Вам конкретно нужно?..
Я сказал, честно говоря, ожидая в принципе любую реакцию, кроме той, что последовала.
Он воодушевился.
- Хорошо… За десятку я сниму на мобильник их протокол. Приходите к пяти вечера к библиотеке: по понятным причинам мне не хотелось бы мотаться с такими файлами по городу…
7
- Перепелкин, дай пройти!.. – я преградил Кате Савушкиной дорогу, загоняя ее в угол, образованный бетонным забором и закрытым на обеденный перерыв киоском с надписью «Пресса». – Я, по-моему, достаточно четко произнесла, что я не желаю тебя больше видеть!.. Никогда… - тихо добавила она, перекладывая оба неизменных пакета в одну руку, видимо, чтобы было удобнее бить меня по роже.
- Но ты же видишь меня в школе!.. – я глупо улыбнулся, слегка отстраняясь, но в образовавшийся проем могла просочиться разве что крыса.
Кате явно не хотелось со мной соприкасаться, на что и было рассчитано…
- Дай пройти... – попросила она уже не столь уверенно.
Продавщица, неодобрительно озираясь на нас, открыла киоск, и Катя вынуждена была, пропуская ее, встать ко мне вплотную.
- Хочешь, я помогу тебе сумки донести? – запоздало предложил я.
- Я ничего не хочу… - Савушкина свободной рукой теребила крестик, выпавший из довольно глубокого выреза платья.
Поверх платья на ней был плащ, застегнутый лишь на среднюю пуговицу. Скорее всего, она действительно торопилась…
- Я же извинился! – лихорадочно забормотал я, чувствуя себя, как обычно, ни на месте. – Я могу еще раз извиниться, хочешь?.. Ну, что тебе надо вообще?.. Может, мне на колени перед тобой встать?.. А?..
- Отойди… - медленно и отчетливо произнесла Катя. – Мне от тебя ничего не надо…
- Ну, ладно, блин… - от внезапно охватившей меня злости застучало в голове, и я всерьез опустился на колени на мокрый после недавнего ливня асфальт, стараясь не думать, что станет с моими джинсами. – Прости меня, Катя… - я молитвенно сложил перед ней руки, чуть не выронив мобильный телефон. – Вот так удовлетворяет?! Удовлетворяет, скажи?.. Нет?!
- Молодые люди! – высунулась из окошка продавщица. – Вы это почему тут балаган устраиваете?! А, ну, убирайтесь отсюда!..
Лицо Савушкиной пошло красными пятнами, и она замахнулась на меня пакетами.
- Вот урод…
Она шла так быстро, что я нагнал ее только возле собственного дома.
Один из пакетов прорвался, и Катя, присев на корточки, с остервенением перекладывала продукты в оставшийся.
- Ну, что, развлекся?.. – она не поднимала головы, и я уставился на ее пробор, ровный, как Суэцкий канал на географической карте. – Развлекся за мой счет?..
- Почему только за твой?.. – обиделся я, забирая у нее раздувшуюся сумку. – Как мама?..
Савушкина неопределенно пожала плечами.
Теперь она шла на некотором отдалении от меня, по-мальчишески глубоко засунув ладони в карманы плаща.
- Тебе так важно, что я про тебя думаю?.. Почему?.. – эти неожиданно брошенные в мой адрес слова прервали размышления о «программе Z», и я не сразу нашелся с ответом.
- Ну, в общем… Как бы… - чтобы не встречаться с ней взглядом, я поправил очки, но она, созерцая трансформаторную будку, и не думала поворачиваться в мою сторону. – Ну, как это… - окончательно запутался я. – Неправильно это!
- Что неправильно? – ехидно поинтересовалась Катя, все так же, не глядя, потянув у меня пакет, но я придержал его рукой.
- Да все неправильно! – честно сказал я. – Не должно так быть…
- Философ недоделанный, - отрезала она, прикладывая ключ к кнопке домофона.
- Можно я зайду? – поинтересовался я.
- Зачем?! – Савушкина резко обернулась, и я увидел, что глаза у нее в черных разводах, видимо, от потекшей туши.
- Просто так… - пробормотал я. – Чаю попьем…
- Тебя дома не кормят?.. – раздраженно спросила она, тем не менее, пропуская меня за собой.
- Не знаю, - признался я, - я там еще не был…
Мы пешком поднялись на третий этаж.
- Ты и в школе не был, - напряженно сказала Катя, впуская меня в квартиру. – Ты чего это, Перепелкин, подсел, что ли, на что?.. Так, может, ты пойдешь?..
- Да ни на что я не подсел!.. – снова разозлился я. – Я могу с тобой поговорить?..
- Смотря, о чем, - Катя поставила на журнальный столик чай и теперь нарезала выуженную из пакета колбасу. – Мама с утра спит… - задумчиво призналась она. – Я решила быстро в магазин сбегать, а то проснется, испугается, что меня нет… Так уже было пару раз…
- Я могу с тобой поговорить?.. – повторил я.
- Ну, чего?.. – Катя подпихнула мне бутерброд.
- Скажи… - я замялся, не зная, как лучше сформулировать. – Скажи… Вот как по-твоему… Я – сумасшедший?..
Савушкина кивнула с набитым ртом.
- А, если серьезно?.. – меня неожиданно задело, что она не задумалась ни на секунду.
- Ага, - меланхолично произнесла Катя. – Ты чай-то пей. Ты ж за этим пришел… - ядовито усмехнулась она.
- А, если совсем серьезно?.. – не обращая внимания, продолжал я. – Ну, вот как со стороны?..
- Я тебе что, психиатр?.. – возмутилась Савушкина. – Откуда же я могу знать?.. – она села на тахту с ноутбуком. – Я хочу посмотреть… Это вообще нормально, что она столько спит?..
Я заглянул в другую комнату.
- Вроде бы дышит…
- Ага, - глаза у Савушкиной были огромные, и в них плескался ужас.
Я вдруг подумал, что она, возможно, была бы вполне себе симпатичной, если бы больше улыбалась, что ли…
Или была бы доброжелательней…
Или…
Я наклонился над тахтой и поцеловал ее.
- Олег… - Катя загородилась крышкой ноутбука, как щитом. – Пожалуйста… Не сейчас… Я же не против, - быстро сказала она, видимо, оценив выражение моего лица. – Просто не сейчас… Ни когда она в таком странном состоянии… Ты выбрал не самый удачный момент… - она захлопнула ноутбук, пытаясь одновременно поймать меня за рукав, но я резко одернул руку.
- Да, разумеется!.. Я всегда выбираю не самый удачный момент… Не смею больше навязываться…
Как назло, ботинки, которые я снял в прихожей, не хотели зашнуровываться. Катя стояла у меня над душой.
- Олег…
- Что – Олег?! – я почувствовал какой-то ком в груди, так было однажды в среднем подростковом возрасте, когда меня не стал ждать автобус.
Нас классом повезли на экскурсию, и я почему-то отстал от коллектива, - убейте, не помню, почему это произошло, наверное, опять ловил ворон, как выражается мама, - и подошел к остановке на десять минут позже назначенного для сбора времени.
Автобуса не было.
Дело происходило в ближнем Подмосковье, и у меня присутствовали карманные деньги, т.е. уехать своим ходом не представляло ни малейших затруднений, но все полтора часа до прибытия сраной электрички я просидел на платформе, борясь со слезами.
Деньги, не потраченные на билет, и выданные на сувениры, я спустил на бутылку красного полусладкого, которую мне открыли в палатке той же платформы: в глухомани, где я находился, не смотрели ни в паспорт, ни на морду.
Кто-то сострадательный, - к тому моменту я уже плохо различал лица, - угостил меня «Примой», от которой долго слезились глаза, и к моменту прибытия в родные пенаты у меня хватило сил только послать маму на три буквы, когда она подняла хай на тему, отчего я ей незамедлительно не позвонил.
- Олег… - взмолилась Катя. – Не уходи… Я так боюсь, что с ней что-нибудь случится… Просто я не могу сейчас думать об этом… О том, что ты хочешь… - она стыдливо замолчала.
- Я хотел поговорить, - напомнил я. – И – все. Все!.. Почему нужно приписывать мне то, о чем ты сама думаешь?..
Савушкина задохнулась от возмущения.
- Я думаю?! Т.е. в прошлый раз…
- В прошлый раз я вел себя как полное чмо! – в ярости я оборвал шнурок и швырнул огрызок под Катину вешалку. – Я сказал об этом уже десять раз!.. Разными способами!.. Еще пятнадцать сказать?.. Мне уже осто…ли твои кривляния!.. Ничего не получается, и хрен бы с ним… Пошло все!.. - я осекся.
Сзади нас зазвонил колокольчик, и Катино лицо начало медленно расплываться в счастливой улыбке…
… - Вот, - Алексей протянул мне старенькую модель «самсунга». – Честно говоря, не понимаю, зачем это нужно сейчас закрывать… Это не представляет никакой практической ценности…
Я жадно впился глазами в экран, пытаясь вникнуть в смысл документа, сходу отказавшийся мне открываться.
Аббревиатуры, сокращения, ничего не говорящие мне термины, фамилии, фамилии, фамилии… Вряд ли они были настоящими…
Алексей, прищурившись, наблюдал за моей реакцией.
- А что Вы, собственно, хотели здесь углядеть?.. Не будучи специалистом… - он пожал плечами. – В качестве бонуса: такая же ахинея содержится во всех многочисленных папках… Вероятно, товарищи очень сильно боялись утечки… Насколько я вообще могу что-то понять, эта тема цвела буйным цветом во времена Иосифа Виссарионовича… Потом постепенно начала глохнуть… Слишком много было жертв…
- Жертв?.. – я пялился в мобильник, перечитывая недлинный текст раз за разом.
Председатель… Фамилия смазана. Время? Естественный износ бумаги?.. Низкая разрешающая способность камеры телефона?
Сопредседатель… Та же песня…
Секретарь заседания…
Напрягая зрение, я разобрал пять последних букв фамилии: «понов» и инициалы «В.Л.»
«Понов В.Л.»…
Что же это может быть?..
«Понов», «понов»…
- Что с Вами, молодой человек?.. – заинтересовался Танин отчим, заглядывая мне через плечо. – Вы мой телефон-то не грохнете!.. Неужто разобрались?..
Я отрицательно покачал головой.
«Понов В.Л.»…
«Гапонов В.Л.»
«Гапонов Виталий Леонидович».
- Вы сказали: жертвы, - сдавленным голосом произнес я. – Что вы имели в виду?..
Алексей задумался.
- В принципе, об этом можно прочитать в Сети… Только оно там называется по-другому. Нужно просто знать, как набрать. Короче, несколько человек в результате их экспериментов умерло… Еще несколько стали инвалидами… Хотя все выглядело достаточно цивильно… Всего лишь непыльные исследования в области мозговой деятельности.
- Тогда почему?.. – подтолкнул его я.
- Потому что, - с неохотой проговорил Танин отчим, - можно внушить, к примеру, человеку, что у него вместо руки сухая ветка, и невзначай дать ему пилу… - он забрал у меня телефон и стер изображение. – Надеюсь, я не сильно Вас напугал?..
Я поежился.
- У Вас есть сигареты?.. – общение с Константином Станиславовичем определенно не прошло для меня даром.
Алексей протянул мне пачку «Винстона».
- Огня, надо полагать, у Вас тоже нет?.. – он достал из кармана пиджака зажигалку с затейливыми вензелями по бокам и щелкнул колесиком, давая мне прикуривать.
Я затянулся и, вдруг еще раз посмотрев на зажигалку, подавился табачным дымом.
Я уже видел ее прежде, она валялась на комоде у Тани на дне рождении…
Точно такой же зажигалкой пользовался Никольский!..
Вот отчего она показалась мне знакомой…
Боже мой, во что же я влип…
- Какая интересная штука… - стараясь скрыть охватившую меня дрожь, я показал пальцем в сторону вензелей. – Они что-нибудь означают?..
- Да, необычная… - Танин отчим закурил сам. – На самом деле, понятия не имею. Мне подарил ее один человек, когда я проходил дипломную практику на Кольском. Мы там разбирали архивы Гулага… Паршивая работенка, я Вам скажу…
- Что за человек?.. – зубы у меня стучали, и я старался говорить короткими простыми предложениями. – Кто он?..
- А это уже приватная зона!.. – Алексей усмехнулся и бросил сигарету в урну, не докурив даже до середины. – Танины сигареты, - пояснил он. - Периодически приходится конфисковывать… Сам-то я предпочитаю класс повыше… Слушайте, юноша!.. – его глаза загорелись. – А хотите, я верну Вам половину суммы, а Вы за это начнете ухаживать за Танечкой?.. Откровенно говоря, - он подмигнул мне, как сообщнику, - она становится назойлива… Сводите ее в кафе, куда там еще сейчас принято у молодежи…
Я сглотнул.
- Дело в том, что у Тани есть парень…
Алексей вздохнул.
- Значит, у нее масса свободного времени…
8
- Юля… - спросил я, садясь перед ней на корточки. – Ты хочешь мороженого?.. А конфет?.. Ну, скажи, чего ты хочешь?..
Женя, лежавший на диване с планшетом, презрительно хмыкнул.
- Ты, что, Алик, считаешь, что ты этот… Ну, при совке был… Кашпировский!.. Об нее кандидаты наук рога обломали…
- Замолчи ты… - тихо произнес я, следя за Юлькиными зрачками: они оставались расширенными.
Никакой реакции…
Из Интернета я скачал книжку, где говорилось, что иногда нужен какой-то толчок, импульс…
Возможно, исходное событие…
Исходное событие…
Исходное…
- Да, пожалуйста, - равнодушно отозвался Куликов в ответ на мою просьбу, - гуляйте… Мне-то только лучше, все не с ней сидеть… К вечеру только верни…
В парке висела гулкая тишина. Юлька загребала листья сапогами, отчего казалось, что за спиной у нас кто-то шепчется.
Еще никогда я не был возле идола днем…
Площадка, ровная, словно очерченная циркулем. Ночью я подобного не заметил. Растрескавшиеся от дождей головешки…
Бревно… Судя по виду, его приволокли сюда относительно недавно…
Юлька перекатывала жвачку во рту.
Ничего не получится.
Я достал из кармана мамино обручальное кольцо, хранящееся обыкновенно в шкатулке, к которому я загодя привязал нитку.
Ничего не получится, она даже не смотрит на тебя…
- Юля! – я медленно покачал нитку из стороны в сторону, и кольцо закрутилось вокруг своей оси.
Нет, не так…
Не так…
Юлька, не мигая, смотрела на маятник.
Заикаясь от волнения, я начал повторять то, что накануне прочитал в книжке.
Сначала ничего не происходило, потом на ее лице начали отчетливо проступать проблески сознания…
- Алик!.. – она схватила меня за руку. – Пойдем отсюда!.. Пойдем!.. Они сейчас вернутся!.. И тогда…
Глаза у нее закатились, и она медленно осела на бревно.
Я рывком остановил маятник. Нитка выпала из моих внезапно ослабевших пальцев, и кольцо, зазвенев, покатилось по уже схваченной инеем траве и застряло в углях.
О, нет!.. Нет, нет, нет, что же я наделал?..
- Юля!.. – позвал я, чувствуя, как сердце колотится о грудную клетку. – Юля!.. Ты меня слышишь?!
Путаясь в кнопках, я набрал номер телефона…
- Я же просил меня больше не беспокоить, - отрезал Константин Станиславович, не сочтя за труд выслушать мои сбивчивые объяснения. – Я же просил... – Внезапно он сорвался на крик, видимо, до него, наконец, дошел смысл сказанного. – Сиди там и больше ничего не предпринимай! Ты меня понял?! Да знаю я, где Ваш этот чертов идол!..
Он появился не позднее, чем через двадцать минут, но мне они показались вечностью.
Чтобы успокоиться, я попытался поискать кольцо, но его, словно бы поглотило это странное место.
Откуп, вспомнил я вынесенную, видимо, еще из времен дачного отдыха и тусовок с местными детьми страшилку. Откуп духам.
Откуп за спасение…
- Какой же я идиот… – Константин Станиславович, появившийся, как чертик из табакерки, быстро прощупал неподвижной Юльке пульс. – Я должен был понимать, что ты просто так не отступишься… После той туфты, что напел тебе Гапонов…
- С ней будет все в порядке?.. – трясущимися губами произнес я, продолжая искать кольцо, и он посмотрел на меня с ненавистью.
- Если учесть, что с ней уже было не все в порядке… - Константин Станиславович поднял Юльку на руки. – Ты ставишь меня в безвыходное положение, Олег… Просто в безвыходное… Дуй к машине!.. – он подтолкнул меня в спину. – Мы сейчас поедим к Чернышеву, моли Бога, чтобы он оказался способен к диалогу…
Я, уже начавший движение по парку, резко обернулся.
- У Вас же нет машины, Константин Станиславович!..
- Это не моя машина, - скривившись, ответил он. – Я одолжил ее для такого случая… Собственно, я не понимаю, - он поправил на Юльке сползший капюшон, - в данный момент это является основной темой для обсуждения, или, может, ты все же пояснишь, за каким хреном ты полез туда, куда тебе лезть было нельзя!.. Нельзя, понимаешь!.. Нельзя! Какую бы цель ты перед собой не ставил… Это же надо уметь…
- Так научите меня! – резко сказал я, открывая дверь все той же «ауди». – Чтобы я все делал правильно!.. И кто такой Чернышев?..
Константин Станиславович осторожно положил Юльку на заднее сидение.
- Чернышев – это человек, которого бы лучше было тебе не видеть…
9
- Успокойся… - произнес Константин Станиславович, выруливая на Третье кольцо. – Медленно сосчитай до десяти и успокойся… Если ты появишься перед Чернышевым в таком состоянии, он нас вышибет… Он ненавидит эмоции…
- Какие эмоции?.. – я попытался воспользоваться его советом.
Выходило откровенно плохо…
- Абсолютно все, - мрачно сказал Константин Станиславович, паркуясь у стены уже известного мне института. – Возьми ее, - он указал глазами на Юльку. – Иначе мне сложно будет открывать двери…
- А они открываются по пропуску?.. – помимо страха я начал чувствовать истерическое возбуждение.
Руки у меня дрожали настолько, что у Юльки дергалась голова…
- Естественно… - Константин Станиславович поставил машину на сигнализацию. - Как в любом «почтовом ящике»… - он вдруг, больно сдавив мне плечо, зашептал. – Не бойся, что бы ты здесь не увидел… На самом деле, здесь нет ничего страшного…
- А почему я должен… - начал я, но он оборвал диалог, открывая неприметную дверь сбоку от центрального входа.
Простым ключом.
Дверей было еще три, и к каждой из них Константин Станиславович прикладывал безликий пластмассовый прямоугольник.
Однажды нам встретилась женщина средних лет в джинсах и футболке, и он сухо с ней поздоровался.
Женщина скользнула по нам равнодушным взглядом и снова продолжила свой путь.
«Интересно, а чего мне следовало бояться?» - подумал я, немного приходя в себя, и в этот момент мы остановились перед металлической решеткой.
К ней Константин Станиславович ничего не прикладывал. Решетка помедлила некоторое время и лениво поползла в сторону.
- А почему он ненавидит эмоции?.. – счел нужным громким шепотом переспросить я.
- Заткнись, - Константин Станиславович забрал у меня Юльку. – Теперь ты будешь ждать меня здесь…
- Где здесь?.. – я в недоумении осмотрел глухой бункер примерно пять на пять метров, отрезанный от коридора уже вставшей на места решеткой.
Единственная лампочка высоко под потолком вспыхивала и снова гасла, словно собиралась вот-вот отдать концы.
И тогда будет кромешный мрак…
От этой мысли меня передернуло.
- Вот здесь… - раздраженно сказал Константин Станиславович, подходя к стене, которая казалась мне абсолютно непроницаемой.
- Но здесь же ничего нет!.. – меня совершенно не радовала перспектива ожидать его в столь неприглядном месте.
- Заткнись… - он нашарил в стене какой-то рычажок и потянул за него. – Ты просто не видишь…
- Чего я не вижу?.. – спросил я внезапно севшим голосом, наблюдая, как он боком протискивается во внезапно образовавшийся проем, из которого падает свет, незначительно более яркий, чем в бункере.
Проем сразу же сомкнулся, оставив щель в несколько миллиметров толщиной.
Я, затаив дыхание, прижался ухом к этой щели.
- Сегодня не пятница, - человек говорил со странными интонациями, словно у него были повреждены голосовые связки: я видел подобное в каком-то фильме. – Ты путаешься, Костя… И что за ребенок?.. Твой?..
- У меня больше нет детей, и ты это знаешь…
В голосе Никольского чувствовалось страдание.
Я стиснул зубы, садясь перед щелью на пол… Вот урод…
Голоса вдруг стихли, как по взмаху волшебной палочки… Начало клонить в сон.
Лампочка конвульсивно задергалась.
Я попытался сосредоточиться, глядя на нее.
- Какого хрена ты потащил его с собой? – слова вновь послышались, но как через ватное одеяло. – Четверка?.. А ты уверен?.. А статус?..
- Не знаю, - довольно четко произнес Константин Станиславович. – У меня не было времени удостовериться…
- Ты начал халтурить, Костя…
Я понял, что в голосе его собеседника вызывает сильный диссонанс.
В нем отсутствовало выражение.
- У меня не было времени… - повторил Константин Станиславович. – Посмотришь? Топорная работа, гвозди микроскопом забивают, сволочи… Ну, и потом… Частная практика, так сказать… Посмотришь?..
- Четверка, говоришь?.. – повторил второй человек. – Статус, ну, твои предположения?..
- Неустойчивый… - я не понимал ни одного слова, но мне показалось, что Константин Станиславович произнес это с тайной надеждой.
- А девочка?.. Как я вижу навскидку, тут выше… Хотелось бы провести…
- Это же неформат… - теперь в голосе Константина Станиславовича мне послышался неподдельный ужас. – Мальчику будет восемнадцать в феврале…
Я испуганно подумал, что он не должен этого знать.
- Мальчик меня слабо интересует… У них сейчас подростковый период затягивается до двадцать пяти лет… Мы будем топтаться в рамках закона, а эксперимент стоять… И потом, мальчик… Гормональные всплески…
- Ты когда-нибудь видел девочек?.. – неуверенно поинтересовался Константин Станиславович.
- Вот, у нас есть замечательная возможность… Совершенно легальная… Ты вообще хотел бы вернуть ее родителям в адекватном состоянии?..
Мороз прошел у меня по коже.
Получается, я сам, своими руками…
В стене вновь образовался проем. Только на этот раз он сомкнулся полностью.
- Иди, Олег… - Константин Станиславович не смотрел мне в глаза. – Иди, я сам отвезу ее домой. Ты же помнишь дорогу?..
- А как же пропуск?.. – пробормотал я, поднимаясь с пола.
- Не нужно никакого пропуска… - он пригладил рукой волосы. – На самом деле достаточно…
- Я не уйду без нее, - сказал я.
- Олег… - Константин Станиславович поморщился. – Я не хочу этого также сильно, как и ты… Но ты оставил шанса… Понимаешь, Олег, не оставил… Я такой уровень просто не потяну…
- Я не уйду без нее, - повторил я.
Глаза вдруг начало щипать, и я сделал несколько судорожных вздохов.
Константин Станиславович покачал головой.
- Не вынуждай меня применять силу… Ты все равно уйдешь, но я хочу, чтобы ты сделал это добровольно… Мозг все же не резиновая груша, которую можно сжимать до одурения…
- Я не уйду!.. – заорал я, чувствуя, что слезы уже текут по щекам. – Не уйду!.. Это Вы втравили меня…
- Я тебя никуда не втравливал, - Константин Станиславович покосился на дергающуюся лампочку. – Тут можно находиться без ущерба для здоровья не дольше двадцати пяти минут. Пятнадцать прошло… Иди… Пожалуйста, иди… Видит Бог, я не хотел… Но ты слишком много треплешь языком… Да убирайся же отсюда!.. – он взял меня за плечи и развернул к решетке.
- Она закрыта!.. – вырвалось у меня.
- Ее нет… - ровным голосом сказал Константин Станиславович. – И тех дверей тоже… И женщины…
- А Вы, Вы есть?! – я вдруг осознал, что, всхлипывая, стою возле центрального входа в институт, и на меня с отвращением поглядывают две курящие неподалеку дамы в брючных костюмах.
Не глядя под ноги, я обошел институт сзади, и присел на груду строительного мусора. Собака, привязанная к бытовке, лениво тявкнула и тут же замолчала, покосившись на поднятый мною камень.
Наверное, прошла вечность, когда я осознал, что у меня за спиной кто-то стоит.
- Я посадил ее на такси, - сказал Константин Станиславович. – Запомни, если тебя будут спрашивать, ты ничего не знаешь… Ты просто гулял с ней в парке, потом отвел домой… Все. У них сейчас никого нет дома. Некому проверить…
- Откуда Вы узнали адрес?.. – я покопался в карманах в поисках бумажного носового платка, его, естественно, не обнаружилось…
- Алик, не смеши меня… - он прислонился к стене бытовки, не обращая на собаку ни малейшего внимания. – С ней будет все хорошо, - внимательно посмотрев на меня, добавил он. – Меня больше волнует твое состояние…
- Сначала Вы выносите мне мозг! – взорвался я. – Вы и Гапонов! А потом Вы, видите ли, озабочены, не сошел ли я еще с ума!..
Я махнул рукой, и собака тут же залаяла.
Константин Станиславович погладил ее.
- Гапонов не выносит тебе ничего. Он душевнобольной. Я же оказывал минимальное воздействие, да и то в силу обстоятельств… Ты чересчур любопытен.
- Что такое «четверка»? – зло спросил я.
Он пожал плечами.
- Это специальный термин, он ничего тебе не скажет… Да не волнуйся так… Все будет хорошо. Она просто иногда, - слышишь, иногда, - будет приходить в это здание. Это совершенно не опасно. Чернышев – суперпрофессионал. Это просто запрещено… - эти слова он произнес еле слышно.
- А потом от нее потребуют внушить кому-нибудь, что он должен взорвать торговый центр, – глухо сказал я.
Константин Станиславович вздохнул.
- Мы не в шпионском боевике, Олег… Все гораздо проще. И ужаснее… Например, можно узнать, чего человек боится до умопомрачения… И транслировать ему это непрерывно… Двадцать четыре часа в сутки… На второй день я констатировал остановку сердца.
Я вытер тыльной стороной ладони глаза.
- Вы так спокойно рассказываете мне об этом…
- А тебе все равно никто не поверит, Олег… - голос Константина Станиславовича был полон горечи. - Психиатрическая больница ласково распахнет тебе свои гостеприимные объятья… Хочешь, я расскажу, как дошел до такой жизни?.. – не дождавшись моего ответа, он продолжал. – Когда Саша умерла, отец Вениамин, - это мой приятель по семинарии, бывший приятель, - он помолчал, - поручил мне вести занятия для проблемных подростков… Ну, ты понимаешь, о чем я… Поначалу все шло вполне хорошо… Работа была непростая, иногда я приходил домой выжатым за целый день, как лимон… Но я верил, что несу заблудшим душам слово Божие, не буду утомлять тебя подробностями… Скажу только, что они были очень привязаны ко мне, вероятно, ты понимаешь, как могут привязаться дети в кризисной ситуации, которым больше некуда пойти… - я начал тщательно изучать обломки кирпичей, валяющиеся у нас под ногами. – А потом появилась Аня… И ей я начал уделять больше внимания, чем остальным…
- Она Вам нравилась? – поинтересовался я.
Константин Станиславович задумался.
- Наверное… Я плохо понимал, что это такое, жена была моей первой и единственной девушкой… Короче, мы начали подолгу беседовать… Она была очень интересным человеком, прекрасно рисовала…
- В ущерб остальным, - заключил я.
- Именно. В ущерб остальным… И однажды на выходе с занятий они ее окружили… - он скрестил пальцы в замок. – Я не знаю, так никогда не узнал, кто ударил первым… Они били ногами, сломали ей четыре ребра, перебили нос. Один из ударов пришелся в висок…
- Она умерла?.. – спросил я с интонациями Чернышева.
- Если бы… - Константин Станиславович вновь погладил собаку. – Она второй год в коме. На суде они не могли даже внятно объяснить, что произошло… Словно бес в них вселился… Эгрегор зла… С того момента я ни разу не был в церкви. Я выкинул все образа. Однажды я проснулся посреди ночи с мыслью, что я больше не хочу жить, потому что нет больше ничего, за что можно было держаться. Ты понимаешь?.. – я молча кивнул. – А потом появились они…
Он нашарил в кармане конфету и кинул собаке.
- Константин Станиславович… - я встал с мусора. – Скажите… Раз уж Вы мне столько рассказали… Кто такие жрецы?..
Он поправил воротник куртки.
- Об этом, Олег, я поведаю тебе в следующий раз… Мне уже пора ехать…
- Можно мне с Вами?.. – попросил я.
- Я еду на Войковскую… - мне показалось, что он был не рад, что разоткровенничался. – А тебе пора домой… Все будет хорошо, - повторил он.
- Я Вас больше никогда не увижу, - в отчаянии воскликнул я. – Так всегда бывает… Вы сейчас уедете, а потом окажется… А мне еще столько нужно у Вас спросить!..
- Только не комплексуй по поводу того, что большие дяди не хотят брать тебя в серьезную игру, - холодно произнес Константин Станиславович.
Он завел машину, и через некоторое время от нее осталась только светящаяся в сгущающихся сумерках точка, быстро перемещающаяся по бурлящей улице.