(про двух незаметных мужчин «Перестройки»)
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. ДУХ ИМПЕРАТОРА
Иван Микоян купил у спекулянтов тысячу долларов, прошел дворами несколько сот метров и его ударили по голове. Чтобы избежать ненужных вопросов в милиции, Микоян решил не роптать, отсидел очередь к травматологу, объяснил недоразумение чисто бытовым происшествием и ему наложили швы. Он вернулся домой, переоделся и сразу поехал на другой рынок, продал там кое-что из бабушкиного наследства и купил тысячу франков. И тут пошел ливень.
Одежда после нападения была в крови, Ваня замочил ее в ванной, долго стирал руками, даже поплакал немного. Франки он разложил на батарее, а утром запрятал их в дальний ряд книг – сделал закладки. На той полке стояла запрещенная литература. Хоть и не очень удобно было лазить под потолок каждый день, но таковы правила конспирации – они не понятны для большинства. Читал Ваня часто и вдумчиво. Открывая самиздат в нужном месте, Иван предавался унынию, то есть невозможности предсказать жизнь, но потом проскальзывал между букв, расставленных талантами в правильной последовательности, начинал фантазировать, или засыпал - и будущее отпускало его.
Примерно через неделю Ивана Микояна занесло на подпольный финансовый семинар по трансформации кармы с помощью элементов феншуй. Там он приобрел талисман благополучия - китайскую медную монету с изображением дракона, охраняющего вход в пещеру, и научился, как это демонстрировал западный гуру и его милая переводчица с фингалом, легкому дыханию счастливого рыбака.
Следующим темным утром Иван сжег какие-то магические сухие листья, встал на колени, лицом к восходящему солнцу, положил монету в ладонь, вытянул руку вперед, закрыл глаза и прошептал как человек, давно обретший счастье: «Случись!»
- Случись! – пошевелилась внутри какая-то тварь.
- Случись! – усилил Иван, пытаясь заткнуть ее новым посылом. Горло не слушалось. Язык предпочел неподвижность.
- Случись! – сказала тварь громче Ивана. Ему показалось, что за его спиной произошло движение - воображение дорисовало черную скользкую гниду с мудрыми бровями, - она сделала полный круг, следуя за своим хвостом, и улеглась поудобнее. Иван расслышал как шелестела ее кожа, цокали крупные коготки. Его передернуло. Он обомлел. Пошел ветерок по затылку и что-то пролезло за ворот его рубахи. Стена покосилась и дверь затрясло. Иван Микоян резко открыл глаза и увидел вместо себя какого-то жалкого человека в лохмотьях с протянутой рукой.
- Случись-случись, - хихикали нефритовые жабы на телевизоре.
- Случись Бу-бу-бу, – произнес раскидистый дуб, - на любой из его веток с легкостью можно было повеситься.
- Случись! – ухнула выпь в камыше.
- На ловца - и овца! – сказала фигура в тумане.
Иван зажмурился - и перед ним возник большой зал заводской столовой. Кто-то выключил музыку - и все повернулись, чтобы рассмотреть абсолютно голого Ивана – он держал руку перед собой, в ладони лежала монета. Мужики опустили стаканы, оценивая умственное состояние Ивана, женщины изучали его физический потенциал. Несколько дам подошли, взглядом указывая на ладонь, и говорили: «ХитрО!»
Народ расступался – в центр арендованного для свадьбы помещения протискивался пожилой человек; когда он оправил рубаху под солдатским ремнем, Иван узнал в нем своего деда, расстрелянного в 1938 году. Дед завернул пальцы Ивана в кулак, закрыв, тем самым, монету, завел его руки за спину, положил на Ивановы уши свои теплые широкие ладони, притянул к себе его голову, поцеловал в лоб и сказал: «Мы ж – Микояны».
Иван резко открыл глаза - и бахнула лампочка под потолком, бледная старушка начала пятиться от замочной скважины, шаркая тапочками, у нее подкосились ноги, она рухнула и покатилась по лестнице, голуби с подоконника прыгнули вниз, прекратив заглядывать в комнату и докладывать увиденное на небеса, в углу комнаты повалились лыжи с привязанными палками, открылась дверца гардероба - и выпал носок.
Иван оторвался от пола и вылетел через балкон. Предначертанное было исполнено.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. ИЗУМРУДНЫЙ ГОРОД
Гарик Абрикосов сделал пятнадцать шагов, повернулся - и метнул в чертежную доску серебристый циркуль. Металлический предмет прошел справа, - тут дверь открылась, вошел Курочкин, лучший изобретатель завода. Гарик успел сказать «Ой!» «Фигасебе» - засвистел кто-то рядом.
Абрикосов проснулся. Не то, чтобы он издевался над посредственностью Курочкина, - он говорил ему прямо в глаза, что тем управляет эгоистическое желание отгородиться от коллектива, получить право ходить задумчивым, тем самым, рассматривать что-то внутри себя, оправдывая свою замкнутость изобретением вечного двигателя.
Вообще-то, Абрикосов был хорошим.
Переехали они сюда с родителями из какого-то южного города. Учился Гарик на четверки, подрос, стал бриться опасной бритвой, сдал экзамены в Архитектурный институт, но не набрал баллов. Один из родственников пристроил его в цех горячего литья. Потом его перевели по блату в отдел ИТР и обещали найти человека, который за него попросит и пропихнет на подготовительные курсы – а это уже, практически, гарантия поступления.
Как отмечалось на XXV съезде КПСС, практика использования инженерно-технических кадров нуждалась в значительном улучшении, поэтому на работе Гарик точил карандаши для всего этажа. И ждал. Ближе к Новому году дядя повел его к нужным людям, чтобы показать мальчика – вот он, мол, Гарик, - будущий архитектор, которому из-за какого-то недоразумения неправильно посчитали баллы при поступлении, - просил уважить, клялся, что в долгу не останется...
Гарик обещал хорошо подготовиться – на следующий день он даже зашел в городскую библиотеку, взял учебник для первого курса, но вскоре его закрыл и вернул на место - решил не искушать судьбу.
Весной, когда пришло время подавать документы на поступление, Абрикосов сломал ногу, потом прищемил себе пальцы так сильно, что был лишен возможности писать и перелистывать страницы. Потом Гарик узнал, что их бросил отец, и мать подала на развод.
Гарик временно переехал к бабушке на окраину города, - откуда мотался теперь на свою работу, чтобы точить карандаши. Потом его перевели на склад, рядом с бабушкиным домом, попросили возглавить учет. Постепенно он освоил мостовой кран и вечерами калымил. Потом появился отец и предложил Гарику пойти водителем, чтобы сын мог скопить достаточно денег, не работать перед поступлением в институт и основательно вызубрить учебники. Потом Гарик заснул за рулем и рухнул с моста на заснеженный лед, пробив ограждение. Родственники удивлялись, смотрели на Гарика нежно – на нем не было ни единой царапины. Он и сам продолжал удивляться, размышляя после этого случая: «Почему человек, мечтающий с детства о том, чтобы стать архитектором и строить красивейшие города, вынужден сводить складские остатки, ходить в церковь вместе с матерью, ставить свечки и благодарить Бога за свое спасение. Для чего все это?!»
Абрикосов снова не поступил… Что-то там не сложилось…
Как-то он шел по улице. Дул ветер, погода менялась. На подоконниках и парапетах лежал серый снег. Прохожие выскакивали из метро, закрывая варежкой рот, перебегая дорогу в неположенном месте, поворачиваясь на гудки автомобилей. Рядом с голыми деревьями уже включили мутные лампочки. Улицы вели паутиной в сторону центра, шины брызгали, ноги месили.
Гарик теперь думал так: «Мне уже сорок пять. Я – начальник пункта приема макулатуры. У меня есть окошко, в которое ставят пачки старой бумаги. Если я буду смотреть на людей, вся работа встанет. За моей спиной высятся покосившиеся кучи, они перевязаны бечевками и хлястиками, пахнут тухлым казеиновым клеем. Через меня проходят тонны вторсырья, в обмен на него я выдаю маленькие талончики, на которых написаны названия книг, которых еще не печатали. Неужели мое призвание в том, чтобы приобщать людей к литературе? Или, может быть, в том, чтобы спасать леса от вырубки? Среди моих родственников не было ни одного человека с высшим образованием, не было никого, кто хотел бы жить в прекрасных городах, которые я собираюсь построить. Почему же мне тогда хочется быть архитектором? В чем тогда смысл?»
Из-за угла вывалила пьяная толпа взрослых мужчин. Многие шли, обнявшись. Гарик очнулся на шум. «Мы победили!» - орали распахнутые синтетические шубы, висящие шарфы и серые пальто. «Победили?» - подумал Абрикосов. И у него появилась слабая надежда стать писателем.