Уже стемнело, когда Серж Брагин поставил в гараж черный «мерседес» и подошел к подъезду своего дома. На душе у него было мрачно. Только что закончилось внеочередное заседание правления, где обсуждалась проблема строительства детского комплекса. Проблема заключалась в том, что стройка остановилась из-за отсутствия материалов: как-то вдруг исчезли цемент, лес, металл, кирпич, сантехника. Не то чтобы исчезли совсем, по стали почти недоступными. Часть ушла па бартер, часть перекупили биржевые дельцы, часть осела вообще неизвестно где. Цены взлетели выше потолка и опускаться назад не собирались.
Детский комплекс, который в проекте состоял из комфортабельного детского сада и односменной школы-лицея, был голубой мечтой Сержа. Выросший в пьяной нищете подворотен, он хотел сделать счастливыми своих детей и детей своих друзей. В конечном счете, именно ради этого создавался кооператив, ради этого стоило вкалывать по шестнадцать часов в сутки, ради этого погиб его брат Ваня Франт, когда год назад «Меркурий» отказался платить дань банде Бешеного Макса. Сейчас нужно было найти деньги.
Проще всего было взвинтить цены на товары и услуги, которые кооператив предлагал своим клиентам. Именно так поступали все вокруг, но так не хотел поступать Серж Брагин. Он не хотел обдирать таких же трудяг, каким был сам, не хотел, чтобы слово «кооператор» превратилось в ругательство. Был и другой вариант: выставить на бартер несколько личных автомобилей — Сержев «мерседес», оставшийся от Франта «вольво», десяток «тойот» и «ниссанов». Этот путь был теоретически возможным, но мог дать лишь временное решение проблемы, да и болезненное это дело — реквизировать личную собственность. Надо было придумать нечто кардинальное, нечто такое, что дало бы надежный источник дополнительного дохода, и желательно в валюте, а уж за валюту можно купить хоть черта с рогами...
Пустой подъезд был едва освещен тусклой пятнадцативаттной лампочкой. Серж нажал кнопку лифта. Дверца открылась сразу. В кабине стоял человек в черной кожаной куртке, в черной кепке, в черной щетине, с объемистой спортивной сумкой через плечо. Это был Ренат. Он смотрел на Сержа строго, испытующе.
Серж сдержал удивление и вошел, нажал кнопку своего этажа. Дверцы закрылись, лифт тронулся.
— Рад видеть тебя, — сказал Серж, протягивая руку.— Какими судьбами?
Он действительно был рад. Ни одному человеку на свете он не доверял так, как Ренату, и знал, что Ренат был готов умереть за него. Но он знал и то, что Ренат никогда не появляется просто так. Он друг, но он все-таки киллер.
Ренат руку пожал и в свою очередь поинтересовался:
— Кто у тебя дома?
— Жена, дети... Девчонки, наверное, спят уже...
— Жена не из болтливых?
Серж покачал головой.
— За Машу ручаюсь, как за себя.
— Она в курсе наших с тобой дел?
— Конечно, нет. Она знает, что я сидел, знает, что в моей жизни есть вещи, о которых лучше не спрашивать. Ты надолго?
— Не знаю. Как получится.
«Наверное, в бегах, — подумал Серж, — крыша нужна. Но здесь-то, в Приморске, он как раз в розыске, даже по телеку его вывеску давали. Правда, год уже прошел, может, менты о нем и забыли?..»
Он не стал звонить в дверь квартиры, а открыл ее своим ключом. Маша тут же вышла в прихожую. В коротком халатике, в тапочках на босу ногу, она выглядела гораздо моложе своих тридцати. Серж обожал свою жену. В этой женщине был смысл его жизни, и если бы она не встретилась на его пути пятнадцать лет назад, он никогда не смог бы вырваться из того жесткого мира, в котором до сих пор обитал Ренат. И не известно, где бы он сейчас находился — на казенных нарах или в могиле. Маша поцеловала мужа в щеку, улыбнулась незнакомому мрачному гостю.
- Это мой давний друг, — представил его Серж. — Его звать Ренат. Он поживет у нас немного.
- Очень приятно, — опять улыбнулась Маша и коротко взглянула на Рената. — Я всегда рада твоим друзьям.
-Девочки спят?
- Конечно. Уже ведь двенадцатый час.
- Вы извините, что я без предупреждения, — сказал Ренат, все еще не снимая с плеча сумку. — Так получилось. Но я действительно не надолго: через пару дней исчезну.
- Ради Бога! Живите сколько нужно. — Маша посмотрела на гостя более внимательно и приветливо. Она никогда не слышала от мужа о Ренате и не знала, что год назад он уже жил в ее квартире. Тогда, во время войны с Бешеным Максом, Серж увез ее и детей в деревню, подальше от стрельбы и крови. Она многого не знала и не пыталась узнать, хотя догадывалась, что «крутое» прошлое не ушло от ее мужа окончательно. И этот кавказец был, конечно, оттуда, из прошлого, он не походил на своих соплеменников из рыночных рядов. В его глазах был затаенный холод — холод вечного одиночества.
Пока мужчины умывались, Маша накрыла им ужин на кухне и ушла стелить постели.
— Может, выпьем за встречу? — предложил Серж, доставая из холодильника бутылку «Столичной».
— Я приехал по делу, — сказал Ренат. — Ты же знаешь, я не пью, когда у меня дело.
Серж это знал, поэтому не стал настаивать, но себе налил и выпил. Сегодня он выпил бы и без повода. Нервы звенели, как гитарные струны, их надо было расслабить. Ренат же набросился на еду. С дороги он был голоден.
— Я весь внимание, — сказал Серж, когда увидел, что его гость насытился и отложил вилку. — Твое дело имеет отношение ко мне?
Ренат помедлил, внимательно вглядываясь в лицо старого друга, словно пытаясь прочесть на нем ответ на давно мучивший его вопрос, потом спросил:
— Скажи, Серж, ты помнишь, как звали того депутата?
Лицо Сержа выразило недоумение:
— Какого депутата?
— Которого вы подставили мне в последний день, перед самым отлетом. Сказали, что он сыскарь и может нас всех заложить.
— А, вон ты о чем! Честно говоря, я уже и не помню, больше года прошло. Надо Мишаню спросить, это была его идея. А зачем тебе это?
— Затем, что через месяц после того, как я смылся отсюда, на Кавказ прилетели два ваших гебешника с заданием ликвидировать меня. У них случились разные приключения со стрельбой, и один из них умер у меня на руках. А перед смертью он рассказал, что депутата я завалил по их подставке: кому-то из тузов вашего города тот депутат встал поперек горла. Еще он сказал, что из-за депутата милиция оборзела и села мне на хвост, поэтому меня, на всякий случай, и решили убрать.
— Ты хочешь сказать, что Мишаня связан с КГБ? — недоверчиво спросил Серж.
— То, что я хотел сказать, я сказал, — холодно ответил Ренат. — Сука твой Мишаня. Ты давно его знаешь?
— В одном дворе выросли.
— А мне он сразу не понравился: суетливый и морда подвидная. Типичная «шестерка». Телефон у него есть?
— Недавно поставили.
— Тащи его сюда, будем разбираться.
— Прямо сейчас? Здесь?
Ренат коротко задумался. Устраивать разборку в присутствии Маши и детей и впрямь не годилось.
— Ладно; скажи: пусть подъедет утром. Про меня не говори. Скажи, что хочешь съездить с ним в одно место. Пусть на машине приедет.
Серж пристально посмотрел в решительное лицо киллера. Конечно, Мишаня — пройдоха еще тот, не исключено, что он действительно «стукач», но неужели Ренат приехал лишь для того, чтобы разобраться с «шестеркой»? Приехал в город, где разыскивается за убийство?
— Что ты собираешься сделать с Мишаней?
— Не знаю, — пожал плечами Ренат. — Будет зависеть от его поведения. Мне не нужна его мелкая душонка, я хочу добраться до тех, кто отдал приказ.
— Ты рехнулся! — Серж посмотрел на него, как на действительно сошедшего с ума. — Объявить войну КГБ? Это не менты, это серьезная фирма, они убьют тебя.
Ренат криво усмехнулся, закурил сигарету и, сделав две глубокие затяжки, ответил:
— Война уже объявлена. Они гоняли меня как зайца по всему Кавказу, но, как видишь, я жив. Я киллер. Но ты знаешь, я никогда не работал просто за деньги. Я всегда смотрел, заслуживает смерти тот человек, которого меня просили убить, или нет. А с этим депутатом поторопился, тебе поверил...
- Извини — я поверил Мишане.
- О том и речь. Нас с тобой использовали, как мелких сявок, а я не люблю, когда меня используют. Я до сих пор вижу глаза этого парня. Знаешь, что он сказал перед смертью? Когда я хлопнул его по плечу Мишаниным пластиковым шприцем и сказал: «Привет, Андрюха!», он посмотрел на меня удивленно и ответил: «Вы ошиблись!» Я ошибся, Серж, и это лежит на мне, как камень.
Серж недоверчиво хмыкнул. Честно говоря, его не слишком расстроила информация о том, что Ренат, убил не совсем того, кого следовало. Он не знал депутата, о котором шла речь, и его больше расстраивала реальная возможность Мишаниной смерти.
- Извини, Ренат, но неужели ты до этого никогда не ошибался? — поинтересовался он. — Так ли уж надо гнать волну сейчас? Кто нам с тобой этот депутат? Дело прошлое. Стоит ли тебе рисковать и совать голову в гэбэшный капкан? Тебе что, больше нечем заняться? И если уж на то пошло, почему ты приехал только сейчас? Ждать разборки целый год — это не в твоих привычках.
- Не знаю, может, и ошибался, — помолчав, ответил Ренат, и глаза его сделались печальными. — Но в данном случае я знаю точно. Тот гэбэшник сказал мне все перед смертью, а перед смертью не врут. Я убил невинного человека, и Аллах не простит мне этого. А что не приезжал раньше... В Карабахе были дела. Я маленько повоевал там. Понять хотел, что там творится, кто прав.
- Ну и как, понял?
— Понял. Все не правы. Аллах создал землю не для того, чтобы из-за нее люди убивали друг друга. Там все озверели: и армяне, и азербайджанцы, детей головой об стенку убивают, беременным женщинам животы режут... Я киллер, знаешь, я ко всему привык, но этого не смог вынести. Ладно, не стоит об этом. Давай звони Мишане!
Серж поднялся со; стула и пошел в прихожую. Там на тумбочке под зеркалом стоял телефон.
Ровно в восемь утра к дому Сержа мягко подкатила «тойота» цвета морской волны, за рулем которой сидел Мишаня Царев. Ренат и Серж стояли в подъезде, курили.
— Я один поеду, — сказал вдруг Ренат, бросая окурок на землю. — Так будет лучше.
У Сержа заныло сердце. Тонкая Мишанина шея в салоне «тойоты» показалась ему такой хрупкой и беззащитной.
— Не убивай его, — попросил он.
— Постараюсь, — пообещал Ренат.
Прежде чем подойти к машине, он быстро, но цепко огляделся и не заметил ничего подозрительного. Двадцатизарядный пистолет системы Стечкина висел у него под мышкой в специальной кобуре, в карманах лежали две запасные обоймы и два ножа с выскакивающим лезвием, под курткой был надет легкий бронежилет из гибкой керамики: карабахский трофей французского производства. Ренат понимал, что ему не избежать серьезной схватки с гэбэшниками. Не исключалась также нечаянная встреча с недобитками Бешеного Макса, но их он опасался гораздо меньше. Ренат был профессионалом, он умел убивать пулей, ножом и голой рукой, и в этом ему не было равных. Умение обнаружить слежку и уйти от нее тоже входило в профессию, но по этой части у него не было серьезной школы, он полагался в основном на инстинкт и на спасительную быстроту реакции. Обычно, когда приходилось иметь дело с милицией или с людьми преступного круга, ему удавалось своевременно обнаружить «хвост» и принять соответствующие меры, но он плохо представлял себе навыки и выучку людей из спецслужб и не догадывался, что угодил под «колпак» в первые же минуты по прибытии в Приморск.
Зловредница-судьба уже на привокзальной площади столкнула его нос к носу с человеком, который в свое время изучил его внешность настолько досконально, что никакая щетина не могла сбить его с толку. Этим человеком был майор КГБ Олег Белых, который год назад, оставаясь «невидимкой», контролировал акцию по устранению депутата Ковальчука руками киллера Рената Мирзоева, а месяц спустя вместе со старшим лейтенантом Игорем Осокиным был послан на Кавказ с приказом найти и ликвидировать исполнителя этой акции. Киллеру удалось ускользнуть невредимым, приказ не был выполнен. Белых остро переживал это свое фиаско. Сейчас, встретив Мирзоева на привокзальной площади, майор застрелил бы киллера на месте, если бы имел при себе пистолет. Но, увы, майоры КГБ отнюдь не всегда носят при себе оружие, и Белых не оставалось ничего другого, как тут же начать наружное наблюдение и в конце концов «довести» Мирзоева до дома, в котором, как было известно майору, жил Сергей Брагин, председатель кооператива «Меркурий».
Удостоверившись, что Мирзоев вошел именно в этот дом, Белых позвонил из
ближайшего автомата в управление, полковнику Самарину, и изложил ситуацию. Начальник отдела по борьбе с организованной преступностью и терроризмом велел горячку не пороть (ее достаточно было напорото год назад, на Кавказе) и тут же направил группу филеров для продолжения «наружки», одновременно дав команду подключить телефон Брагина на прослушивание. Самому же майору было предписано срочно прибыть в управление.
Прослушивание показало, что целью визита Мирзоева к Брагину была, по-видимому, «разборка» с Михаилом Царевым, фигурирующим в списках под кличкой Шустрый. Во всяком случае, из квартиры Брагина в этот вечер был сделан лишь один телефонный звонок — именно Цареву. Брагин попросил Царева приехать к восьми утра для срочной поездки «в одно место». Интерес Мирзоева к Шустрому мог иметь вполне невинный характер (если таковое вообще возможно со стороны профессионального убийцы), но не исключалась связь с той ролью, которую Шустрый сыграл год назад в устранении Ковальчука. Поэтому, прежде чем ликвидировать Мирзоева, на чем настаивал Белых, следовало выяснить степень его информированности и, по возможности, — источник этой информации.
В тот же вечер (а точнее, в ту же ночь) гараж Царева посетили два специалиста, для которых не были препятствием замки и запоры повышенной секретности. Под приборной доской «тойоты» они установили миниатюрный электронный «жучок» с дальностью действия двадцать километров, а под жестяным днищем салона — небольшую радиоуправляемую мину, способную разметать на куски экскаватор средних размеров.
В восемь ноль три утра агент, наблюдавший за домом Брагина из темноты противоположного подъезда, сообщил по карманной рации:
— Сокол! Я Филин-первый. Объект сел в машину Шустрого. Брагин из дома не вышел.
Белых, находившийся в пепельного цвета «волге», притаившейся за углом, ответил:
— Филин-первый, продолжайте наблюдение. Филину-второму приготовиться к сопровождению. Я следую за вами.
Он подкрутил регулятор громкости приемника, настроенного на волну «жучка», водитель выжал газ...
— Чего надо? — недружелюбно оборачиваясь, цыкнул Мишаня, увидев, что какой-то заросший щетиной кавказец нахально открывает заднюю дверцу и садится в машину. — Это тебе не такси!
— Не узнал? — усмехнулся Ренат. — Куриная у тебя память.
Несколько мгновений Мишанино лицо изображало усиленную работу мысли, потом облегченно просияло, и он воскликнул:
— А, это ты, Ренат! Извини, действительно не признал. А где Серж? Он хотел куда-то со мной съездить.
— Это я хотел. Так что дави на газ и поехали.
Мишаня хмыкнул, но зажигание включил. «Тойота» тронулась.
— Куда едем? — спросил он с демонстративной деловитостью, лихорадочно размышляя, отчего же это Серж не предупредил его, что пассажиром будет не он, а невесть откуда взявшийся киллер.
— Куда-нибудь за город, где людей поменьше, — небрежно ответил Ренат, откинувшись на спинку сиденья и не забывая поглядывать в зеркало заднего обзора.
— Что, опять «пушку» будешь испытывать?
— Я тебя без пушки, одним плевком на тот свет отправлю,— не меняя тона, спокойно произнес киллер. — И не дергайся, иначе умрешь мгновенно, даже не узнав — за что.
На носу у Мишани выступили мелкие капельки пота, руки, вцепившиеся в баранку, побелели.
— Ну и шутки у тебя! — выдавил он с жалкой улыбкой.— Я уж подумал...
— Никаких шуток! — жестко оборвал его Ренат.— Как звали того парня, которого я уколол твоей дурацкой таблеткой?
- К-к-ковальчук. А что?
- А то, что ты надрал меня и Сержа. Тот парень, Ковальчук, к нашим делам не лепился никаким боком. Убрать его понадобилось гэбэшникам, и ты, падла, подставил меня.
— С чего ты взял? — Мишаня сделал попытку «благородно» возмутиться, но натолкнулся на холодный, безжалостный взгляд киллера и затравленно сник. — Сукой буду!
— Ты уже сука. И если ты не будешь говорить правду, мне уж точно придется тебя прикончить.
Мишаня сглотнул набежавшую слюну и настороженно спросил:
- Чего ты от меня хочешь?
- Хочу знать, кто заказал тебе убить Ковальчука.
- Деляга один, Иван Иванычем назвался. Я видел его потом в детском парке: кажется, он там директором работает.
- Сколько ты получил?
- Десять кусков.
- Десять штук?.. — Ренат прикинул в уме. — Если учесть инфляцию, ты мне должен сейчас сорок.
- Договоримся, — с облегчением кивнул Мишаня, радуясь, что удастся откупиться деньгами.— Могу отдать хоть завтра.
- Сегодня! — категорически уточнил киллер. — Сейчас!.. Деньги мне не нужны, я возьму у тебя машину.
- Она стоит дороже, — осторожно возразил Мишаня.
- Переживешь, — желчно усмехнулся кавказец.
«Тойота» миновала центральную часть города и выехала на автостраду, идущую в сторону аэропорта. «Пора связаться с полковником», — подумал Белых и взял в руки переговорную трубку.
- Беркут, я Сокол. Объект выехал на загородное шоссе. Прошу добро на завершение операции.
- Одну минутку, — ответил полковник из своего кабинета и набрал номер внутреннего телефона генерала.
— Василий Васильевич! Докладывает Самарин. - Наши предположения подтвердились: Мирзоева интересует подоплека устранения Ковальчука. Шустрый сообщил ему об участии Затейника. Белых испрашивает добро на ликвидацию Мирзоева.,
— Подождите пару минут, я подумаю. — ответил генерал.
Он положил трубку на стол и посмотрел в сторону большого аквариума, освещенного изнутри мягким зеленым светом. Разноцветные рыбки водили свой бесконечный и бесшумный хоровод, микрокомпрессор безостановочно гнал пузырьки воздуха, насыщая воду кислородом, колыхал гибкие стебли водорослей. Генерал любил наблюдать за безмолвным движением подводного мира. Это успокаивало нервы, помогало сосредоточить мысли.
«За год кое-что изменилось, — размышлял Тарасов.— Во-первых, милиция по поводу Ковальчука, слава Богу, успокоилась, и Мирзоева уже никто не ищет. Если мы сейчас рванем этого азербайджанца, будет шум, и опять все может всплыть. Шум нам не нужен...» Вся эта затянувшаяся история с депутатом Ковальчуком давно уже набила ему оскомину. Тем более что Пугин, ради спокойствия которого был устранен Ковальчук, уже полгода как ушел с поста первого секретаря обкома, да и сам обком дышал на ладан: руководящая роль партии была уже упразднена. Возраст у генерала был предпенсионный, но уходить на покой он не собирался. Он хотел еще поработать: на благо демократии (и на свое собственное благо). Ему как никому другому было видно, что государство, безопасность которого он был призван охранять, неудержимо разваливается и падает в пропасть. Остановить этот процесс он был не в состоянии, поэтому было бы глупо наблюдать, как все кому не лень набивают мошну, и не позаботиться о собственном будущем. В этой обстановке следовало вести себя как можно тише, не привлекая к органам лишнего внимания. Не ровен час, эти демократы могут вообще прикрыть спецслужбы.
Он поднял трубку и сказал:
— Ликвидация отменяется. Передайте Белых, чтобы он лишь следил за объектом и не вмешивался в его действия.
— Вы хотите сказать, что Мирзоева мы должны выпустить?
— Посмотрим по обстоятельствам. Он может нам еще пригодиться.
— А как быть с Затейником? Мирзоев настроен агрессивно.
— Не велика потеря. Замена найдется.
«Тойота» цвета морской волны летела по извилистому шоссе, плавно и стремительно вписываясь в дуги поворотов. За ней, уже почти не таясь, следовала серая «волга», в которой сидел майор Белых. Он только что получил приказ, отменяющий ликвидацию, но коробка дистанционного взрывателя лежала у него на коленях, и ее кнопка призывно алела.
«Черта с два! — говорил себе майор. — Пусть эти генералы и полковники отдают приказы, но я не выпущу этого черномазого! Пусть лучше меня разжалуют и даже уволят, но смерть Игореши Осокина я ему не прощу. Иначе и моя смерть останется потом непрощенной. Мы профессионалы, и каждый из нас должен быть уверен, что за его гибелью последует неотвратимое мщение».
Белых не был свидетелем смерти Осокина и не знал, что тот погиб не от руки Рената Мирзоева, а от пули одного из людей Зураба Мадиани, взбунтовавшегося майора абхазской милиции.
Кнопка взрывателя призывно алела, но предстояло еще поймать подходящий момент, чтобы в зоне взрыва не оказалось посторонних машин или пешеходов. Смертельная гонка продолжалась.
Ренат заметил преследование и, поняв, что на шоссе от «волги» оторваться не удастся, велел Мишане свернуть на боковую дорогу, ведущую к какому-то дачному поселку, полагая, что там, среди заборов и строений, будет не сложно уйти, хотя бы и со стрельбой.
При резком повороте на грунтовку «тойоту» слегка занесло, из-под задних колес брызнули камешки. Ренат решил выпрыгнуть на ходу и приоткрыл дверцу... И в этот самый момент майор Белых с чувством глубокого удовлетворения утопил кнопку взрывателя.
Когда «Волга» подъехала к месту взрыва, искореженная «тойота» горела ярким факелом. То, что осталось от секретного сотрудника Шустрого, горело вместе с машиной, а тело киллера Мирзоева, отброшенное ударной волной, лежало ничком в кювете без признаков жизни.
Белых не стал спускаться с обочины. Высокий и широкоплечий, он встал на краю кювета, извлек из-под пиджака пистолет и, тщательно прицелившись, всадил киллеру под левую лопатку три пули. После первой тело Мирзоева дернулось, правая рука судорожно скребанула по земле, после второй — безжизненно замерло. Третий выстрел был уже перестраховочным, для стопроцентной гарантии.
— Сколько бы заяц ни бегал, а от волка ему не уйти! — презрительно процедил майор и быстрым шагом направился к машине.
Липкая летняя ночь накрыла залив мягким беззвездным одеялом, обволокла туманным маревом огни города, раскинувшегося на каменистых сопках, и огни судов, стоящих на рейде, качающихся на пологой океанской волне в ожидании разгрузки.
Теплоход «Пионер Абакана» пришел из Японии. Отвез туда металлолом, а вернулся с партией подержанных автомобилей. Капитан и часть экипажа сошли на берег. На вахте находился третий помощник Коля Заикин. Одна из машин, стоявших на задней палубе, принадлежала ему. Шестьсот «баксов» отдал он за серебристый «ниссан». Это вам не ржавый утиль со свалки за пятьдесят долларов, что привозят туристы, экономящие на завтраках! «Кар» почти новый, только одна дверца чуть помята да на лобовом стекле небольшая трещина. Его шутя можно толкнуть «кусков» за девяносто. Но Коля не будет толкать. Колю на берегу ждет невеста, белокурая парикмахерша Зина. У Зины есть квартира, у Коли теперь есть машина, можно играть свадьбу. А потом будут еще рейсы и будут другие машины, жизнь пойдет как надо.
Коля был спокоен и умиротворен, резался в шахматы с вахтенным матросом, тянул густой черный кофе из большой фарфоровой чашки. Поставив очередной мат, зевнул так, что хрустнули челюсти, и сказав небрежно: «Пойду проветрюсь!» — поднялся из кресла и вышел из рулевой рубки.
Было тихо, тепло и сыро. Вода за бортом чуть колыхалась, отблескивала радужной мазутной пленкой. Когда-то, по рассказам Колиного отца, здесь, на рейде, можно было шутя надергать и скумбрии, и кальмаров. Теперь об этом смешно было и подумать.
До слуха третьего помощника донеслось глухое «такание» маломощного движка.
«То ли буксир, то ли самоходная баржа, — привычно отметил Коля. — Идет со стороны моря и почему-то без навигационных огней».
Движок приблизился и стих. Коля вышел на заднюю палубу. Его шестисотдолларовый красавец, втугую принайтованный надежными капроновыми концами, стоял между огненно-красной «маздой» и темно-синим «патролом». Даже в темноте от него струился призрачный серебристый свет. Зина будет довольна, именно о таком она мечтала. И вдруг Коля услышал со стороны левого борта какой-то шорох. Насторожившись, он замер и посмотрел туда. Человеческая фигура прорисовалась на фоне не совсем еще темного неба и мягко спрыгнула на палубу. Коля направился к ней.
- В чем дело? — спросил он грозно. — Что вам здесь нужно?
- Засохни! — негромким голосом ответила фигура.— Пикнешь — в момент замочу.
И в подтверждение реальности прозвучавшей угрозы перед носом у Коли возник ствол пистолета. Но Коля до поступления в мореходку отслужил два года в десанте и не все еще успел забыть, чему его там научили. Он отпрянул на шаг назад и ударом ноги вышиб пистолет из руки незваного гостя. Тот кинулся на него. Коля встретил его головой в живот и, сложив руки в замок, добил сокрушительным ударом по загривку. Пират двадцатого века мешком свалился к ногам помощника капитана, но в этот же момент что-то тяжелое и твердое больно опустилось на затылок Коли Заикина, и ночь вспыхнула тысячью звезд в его глазах. Он обернулся и, ничего уже не успев увидеть, потерял сознание.
На исходе ночи, когда город уже был залит предрассветными сумерками и по влажному асфальту шуршали шины первых троллейбусов, в квартире Петра Алексеевича Ложечкина, генерального директора акционерной компании «Золотой мост», раздался телефонный звонок.
Ложечкин спал всегда крепко и спокойно, как ребенок, поэтому ночью трубку снимала его жена Альбина. Она выясняла степень важности звонка и либо просила перезвонить попозже, либо все-таки расталкивала мужа. Раньше, когда Ложечкин был партийным функционером, Альбину очень раздражали эти ночные звонки, да и сама его партийная карьера не вызывала у нее восторга. Интуиция давно подсказывала ей, что рано или поздно мыльный коммунистический пузырь лопнет, и все его чересчур ретивые служители окажутся никому не нужными, лишними людьми. Но ее муж, слава Богу, оказался умным человеком и вовремя пересел из кресла первого секретаря горкома сначала в кресло председателя горсовета, а затем в офис бизнесмена. Теперь ночные звонки не раздражали Альбину. За ними стояли деньги, большие реальные деньги, которые давали уверенность в сегодняшнем и завтрашнем благополучии ее и ее семьи.
На этот раз она услышала взволнованный голос Арцыбашева, технического директора компании, который вчера вернулся из Японии с очередной партией автомобилей Он попросил срочно разбудить генерального.
Ложечкин спросонья ответил в трубку вяло, заторможенно:
— Слушаю.
— Петр Алексеевич! Нас ограбили! — с ходу шарахнул его по голове технический директор.
Остатки сна мгновенно слетели с Ложечкина. Он живо представил себе взломанный сейф в своем кабинете, где помимо всего прочего хранились его личные, необложенные никакими налогами, двадцать семь тысяч долларов, которые он худо-бедно сумел накопить за полгода, и похолодел.
— Что значит «ограбили»? Выражайтесь точнее. Что произошло?
— На судно напали пираты!
— Какие еще к черту пираты? — возмутился Ложечкин, но от сердца у него почти отлегло: речь шла не о его личном сейфе
— Самые натуральные. Мы вчера не успели выгрузиться — площадка была занята, а ночью к судну пришвартовалась какая-то баржа, на борт поднялись вооруженные бандиты, заперли экипаж в каютах, включили лебедки и за два часа сняли с палубы все машины.
— Вы были на судне?— строго спросил Ложечкин. Арцыбашев чуть заметно смешался и ответил:
— Нет. Я ночевал дома. Мне только что позвонил капитан и рассказал. Его третий помощник пытался оказать бандитам сопротивление и получил травму черепа. Парень вроде бы при смерти.
«Работничек хренов! — мысленно ругнулся генеральный директор в адрес своего зама. — Судно грабят; а он на берегу с женой милуется. Уволю к чертовой матери!»
Сообщение о пострадавшем моряке не произвело на него никакого впечатления.
— Сколько машин вы привезли?— спросил он все тем же строгим голосом.
— Двадцать две, — поспешно ответил технический директор. — Одиннадцать «тойот», семь «мазд» и четыре «патрола».
«Это примерно три миллиона «деревянных», — прикинул в уме Ложечкин. — Коту под хвост!»
- В милицию уже сообщили?
- Капитан сообщил. Но на судне милиция еще не появлялась.
- Ладно, — сказал Ложечкин. — Поезжайте на судно, ждите там милицию и возбуждайте от имени фирмы официальное дело. А я попробую запустить другие каналы.
Он положил трубку и посмотрел на табло электронных часов, вмонтированных в основание лампы-ночника. Часы показывали половину шестого.
Ложечкин считал себя человеком практичным и дальновидным. И не без оснований. Еще в студентах, трезво оценивая свои весьма заурядные дарования, он понял, что ни на производстве, ни тем паче в науке его не ждут фанфары славы и успеха, что ему светит лишь то серое существование, которое уготовано и большинству его сокурсников и суть которого метко отражена в известной народной формуле: «Мы делаем вид, что работаем, а государство делает вид, что нам платит». Ложечкин не захотел оставаться частью народа, он решил стать частью государства, частью тех, которые платят. Вначале он сделался комсомольским активистом, потом вступил в партию и преуспел на этой стезе настолько, что к сорока годам стал первым секретарем горкома.
Ложечкин бы продвинулся и выше — в обком, а может быть, и в ЦК, — однако почва под многоэтажным партийным дворцом вдруг заколебалась. Он уловил опасность одним из первых и, вовремя сыграв под демократа, избрался в городской Совет и стал его председателем. Но Ложечкин не был бы дальновидным Ложечкиным, если бы этим и удовлетворился. Интуиция, отточенная в аппаратных играх и баталиях, подсказала ему, что Советы — это очередной опиум для народа, что никакой реальной власти у этой пародии на парламент нет и не будет. А раз не будет власти, то не будет и привычного теплого места под солнцем, привычного уровня жизни. Он не был честолюбцем, и власть ради власти была ему не нужна, да и уровень жизни обеспечивался теперь не причастностью к спецраспределителю, а наличием наличных. На пороге стоял капитализм, и следовало позаботиться о капитале. Ложечкин позаботился. Использовав свое положение председателя Совета и старые партийные связи, он организовал фирму по перепродаже японских автомобилей и, сославшись на болезнь, ушел из Совета. Автомобили закупались на валюту, вырученную от продажи металлолома и различных неликвидов, а продавались за рубли — за большие рубли! На счету фирмы — и на личном счету генерального директора — закрутились немаленькие деньги, и "Ложечкин начал даже подумывать о том, чтобы отправить свою дочь на учебу за границу: в Штаты или в Англию, благо она закончила школу с английским уклоном. И вот теперь такие убытки!..
ъ
— Что, Петь, все очень плохо? — тревожно и участливо спросила Альбина, видя, как помрачнел и задумался муж. В прежние времена она даже и не пыталась вникать в его проблемы: там были одни лишь интриги — кто на кого как посмотрел и кто кому что сказал. Теперешние его дела были просты и понятны, как жизнь.
— Не все, но очень многое, — зло ответил Ложечкин, поднимаясь с постели и натягивая брюки. — Самое противное, что мы платим немалые денежки за безопасность, а нас грабят, как простаков, чуть ли не в центре города!
— А может, вы просто не тем платите? — бесхитростно предположила Альбина.
— Да? — Ложечкин посмотрел на жену с интересом.— Действительно, может, и не тем. Может, и не тем… Вот сейчас я буду звонить и выяснять. И я заставлю их землю носом рыть! Они у меня каждый рубль отработают или не получат больше ни форинта!..
Рыть землю носом он собирался заставить людей из КГБ, а звонить намеревался лично начальнику управления, генералу Тарасову, на домашний телефон, который тот как-то сам ему дал. Однако домашний телефон генерала оказался «липой» — там не было даже гудков. Пришлось ждать настоящего утра и звонить в управление уже из офиса.
Офис Ложечкина размещался в здании горкома партии, в бывшем кабинете третьего секретаря. Внешне это выглядело для Ложечкина как понижение, но на самом деле он был в этом доме большим хозяином, чем даже в те времена, когда занимал кабинет первого секретаря. Он мог купить этот дом вместе с остатками партаппарата, а нынешний первый просто-напросто состоял у него на содержании и, как говорится, ел из рук. Но если еще пару раз повторится пиратский налет, аналогичный сегодняшнему, он будет разорен, впору будет стреляться. Раскрутить такое же прибыльное дело во второй раз невозможно: стартовые условия уже не те.
Генерал Тарасов выслушал генерального директора «Золотого моста» с сочувствием, однако упреки по поводу необеспечения безопасности грузов не принял.
— Если вы не забыли, наш договор касался лишь безопасности тех грузов, которые вывозятся вашей фирмой за рубеж, — напомнил он. — С этой стороны у вас ведь нет претензий?
С этой стороны у Ложечкина претензий не было. И он ничего не забыл.
Его первоначальная идея добывания валюты путем продажи японцам металлолома и прочего утиля оказалась на практике не такой блестящей, как выглядела в теории. Японцы по-восточному вежливо улыбались, назначали смехотворные цены и давали понять, что хорошие деньги можно получить лишь за хороший товар. Под хорошим товаром понимались прокат, цветные металлы, стройматериалы, деловой лес. На вывоз всего этого нужно было получать лицензию, и заплатить за нее пришлось бы столько, что идея сразу теряла всякий экономический смысл. Ложечкин тогда крепко подумал и решил рискнуть: трус в карты не играет, трудом праведным не построишь палат каменных. Пришлось, конечно, взять в долю таможню, благо на месте начальника там сидел свой, партийный кадр, с которым быстро нашелся общий язык. Дело закрутилось.
Нужный товар приобретался через третьи фирмы, маскировался металлоломом и плыл через Японское море. Таможня имела свою мзду, капитан судна — свою. Но однажды грянула гроза. Международными торговыми операциями заинтересовались люди из КГБ. Демократизация лишила их привычного поля деятельности — слежки за всеми и каждым и борьбы с идеологическими диверсиями, и они кинулись отрабатывать свой хлеб в другом месте — стали бороться за экономическую безопасность родного государства. «Золотой мост» попался на перевозке крупной партии бронзовых прутков и цемента. Дело могло кончиться огромным штрафом и закрытием фирмы, но, слава Богу, обошлось разговором тет-а-тет с начальником управления и последующим регулярным отчислением десяти процентов прибыли. Это был самый настоящий рэкет, но выхода у Ложечкина не было. Когда занимаешься незаконным бизнесом, приходится мириться с тем, что и с тобой кто-то поступит незаконно. Сверхприбыль оправдывает все. Но когда у тебя просто отнимают товар стоимостью в три миллиона, это уже не рэкет, это грабеж.
— Ну хорошо, — сказал Ложечкин. — Милиция этим делом уже занялась, но я не верю в нашу милицию. Не могли бы вы подключить своих людей? У вас ведь такие кадры!
— Под каким соусом? — вяло спросил Тарасов, даже и не думая клевать на грубую лесть.— У вас частная, фирма, к государству вы отношения не имеете...
«Вот зараза!— мысленно взорвался Ложечкин. — Как деньги брать, так можно и у частника, а как помощь оказать, так мы вас не знаем! Сейчас опять отошлет к Полозову: свяжитесь, мол, с ним и с его уголовниками...»
Однако генерал почему-то не упомянул имя бывшего председателя народного контроля. Он пообещал подумать и подключить кого-нибудь, но пообещал так туманно, что Ложечкин понял: землю рыть гэбэшники не будут.
«Ладно, хрен с тобой! — решил генеральный директор. — Я сам позвоню Полозову, сам выйду на этого мафиозного Иван Иваныча. В конце концов, мафии я тоже отдаю десять процентов. А за что? За то, что помогли стать председателем Совета? Это дело прошлое и трудно доказуемое. Чтобы молчали о Ковальчуке? Глупо! Сами ухлопали парня, а из меня пытаются сделать козла отпущения. Если кто и должен за это платить, так это Пугин. Поставлю вопрос ребром: хотят иметь деньги и дальше, пусть найдут машины и обезопасят от подобных эксцессов. Это им вполне по силам. Рэкет должен быть рэкетом, то есть платой за безопасность, а не превращаться в примитивное вымогательство и разбой».
Медсестра Люба Баранова всегда весьма скептически относилась к рассказам о различных аномальных явлениях и к чудо-целителям типа Чумака и Кашпировского. Однако примерно год назад с ней самой стали твориться необыкновенные вещи. Началось с того, что однажды ночью, то ли во сне, то ли наяву, ей привиделась странная, «живая» картинка, словно кусочек американского триллера: островок диких скал посреди цветущего райского сада, незнакомый светловолосый человек, лежащий на земле и смотрящий в небо мертвыми, стеклянными глазами, второй человек, с короткоствольным автоматом в руках, поразительно похожий на того «кавказца», который, как она считала, убил Виктора Ковальчука. Вокруг них медленно и неотвратимо сжималось кольцо людей в черном, прячущихся за скалами...
Когда видение исчезло, Люба вдруг услышала Голос, исходивший откуда-то изнутри ее.
«Ты избрана! — произнес Голос торжественно и строго. — Отныне ты частица Великой Космической Сети».
«Что это со мной? — испуганно подумала Люба. — Что значит избрана? Куда? Зачем?»
«Ты избрана! — повторил Голос. — Избрана для Контакта. Подробности узнаешь по мере совершенствования».
«Я сплю, — сказала себе Люба и поспешно закрыла глаза. — Какой странный сон!»
«Это не сон, — возразил Голос. — Сегодня начнется твоя новая жизнь».
Люба опять открыла глаза и, приподнявшись в постели, взглянула на спящего мужа. Его лицо было безмятежно, его не одолевали никакие видения и голоса. Даже муха, медленно ползущая по лбу, не доставляла ему заметного беспокойства. Из детской доносилось сопение сына: ему не давал покоя прогрессирующий гайморит.
«А оно мне нужно — этот ваш Контакт и эта ваша новая жизнь?» — мысленно спросила Люба.
Вопрос сей остался без ответа. Она опять опустилась на подушку и опять закрыла глаза, но уснуть уже не могла. Лежала, как наэлектризованная, и осмысливала происшедшее с ней. Что это за Великая Космическая Сеть? И если это и вправду какая-то высокоразвитая неземная цивилизация, то что ей надо от простой медсестры Любы Барановой, почему именно она избрана для Контакта и зачем ей показали «кавказца со шрамом»?..
Вопросов было много, но ответы отсутствовали, Голос молчал. Да он уже и пояснил, что подробности Люба узнает в процессе ее совершенствования. Только вот в чем будет заключаться совершенствование и какова его цель — это тоже загадка. Любе было жутковато и в то же время радостно, хотя она не смогла бы объяснить причину этой радости.
Когда рассвело, она встала, приготовила завтрак своим мужчинам, позавтракала сама и пошла на работу.
Все было как всегда, то же самое розовое солнце всходило над зелеными сопками, те же переполненные троллейбусы катились по отпотевшему за ночь асфальту, те же хмурые люди спешили по делам. Но Люба невольно ловила себя на том, что сегодня она смотрит на мир уже другими глазами: чуть-чуть отстраненно, чуть-чуть более мудро, словно она и в самом деле была уже представителем неземной цивилизации, существом не от мира сего. И еще она заметила в тот день: дети не плакали, когда она делала им уколы, они совсем не чувствовали боли в ее руках.
Так началась обещанная ей новая жизнь, в которой будничная реальность переплеталась с фантастикой. Шли дни, и постепенно Люба стала обнаруживать, что ее руки могут не только снимать боль, но и излечивать болезни. Прошло еще какое-то время, и вдруг она заметила, что может читать мысли: хотя и не всегда и не у каждого человека. Еще немного погодя в ней начал раскрываться дар ясновидения, дар предсказания судеб...
Люба не афишировала свои новые таланты, не хотела превращаться в еще одну Илию или Вангу, да и понимала прекрасно: все это не принадлежит ей, все получено от Космической Сети и в любой момент может исчезнуть так же легко, как появилось, а какова цель у Сети, она пока не знала. В одном только не могла она себе отказать — исцелять детей. Потому что видела: нет вокруг ни одного здорового ребенка, каждый несет в себе какую-нибудь хворобу, а то и несколько, приобретая их либо еще в материнском лоне, либо через неполноценное питание и дурной образ жизни. Детей было до слез жаль, они не были виновны, они расплачивались за чужие грехи, за легкомыслие родителей и бездарность «отцов народа». Но и детей Люба лечила без огласки, не говоря ничего ни им, ни их родителям. Просто, выходя из ее кабинета, ребенок становился абсолютно здоровым, у него исчезали даже те недуги, которые имелись в его организме лишь в зародыше и которые с годами грозили перерасти в болезнь. Исцелила она и собственного сына: оказалось, что помимо хронического гайморита он имел еще скрытую дистрофию сосудов глазного дна и начинающуюся почечную недостаточность. И Люба уже не спрашивала себя: «Оно мне надо?»
Кроме основной работы у Любы имелось еще и нечто вроде хобби: она была депутатом городского Совета. В депутаты ее привело обостренное чувство справедливости, желание ускорить наступление очередного светлого будущего. Однако эйфория первых недель и месяцев, когда казалось, что стоит снять плохих начальников и поставить на их место хороших, и жизнь сразу станет лучше, эта эйфория быстро прошла, и Люба не могла не заметить, что депутаты из хозяйственников и партийной номенклатуры, в кровь дравшиеся поначалу за портфели в Совете, вдруг отошли в сторону, перестали даже появляться на сессиях и заседаниях комиссий. И она понимала, почему это произошло. Эти люди пошли в депутаты не для того, чтобы что-то дать народу, а для того, чтобы урвать себе. Урвав, кто сколько смог, они быстро огляделись и увидели, что делать им тут нечего, что новый Совет это не та структура, от которой что-то реально зависит, что ковать железо надо в других местах: в акционерных компаниях, в коммерческих банках, на биржах. Теперь Люба и сама понимала это лучше многих, и ей тоже было жалко тратить время на пустые словопрения, отрывать его от семьи и от детей, которым она могла дать здоровье. Поэтому она тоже охладела к своему депутатству.
Космический Контакт, начатый показом схватки в горах, продолжался, и его цель по-прежнему оставалась для Любы загадкой. Время от времени ей демонстрировали какую-нибудь «видеокартинку» — с участием знакомых или незнакомых ей лиц, — и Голос интересовался ее мнением об увиденном, а «картинки» порой были такими, что самые крутые триллеры и эротические фильмы и близко к ним не стояли. Возможно, Сеть изучала представления землян о морали и нравственности, о добре и зле и использовала ее в качестве своего рода эксперта. Но, кто знает, думала Люба, может быть, это были всего лишь тесты, предшествующие ее допуску к настоящему Контакту? Она могла только гадать и надеяться, что в скором времени все прояснится.
Как бы там ни было, Люба Баранова оставалась молодой и миловидной женщиной, которой не было чуждо ничто женское и которой с некоторых пор — увы! — не хватало тепла и внимания со стороны мужа. Ей было семнадцать, когда они поженились, и он буквально носил ее на руках, но после рождения сына муж быстро переменился, стал все чаще прикладываться к рюмке и уже неоднократно ночевал где-то «у друга». Она подозревала, что у него есть кто-то на стороне, и пару раз даже пыталась прочесть его мысли, но у нее ничего не получалось.
И вот однажды, когда завершался очередной сеанс Контакта, Люба собралась с духом и высказала желание узнать все о своем муже.
«Извини, но мы бы не хотели этого делать, — ответил Голос. — Ты слишком впечатлительна, это может повредить нашему дальнейшему сотрудничеству».
Внутри у Любы все сжалось. Значит, она не ошиблась, значит, там действительно все очень плохо.
«Я обещаю, что выдержу, — сказала она. — Я должна знать. От этого зависит, как жить мне дальше».
«Ты пожалеешь об этом, но если настаиваешь, смотри! Мы покажем только один сюжет. С тебя хватит и его».
И перед Любой возникла «картинка», героями которой были ее муж и некая пышнотелая блондинка. Увиденное было гадко и мерзко, и Люба действительно пожалела о своей настойчивости, ей захотелось утопиться, застрелиться, повеситься. В тот день она должна была работать во вторую смену и находилась дома одна. Сын две недели как жил у бабушки в деревне, а муж... Муж был то ли на работе, то ли у этой самой блондинки, то ли еще где-нибудь. И когда первая боль прошла, Люба сказала себе, что горькая правда все-таки лучше сладкой лжи или пресного незнания. Она положила на стол записку: «Я на даче. Не приезжай. Хочу отдохнуть, побыть одна» — и поехала на свой тридцать второй километр, предварительно зайдя в поликлинику и оставив там заявление на отпуск. Внутри ее бушевало пламя, но она уже знала, что выгорит не все, что у нее хватит сил выстоять и жить дальше.
Дача представляла собой стандартный участок земли размером в шесть соток, на котором стоял новенький щитовой домик, выкрашенный в веселый канареечный цвет. Крошечные, любовно ухоженные грядки радовали глаз помидорной, огуречной и прочей зеленью, на тонких ветвях молодого сада набухали горошины будущих слив, вишен и стойких к местному климату мелкоплодных яблок-ранеток. Люба жила здесь уже четвертый день и постепенно приходила в себя, обретала равновесие. Физический труд, общение с природой и уединение делали свое благотворное дело.
В это утро она встала рано и занялась окучиванием картошки. Было ветрено и прохладно, но работа согревала. Вдруг скрипнула калитка. Люба оглянулась и увидела, что какой-то с утра набравшийся алкаш на четвереньках вползает к ней на участок.
«О Господи! — вздохнула Люба. — Этой пьяни мне только еще и не хватало».
«Это не пьяный, — как всегда неожиданно возник Голос. — Он ранен, ему нужна твоя помощь».
Люба помедлила еще пару секунд, ожидая, что Голос еще что-нибудь добавит, потом бросила тяпку, стянула с рук нитяные перчатки и направилась к калитке.
Человек лежал ничком. Он был черноволос и курчав, одет в черную кожаную куртку, серые брюки и белые кроссовки типа «адидас». Сказать, что он был ранен, означало ничего не сказать, потому что он был буквально залит кровью: в крови была голова, в кроваво-грязное месиво превратилась левая нога, а на куртке, в области левой лопатки, зияли три характерные дыры с обожженными краями.
«И он еще полз? С тремя пулями под сердцем!» — мысленно воскликнула Люба и, присев на корточки, приподняла тяжелую, безжизненную руку, отыскивая пульс. К ее удивлению, пульс оказался вполне нормальным, хотя и значительно ослабленным. Люба осторожно перевернула раненого вверх лицом и едва не вскрикнула от неожиданности. Перед ней был тот самый «кавказец со шрамом», который зачем-то привиделся ей год назад в странном «космическом телевизоре», тот самый человек, который убил Виктора Ковальчука, тот самый суперкиллер, выйти на след которого безуспешно пытался ее коллега по городскому Совету, милицейский следователь Валерий Груздев.
Первым движением ее души было вскочить и помчаться к ближайшему телефону, вызвать милицию и «скорую помощь». Но разве найдешь телефон в рядовом дачном поселке? Да и человек весь истечет кровью, пока будешь бегать... Люба приподняла раненого за правое плечо и потащила в домик. Там она включила газовую плитку, поставила на нее большую кастрюлю с водой, достала из шкафчика аптечку...
Расстегнув на «кавказце» кожаную куртку, Люба увидела у него под мышкой массивный пистолет. Не моргнув глазом, словно проделывала это каждый день, она отцепила ремни кобуры и, приподняв крышку погреба, находившегося тут же, под полом домика, бросила туда пистолет, как вещь безусловно ненужную и даже вредную.
Кроме пистолета под курткой обнаружилось еще нечто: легкий и эластичный бронежилет с заграничным «лэйблом». Он-то и сохранил жизнь киллеру, принял на себя удар трех смертельных пуль. На месте удара образовался мощнейший кровоподтек, болезненный, но не опасный для жизни. Гораздо серьезнее выглядела рана на голове, чуть выше правого виска: там был проломлен череп. И уж совсем ужасное впечатление производила левая нога, нашпигованная рваными металлическими осколками, изуродованная взрывом.
«Боже мой! — опять мысленно воскликнула медсестра.— Живого места нет! Его надо срочно везти в хирургию».
«Не надо, — возразил Голос. — Ты должна помочь ему сама. В твоих руках он не почувствует боли».
Люба недоверчиво вздохнула (одно дело — укольчик ребенку в попку, и совсем другое — человек, израненный с ног до головы) и, намочив марганцовым раствором ватный тампон, начала обтирать залитый кровью лоб. Странное чувство вдруг охватило ее. Ей показалось, что она знает этого человека давным-давно, буквально с младенчества...
Сознание возвращалось к Ренату медленно, как возвращается свет к водолазу, поднимающемуся из мрака долгого, глубинного погружения. Одиночные, разрозненные образы, обрывки фраз и звуков возникали и гасли, кружась и растворяясь в редеющей темноте, и опять возникали, уже более связанные и отчетливые.
Вот перед ним проплыло удивленное лицо Ковальчука, так и не успевшего понять, зачем окликнул его чернявый незнакомец. Вот умирающий старлей-гэбэшник лежит меж диких сванетских камней и шепчет уже еле слышно: «Наверное, я не гожусь для этой работы...» Вот Серж смотрит хмуро и виновато и повторяет: «Не убивай его, не убивай!..» Вот прорисовалась фигура Мишани, испуганно скрюченная за рулем «тойоты», его затравленные глаза в зеркальце над стеклом... Потом опять наступила тьма, и из этой тьмы выступила еще более темная, аспидно-черная фигура с холодным взором и огненным мечом в руке.
«Ты увидишь грешников, закованных в цепи, — произнес громовой голос, — одеяние их из смолы, и огонь опаляет их лица. Каждая душа будет окружена тем, что она сотворила, ведь Аллах быстр в расчете!»
«Азраил! Ангел Смерти! — догадался Ренат, не ощутив при этом ни страха, ни удивления. — Сам Азраил явился за мной!.. Но если я мертв, откуда такая боль? Или я уже в аду?..» Все его тело горело, словно превратилось в шипящий на огне шашлык, голова раскалывалась, как после тяжелейшего похмелья.
«Аллах велик, — подумал Ренат. — Но неужели я заслужил такие муки?»
Но боль вдруг начала ослабевать, и черная фигура исчезла, безмолвно растаяла в потоке света, хлынувшего одновременно со всех сторон, и перед Ренатом возник Некто в белом, прекрасный видом, зазвучала дивная, тихая музыка.
«Открой глаза! — сказал Некто. — Твой путь еще не окончен».
Ренат открыл глаза. Музыка смолкла.
Он лежал голый на чем-то белом и прохладном, и молодая светловолосая женщина склонилась над ним с лицом озабоченным и терпеливым. Где-то рядом был сад, там пели птицы, оттуда наплывали запахи цветов и шелест листьев.
«Я в раю, — подумал Ренат, — в садах Эдема. — И ему стало легко и благостно. — Это, конечно, пери. А может, сама Мариам, мать пророка Исы?..»
- Ты кто? — спросил он, с трудом шевельнув губами. — Как звать тебя?
- Я Люба, медсестра, — с улыбкой взглянув на него, ответила женщина.
- Где я?
— У меня на даче. Ты приполз ко мне чуть живой.
«Значит, я не в раю. Я ранен и обезоружен, и те, кто хотел убить меня, могут прийти сюда в любую минуту».
- Ты уже сообщила обо мне?
- Нет.
Люба извлекла из мышцы голени очередной осколок и бросила в таз.
— Почему? Почему ты лечишь меня? Может, я бандит, и у тебя будут неприятности.
Люба посмотрела на него чуть-чуть сердито.
— Что-то ты рано очнулся. Помолчи немного, не мешай мне работать. Я знаю о тебе все, потому и лечу.
Его брови дрогнули.
— Что значит «все»? Все знает только Аллах!
— Я знаю, что тебя звать Ренат. Что в детстве мать звала тебя Галчонок. Что первую женщину ты узнал в двенадцать лет, а первого человека убил в четырнадцать...
— Это был не человек! — гневно возразил Ренат. — Это был ублюдок!.. Но откуда ты можешь знать все это? Я вижу тебя впервые.
Люба покачала головой.
— Ошибаешься. Ты видел меня прошлой весной. Я была рядом с Ковальчуком, когда ты убивал его.
Лицо киллера потемнело.
- Меня подставили, — сказал глухо. — Я не должен был его убивать.
- Я знаю. Я все знаю.
Он закрыл глаза и некоторое время лежал молча, с удивлением прислушиваясь к тому, как Люба, подобно филиппинским врачевателям, кромсает его израненное тело, не причиняя ни малейшей боли. Потом спросил:
- Если ты знаешь все, скажи: кто стрелял в меня сегодня? Кто подложил в машину взрывчатку?
- Этого я не знаю. Я знаю лишь то, что знаешь ты сам. Ты не видел этих людей, не видела их и я.
Он опять помолчал, осмысливая сказанное ею, потом открыл глаза.
— Не понимаю. Как ты можешь знать все, что знаю я? Есть много вещей, о которых я не рассказывал никому.
Она посмотрела в его недоуменное лицо и улыбнулась, как малому ребенку.
— Потерпи, милый. Дай мне закончить с твоей ногой. У тебя ступня раздроблена, как бы гангрена не началась. Потом я все объясню.
— Объясни сейчас. Я должен знать, верить тебе или нет.
— Ну, хорошо. Хотя я не знаю, поверишь ты в это или нет. Дело в том, что иногда я умею прочитывать мысли людей, могу узнать о человеке даже такое, что он и сам забыл. Это не зависит от меня, я не могу делать это по своему желанию. Тебя я прочла, когда перевязывала голову...
— Ты прочла меня, как книгу? — Он недоверчиво посмотрел в ее приветливое лицо, обрамленное светлыми локонами. — Но ты сказала, что видела меня раньше, с Ковальчуком... Почему я пришел именно к тебе?
Люба пожала плечами. Она не знала, следует ли рассказывать о Космической Сети, о Голосе и о «живых картинках». Верящий только в Аллаха, он мог не понять этого и не принять.
— Ты знала Ковальчука? — не дождавшись ответа, спросил Ренат. — Что он был за человек?
— Хороший был человек, — просто ответила Люба.— Хотел, чтоб во всем была справедливость, воевал с партийными бонзами... У нас тут японская выставка была, так ее всю потом блатники расхапали, в том числе большие шишки. Виктор пытался их разоблачить...
Ренат нахмурился.
— Мне жаль, что так получилось. Использовали меня, как пацана!.. Я достану их, вот увидишь!
Люба усмехнулась.
— Вчера ты попробовал, Аника-воин. Слава Богу, что тот, кто добивал тебя, стрелял в спину, а не в затылок.
— В спину надежнее, — пояснил киллер. — Когда стреляешь в затылок, пуля может пройти скользом... Они же не знали, что на мне «броник». Как ты думаешь, долго я проваляюсь?
Люба пожала плечами.
— В больнице ты пролежал бы месяца два...
— Мне нельзя в больницу!
— Понимаю. Тебя там найдут. Но я первый раз имею дело с такими ранами, поэтому не знаю, что из этого получится. А теперь — все! Разговоры кончены! Хоть ты и не чувствуешь боли, твоя нервная система на пределе. — Она посмотрела ему прямо в глаза и повелительно скомандовала: — Спать! Аллах акбар!
— Аллах акбар! — удивленно повторил Ренат и уснул, как в небо взлетел. А Люба опять взялась за скальпель и пинцет.
Она была спокойна и собранна. Теперь все встало на свои места, все выстроилось в логическую цепочку. С тех пор, как Ренат привиделся ей на скальном островке, окруженный врагами в черных одеждах, с тех пор, как непонятно зачем и почему на нее свалилась космическая избранность, Люба подспудно догадывалась, что вещи эти взаимосвязаны, что, начав Контакт с показа щекочущей нервы героической сценки с участием известного ей киллера, всезнающая Космическая Сеть имела в виду нечто большее, чем просто демонстрацию своих удивительных возможностей, что была в этом какая-то далеко идущая цель и что личность человека, негаданно вклинившегося в ее судьбу, неоднозначна и непроста. Теперь она знала об этом человеке все, словно прожила одну с ним жизнь, словно это у нее было изломанное сиротское детство, словно на ее собственную долю выпали те унижения и та жестокость уголовного беспредела, какие довелось вынести ему и о каких даже не подозревает нормальный, благополучный обыватель. И она могла лишь поражаться стойкости его врожденного внутреннего благородства, которое одно и не дало Ренату превратиться в тупую и безжалостную машину для убийств, сделало его странной и, притягательной комбинацией Робин Гуда, Монте-Кристо и Шамиля.
Да, он много убивал, но никогда не делал этого ради денег или ради удовольствия. Его представления о справедливости были наивными и часто противоречили сами себе, но он искренне считал себя исполнителем воли Аллаха, земным воплощением ангела смерти Азраила, которому подсудны и подвластны все без исключения человеческие жизни. И вот результат: погиб ни в чем не повинный депутат Ковальчук, погиб, едва начав прозревать, офицер КГБ Осокин, погиб запутавшийся Мишаня Царев... И через сколько еще трупов перешагнет благородный киллер Ренат, пока восстановит свою сомнительную справедливость? Не для того ли и Космос затеял весь этот странный Контакт, чтобы остановить Рената, оборвать цепь убийств? Ведь жизнь человеческая имеет абсолютную ценность, и смертью одного человека нельзя скомпенсировать смерть другого. Смерть висит и над самим Ренатом. В этот раз он уцелел чудом, и как только убийцы поймут свой промах, его найдут и постараются прикончить. Нужно что-то делать, но что?
Сейчас как никогда Любе был необходим совет Голоса, но Голос молчал, А Ренат спал безмятежным, глубоким сном.
«Они могут прийти в любой момент и убить его сонного, покалеченного, — думала Люба, забинтовывая то, что трудно было даже назвать ступней. — Ему нельзя оставаться здесь, его надо срочно куда-то увезти. Но куда? Я могла бы связаться с его друзьями, но это не выход, там его найдут, «Меркурий» у них как на ладони. Что же придумать?..»
И тут она вспомнила о Валере Груздеве и поняла, что это тот самый единственный человек, которому она может довериться и который способен ей помочь.
Она быстро переоделась, спрятала окровавленную одежду киллера и, внимательно посмотрев в лицо спящего, вышла из домика.
Полковник Самарин не стал распекать майора Белых за неисполнение приказа. Такие профессионалы, как Белых, на дороге не валяются. Если их наказывать за убийство бандитов, очень скоро останешься в компании стенографисток и шоферов. Да и в гибели Игоря Осокина полковник чувствовал свою вину: не сумел настоять перед генералом, кинул желторотого мальчишку против матерого убийцы. Белых отомстил за товарища, и по-человечески он прав. По-хорошему, его следовало бы даже наградить. В отличие от генерала Тарасова, который пришел в органы из партноменклатуры и сразу стал начальником, Самарин, как и Белых, был профессионалом и за каждую звездочку на своих погонах (которые, разумеется, не носил) заплатил нервами, потом и даже кровью. Поэтому он хорошо понимал майора. Однако он был всего лишь начальником отдела и должен был соблюдать иерархию.
Самарин велел Белых написать подробный рапорт и, прочитав, спрятал в сейф. С Мирзоевым покончено, и если не напоминать, то генерал о нем больше и не вспомнит, у него сейчас масса других проблем. Однако вечером того же дня, придя домой и включив за ужином телепрограмму «Городские вести», Самарин услышал: «В районе тридцать второго километра загородного шоссе, на дороге, ведущей к дачному поселку, взорвалась машина марки «тойота-королла». На водительском сиденье обнаружен сильно обгорелый труп мужчины».
«А где же второй труп? — насторожился полковник. — Где труп Мирзоева — с тремя пулями в сердце?»
Он тут же позвонил Белых и велел тому немедленно приехать. Белых, живший в другом конце города, прибыл через двадцать минут, поймав шального частника. Своей машины он не имел, так как при частых переездах не желал обременять себя имуществом. По этой же причине не обзавелся он и семьей. Работа была для него всем: и смыслом жизни, и другом, и любимой.
- Значит, труп Мирзоева увезли дружки, — безапелляционно заявил Белых, выслушав полковника. (Разговор происходил в домашнем кабинете последнего, за двойной дверью.) — Тем лучше: не будет проблем с милицией.
- А вдруг он ушел? — предположил Самарин.
- С тремя дырками под лопаткой? — Белых с усмешкой посмотрел в желтые глаза полковника. — Вы знаете, как я стреляю. Это исключено!
- В нашей работе нельзя исключать ничего, — возразил начальник отдела. — Даже воскрешение из мертвых. Мы должны не предполагать, а знать наверняка. Немедленно возьмите людей и поезжайте на место. Нужны неоспоримые доказательства, что Мирзоев мертв. Иначе мне будет трудно защищать вас перед генералом. Мало того, что вы нарушили его приказ, так вы еще и убить не сумели.
- Да убил я его, убил! — раздосадованно воскликнул Белых. — Мне что, вам его голову привезти?
- А хотя бы и голову, — не моргнув глазом ответил полковник. — Не хватало еще, чтобы этот бандит снова всплыл и генерал поставил вопрос о нашем с вами профессионализме. Надвигается реорганизация органов, кем-то будут жертвовать, и лично я не хочу, чтобы пожертвовали мной.
- Ладно, — мрачно кивнул майор. — Бу сделано.
- Возьмите собаку,— посоветовал полковник. — И не приходите ко мне с пустыми руками. Улететь он не мог!
— Ладно, — опять кивнул Белых.— Я привезу вам его голову.
Тут же, не спрашивая разрешения, он придвинул к себе стоявший на столе телефонный аппарат и начал обзванивать своих людей, потом позвонил в управление насчет собаки и машины. Он был на двести процентов уверен, что тело Мирзоева следует искать в кооперативе «Меркурий», но, если шефу так хочется, он сгоняет сначала на шоссе, а потом перевернет весь город и приведет голову этого «воскресшего» киллера.
Ложечкин дозвонился до Полозова с третьей попытки, уже в конце рабочего дня. Управделами горсовета не сидел подолгу в своем кабинете.
— Мне нужно срочно связаться с Иван Иванычем, — решительно заявил Ложечкин. — Немедленно!
Полозов помолчал, задумчиво подышал в трубку.
«Беда с этим Петей! — подумал он сокрушенно. — Все еще продолжает мнить из себя большого начальника. Деньги он платит, но что из того? Сейчас многие платят деньги и еще большее число людей мечтают это делать, чтобы обеспечить себе безопасность. Ложечкин не понимает, что его благополучие — кажущееся, что достаточно движения пальца одного из по-настоящему могущественных людей и его прекрасный «Золотой мост» рухнет, словно карточный домик».
— А что, собственно, случилось? — спросил он после паузы. — Давайте, я свяжусь с ним, и он вам позвонит.
— Дайте мне его телефон, я позвоню ему сам, — продолжал настаивать Ложечкин.
— Да что случилось, Петр Алексеевич? — не уступал испытанный боец невидимого фронта. — У него нет телефона. Может быть, я сам сумею вам помочь.
— Может быть, и сможете, — видя его непрошибаемость, смягчился бывший председатель горсовета. — Но разговор, в общем-то, не телефонный. Я бы хотел встретиться с вами обоими. Организуйте, если сможете.
Полозов пообещал организовать такую встречу, но предупредил, что вместо Иван Иваныча может подойти кто-нибудь другой. Насчет отсутствия у Иван Иваныча телефона он соврал, не рискнул пускать дело на самотек. 'В чем заключалось дело, он не знал, но по тону своего бывшего шефа понял, что случилось что-то нешуточное. А Иван Иваныч был фигурой мелкой, несамостоятельной и, хотя он и сумел в свое время произвести на Ложечкина неизгладимое впечатление, он не был уполномочен принимать решения.
У бывшего следователя Валерия Груздева это утро тоже началось неудачно: его тоже ограбили.
После того как его без всяких объяснений отстранили от дела о разгроме банды рэкетиров, где вырисовывалось участие местного кооператива «Меркурий» и некоего залетного «кавказца», Валерий недолго проработал в милиции. Заниматься раскрытием банальных квартирных краж было, конечно, необходимо и ничего унизительного в этом рутинном занятии не имелось, но психологически он чувствовал себя так, словно его макнули мордой в парашу и потом не велели умываться. Поэтому, когда коллеги по горсовету предложили ему пост председателя комитета народного контроля, Валерий согласился без особых колебаний и даже с радостью. В былые годы комитет народного контроля плясал под дудку партии и, дискредитировал себя безмерно, но тут вроде бы появилась реальная возможность сделать его серьезным конкурентом коррумпированным органам прокуратуры и ОБХСС Что бы там ни говорил его бывший начальник майор Пивень, а в депутаты Валерий Груздев пошел совсем не для того, чтобы выбивать для сослуживцев машины и квартиры. Социальная справедливость — вот был его пусть и наивный, но искренний лозунг. Работая в милиции, он не мог не видеть, как внаглую, почти открыто, хапали жизненные блага власть имущие. Особенно бурным этот процесс стал в годы перестройки, когда номенклатурные коты почуяли, что масленица кончается, и кинулись вылизывать остатки сметаны, строить коттеджи, покупать машины, создавать за государственный счет частные фирмы.
Рядовой следователь был бессилен с этим бороться, на него давили и сверху и снизу, да и сбоку поджимали. Другое дело депутат, думал Груздев, еще не понимая, что попадает в сеть новых иллюзий. Депутат лицо неприкосновенное, с работы не уволят, в тюрьму не упекут. А из партии Валерий уже год как вышел. Так что должность председателя народного контроля ему очень подходила.
Он подал рапорт об увольнении из МВД, сдал дела и начал подыскивать себе будущих сотрудников: толковых и честных, предвкушая, как в скором времени пошерстит кое-кого из партийной мафии. Однако радовался он рано, мафия не дремала. На съезде депутатов России чиновные партийцы выдвинули идейку об упразднении комитетов народного контроля. Сейчас, мол, депутатские комиссии сами будут все контролировать. Съезд в эйфории проголосовал, и Советы всех уровней остались беззубыми среди акул и волков.
К тому времени Валерий уже был уволен из милиции, и ему пришлось срочно думать о средствах к существованию. Что он умел делать, кроме как ловить воров и бандитов? Умел водить машину, стрелять и печатать на машинке (двумя пальцами). Он любил сыскное дело и с удовольствием открыл бы частное бюро, однако законодательство на этот счет безнадежно отставало от жизни: в частности, не разрешало ношение и применение оружия, а без оружия в этой профессии делать нечего. Имелся и противоположный вариант: пойти в охранники к какому-нибудь мафиозному миллионеру. Но там тоже пришлось бы иметь дело с нелегальным использованием оружия, только уже по другую сторону баррикад, что само по себе было противно.
В итоге, крепко поразмыслив и рассудив, что семью все равно надо кормить, Груздев решил стать свободным и независимым предпринимателем и, состыковавшись с двумя своими давними приятелями, открыл платную автостоянку.
Итак, Любе повезло: она нашла Груздева. А вот Груздеву повезло значительно меньше: ночью его стоянку ограбили. Какие-то ушлые гаврики (или, говоря языком протокола, «неизвестные лица») вырезали кусачками здоровый кусок проволочной сетки, которой была огорожена гравийная площадка, и без лишнего шума, на руках, выкатили две «тойоты».
Валерий сидел за откидным столиком в автофургоне, который одновременно служил и конторой и сторожкой, и сочинял заявление в милицию, прекрасно понимая, что искать похищенные машины придется ему самому. Уж он-то знал, как расследуются подобные дела и какой у них процент раскрываемости. И не всегда виной тому бывает нерадивость следователей. Главная причина — хронический перегруз. Число преступлений растет пропорционально росту цен, а число следователей, увы, убывает.
В дверях вагончика показалась смурная физиономия одного из парней, дежуривших ночью.
— Шеф! Тут женщина какая-то... Тебя спрашивает.
«Уволю к чертовой матери! — ничего не отвечая, раздраженно подумал Валерий. — Проведу расследование и — к чертовой матери!»
Физиономия исчезла, и на пороге появилась Люба Баранова.
— Привет труженикам капитала! — сказала она.
— Привет, привет, — пробурчал он. — Присаживайся. Каким ветром? Что, машину хочешь поставить? Могу по дружбе сделать скидку.
Люба опустилась в ободранное дерматиновое кресло с короткими подлокотниками и огляделась. На одной стенке фургона висел календарь с изображением супермена Арнольда Шварценеггера, на другой — такого же размера цветной плакатик с двумя полуголыми девицами на фоне фешенебельного пляжа. В маленькой нише стоял стереомагнитофон «Сони».
— Спасибо, у меня есть гараж, — ответила она на вопрос о машине. — То есть не у меня, а у мужа. Я, слава Богу, этим не занимаюсь.
— А чем ты занимаешься? Я тебя сто лет не видел.
Люба помолчала, соображая, с чего начать, потом посмотрела Груздеву прямо в глаза и спросила:
— Валера, ты помнишь «кавказца», который уколол Ковальчука?
Груздев пожал плечами.
— Еще бы мне не помнить. Из-за него я с родной милицией расстался. Насколько я понимаю, то дело так и замяли.
- Так вот... — Люба запнулась на мгновенье: не предает ли она Рената? Захочет ли Валерий понять ее? Однако выбора у нее не было, приходилось идти на риск. И она закончила начатую фразу: — Так вот... Он сейчас в Приморске.
- То есть? — Валерий насторожился, взгляд его сделался острым и цепким. — Откуда знаешь?
- Я знаю больше, — добавила Люба. — Я знаю, где он находится в данный момент.
Валерий привстал. Так гончая делает стойку, почуяв запах добычи.
— Где?
Люба покачала головой.
— Сначала ты должен выслушать меня. Это очень непростой человек, и так получилось, что я теперь отвечаю за него... И ты должен пообещать, что сделаешь все так, как я тебя попрошу.
Валерий опустился на прежнее место, достал из кармана пачку «Кента».
— Ну, ладно, ты меня заинтриговала. Рассказывай!
Проснувшись, Ренат некоторое время лежал неподвижно, продолжая ощущать, как по его жилам струится некая сказочная, чудотворная сила, заживляющая раны, делающая тело еще крепче и моложе, чем оно было. В считанные минуты рассосался саднящий синяк под левой лопаткой, затянулась глубокая рана над виском, встали на свое место и начали срастаться осколки кости в ступне, раздробленной взрывом. Ренат не сомневался, что попытка убить его — дело рук КГБ. Менты так себя не ведут, менты попытались бы его арестовать. Слава Аллаху, что на нем был бронежилет и что жилет выдержал удар трех пуль в одну точку. Но еще большая слава Аллаху за то, что он, Всемилостивейший, привел раба своего в дом медсестры Любы и дал ее рукам целительную силу.
Ренат чувствовал себя счастливейшим человеком. И вовсе не потому, что чудом избежал смерти: ценность жизни для него давно уже была величиной весьма относительной, он верил в. предопределенность судьбы и в волю Всевышнего. Эта вера пока что его не подводила. Даже там, в Ингурском ущелье, когда его взяли в кольцо черные сваны и спасения он уже не ждал, оно все-таки пришло. Абхазские гэбэшники свалились тогда, как гром небесный, с перевала и, не разобравшись, завязали бой с людьми Зураба Мадиани. В этой суматохе он и сумел уйти, это была просто случайность. Но встреча с Любой, с женщиной-пери, умеющей читать мысли и движением руки залечивать раны, говорила ему лучше всяких других свидетельств: он угоден Аллаху, и путь его верен, как верен путь ночных светил, как верен меч Азраила. Ведь Аллах не станет одарять своей милостью заблуждающихся.
Единственное, что его огорчало, эти то, что он не смог увидеть лица человека, стрелявшего ему в спину, и не знал его имени. Этот человек должен умереть, но найти его будет непросто. Впрочем, Аллах всеведущ, он поможет своему рабу и в этой малости.
Тем временем боль в ноге совсем утихла. Ренат пошевелил ступней — как новенькая! Осторожно спустил ноги на пол, размотал запекшуюся от крови повязку. Ступня была целой, и только чуть заметные светлые рубцы напоминали о недавних рваных ранах. Он попробовал встать и с радостью обнаружил, что стоит на ногах ничуть не хуже, чем утром, до роковой поездки с сексотом Мишаней. Внезапно ему неудержимо захотелось есть. По-видимому, организм потратил много энергии на процесс самоисцеления и требовал немедленной компенсации.
Ренат порылся в обшарпанном платяном шкафу, нашел кое-какую мужскую одежду и натянул ее на себя, предварительно надев на голое тело бронежилет. На газовой плитке стояла кастрюлька с каким-то супчиком, в стенном шкафу нашлась начатая буханка хлеба. Он выхлебал суп не разогревая, однако не насытился и принялся искать еще что-нибудь съестное. Увидел в дощатом полу люк, ведущий в подполье, и, обрадованный, спустился туда. Там, в полутьме, на ощупь, он обнаружил несколько банок мясных консервов и — о великий Аллах! — свою портупею с двадцатизарядным «стечкиным». Он даже засмеялся от радости. Потому что хоть и остались у него в карманах куртки ножи, но пистолет есть пистолет, с ним себя чувствуешь всесильным.
Ренат разогрел на плитке три банки консервов — это оказалась говяжья тушенка — и смолотил их с остатками хлеба. Ему существенно полегчало. Теперь можно было подумать о дальнейших действиях.
День был уже в полном разгаре, когда Валерий Груздев и Люба Баранова подъехали к воротам Любиной дачи. Ворота были открыты, за воротами стоял голубой «жигуленок».
- Это мой муж приперся, — негромко промолвила Люба. — Вот уж некстати!
- Что ты к нему так неласкова? — пожурил ее Валерий, выключая зажигание своей малолитражной, темно-красной «мазды», похожей на божью коровку.
- Есть причины, — сурово ответила Люба. — Вообще говоря, он мне глубоко безразличен, но приперся действительно некстати. Боюсь, что Ренат обошелся с ним в свойственной ему манере.
- Но ведь он лежит тяжелораненый!
— Ты плохо знаешь Рената. Он может изувечить одним пальцем.
Люба сбросила с себя черный пояс безопасности и выскочила из машины. Валерий последовал за ней. Дверь домика открылась, и на крыльце появился широкоплечий мужчина лет сорока, с квадратным лицом и короткими светлыми волосами.
— Люба, что за дела? — раздраженно произнес он вместо приветствия, бросив мрачный взгляд на Валерия. — Я думал, ты на выходные уехала, а тебя уже четвертый день нет.
— Садись в машину и уезжай, — скомандовала Люба.— Поговорим позже.
— Ах ты сучка! — взвился автомеханик. — Приехала с хахалем, а законного мужа в шею?.. А это что такое? — Он выволок откуда-то из-за спины изодранные, в лохмотья, окровавленные брюки. — Чем ты здесь занимаешься?
В груди у Любы тревожно всколыхнулось: «Ренат! Что с ним? Неужели увезли?»
- Уезжай, ради Бога! — повторила она. — Мне сейчас не до тебя.
- Я и вижу, — ответил он с победной усмешкой и опять посмотрел на Валерия. — А ты что молчишь, земляк? В штаны со страху навалил? Не ожидал на мужа нарваться?
И шагнув с крыльца, автомеханик взмахнул тяжелым кулаком. Отразить столь примитивную атаку было для Валерия делом нехитрым. Он нырнул под нападавшего, поймал его за кисть и легко перебросил через себя. А когда тот вскочил и, разъяренный, бросился в машину за монтировкой, Валерий профессионально заломил ему руку и негромко сказал:
О- стыньте! Я из милиции. Любовь Андреевна обратилась ко мне за помощью. К ней на дачу забрался какой-то бродяга.
- А-а! — сразу успокоился ревнивец. — Так бы и сказал. А то я приехал, а тут все в крови, какие-то тряпки... Может, чем помочь?
- Пока нечем. Вам лучше уехать, чтобы не мешать следствию. Когда понадобитесь, мы вас вызовем.
- Понял, товарищ начальник! Меня уже нет. — Муж Любы Барановой нырнул в машину, но тут же высунул голову и опять обратился к Любе: — Так чего? И сегодня не появишься?
Люба не ответила, лишь посмотрела зло и нетерпеливо. Он сплюнул, захлопнул дверцу, и через минуту голубой «жигуль» исчез за поворотом, дороги, оставляя за собой легкий шлейф пыли.
— Слава те, Господи! — вздохнула Люба. — Я ведь от него насовсем ушла, а объясняться противно... Ну, ладно, пойдем посмотрим. Похоже, что Рената здесь уже нет.
Они вошли в домик. Смятая постель была пуста. На полу, рядом с кроватью валялись побуревшие от крови бинты, на столе стояли три пустые банки из-под мясных консервов и порожняя эмалированная кастрюлька с ещё не засохшими следами супа.
— Похоже, что твоего приятеля увезли, — заметил Валерий. — А обедал, наверное, твой муж.
— Он не большой любитель тушенки, — возразила Люба. — И уж съесть сразу три банки не смог бы никак. Да и зачем бы Рената стали перебинтовывать? Его бы увезли как есть. А скорее всего, прикончили бы на месте. Может быть, здесь побывал Серж Брагин?
— Что еще за Серж?
— Друг Рената, председатель «Меркурия».
- Но «Меркурий» наверняка под колпаком!
- Если в КГБ считают, что Ренат убит, колпак могли снять.
— Но как Серж мог найти его здесь?
Люба посмотрела на Валерия возмущенно.
—- Слушай, кто из нас двоих следователь — я или ты? Да там кровь от самой дороги до моего участка!
Груздев примирительно улыбнулся.
— Ладно, не кипятись. Я же не осмотрел еще ничего, откуда мне знать. Но если все именно так, надо ехать к Сержу.
Люба покачала головой.
- Надо хорошо подумать. Если Серж его и увез, то не к себе же домой. Да и если мы к нему придем вот так с улицы, нам никто ничего не скажет. Согласен?
- Согласен. Но что ты предлагаешь?
- Не знаю. Лично меня сейчас заботит только безопасность Рената.
Валерий хмыкнул.
- А мне, извини, еще хочется узнать, кто подписал приговор Вите Ковальчуку.
- Да, конечно, — согласилась Люба. — И это тоже. Но если убьют Рената, мы никогда ничего не узнаем и не докажем.
- Так что же ты все-таки предлагаешь?
Люба посмотрела на Груздева с легким раздражением.
— Я же сказала, что не знаю. Как говорит Ренат, все знает только Аллах. Давай попробуем позвонить Брагину, а там будет видно.
Детский парк находился в старой части города, на месте бывшего артиллерийского арсенала. От милитаристского прошлого ему достались толстостенные здания пороховых складов (наскоро переоборудованные в кинотеатр «Чебурашка», кафе «Ромашка» и зал игровых, автоматов) и лабиринты подземных бункеров, построенных еще до начала русско-японской войны. В свое время, в целях маскировки, территория арсенала была засажена деревьями и кустарником, которые во влажном и теплом климате Приморска пышно разрослись и превратили сей стратегический объект в привлекательную зеленую рощу. Однако город рос, и постепенно арсенал оказался окруженным жилыми кварталами, и его пришлось эвакуировать, переводить на новую квартиру. Зеленый массив причесали, подстригли, наполнили немудреными аттракционами и назвали детским парком.
Директора на месте не оказалось.
— Наверное, он сегодня уже не появится, — доверительно пояснила дебелая дама с высокой прической, сидевшая в крошечной комнатке с табличкой «Бухгалтерия». — Приходите завтра, с, утра. — И она кокетливо улыбнулась.
— Спасибо, — вежливо кивнул Ренат и вышел из домика дирекции.
До завтра оставалось всего ничего — полдня и ночь, их надо было как-то убить. Возвращаться на дачу было рискованно: он прекрасно понимал, что гэбэшники в любую минуту могут спохватиться и броситься на поиски пропавшего «трупа». Квартира Сержа тоже отпадала: уж там-то поставят засаду в первую очередь, Серж у них как рыбка в аквариуме. Да и вообще, по городу не стоило зря болтаться, береженого Бог бережет.
Остаток дня Ренат провел в парке: катался на каруселях и электрических автомобилях, кушал мороженое, смотрел мультфильмы А когда начало темнеть и в парке остались лишь влюбленные и хулиганы, он нашел уединенную скамейку, почти полностью укрытую густой листвой жасмина и черемухи, и растянулся на ней, подложив под голову полиэтиленовый пакет, набитый травой.
Сон не шел, да Ренат и не звал его. Он думал о Любе, и это была первая женщина, о которой он думал не с точки зрения секса. Он вспоминал ее добрые, теплые руки, большие серые глаза, мягкий голос, в котором хотелось раствориться, исчезнуть без остатка. Он думал о том, что с этой женщиной он хотел бы иметь дом в цветущей горной долине, дом, полный черноголовых, светлоглазых ребятишек, дом, куда бы он возвращался усталый и безмятежно счастливый. В ней, именно в ней он обрел бы ускользающий от него смысл земной жизни, ту точку опоры, на которой удержались бы его покачнувшиеся весы. А покачнулись они впервые год назад, когда летел он ночным самолетом и в черном диске иллюминатора мерещилось ему удивленное лицо только что убитого им депутата. Потом был Зураб Мадиани, горячий сван, заплативший жизнью за желание обладать чужой невестой. Но Зураба Ренат не убивал, он просто отнял у него девушку, а убили мятежного мента абхазские гэбэшники, считавшие, что сражаются с опасным преступником, киллером Мирзоевым. Еще потом был Карабах — бессмысленный и жестокий. Аллах велик, и смертному не понять его промысла, но когда льется столько крови, что даже камни кричат от ужаса, когда гибнут безвинные дети и женщины, когда убийцами становятся добропорядочные обыватели, нужен ли тогда Аллаху еще и киллер-одиночка, пытающийся найти справедливость в этом несправедливом мире?.. Его путь не закончен, но не для того ли дана ему отсрочка, чтобы он понял: есть время для смерти и есть время для жизни, есть время для воина и есть время для врачевателя?.. И эта женщина-пери... Неужели она послана ему только в назидание, только как жезл указующий?..
Так размышляла одна половина его мозга, а вторая чутко вслушивалась в звуки ночи, привычно настороженная, готовая к отпору и к нападению. И ночь не заставила себя ждать.
Ватага юнцов, любителей бесплатных приключений, двигалась по аллее, негромко переговариваясь и подсвечивая себе путь карманными фонарями. Ренат знал нравы таких компаний: сначала будут задираться, раззадоривать себя, а потом все скопом кинутся бить. Мальчикам скучно, мальчикам хочется острых ощущений. А ему очень не хотелось причинять кому-то боль, даже этим испорченным недоумкам. И уж тем более он не хотел никого убивать, а в темноте да в тесноте это могло нечаянно случиться. Только ментов ему завтра в парке не хватало!
Ренат соскользнул со скамьи и притаился в темноте кустов. Ватага прошла мимо, обдав его густым пивным духом и косноязычными матерками. «Дожил! — усмехнулся киллер. — От пацанов прячусь». Дождавшись, когда мелькание фонариков исчезнет за поворотом аллеи, он вернулся на свое ложе, закрыл глаза и сразу уснул.
Проводив взглядом «тойоту», в которой уехали Ренат и Мишаня, Серж направился к гаражу и вывел свой черный «мерседес». На сердце было погано.
Более всего ему хотелось бы помчаться вдогонку за «тойотой», еще раз попытаться вступиться за Мишаню. Но он знал, что это ничего не даст. На Рената можно положиться, как на скалу, но если он что-то решил, сбить его с пути так же невозможно, как остановить летящую пулю. Поэтому оставалось ждать, чем закончится «полет», и делать текущие дела.
На сегодняшний день самым важным делом являлось строительство детского комплекса, и мысль Сержа непроизвольно работала в этом направлении. Если стройматериалы уходят за рубеж, значит, кто-то их туда отправляет. Кто? Надо найти этих дельцов и поговорить с ними: сначала по-хорошему, а потом, если понадобится, и по-плохому. Красиво жить не запретишь, но когда люди забывают, что другие тоже имеют право на жизнь, невредно им об этом напомнить.
Обычно рабочий день Сержа начинался с того, что он заезжал в офис, небольшой, ветхий особнячок дореволюционной постройки, подписывал счета и другие финансовые документы, подготовленные с вечера бухгалтером. Потом, в зависимости от ситуации, принимал посетителей, встречался с нужными людьми, ездил по цехам и филиалам кооператива. Однако сегодня, он решил нарушить этот порядок и прямо с утра отправился по друзьям-приятелям и хорошим знакомым, которых было у него немало в различных фирмах, конторах и биржах и которые частенько снабжали его (не всегда бескорыстно) полезной деловой информацией. Он не хотел появиться перед членами правления с пустыми руками, он должен был прийти с конкретным предложением, чтобы никто не посмел усомниться, что он по праву занимает пост председателя.
...Было уже около семи вечера, когда черный «мерседес» остановился у входа в особнячок дореволюционной постройки. Весь день он колесил по городу, высаживая своего хозяина то подле строгих административных зданий, то у подъездов жилых домов, а то и возле сомнительных лавочек, торгующих в розлив дешевым красным вином. И колесил не без пользы, Серж был вполне удовлетворен результатами.
Из членов правления он застал в офисе одного лишь Юрика Цыбульского. Юрик полулежал в глубоком кожаном кресле, посасывал недавно заведенную капитанскую трубку и с возвышенным выражением лица сочинял очередной рекламный опус, каковые время от времени давал то на радио, то в какую-нибудь газету. У него это неплохо получалось, сказывались его почти законченное филологическое образование и любовь к психологии.
Увидев входящего председателя, Юрик слегка приподнялся в знак приветствия.
— Салют, старик! Вот посмотри, что я нашмолял.
— Привет. — Серж пожал тонкую, но мускулистую руку. — Давай в другой раз. Сейчас мне не до рекламы.
— Ну и зря. Реклама — двигатель прогресса, — обиженно заметил Юрик. — Без паблисити нет просперити.
— Знаю, знаю... Скажи лучше: Мишаня не появлялся?
— Нет. Я сам его ищу. У меня для него есть колоссальная идея. Ты знаешь, я нашел источник валюты!
Серж недоверчиво посмотрел на экспансивного потомка польских шляхтичей. — Ну и что это за идея?
— Идея вот такая! — Юрик поднял вверх большой палец правой руки. — Абсолютно надежная. Город недавно открылся, в город хлынули иностранцы. У иностранцев есть валюта, но некуда ее тратить: кроме водки, покупать им здесь нечего, а водки они много выпить не могут. Но!.. — Теперь Юрик поднял вверх указательный палец. — Иностранцы тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Там, у себя, в иных странах, они привыкли, что за деньги можно удовлетворить любую потребность, в том числе и потребность в женщине, и привыкли не скупиться. Наша задача — дать им возможность чувствовать себя в нашей стране как дома.
— Как ты любишь говорить длинно и красиво! — усмехнулся Серж, усевшись прямо на столешницу своего рабочего стола. — Сказал бы просто: давай устроим бордель!
— Ну, зачем же бордель! — поморщился недоучившийся филолог. — Сделаем все культурно, найдем приличных девочек...
— Ну, хорошо, это надо будет обдумать. Но при чем тут Мишаня? — Взгляд Сержа делался все жестче и раздраженнее. — Или ты хочешь предложить ему роль главного сутенера? Мишаня все стерпит, в любом дерьме будет копаться, да? А свои белые ручки испачкать боишься? Твое дело только придумать?..
Юрик с удивлением смотрел в распалившееся лицо приятеля, потом сдержанно поинтересовался:
— Ты что. Серж, охренел маленько?
Простая и доходчивая фраза возымела действие. Серж сразу обмяк, словно выпустил воздух, и махнул рукой.
— Извини, блин! Нервы ни в качель... Слушай теперь сюда! Мне удалось узнать, кто гонит за бугор крупные партии стройматериалов и прочего дефицита. Это некая фирма «Золотой мост». Генеральным директором там сидит Ложечкин Петр Алексеевич, бывший предгорсовета, бывший первый секретарь горкома. Надо найти к нему ключ, надыбать слабое место. Займись этим, и в темпе! Ты у нас психолог, тебе карты в руки.
— Бывший первый?.. — Юрик окутался синим дымом, и лицо его стало задумчивым, как у роденовского «Мыслителя» — Большая шишка! И дерьмо, наверное, изрядное!
- Вот это и надо выяснить.
- Хочешь взять его на рэкет?
- Называй это как угодно, но «Меркурий» должен жить, и жить не хуже других. А иначе вообще ничего не имеет смысла.
- С этим постулатом я полностью согласен, — кивнул Юрик. — У меня есть друзья среди журналистов, они много чего знают, попробую через них...
Домой Серж вернулся уже в девятом часу. В делах и заботах он едва не позабыл, что сегодня день рождения его старшей дочери. Ей исполнилось девять лет, она занималась в школе искусств, училась музыке, рисунку, английскому языку, танцам. Серж обожал своих дочерей, пожалуй, не меньше, чем свою жену, и дома с него слетала вся суровость, которая, словно броня, защищала его от ударов и толчков жизни.
Семейный праздник подходил к концу. Дочери и их подружки, одна другой наряднее, сидели за столом, щебетали и доедали торт. Серж вручил имениннице заранее приготовленный подарок — кассету с новыми приключениями Тома и Джерри, и дети тут же кинулись смотреть видео, а Маша принялась кормить голодного главу семьи.
— Твой друг сегодня придет ночевать? — спросила она, подавая тарелку. — Звонила, какая-то женщина, спрашивала его.
Серж насторожился, поднял на жену глаза.
- Она назвала его имя?
- Да. Она и меня назвала по имени. Она и тебя знает. Сказала, что еще позвонит.
— Очень странно... — Серж задумался. — А Мишаня не звонил?
- Нет, Мишаня не звонил. А что? Что-нибудь случилось?
- Да нет. — Серж вонзил зубы в куриную ногу и, меняя тему, сказал со смешком: — Ты знаешь, Юрик предложил открыть публичный дом и сделать Мишаню главным сутенером!
- Этот Юрик вечно что-нибудь придумает. Так вы и до торговли наркотиками дойдете.
— Не дойдем, — возразил Серж. — Это разные вещи. Наркота — это смерть; этим я заниматься никогда не стану. А тут — наоборот. Те же иностранцы все равно на наших шлюх падают и подцепляют всякую заразу. А мы будем давать им чистых и культурных девочек...
— Будете? — Маша удивленно подняла свои светлые пушистые брови. — Неужели ты действительно хочешь этим заняться?
— Не хочу! — насупился Серж. — Но, наверное, придется. Понимаешь, нам позарез нужна валюта...
В этот момент в прихожей зазвонил телефон. Серж вскочил и бросился к нему. Вдруг это та женщина, насчет Рената. Но на проводе был Юрик.
— Серж, ты «Городские вести» смотришь? — спросил он без вступления.
— Нет, — ответил Серж. — У меня тут дети, мультики крутят... День рождения у дочки. А что?
Только что сообщили, что на тридцать втором километре сегодня взорвалась «тойота-королла». Номер — Мишанин.
- Твою ма-ать! — с чувством выдохнул Серж. — Жертвы есть?
- Сказали, что погиб водитель. Я позвонил в ГАИ: труп уже отправили в морг. Что будем делать?
Серж глянул на часы.
— Ты откуда звонишь? Из автомата?
Юрик жил в гостинке и единственный из членов правления не имел пока телефона (остальным удалось установить за большие деньги).
- От подруги.
- Адрес?
— Жертв Революции, восемь, одиннадцать.
— Через десять минут я буду у тебя. Сгоняем в морг, и по пути я кое-что расскажу. Дело в том, что вчера у меня появился Ренат...
Юрик тихонько присвистнул. Последнее сообщение делало ситуацию еще круче. Если в этом взрыве замешан Ренат, возможны любые неожиданности и самые острые продолжения. «Эх, жаль мой черный пистолет далеко упрятан! — подумал Юрик. — Поди опять будет хорошая потасовка». У него еще свежи были в памяти подробности прошлого визита Рената. Крепко тогда досталось молодчикам Бешеного Макса, навсегда притихли. Юрику тоже довелось маленько пострелять из подаренного Ренатом «ТТ», и это было здорово.
— Ну, ладно, — сказал Серж, — Жди меня у подъезда.
С Машей Брагиной Люба разговаривала из квартиры Груздева. Разговор ее почти успокоил. Маша сказала, что Ренат ушел рано утром и больше не появлялся, а Серж весь день на работе. В ее голосе не было ни скованности, ни тревоги, и Люба окончательно уверилась в том, что если Серж и забрал Рената с дачи, то отвез его не домой, а в более укромное место и, конечно, сделал это со всеми возможными мерами предосторожности. Она пообещала позвонить еще, но потом передумала. Обострившаяся интуиция подсказывала ей, что второй раз рисковать не стоит. Пропажа «трупа» может обнаружиться в любой момент, и тогда телефон Сержа сразу включат на прослушивание: если уже не включили. Играть в поддавки с КГБ нельзя. Это тот самый случай, когда надо семь раз отмерить, прежде чем резать. По этой же причине она решила не возвращаться на дачу, а заночевать у Валерия, хотя жена последнего встретила эту идею с откровенным холодком. Люба предоставила супругам возможность «полюбезничать» наедине на кухне, а сама нырнула в постель, приготовленную ей на раскладном кресле, и через минуту уснула. Она почему-то была уверена, что сегодня у Рената все нормально. А завтра будет день, будут и мысли.
Черный «мерседес» остановился неподалеку от здания морга. Смурной и, наверное, никогда не трезвеющий ночной сторож, спрятав в карман полученную от Сержа сотенную, открыл дверь и провел посетителей в тускло освещенный подвал, где на длинных оцинкованных столах вповалку лежали покойники.
— Ищите, — сказал он. — Этих всех сегодня привезли.
Друзья осмотрели все столы, однако того, кого они искали, там не оказалось.
— Посмотрите еще здесь, — посоветовал сторож и показал рукой в угол, где под куском медицинской клеенки виднелось что-то обугленное. — Тут тоже кого-то свалили.
Похолодев, Серж отвернул клеенку. Это был Мишаня. Бедный Мишаня! Как мало от него осталось! Если б не молнии на куртке, так и не признать бы.
— Если будете забирать, гоните еще на чарку, — уверенно заявил сторож.
— Сейчас не будем, — хмуро ответил Серж. — Надо сперва могилу приготовить и все остальное.
Друзья вышли на улицу.
— Думаешь, это Ренат его? — спросил Юрик, поеживаясь после увиденного.
— Не думаю. Уж с Мишаней Ренат разобрался бы без шума. Да и не хотел он. Скорее всего, это гэбэшники. Четко работают, сволочи! Только вчера Ренат появился, а сегодня его уже накрыли...
Серж отпер замок, открыл дверцы «мерседеса». Сели в машину.
— Если его взяли гэбэшники, ему ничем уже не поможешь, — заметил Юрик.
В его лице не было обычной бравады, дела складывались слишком круто. КГБ — это не банда Бешеного Макса, тут на самосвале не вломишься, трофейным «ТТ» не помашешь. Ренат — великий киллер, но воевать с железной машиной и ему невозможно.
— Это если взяли, — возразил Серж. — Завтра по утрянке смотаемся на тридцать второй, глянем на месте... — Он повернул ключ зажигания и тронул машину. — А как подруга? Сильно расстроилась, что ты от нее слинял?
- Это совсем не то, что ты думаешь, — хмыкнул Юрик.— Вплоть до того, что у нее муж был дома. Она работает в городской газете... Ты ведь просил узнать что-нибудь о Ложечкине...
- Неужели узнал? — Серж с интересом глянул на Юрика.
- Представь себе. Она сказала, что примерно год назад случайно увидела на столе у главного редактора очень любопытный материал — о японской выставке... Помнишь, был шум?
- Смутно помню, было что-то. Вроде расхапали все на халяву.
- Именно так. А в той статье были фамилии тех, кто расхапал, и была фамилия Ложечкина: он взял видюшник.
— Вот дешевки! — сквозь зубы процедил бывший слесарь ЖЭКа. — Какие дешевки нами правили!.. Но сейчас этого Ложечкина такой ерундой не зацепишь, сейчас надо что-то покруче... А кто там автор: статьи? Может, у него еще что-нибудь есть?
— Некто Ковальчук.
— Ковальчук?! — Серж резко остановил машину и пристально посмотрел на товарища. — Ё-ка-лэ-мэ-нэ!.. Я вспомнил! Того депутата тоже звали. Ковальчук! Которого мы Ренату подставили.
— Полагаешь, это был он? — с сомнением в голосе спросил Юрик.
— Уверен. За эту статью его и приговорили, а мы, как мудаки, привели приговор в исполнение. О! — Он радостно потер руки.— Это уже горячо! Этим мы Петра Алексеевича пощекочем!..
— Но как мы добудем эту статью? Если из-за нее убили человека, значит, и ее уничтожили, чтоб не было утечки.
— Не факт! На месте редактора я бы любой ценой ее сохранил: чтобы иметь возможность для шантажа. Такие вещи из рук не выпускают!.. Как его фамилия?
— Кого? Редактора? Птах. Птах Валентин Юрьевич.
— Значит, так. — Лицо Сержа приобрело привычное деловое- выражение. — Завтра я один поеду на тридцать второй, а ты пойдешь к этому Птаху, поговоришь для близира насчет рекламы и внимательно посмотришь обстановку. А потом мы толкнем туда одного черта — есть у меня корефан-домушник, — и он нам за пару кусков все добудет.
Юрик покачал головой.
— А если статья в другом месте? Например, у него дома. Нам нельзя терять время, нам еще Рената надо искать.
— Что предлагаешь?
— Предлагаю действовать в жестком стиле. Взять этого Птаха за горло и хорошенько потрясти. Если он даже и уничтожил статью, он помнит ее содержание, а скорее всего, знает об этой истории, да и о самом Ложечкине гораздо больше. Нам ведь не в суд подавать материалы, нам не нужны подписи и печати. Мы ведь с Ложечкиным тоже будем разговаривать не через адвоката, не так ли?
— Это ты правильно сказал, — удовлетворенно кивнул Серж и повернул ключ зажигания. Мотор включился мгновенно и едва слышно зашелестел. — Не через адвоката! С волками жить, по-волчьи выть. Но как конкретно ты себе это представляешь? Не в буквальном же смысле брать его за горло?
Юрик улыбнулся.
— Есть одна идея. Простая, как апельсин. Но на такого, как этот Птах, думаю, она сработает. А на более сложные у нас, увы, нет времени.
К изумлению майора Белых, прав оказался полковник Самарин. Собака взяла след на месте исчезновения тела Мирзоева, и след этот повел не к полотну дороги, как это следовало бы из версии вывоза трупа дружками, а в противоположную сторону — к домикам дачного поселка. Судя по характеру следа, раненый двигался ползком, без посторонней помощи, оставляя за собой кровь.
«Это не человек! Это дьявол! — бормотал себе под нос майор, с трудом поспевая за проводником розыскной собаки. — Ползти с тремя пулями в сердце!.. А может, у него сердце не там, не с левой стороны? Говорят, что бывают и такие типы, один на миллион...»
Ему вспомнилось, как в детстве, в деревне, он присутствовал на закалывании кабана. Колол кабана отец, которого часто приглашали для совершения этой малоприятной процедуры, так как он имел точную руку и крепкие нервы. Но в тот раз даже у отца нервы сдали. Семь раз он ткнул борова в сердце остро заточенным тесаком: кровь хлещет, боров орет, рвется из рук мужиков, ясеневая рукоятка ножа отбивает бешеный пульс. Пришлось живьем пластать толстенную, заплывшую салом шею, добираться до сонной артерии, только тогда угомонился исстрадавшийся порося. Оказалось, что у него было два сердца: одно слева, другое справа.
Политый кровью след привел к калитке крайней дачи. За калиткой виднелся небольшой, в два окошка, дощатый домик, окрашенный в веселый канареечный цвет и крытый шифером. Там было темно и тихо..
«Ну, теперь он от меня не уйдет! — удовлетворенно подумал бывший спецназовец. — Второй раз я прокола не дам. Жаль, что не обыскал его тогда, в кювете, не обезоружил, но ничего! С дырками, в спине он все равно не воин, будь у него хоть три сердца. Он и сюда-то еле дополз».
Белых рассредоточил людей вокруг дачи, осторожно отворил калитку и, пригнувшись до самой земли, что было удивительно для его могучей фигуры, змеей скользнул к домику. Там по-прежнему было тихо. Надежнее всего было швырнуть внутрь пару гранат, но вдруг там кроме Мирзоева находится еще кто-нибудь? Например, хозяева дачи. Здесь не Африка, здесь мирных жителей надо беречь.
Белых прокрался к окну, резким ударом автомата разбил стекло и заорал:
— Мирзоев, сдавайся! Ты окружен! Бросай оружие!
В ответ не раздалось ни звука.
«Значит, хозяев нет, а киллер затаился, — рассудил .майор и швырнул гранату. Береженого Бог бережет. Нажать на курок способен и тяжелораненый.
Взрыв вышиб стекла и во втором окне, сотряс легкие стены домика. Белых выждал еще секунду и, одним прыжком одолев расстояние до двери, рванул ее на себя. Дверь легко распахнулась. Он дал очередь из автомата и отскочил за косяк. В ответ опять не раздалось ни звука.
Белых включил фонарь и вошел, все еще настороженный и готовый к бою. В домике было пусто. Граната, брошенная им, угодила прямо в кровать, и взрывом разметало по комнате клочья постели и тлеющую матрасную вату, в воздухе кружились перья и пух из подушек. Но там было еще нечто — на полу валялись окровавленные, засохшие бинты. Значит, Мирзоев все-таки был здесь и был совсем недавно!
Майор созвал свою команду. Предстояло тщательно обыскать дом и участок и выяснить у соседей, кому принадлежит дача, были ли здесь сегодня хозяева, и не заметил ли кто из соседей чего-нибудь подозрительного. Истекающий кровью человек мог, конечно, приползти на дачу. Но покинуть ее без посторонней помощи, не оставив следов, — это уж слишком! И потом: кто-то ведь перевязывал ему раны. Кто же?
Редактор, городской газеты Птах, круглый, как колобок, и такой же румяный, приходил на работу к десяти часам. Его сотрудники (кроме тех, кто находился на задании или в командировке) к этому времени заканчивали правку материалов, предназначенных в очередной номер газеты, и давали ему на читку. Его приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. На стене за его спиной висел плакат с лаконичным кредо: «Босс всегда прав!» До того, как стать редактором, Птах много лет работал в обкоме: сначала инструктором, затем завсектором печати и хорошо усвоил безапелляционный стиль партийного единоначалия. Но там, в партии, над каждым начальником имелся свой, вышестоящий начальник, и с этим приходилось мириться, стискивать в кулак свое честолюбие. Здесь же, в газете, освобожденной с недавних пор от цензуры и какого бы то ни было внешнего контроля, Птах чувствовал себя маленьким монархом, маленьким Наполеоном.
В это утро первым материалом, который лег на его стол, оказалась информация о пиратском налете на судно, пришедшее из Японии с партией автомобилей для акционерной компании «Золотой мост». Он читал ее со злорадной ухмылкой. Поделом этому Ложечкину! Смылся из Совета, так и не дав газете обещанных квартир и телефонов. Тянул резину до последнего, а потом взял и смылся. Бог шельму метит!..
Газета, единоличным хозяином которой считал себя Птах, создавалась в свое время на средства горкома, первым секретарем которого был тогда Ложечкин. Горком наивно надеялся получить еще один инструмент для промывания мозгов, но из этого, конечно, ничего не получилось. Ложечкин ушел в Совет и охладел к своему детищу, и Птаху пришлось выкарабкиваться самостоятельно. Он ушел от идеологии и, взяв курс на сенсацию и скандал, сделал газету самой популярной и доходной не только в городе, но и в области. Кое-кто называл ее бульварной, но его этот термин не оскорблял. Бульварная газета — это та газета, которую читают на бульварах. А по бульварам гуляют обыкновенные, рядовые горожане, и эта газета для них. Они ее покупают и хотят найти в ней то, что будет интересно именно им, а не каким-нибудь снобам с двумя университетскими образованиями.
Раздался легкий стук в дверь, и в кабинет уверенно вошел стройный человек лет тридцати двух, приятной наружности, в современном стиле одетый, с черным «дипломатом» в руке.
- Здравствуйте, Валентин Юрьевич! — произнес он с улыбкой. — У меня к вам очень серьезный разговор.
- Здравствуйте, — вежливо ответил Птах. — Извините, я сейчас очень занят. Если у вас ненадолго, то я освобожусь, минут через сорок. Если надолго, то после обеда, где-то часа в четыре.
- Это вы извините! — еще шире улыбнулся Юрик Цыбульский. — Дело в том, что я из органов. — И он на мгновенье раскрыл перед редактором удостоверение в красных корочках, изготовленное за ночь неким умельцем из старых знакомых Сержа.
«Потапов Сергей Владимирович, майор», — прочел Птах, и сердце его слегка екнуло, но тут же вернулось на место. Из органов так из органов, сейчас не тридцать седьмой год.
— Присаживайтесь, Сергей Владимирович, я вас слушаю, — сказал он, придав лицу мученическое выражение. — Только, пожалуйста, покороче. Я действительно очень занят.
— Я постараюсь отнять у вас минимум времени, — заверил Юрик, удобно располагаясь в кресле для посетителей. — Но вы должны пообещать, что этот разговор останется между нами.
— Разумеется, — кивнул редактор. — Давайте ближе к делу.
— Давайте. Но сначала я хочу задать вам один предварительный вопрос, который, возможно, снимет все остальные. Скажите, Валентин Юрьевич, не хотите ли вы сами что-нибудь сообщить органам? Пользуясь, так сказать, случаем.
Птах пожал плечами и иронически улыбнулся.
— Как будто нет. На безопасность государства я, кажется, не покушался.
— Ну, хорошо. — Юрик чуть помедлил и спросил с вкрадчивой мягкостью в голосе: — А что вам известно об убийстве депутата городского Совета Ковальчука?
Сердце Птаха опять трепыхнулось, на этот раз гораздо сильнее.
- Не понимаю, о чем вы говорите, — сказал он, кривя рот в защитной презрительной гримасе. — Ковальчук умер от инфаркта, и его, слава Богу, никто не убивал.
- Инфаркт инфаркту рознь, — глубокомысленно заметил Юрик. — Инфаркт может случиться от сильного нервного стресса, а может и от некоего укола. А?
«Все понятно: Тарасов копает под Ложечкина и Пугина, — сделал вывод редактор. — Конъюнктура изменилась, КГБ начинает выслуживаться перед демократами, топить своих бывших партийных начальничков. Но зачем им мое свидетельство? Или это более тонкая игра?.. Сейчас этот молодой пижон изымет у меня пленку с записью совещания на даче Пугина и концы окончательно канут в воду».
— Я не медик, — ответил он осторожно..— Я журналист. Уколы — это не мой профиль.
— Разумеется, — иронически усмехнулся Юрик, купаясь в роли представителя могущественной и всеведущей организации. — Я пришел к вам именно как к журналисту. Незадолго до смерти Ковальчук передал вам некую рукопись, касающуюся японской выставки. Не могли бы вы ее показать, а заодно и объяснить, почему она так и не была опубликована.
«Я угадал, — не без удовольствия сказал себе Птах. — Заметают следы, хотят и статью прибрать к рукам, чтоб даже косвенных улик не осталось. Но зачем ломать дурочку и спрашивать, почему она не была опубликована? Тарасов и сам это знает прекрасно. Значит, все-таки хотят топить? Ну что ж! С меня взятки гладки. Неопубликование статьи не есть уголовное преступление, я как редактор имею право отклонить любую статью, а Ложечкин с Пугиным пусть попрыгают, не все им барствовать!»
— Да, такая рукопись была, — кивнул он смиренно.— Но она была очень сырая, требовала большой доработки... К сожалению, автор не успел... Сейчас я вам ее покажу.
Птах поднялся из-за стола, подошел к сейфу и, отпер его двумя оборотами большого ключа, достал отпечатанную на машинке рукопись.
Юрик взял рукопись и быстро пролистал. Да, без сомнения; это была та самая, и фамилия Ложечкина в ней фигурировала.
— Спасибо! Я возьму ее на некоторое время, — сказал он небрежным тоном и, приоткрыв «дипломат», кинул машинописные листки в его черную пасть.
ъ
— Конечно, конечно! — кротко кивнул Птах, не сомневаясь, что рукопись он больше никогда не увидит. — Чем еще я могу быть полезен?
Юрик посмотрел на газетчика строго и многозначительно, он окончательно вошел в роль.
— Искренностью, Валентин Юрьевич! Только искренностью! Убийство депутата — дело нешуточное, дело политическое. Вы производите впечатление порядочного человека, и я открою вам маленькую служебную тайну. Я прибыл из Москвы. У нас есть сведения, что к этому делу причастны сотрудники местных органов, и ваш долг помочь нам узнать истину.
«Все прогнило в Датском королевстве! — мысленно вздохнул Птах. — Значит, Москва валит Тарасова. Придется отдать пленку. Они все равно до нее докопаются, а тогда уж спросят: «Почему скрыл?» Если Ковальчука действительно кокнули, тем более надо побыстрее отмежеваться. Зачем мне эти приключения?»
— Вы знаете, Сергей Владимирович, я вспомнил, — сказал он, посмотрев на гостя с искренностью младенца. — У меня действительно есть нечто, что может вас заинтересовать.
С этими словами он опять полез в сейф и достал оттуда магнитофонную кассету.
— Это запись одного совещания, участником которого я был. Моя роль там была чисто номинальная, решения принимали другие. У местных органов эта запись, конечно, есть, но раз вы из Москвы...
«Вот так удача! — подумал Юрик, стараясь сохранить непроницаемое выражение лица. — Кажется, мне по-настоящему повезло. Бьюсь об заклад, что за эту кассету кое-кто выложит очень кругленькую сумму».
— Очень любопытно! — сказал он с небрежной улыбкой. — Может, у вас сразу и магнитофон найдется?
— Конечно, конечно!— засуетился Птах и, кинувшись к столу, достал из выдвижного ящика портативный японский диктофон.
Юрик вставил кассету и нажал клавишу воспроизведения. Послышалось шипение, прерываемое треском, затем глуховатый мужской голос негромко произнес:
— Ну вот, теперь все в сборе. Можно начинать... Валентин- Юрьевич! Повторите, пожалуйста, для товарищей то, что вы рассказали мне...
— Это Пугин, — пояснил Птах. — Наш первый. Совещание было у него на даче. А сейчас буду говорить я.
Юрик кивнул в знак понимания.
— Сегодня на сессии, во время перерыва, ко мне подошел депутат нашего городского Совета Ковальчук... — после короткой паузы заговорил диктофон голосом редактора.
На часах Валерия Груздева была половина девятого. Жена Валерия ушла на работу, а сам он сидел на кухне у открытого окна, курил и ждал, когда проснется его гостья.
Бывший следователь чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Ему не нравилась история, в которую его втянула соратница по Совету. Год назад именно с ее подачи он взялся за расследование обстоятельств смерти Виктора Ковальчука, и все было нормально: был преступник, была жертва, вырисовывался круг соучастников и заинтересованных лиц..: И то что Груздеву не дали довести дело до конца, тоже, в общем-то, было нормально, говорило о том, что заинтересованные лица являлись людьми с очень большим влиянием. Конечно, по хорошему, эти люди должны быть найдены и наказаны, но убийца-то все равно оставался убийцей! С него вина не снималась. Одно дело, когда уголовники вершат разборки в своей собственной среде, на это можно закрыть глаза, но когда гибнет честный и порядочный человек, как можно говорить, что в его смерти виновен кто угодно, но не тот, кто непосредственно его убил? Этот Любин Ренат не наивный мальчик, которого вдруг нечаянно лишили девственности, а матерый, сверхопытный киллер, за его плечами Бог знает сколько смертей, и, наверное, он сам понимает, что он все-таки преступник. Хотя Груздев и не был уже официально сотрудником милиции, он по-прежнему делил людей на преступников и непреступников и считал, что преступники должны быть наказаны в соответствии с законом. Ему не нравилось, что Люба настроена выгородить Рената, представить чуть ли не ангелом, и хотя он был согласен, что только через Рената можно выйти на тех, кто вложил в его руку пластиковый шприц с ядом, но вся его милицейская натура восставала против мысли о том; чтобы дать уйти безнаказанно самому убийце.
Люба спала крепко, без сновидений, ее мозг отдыхал, словно выключенный компьютер. «Будет день, будут и мысли», — сказала она себе, засыпая на раскладном кресле в квартире Груздева. Когда же проснулась, первая пришедшая к ней мысль была такая: «Сегодня надо обязательно найти Рената. Обязательно! Сегодня ему будет очень нужна моя помощь». Она быстро оделась, свернула постель и, посетив по пути ванную, открыла дверь кухни, откуда уже шел дразнящий запах свежесваренного кофе.
— Доброе утро, Валера! Ты что меня не будишь?
Валерий как раз снимал с плиты кофейник. Он поставил его на керамическую подставку и обернулся.
— Доброе утро. Садись. Я уже хотел тебя звать. Какие у нас на сегодня планы?
Люба присела к столу.
- Тебе с сахаром или без? — спросил Валерий.
- Чуть-чуть, — ответила она, — пол-ложечки. Только давай в темпе. Сегодня мы должны найти Рената.
-Не возражаю, — ответил бывший сыщик, разливая по чашкам пенящуюся жидкость. — Может, ты еще скажешь, где его искать? Ты ведь у нас ясновидящая!
- Скажу. — Люба отхлебнула ароматный горьковатый напиток и кивнула головой. — Надо ехать в парк, к директору. Думаю, что Ренат объявится сегодня именно там. Боюсь, как бы он сгоряча не прикончил этого Иван Иваныча.
Валерий посмотрел на нее с недоверием.
Ты что, мать, того? — Он покрутил пальцем у виска. — Ты серьезно думаешь, что он уже способен на боевые действия? С такими-то ранами?
-Я вылечила его.
- Ну, ты даешь! Я верю в твои целительные способности, но не до такой же степени. Ты ведь не Иисус Христос!
- Я не Иисус Христос, но сегодня Ренат будет в парке. Если ты не поедешь, я поеду одна.
Он пожал плечами
— О чем речь! Конечно, я поеду. Просто я не верю в чудеса.
— Я тоже, — кивнула Люба.— Но иногда они все-таки происходят. Ученые называют это флуктуацией.
Она допила кофе и встала,
— Пошли! Я просто физически чувствую, что он уже там. Мы можем опоздать.
Директора Ренат нашел на площадке, огороженной высоким строительным забором. Там шел монтаж нового аттракциона, именуемого «русские» (они же «американские») горки. Двое рабочих в брезентовых куртках и оранжевых монтажных касках стягивали болтами металлоконструкции, третий помогал им, налегая на ломик. Иван Иваныч стоял, на бугорке рядом с мужчиной, одетым в чистенький костюм, но с каской на голове (по-видимому, это был мастер) и о чем-то с ним негромко беседовал. Когда Ренат приблизился, он обернулся в его сторону, и Ренат узнал в нем Купца, человека, которого год назад видел на «хате» у Бешеного Макса, которого ткнул в ребра стволом автомата, а потом послал за телефоном. Но телефон принесла Тома, девушка в зеленом платье, а Купец слинял, унес ноги от греха подальше.
Иван Иваныч его не узнал и, опять повернувшись к человеку в каске, продолжал разговор.
— Привет, Купчина! — окликнул его Ренат, остановившись у подножия бугорка.
Иван Иваныч — он же Купец, он же Затейник — посмотрел на него со смешанным чувством замешательства и недоумения. Чернявый парень с наглым взглядом явно не принадлежал к кругу его знакомых, но его псевдоним тем не менее знал. Значит, он кем-то прислан. Но неужели не нашлось гонца поумнее, который не орал бы у всех на виду: «Привет, Купчина!»?
— Что, не узнаешь? — усмехнулся Ренат. — А телефон так и не принес, девушке пришлось идти под пули.
— Вы меня с кем-то путаете, — ответил Иван Иваныч и, пожав плечами, посмотрел на своего собеседника мастера. Что за чушь городит этот молодчик? Какие пули?..
И вдруг он вспомнил и узнал: словно разряд молнии пронзил его с головы до ног. Конечно же! Это тот самый чудо-киллер, который прикончил Бешеного Макса и которого потом удалось использовать для устранения депутата. Иван Иванычу стало неуютно, вдруг заныло некогда сломанное Ренатом ребро, и он почувствовал себя беспомощным и чуть ли не голым, как тогда, когда лежал на полу, сбитый с ног ударом автомата.
— Пойдем, поговорить надо, — сказал Ренат, и на его лице появилось выражение нетерпения.
«Что ему надо? — подумал Иван Иваныч. — Что он ко мне имеет? Зарежет ведь и глазом не моргнет, чурка нерусская».
Он опять взглянул на мастера и еще раз пожал плечами: что ж поделаешь, придется поговорить с этим нахалом. Мастер боязливо отвел глаза и, бросив неопределенное «Ну, ладно!» — поспешил к рабочим, продолжавшим сражаться с покоробленными при транспортировке конструкциями. Иван Иваныч спустился с пригорка и, стараясь сохранять начальственное выражение лица, двинулся за киллером.
Ренат привел его в укромный уголок парка и усадил на скамейку.
— Прошу прощения, что сразу не признал, — вежливо улыбнувшись, сказал директор, изо всех сил удерживая внезапно напавшую на него нервную дрожь. — Чем могу быть полезен?
— Не трясись, — строго ответил Ренат. — Мне не нужна твоя вонючая жизнь. Мне нужен твой хозяин.
— Какой хозяин? — искренне удивился Иван Иваныч. Он не считал, что над ним стоит какая-то конкретная личность. Над ним стояла Система — вечная и неуничтожимая. Личности приходят и уходят, а Система остается, хотя и претерпевает метаморфозы и меняет названия. Раньше она называлась партийной, потом — административно-командной, теперь ее называли мафиозной. Но мафиозной она была всегда, потому что в ее основе всегда лежало использование власти для личного обогащения. Государство «рабочих и крестьян» было мафиозным с самого своего основания.
— О каком хозяине вы говорите? — повторил свой недоуменный вопрос Иван Иваныч.
— О том самом, которому перешел дорогу депутат Ковальчук, — свирепо пояснил киллер. — А ну-ка напряги котелок!
— Но я не знаю, кому он перешел дорогу. Клянусь памятью мамы! — Взгляд Ивана Иваныча сделался хрустальным, как чешский бокал.— Я вообще ничего не знаю. Мне поручили найти исполнителя, и я поехал к Максу. Но с Максом, как вы знаете, не получилось, и в конце концов я вышел на вас.
— Кто поручил?
— Полозов Сергей Тимофеевич. Он работает управляющим делами в городском Совете.
— Кто дал тебе ту хреновину с иголкой?
— Тоже он.
— Где его найти?
—Он сидит в здании горисполкома, на втором этаже, кабинет двести два... Это надо выйти из парка, сесть на любой трамвай в сторону центра и доехать до площади Советов. Но он сам к этому Ковальчуку тоже никакого отношения не имел, — добавил Иван Иваныч, взбодрившийся тем, что грозовая туча, кажется, пройдет стороной, — Он такой же маленький человек, как и я. Нам велят, мы делаем. А не сделаешь — сами знаете... У вас ведь тоже, наверное, так...
— Ладно, заткнись, — оборвал его Ренат, поднимаясь со скамейки, — Шестерку будешь из себя в другом месте строить, Если натемнил, лучше кайся сразу. Потом я тебя удавлю, как цыпленка, уже без разговоров.
Бодрость покинула директора детского парка так же быстро, как и возникла.
— Что вы, что вы! Я как на духу! — пролепетал он, силясь изобразить улыбку, и долго еще сидел в оцепенении, хотя спина киллера давно уже исчезла за поворотом парковой аллеи. Потом, опомнившись, вскочил и напрямую, через кусты, ринулся к домику дирекции. Там, в кабинете, стоял телефон — срочно позвонить Полозову, там, в холодильнике, стояла бутылка коньяка — срочно напиться.
Дрожащей рукой, дважды сбиваясь, он набрал нужный номер.
— Управление делами, — раздался в трубке хорошо поставленный голос бывшего председателя народного контроля. Но в ушах Купца-Затейника прозвучало совсем другое, безжалостное: «Удавлю, как цыпленка!» И опять заныло сломанное ребро, и язык примерз к гортани. — Вас слушают, говорите!
Иван Иваныч опустил трубку и открыл дверцу холодильника...
Увы! Люба и Валерий опоздали. По закону подлости они угодили в автомобильную пробку, и как ни гнал потом Валерий свою красную «мазду», как ни бежали они с Любой вприпрыжку от входа в парк до домика дирекции, но Иван Иваныч был пьян в стельку, смотрел на них, как кролик на удава, и не мог сказать ничего вразумительного. Однако полная женщина-бухгалтер, отвечая на расспросы, подтвердила, что минут сорок назад директора искал какой-то «интересный» кавказец, и она отправила его на «горки», на площадку, где строился новый аттракцион.
— Он и вчера приходил, но вчера директора не было, — пояснила она, с хрустом откусывая от спелого яблока.
Люба и Валерий переглянулись. «Ну, что я тебе говорила? Он был здесь! Но мы опоздали», — прочел Валерий в ее раздосадованном взгляде. «Преклоняюсь и беру все слова назад! — также взглядом ответил он. — Чудеса действительно бывают. Но мы опоздали, и где теперь прикажешь искать этого чертова киллера?»
Они вернулись к машине и молча забрались внутрь.
- Что будем делать? — спросил Валерий.
- Не знаю, — ответила Люба.— Но раз он оставил Иван Иваныча живым, значит, тот выдал ему кого-то. Сейчас Ренат будет двигаться по цепочке, он очень целеустремленный. Попробую настроиться на его биополе. Никогда не пробовала, но почему-то мне кажется, что сейчас получится.
Она закрыла глаза, откинулась на спинку сиденья и расслабилась. Тело стало легким, невесомым, как июньское облако, сознание закружилось, уплотняясь и сворачиваясь в тугой сверкающий жгут, становящийся все тоньше и тоньше, колеблемый неосязаемым астральным ветром, рвущийся в запредельность.
Внезапно жгут оборвался, и Люба почувствовала, что взлетает. Ей открылась панорама города: с лабиринтами каменных улиц, с пятнами чахоточной зелени, с рябым от мазутных пятен зеркалом бухты... Невидимая и неслышимая, она скользила на уровне крыш, с любопытством взирая на людской муравейник, на суету жизни. Люба не знала, куда летит и зачем, с ней впервые творилось такое, от новизны и остроты ощущений она даже забыла о Ренате.
Вот уже и центр города остался позади с его шумом и кичливой пестротой, приблизилось здание городской больницы... Не останавливаясь, прямо сквозь стену, Люба влетела в палату реанимации. Там стояли две высокие металлические кровати, окрашенные светлой краской. Одна из них была пуста, на другой лежал молодой мужчина с забинтованной головой, с закрытыми глазами. Белокурая девушка в голубом платье сидела рядом на стуле и, держа мужчину за руку, тревожно и устало смотрела то на него, то на капельницу, от которой к руке больного спускалась гибкая прозрачная трубка. Это был Коля Заикин, бравый помощник капитана, в одиночку пытавшийся защитить фирму «Золотой мост» от пиратского налета. Девушку, сидевшую с ним рядом, звали Зина…
«Он при смерти, у него кровоизлияние в мозг, — вдруг услышала Люба Голос. — Только ты можешь ему помочь».
«Я помогу, — живо откликнулась Люба. — Но сперва я должна помочь Ренату. Где он? Что с ним?»
Голос не ответил, он опять исчез, а Люба вновь, обнаружила себя парящей над городом, летящей опять в сторону центра, к асфальтовому пятачку площади Советов, к многоэтажной башне горисполкома.
«Ренат! Ренат! — беззвучно взывала Люба. — Где ты? Откликнись!..»
И вдруг она увидела его — входящим в здание исполкома.
«Полозов Сергей Тимофеевич, — внятно расслышала она. — Второй этаж, кабинет двести два».
Это сказал не Голос, это промыслил Ренат.
«Ренат, остановись!» — воскликнула Люба и ринулась вниз, но какая-то невидимая сила мягко развернула ее и понесла назад, в сторону детского парка, к машине, в которой терпеливо сидел Валерий, где осталась ее бренная оболочка.
Открыв глаза, она некоторое время приходила в себя, заново привыкая к тяжести тела, к скованности сознания. Потом посмотрела на Валерия.
— Я узнала. Сейчас он в горисполкоме, ищет Полозова.
— Полозова? — на мгновенье удивившись, переспросил бывший сыщик.— Мир тесен! Давно подозревал, что Сергей Тимофеич сексот, но не думал, что он занимается «мокрухой». Ну что ж, погнали! Может, хоть тут успеем.
Он выжал сцепление, и юркая «мазда» бесстрашно бросилась в уличный автомобилеворот.
Управляющий делами горсовета Сергей Тимофеевич Полозов второй день занимался поручением Ложечкина. Он уже выяснил кое-какие подробности ночного нападения на судно с иномарками и уже почти точно мог сказать, чьих рук это дело. Но руки (а точнее, головы, командовавшие этими руками) принадлежали очень серьезным людям, и трудно было придумать, как помочь бывшему первому секретарю горкома, не подставив при этом своей собственной шеи.
Промокнув платком вспотевшую залысину, плавно переходящую в редкую седую шевелюру, Полозов начал набирать очередной телефонный номер... Вдруг дверь его кабинета распахнулась без стука, и в комнату вошел крепко сложенный молодой человек кавказской наружности.
- Мне Полозов нужен, — сказал он с характерным акцентом. — Это вы будете?
- Да, это я, — недовольно оторвался от аппарата управляющий делами. — Но я сейчас занят. Приходите после обеда.
— Я пришел сейчас, — сказал кавказец, прочно усаживаясь на стул. — А обед может и не наступить.
Полозов посмотрел в черные глаза странного посетителя, и мороз вдруг заполнил его сексотскую душу.
- Что вам угодно? — спросил он и, утопив прерыватель телефонного аппарата, стал набирать номер милиции. Ренат шагнул к нему и, выхватив из кармана нож, одним движением перерезал провод.
- Не суетись, дорогой! Давай поговорим как мужчина с мужчиной.
В чем дело? Что вы себе позволяете? — возмутился управделами. — Кто вы такой?
— Я ангел смерти, — ответил киллер. — И я пришел по твою душу.
Он вернулся к двери и спустил «собачку» накладного замка. Замок металлически щелкнул и отгородил Полозова от внешнего мира.
— Я не верю ни в ангелов, ни в дьяволов, — сказал старый коммунист. — Что вам от меня нужно?
Ренат уселся на стул. Его и хозяина кабинета разделяла плоскость стола, на которой лежали какие-то бумаги и стоял уже бесполезный, немой телефон.
- Год назад, а точнее, в конце апреля, тебе было поручено убрать депутата по фамилии Ковальчук. Так или не так?
- Чушь! — фыркнул Полозов. — Бред собачий!
- Ты передал это поручение Иван Иванычу, директору детского парка, — продолжал киллер, внимательно следя за выражением лица чинуши-сексота. — Ты передал ему также пластиковый шприц с ядом, и Ковальчук умер от укола этого шприца...
- Бред! — повторил Полозов. — Кто вам это все наплел?
— Это не бред, дорогой! — с чувством произнес кавказец. — Это истинная правда. Как и то, что жить тебе минуты три. Если, конечно, ты не расскажешь мне, кто именно поручил тебе убить Ковальчука. Ведь это я уколол его твоим шприцем. Я убил очень многих, и прикончить тебя для меня все равно, что муху раздавить.
— Я ничего не скажу! — как-то сразу окаменев, выдавил из себя Полозов. — Можешь меня убить, но ты от меня ничего не добьешься.
К досаде Рената разговор не получался. Никогда прежде ему не доводилось иметь дело с подобным сортом людей, и он не мог понять: то ли этот седоголовый старпер просто не верил в реальность смертельного исхода, то ли действительно был очень мужественным человеком. На все угрозы он твердил одно: «Я старый коммунист! Ты ничего от меня не добьешься», — и держался весьма спокойно, с завидным достоинством, не дергался и не звал на помощь. Возможно, он и раскололся бы под пыткой: в Карабахе Ренат видел, как ломались самые сильные мужчины, когда им защемляли яйца, но Ренат не был садистом. Он умел убивать, но не умел мучить.
— Ладно, дед, ты мне надоел, — сказал он наконец, видя, что продвинуться в поисках виноватого ему уже не удастся. — Не собирался я тебя мочить, но придется, раз ты такой упрямый. Должен же я с кого-то взять должок. — Он приблизился к Полозову и указательным пальцем легонько провел ему по горлу. — Помолись своему Марксу, сейчас ты будешь мертвый.
Полозов побледнел. Строчки из будущего некролога сами собой зазвучали в его мозгу: «Он умер как настоящий коммунист: стойко и мужественно, до конца верный долгу. Рука наемного убийцы оборвала его жизнь, но не сломила его волю...» Он не проронил ни слова.
В этот момент в дверь постучали, и женский голос взволнованно произнес:
— Ренат! Это я, Люба. Открой!
Ренат колебался лишь одно мгновение. Никому другому он бы не открыл, не позволил бы вмешаться в свои дела. Даже Сержу. Серж всего лишь друг. Друг может не понять, может предать. А Люба, пери, волшебница. Она знает все, ее послал Аллах.
Вместе с Любой в кабинет стремительно вошел еще один человек: парень лет тридцати, крепко сложенный, с быстрыми глазами. Ренат насторожился.
— Это кто? — спросил он бесцеремонно.
— Валерий, мой друг, — ответила Люба. — Он знает о твоих проблемах.
Появление на сцене новых действующих лиц взбодрило ветерана. Хотя он уже и свыкся с неизбежностью самого худшего и лишь заботился о том, чтобы встретить смерть как можно достойнее, умирать ему все-таки не хотелось. Баранову и Груздева он знал как депутатов горсовета, с преступным миром не связанных, и мог рассчитывать, что в их. присутствии не будет убит. Правда, оказалось, что относительно Барановой он заблуждался: с этим уголовником она была знакома, но, надо думать, она примчалась в исполком не для того, чтобы отправить на тот свет невинного старого человека.
.....— Ну и знакомцы у вас, Любовь... Ивановна! — произнес он с натянутой, насквозь фальшивой улыбкой. — Этот молодой человек вбил себе в голову, что я причастен к смерти Ковальчука, и вот уже полчаса пытается и меня в этом убедить. Может, хоть вы его вразумите?
— Андреевна, — холодно поправила его Люба, радуясь уже тому, что управделами жив, что хоть здесь она не опоздала. — Я Андреевна, а не Ивановна. Сейчас разберемся... Ренат, сядь! Валера, закрой дверь! А вы, Сергей Тимофеевич, закройте глаза и расслабьтесь...
Полозов пожал плечами и послушно закрыл глаза. Люба подошла к нему и, приблизив к его голове вытянутые руки, приложила кончики пальцев к серебристым вискам.
Увы, ничего не произошло. Мозг Полозова был заблокирован. Старый партиец надежно контролировал свою психику.
— Еще расслабьтесь,— попросила Люба.
Полозов открыл глаза и посмотрел на нее недовольно.
— Зачем это? Если вы хотите меня успокоить, то я спокоен, как скала. Лучше успокойте своего приятеля. Он тут меня буквально чуть не убил. Прямо псих какой-то!
— Я не собираюсь вас успокаивать, — ответила Люба. — Я знаю, что вы действительно причастны к смерти Ковальчука, и хочу спасти вашу жизнь, хочу прочесть ваши мысли. Если мы не узнаем, кто дал вам указание убить Ковальчука, Ренат убьет вас: я не смогу его удержать.
Управделами иронически хмыкнул:
— Ну вот, и вы туда же! Ну с чего вы взяли, что я имею какое-то отношение к смерти этого вашего Ковальчука? Человек умер от элементарного инфаркта, слишком много на себя взял, перенапрягся...
— Он умер у меня на глазах, — возразила Люба — Это был не инфаркт, это был укол, и пластиковый шприц для укола дали вы.
Полозов укоризненно покачал головой.
— Любовь Андреевна! Как вы можете! Вы же депутат! Такую напраслину на старого человека!..
Валерий, который терпеливо молчал с того момента, как вошел в кабинет, не выдержал.
— Люба! Этого мафиози словом не проймешь. Оставьте меня с ним наедине, я поговорю с ним по-милицейски.
Ренат вскинул на него глаза, рука скользнула к пистолету. Этот парень — мент?! Мент помогает киллеру в «разборке»?! Это было не менее удивительно и неправдоподобно, чем неожиданная стойкость старого чинуши. Вот уж поистине не дано смертному постичь промысел Аллаха!
— Хорошо, — согласилась Люба. — Похоже, что у нас нет другого выхода, его мозг заблокирован, я не могу пробиться. Из двух зол придется выбрать меньшее.
Она кивнула Ренату и, не глядя на вновь побледневшего Полозова, направилась к выходу. Ренат молча последовал за ней. Оказавшись в коридоре, Люба плотно прикрыла дверь и сказала устало:
— Я так боялась за тебя! По-моему, тебя уже ищут.
— Пусть ищут, — ответил он спокойно. — Я их не боюсь. Мне бы только найти того, кто в меня стрелял.
— Ты не должен больше убивать. В этом мире столько зла!.. Убийствами его не сделаешь лучше.
— Я тоже думал об этом, — кивнул он. — Вчера, в парке. Я еще буду думать...
За дверью раздался грохот, словно там упало что-то громоздкое, донесся сдавленный стон. Люба дернулась, но Ренат удержал ее за плечо.
— ...Но того, кто в меня стрелял, убью все равно. Это не человек, это бешеный волк.
Из-за двери опять донесся стон. Люба опять рванулась. Ренат опять ее удержал.
Дверь открылась, и в коридор вышел Валерий.
— Твердый был орешек! — произнес он со странным выражением на лице. — Но все-таки раскололся.
В его голосе не было радости победителя. Никогда еще он не чувствовал себя так погано, так мерзко. Он и раньше-то, работая в милиции, не был сторонником таких методов, а теперь и подавно был противен сам себе.
— Что он сказал? — деловито осведомился киллер.
— Задание устранить Ковальчука он получил от Ложечкина, бывшего председателя нашего Совета.
- От Ложечкина?! — удивленно воскликнула Люба, невольно вспоминая первый день заседания Совета, выборы председателя, холодную как лед руку секретаря горкома и его снисходительную фразу: «Главное, Любовь Андреевна, чтобы сердце было горячее!» Вот бы не подумала! Чтобы Ложечкин дал такое задание? Да он семь раз отмерит и ни одного раза не отрежет, пять раз перестрахуется и десять раз перинку подстелит... Ложечкин на себя такое не возьмет!
- Пойди и уточни сама, — мрачно покривился Валерий. — Я сделал все, что мог.
- И пойду, — мотнула головой Люба. — Наверное, ему надо оказать помощь.
- Наверное, — согласился Валерий и невольно потер зашибленный сустав на правой руке.
Люба скрылась за дверью. Валерий и Ренат изучающе посмотрели друг на друга. «Вот ты какой, неуловимый киллер! — подумал сыщик. — Ну, погоди, разделаемся с Ложечкиным, погуляешь и ты у меня в наручниках!»
«Этого мента придется замочить, — подумал киллер. — Иначе он будет искать меня потом, когда все кончится. По глазам вижу — будет».
Минут через пять Люба вернулась.
- Все нормально, — кивнула она. — Теперь он будет здоровее прежнего.
- Куда сейчас? — спросил Груздев. — К Ложечкину в «Золотой мост»? Вот уж кому бы я с удовольствием начистил морду!
Люба посмотрела гневно.
— Понравилось?.. И что вы, мужчины, за люди? Убить, избить — только это у вас на уме, другого языка не понимаете.
— Я-то понимаю, — обиженно возразил Валерий. — Но некоторые подонки, к сожалению, не понимают.
— С тобой все ясно, — со вздохом констатировала Люба и повернулась к кавказцу: — Ренат! Витя Ковальчук был нашим товарищем... Отдай нам Ложечкина, мы с ним сами разберемся. Тем более, что за тобой идет охота, и тебе лучше не рисковать.
Ренат посмотрел в чистые колодцы ее серых глаз, и опять подумал, что хотел бы жить с этой женщиной — долго-долго, далеко от всех людей, в большом доме, наполненном детворой. И чтобы вокруг дома был сад с прохладными ручьями.
— Ты лучше знаешь, как мне поступить, — сказал н. — Тебе я доверяю. Но есть еще Серж. Наверное, он уже ищет меня, как бы глупостей не наделал.
— Ты прав. Я о нем совсем позабыла. — Люба взглянула на свои ручные часики. — Надо с ним как-то связаться...
— Давайте поговорим об этом в другом месте, — вмешался Груздев. — Здесь как-то не очень уютно.
— Да, конечно, — согласилась Люба. — Пойдемте вниз, к машине, там все и обдумаем.
— А как быть с Полозовым? Он звякнет своему секретному начальству, и через полчаса нас найдут и повяжут, как мелких аферистов.
— Он не «звякнет». Мне удалось пробиться сквозь блокаду и слегка почистить его память.
— Ты страшная женщина! — восхищенно улыбнулся Валерий. — Таких раньше на костре сжигали.
Из помещения редакции Юрик вышел в радостном возбуждении, весьма довольный собой. Операция «Редактор» прошла более чем успешно. Удалось получить не только искомую статью, но и магнитофонную запись, от которой Серж придет в восторг и с помощью которой удастся «наехать» и на более крупную добычу, чем Ложечкин.
«Ай да я! Ай да молодец! — мысленно восклицал он. — Этой записи цены нет. Если ею по-умному воспользоваться, можно всю жизнь жить на проценты. Если, конечно, не шлепнут, как шлепнули этого Ковальчука...»
Тут перед его глазами возник скрюченный, обугленный трупик Мишани Царева, и по телу прошла нервная дрожь.
«Ну, ничего! — успокоил он себя. — Мы подстрахуемся, сделаем несколько копий, спрячем их в разных местах... Во всяком случае, надо немедленно показать все это Сержу, тут есть о чем поговорить».
В офисе Сержа не оказалось. Чертыхнувшись, Юрик позвонил ему домой. Трубку взяла Маша.
— Он дома, — ответила она на вопрос Юрика. — Но... Я не могу его позвать.
— Почему?
— Приезжай — увидишь.
Она положила трубку.
Юрик насторожился. Серж собирался съездить на тридцать второй километр, осмотреть место гибели Мишани. Неужели еще что-то случилось? Он выскочил на улицу и нырнул в свой «марк».
Маша открыла дверь после третьего звонка. Вид у нее был отчужденный и нервный.
Юрик, как всегда, галантно поцеловал ей руку и жестом фокусника извлек из-за спины купленную по дороге алую розу.
Маша слегка смягчилась и кивнула в сторону залы:
— Напился! Приехал час назад и сразу начал пить. Пьет и матерится! Это просто кошмар какой-то! Сто лет его таким не видела.
Юрик вошел в комнату. Серж сидел в кресле за маленьким журнальным столиком. Перед ним стояла наполовину опорожненная бутылка водки, две пустые поблескивали на полу. Еще на столе имелись граненый стакан, горбушка хлеба, расхристанная копченая селедка и крупно нарезанный репчатый лук: прямо на столе, без тарелок. Глаза у Сержа были, мутные, как вода в уличной луже.
— О! Какие люди к нам в гости! И без охраны! — дурашливо воскликнул он и, сделав безуспешную попытку встать, вдруг заорал, мгновенно захлестываясь бешенством:— Пошел вон, козел! К японской матери, гусь моржовый, фраер набушмаченный!.. Пошли вы все, все, все!.. — Он уронил голову на столик, едва не сбив на пол бутылку, и затрясся в рыданиях.
Юрик осторожно приблизился, придвинул второе кресло и сел. Видеть Сержа в таком состоянии ему вообще не доводилось. Неужели из-за Мишани так страдает? Жалко, конечно, парня, но зачем уж так-то?..
— Успокойся, Серж, — сказал он, погладив товарища по вздрагивающему плечу. — Это я, Юрик. У меня есть хорошие новости.
Серж поднял голову. Его глаза чуть-чуть прояснились.
— Юрик? Ты Юрик?.. Тогда давай выпьем!
Он налил до краев стакан и протянул его Юрику.
- Давай, — без охоты согласился Юрик, понимая, что без этой жертвы не обойтись. — За Мишаню?
Насрать на Мишаню! — опять вскипел Серж. — Дерьмо сучье! И я дерьмо! И ты! Мы все дерьмо, один Ренат был человек. За него!
- Он погиб? — спросил Юрик.
Вместо ответа Серж кивком головы указал на «дипломат», лежавший на диване недалеко от Юрика.
— Открой.
Юрик взял черный, отделанный блестящим металлом чемоданчик и, положив на колени, нажал кнопку замка. Крышка распахнулась. Внутри лежала черная кепка Рената, побуревшая от крови. Юрик сглотнул набежавшую слюну.
— Ты видел его труп? — спросил он.
И тогда Серж рассказал все, что видел на тридцать втором километре: кровавые следы, ведущие к одной из дач, изуродованный взрывом гранаты канареечный домик, автоматные гильзы, окровавленные бинты и лохмотья одежды...
—...Он приполз туда живой, а там его накрыли и добили. И это я виноват, что он погиб, только я! Если б я не поверил тогда Мишане, не подсунул бы этого долбаного депутата, Ренат спокойно бы уехал и никакие бы гэбэшники за ним не гонялись!..
— Может, он все-таки не погиб, — усомнился Юрик. — Может, они увезли его живого?
— Один хрен! Они замочат его без суда и следствия. Да хоть и суд!..
— Хрен-то хрен, но есть идея... — Теперь Юрик взял в руки свой «дипломат». — Мне удалось добыть две вещицы, которые, возможно, помогут нам спасти Рената... Если он жив.
При этих словах глаза Сержа сделались еще чуть-чуть трезвее.
— Что ты сказал? А ну повтори!
Юрик улыбнулся и достал из «дипломата» рукопись.
— Это та самая статья, о которой мы с тобой вчера толковали. Очень занятная штуковина и, главное, с фамилиями. Кроме нашего клиента Ложечкина здесь фигурируют председатель облсовета Пугин, городской прокурор Фалдин и другие высокопоставленные лица. А вот это — бесплатное звуковое приложение. — Он достал из чемоданчика магнитофонную кассету. — Это запись совещания, на котором и было принято решение убрать Ковальчука. Действующие лица — те же плюс начальник управления госбезопасности. Я думаю, они не обрадуются перспективе предать все это гласности.
Серж помотал головой, как лошадь, которая силится избавиться от впившихся в нее оводов, и, сделав над собой изрядное усилие, поднялся на ноги.
— Подожди... Я сейчас... Пойду выбью эту дурь из башки...
— Может, помочь? — Юрик придержал его за локоть.
— Ничего, я сам.
Пошатываясь, он пересек комнату и вскоре из ванной послышался шум льющейся воды.
В комнату заглянула Маша.
— Спасибо! — улыбнулась она глазами. — Ты волшебник!
— Я только учусь, — скромно ответил Юрик.
В это время в прихожей зазвонил телефон. Маша пошла и сняла трубку.
— Алло!.. Да, есть, но он в ванной, душ принимает. Что передать?.. Понятно, хорошо, так и скажу. До свидания.
Она опять появилась перед Юриком.
— Ренат звонил...
—Ренат? — воскликнул он, вскакивая. — Ты не ошиблась?
Маша пожала плечами:
— Вроде нет. Он сказал: «Это я, Ренат». И акцент его.
— Что он сказал?
— Сказал, что очень торопится. Просил передать Сержу, что хочет встретиться с ним там, где познакомился с Ханом. Прямо сейчас.
Юрик кинулся к ванной, забарабанил в дверь.
— Серж! Серж! Ренат нашелся!
— Бу-бу-бу! — было ему ответом. Однако шум воды вскоре стих, и Серж вышел в коридор: мокрый, в махровом халате, вполне трезвый.
— Что случилось?
— Ренат звонил! — радостно сообщил Юрик и посмотрел на Машу. Маша слово в слово повторила то, что сказала Юрику. Серж, вместо того чтобы обрадоваться, нахмурился.
— Очень странно, — сказал он. — Вчера звонила какая-то бикса, спрашивала его, сегодня он сам второпях... Что-то не чисто. Ренат сейчас если и жив, то лежит и кровью харкает, как он может звонить?
— Ты думаешь, это не он? — спросил Юрик, тускнея лицом. — Но как же насчет Хана? Это ведь — «Нептун». Именно там Ренат завалил Хана. И только мы с тобой знаем об этом.
— От гэбэшников всего можно ожидать. Может, они пасли нас еще тогда.
— Ну, хорошо, давай вместо тебя поеду я, — предложил Юрик. — Если это действительно Ренат, я сообщу ему, что мы нашли того, кто ему нужен. А нет, так нет, мы ничем не рискуем, с меня взятки гладки.
— Ладно, сгоняй, — подумав, решился Серж. — Только смотри, как бы тебе хвост не приделали. Если мы второй раз спалим Рената, я ни себе, ни тебе этого не прощу.
...Юрик вернулся примерно через час и прямо с порога поднял вверх два больших пальца.
— Вшистко в пожонтку! Это действительно Ренат. Ему повезло: на той даче жила медсестра-экстрасенша Люба, и она поставила его на ноги. Это что-то неправдоподобное, но факт есть факт: он так же цел и здоров, как мы с тобой, а может быть, и еще здоровее. Он смылся с дачи до прихода туда гэбэшников, а они этого не знали и штурмовали пустой домик, вояки! К «Нептуну» он приехал вместе с Любой и еще с каким-то парнем по имени Валерий. Ренат, оказывается, сам вышел уже на Ложечкина, и мы договорились, что завтра утром встречаемся в «Золотом мосте»: сначала подходим мы с тобой и начинаем щекотать господина генерального директора, а потом появляются Люба с Валерием и ломают его окончательно.
— При чем тут какие-то Люба с Валерием? — С прежней настороженностью спросил Серж. — Какое они имеют к нам отношение?
— Они депутаты горсовета, — пояснил Юрик, — и у них на Ложечкина свой зуб. Ренат сказал, что Любе он доверяет, как себе. Еще он сказал, что не будет трогать Ложечкина, отдает его нам, а сам, наверное, исчезнет на время, пока вокруг него не улягутся волны.
— А мне он ничего не просил передать?
— Просил. Просил передать, что зла на тебя не держит и что Мишаню не убивал... Кстати! Надо нам уже и насчет похорон посуетиться.
— Надо, — согласился Серж. — Вот завтра разберемся с Ложечкиным и сразу займемся. А перед Ренатом я все-таки виноват: как я мог так его подставить!
— Все хорошо, что хорошо кончается, — с жизнерадостной улыбкой успокоил его недоучившийся филолог. — Ренат жив, а партийные мафиози у нас на крючке. Пусть грустят наши враги, а мы будем веселиться.
Серж посмотрел на него осуждающе и промолвил:
— Не рано ли ты начал веселиться, студент? Как бы плакать не пришлось.
Майор Белых был взвинчен и зол, как десять гончих, потерявших след зайца. Расспросив соседей-дачников, он узнал, что разгромленный им домик (за который еще предстояло получить нагоняй) принадлежал некоему Борису Баранову, автомеханику городского автобусного парка, и что накануне днем этот Баранов на даче действительно появлялся, а его жена Люба даже жила там несколько дней. Майор тут же связался по радиотелефону со справочной службой управления, выяснил адрес и, оставив на даче наблюдателя, поехал домой к Баранову.
Автомеханик спал сном праведника и, поднятый с постели, вначале никак не мог сообразить, чего от него хотят, однако, увидев удостоверение с литерами «КГБ», мгновенно пришел в форму и без задержки рассказал все, что знал. Знал он, увы, немного. К тому, что уже было известно Белых, добавилась лишь информация о некоем сотруднике милиции, который приезжал с женой Баранова на дачу и которого она якобы попросила разобраться с забравшимся туда бродягой. Оставив Баранову свой служебный телефон и попросив позвонить, как только появится жена, Белых покинул его квартиру и, усевшись в машину, стал размышлять.
Во-первых, каким образом Мирзоев остался жив, получив три пули под лопатку? Если отбросить маловероятную версию о правостороннем сердце, то спасти ему жизнь мог только бронежилет да и то какой-то необычно прочный, возможно, импортный.
Во-вторых, кто увез его? Либо эта самая Люба Баранова, либо (что более правдоподобно) кто-то из друзей Мирзоева: например, кооператоры из «Меркурия», с которых так поспешно сняли «колпак».
С Барановой тоже не все просто. Если она не причастна к исчезновению Мирзоева, почему она исчезла сама, не ночевала ни на даче, ни дома? Надо раскрутить эту дамочку, выявить ее родственников, друзей и знакомых. Но для этого необходимо подключить к делу еще несколько групп, а это уровень полковника, лишь он может дать соответствующую команду. Вот только захочет ли? Ведь в этом случае ему придется, объясняться с генералом, а тот спросит: «Почему упустили Мирзоева? Почему нарушили приказ и пытались его убить? И зачем, вообще, столько суеты из-за одного уголовника?» И генерал будет прав, а майору Белых придется подать в отставку.
«Нет, — сказал себе майор. — Торопиться не будем. Подать в отставку я всегда успею. Будем рассуждать логически. Мирзоев ранен очень тяжело, и кто бы его ни увез, без квалифицированной хирургической помощи ему не обойтись. Это аксиома. Следовательно, либо он загнется где-нибудь в сучьем кутке, либо я его все-таки найду».
Весь остаток ночи и весь следующий день он и его люди пунктуальнейшим образом обследовали все клиники города и его окрестностей, все стационары, диспансеры и реанимационные отделения, разыскали всех хирургов — даже тех, которые были в, отпусках или на бюллютене, но результат оказался нулевым: киллер как в воду канул. Баранова тоже нигде не объявлялась. Уж не она ли выступила в роли хирурга? Но ведь она всего лишь медсестра — и даже не операционная! Самое большое, что она могла сделать, — промыть и перевязать раны, что она, по-видимому, и сделала перед тем, как обратиться в милицию.
С этим таинственным милиционером тоже концы с концами не сходились. Ни в службе «02», ни в одном из городских отделов УВД заявление Барановой не значилось. Либо тот сотрудник был ее личным знакомым, либо он вообще не был работником милиции, и тогда эта линия заходила в тупик.
Наблюдение за Сергеем Брагиным, которое майор организовал на свой страх и риск, без санкции полковника, тоже дало не много. Утром председатель «Меркурия» съездил на тридцать второй километр, по следам вышел на дачу Барановой, увидел там полный разгром и, вернувшись домой, никуда больше не выходил. Правда, к нему дважды приезжал член правления Юрий Цыбульский, но было похоже, что кооператоры сами в растерянности и ничего не знают о судьбе своего приятеля и, скорее всего, считают его погибшим или арестованным. К сожалению, телефон Брагина был снят с прослушивания, но тут уже требовалась санкция самого генерала.
Таким образом, все сходилось на медсестре. Надо найти ее, тогда найдется и киллер — живой или мертвый.
Поздно вечером майор Белых сидел в своем служебном кабинете и писал рапорт на имя полковника Самарина. Как ни прискорбно было ему в этом признаться, но без помощи начальника отдела он продвинуться дальше не мог. Потому что найти Баранову в сжатые сроки можно было, только включив на полную мощность всю сыскную машину управления. Органы безопасности были сильны не столько профессионализмом своих отдельных исполнителей, сколько массированным натиском. Ни у МВД, ни у прокуратуры не было возможности вот так сконцентрировать усилия десятков и даже сотен людей для достижения одной цели. В данном случае проблема заключалась лишь в том, чтобы доказать необходимость такой концентрации. Белых исписал уже несколько страниц, стараясь как можно точнее и детальнее изложить фантастическую историю спасения и исчезновения Рената Мирзоева, и вдруг, как-то совершенно неожиданно для себя, уснул, выпустив из рук шариковый карандаш и клюнув носом в бумаги.
Ему приснилась большая серая корова с, толстыми губами, с колокольчиком на шее и с розовым бантом на хвосте: как на картинке в детской книжке. На ее широкой спине восседал в позе индийского йога Игорь Осокин: в набедренной повязке, в рваной окровавленной рубашке. Он теребил в руках четки и монотонно бубнил: «Харе Кришна, Харе Кришна...» Корова сделала два шага и исчезла, а на ее месте появился бревенчатый сруб колодца, какой стоял возле дома Белых в деревне. Из колодца вылетали разноцветные птицы, похожие на фазанов. Черно-белая собака с вислыми ушами носилась за ними, беззвучно лая и нелепо взмахивая мокрыми от грязи лапами...
Потом Белых увидел берег речки, и зеленый, заливной луг, а на лугу — свою покойную маму: молодую, в длинном белом платье, струящемся на ветру. Он не помнил, как мама выглядела в молодости, но во сне знал, что это именно она. Мама шла босая по мягкой траве, смотрела ласково и говорила нараспев: «Ангелы — по окошечкам, Святы Отцы — по уголошечкам... С Олежки беда, как с гуся вода!..»
Он шагнул к ней — радостно и счастливо, как в детстве, но луг и мама внезапно пропали, и под ногами у него оказались огромные угловатые камни — качающиеся, «живые». Между камнями проступала раскаленная, красновато-оранжевая лава. Она пузырилась и подступала все ближе и ближе, обдавая жаром и удушливой гарью...
Полозов проснулся утром со странным ощущением: словно он забыл что-то очень важное, сверхважное, жизненно важное. Ощущение это не оставляло его все время, пока он умывался и брился, повязывал галстук, пил некрепкий, но душистый китайский чай (крепкий не рекомендовал врач). Он помнил, что на девять утра у него назначена встреча с Ложечкиным, в офисе «Золотого моста», помнил, что решил поговорить с Петром Алексеевичем начистоту и объяснить, что есть очень сильные люди, которые решили прибрать к рукам весь автомобильный бизнес и с которыми воевать себе дороже. Но было еще что-то, связанное тоже с Ложечкиньм, крутившееся в мозгу совсем рядом, но ускользающее, неуловимое, как капля ртути, и мучившее своей неуловимостью.
Его рабочий день начинался в восемь часов. В половине восьмого он вышел из дому, продолжая насиловать память, и, подойдя к перекрестку, вдруг все вспомнил: словно какие-то контакты щелкнули в его мозгу. Вспомнил леденящий взгляд убийцы, его твердые пальцы на своем горле, вспомнил появление Груздева и Барановой и нечеловеческую боль, которая сломала его, превратила в лепечущего слизняка... От стыда его бросило в жар. Несмотря на все свое экстрасенсо-космическое могущество, Люба Баранова так и не сумела до конца подчинить своей воле сознание старого коммуниста, привыкшего с запрограммированностью робота подчиняться лишь воле партии… Именно про него было сказано: «Гвозди бы делать из этих людей. В мире бы не было крепче гвоздей».
Бывший председатель народного контроля решительно метнулся к телефонной будке — позвонить полковнику Самарину. Увы! Трубка оказалась оборванной. Он бросился к перекрестку. Горел красный, но он не стал ждать. Управление КГБ находилось неподалеку, прямо за площадью Советов, в двух шагах от здания горисполкома. Немедленно сообщить, поднять на ноги людей, перевернуть весь город и схватить эту жуткую троицу: наемного убийцу, бывшего сыщика-мордобоя и ведьму-целительницу...
Майора разбудил телефонный звонок. Взгляд его тут же метнулся к часам. «С ума сойти! Полдевятого! Вот это я дал прикурить!»
Звонок повторился.
Он снял трубку.
— Майор Белых слушает!
— Где вы пропали, майор? — услышал он желчный голос Самарина. — Почему не докладываете обстановку?
— Виноват, товарищ полковник! Операция затянулась, а вы велели не появляться, пока не доведу до конца.
— Ах вот как! А если не доведете? Если затянете еще неизвестно насколько?.. Сейчас же зайдите ко мне и доложите ситуацию. Нечего строить из себя кисейную барышню.
Белых мысленно чертыхнулся, растер ладонями лицо, дабы прогнать следы сна, и, прихватив недописанный рапорт, двинулся в кабинет шефа. Он был очень недоволен собой, и не столько тем, что затянул операцию, сколько тем, что уснул. Неужели действительно укатали сивку крутые горки, неужели действительно пора думать об отставке?..
Самарин встретил его холодно, кивком указал на кресло:
— Я вас слушаю.
Но по его виду, по тусклому блеску желтоватых глаз можно было понять, что ничего для себя нового и тем более интересного он услышать не ожидает. Белых рассказал все, что ему удалось узнать, подчеркнув загадочность исчезновения Мирзоева и участие в этом деле некоей медсестры Барановой, которая также исчезла.
— Нужно найти ее, — сказал он как можно более твердым тоном, заканчивая свой доклад. — Я уверен: если мы найдем Баранову, мы найдем и Мирзоева.
— Так почему же вы ее не ищете? Почему вы торчите здесь?
— Я как раз хотел получить вашу санкцию на широкий розыск. Нужны дополнительные люди.
Полковник посмотрел на него уничтожающе.
- А, по-моему, вам не хватает не людей, а чего-то другого, дорогой Олег Ефремович! Пока вы обшаривали больницы в поисках «тяжелораненого» Мирзоева, он, целый и невредимый, вломился к одному из наших секретных сотрудников и едва его не убил.
- Этого не может быть! — побледнев, воскликнул Белых. — Он действительно тяжело ранен. Ему как минимум два месяца придётся отлеживаться, да и то при условии хорошего врача и ухода Ваш человек его с кем-то спутал!
- Нет, не спутал. Это был именно Мирзоев, и он хотел узнать, кому персонально мешал жить депутат Ковальчук. И он был не один. С ним были два депутата городского Совета: медсестра Баранова и бывший милицейский следователь Груздев. Все сходится, не так ли?
- Сходится, — обескураженно промолвил майор.— Но я все равно ничего не понимаю.
Полковник усмехнулся.
— Не огорчайтесь: у каждого свои особенности. Я, например, хуже вас стреляю. Но в данном случае интересно то, что именно Груздев год назад занимался делом Ковальчука, и нам, как вы помните, стоило немалого труда его от этого отвадить. Баранова же, по имеющимся сведениям, является уникальным экстрасенсом-целителем. Не знаю как, но она сумела за один день поставить Мирзоева на ноги.
Лицо майора вытянулось.
— Вот оно что! Вот почему ему не понадобился хирург! Значит, я все-таки был нрав, и искать нужно именно Баранову!
— Да, но вы ее не нашли, а Мирзоев опять жив и здоров и действует вне нашего контроля. Вот адрес Груздева... — Самарин протянул майору листок бумаги. — Возможно, Мирзоев там. Блокируйте квартиру и постарайтесь обойтись без жертв. Хотя, скорее всего, его там нет — это очень осторожный зверь. — Самарин сделал паузу и, когда Белых уже поднялся и открыл рот, чтобы произнести сакраментальное: «Разрешите выполнять?» — добавил: — Есть еще одно место. У меня есть сведения, что сегодня наш подопечный захочет навестить генерального директора фирмы «Золотой мост» Петра Алексеевича Ложечкина.
— А это что за птица? — простодушно спросил майор. Начальник отдела укоризненно покачал головой:
— Стыдно, Олег Ефремович! Таких людей надо знать. Год назад Ложечкин был председателем нашего городского Совета, а до того — первым секретарем горкома партии. Впрочем, вы недавно работаете в Приморске. А интерес к нему Мирзоева обусловлен тем, что именно Ложечкин дал в свое время распоряжение устранить Ковальчука. Правда, он не имел в виду физическое устранение, но теперь это не важно. Важно, что Мирзоев уже знает эту фамилию и жаждет встречи. Готовьте своих людей, майор, но руководить операцией на этот раз буду лично я.
— Как вам будет угодно, — обиженно ответил Белых. — Только имейте в виду: стрелять надо в голову, на нем бронежилет.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно! Потому он и остался жив после моих трех выстрелов. Если бы не жилет, никакая экстрасенша его бы не спасла.
— Ну что ж, — промолвил полковник. — Значит, будем стрелять в голову.
Полковник Самарин не напрасно сомневался, что «осторожного зверя» Мирзоева удастся обнаружить в квартире бывшего следователя Груздева. Там не оказалось ни Мирзоева, ни самого Груздева, ни Любы Барановой. По настоянию Рената, который всегда был крайне осмотрителен при выборе «хаты», все трое провели эту ночь совсем в другом месте, в «гостинке» одного из друзей Юрика Цыбульского. Причем Груздев всю ночь безмятежно проспал, прикорнув прямо в одежде на хозяйской постели, а Люба с Ренатом до утра просидели в крошечной кухне-прихожей, гоняя чаи и вполголоса беседуя при свете маленькой настенной лампы.
О чем они говорили? Обо всем. О жизни и смерти, о добре и зле, о человеке и Боге. Мы не будем подробно излагать их беседу, потому что это увело бы нас слишком далеко от сюжета, да и не всякому читателю были бы, наверное, интересны суждения безвестных киллера и медсестры на столь вечные и возвышенные темы. Мы лишь отметим, что собеседники были интересны друг другу, хотя никто из них так и не заговорил о главном. О том самом, что уже выкристаллизовывалось в их растревоженных душах, но еще не имело названия. Им было просто хорошо вместе.
А вот Петр Алексеевич Ложечкин в эту ночь спал беспокойно, трижды просыпаясь в холодном поту. В первый раз ему приснилось, что его сейф, его личный южнокорейский сейф с двумя секретными замками, все-таки ограбили, вычистили до блеска, забрали и валюту, и никелированный пистолетик «ПСМ-5,45», так удачно «приватизированный» при уходе из горкома. Во второй раз ему привиделось, что рухнуло здание, в котором размещался его офис. В третий раз его едва не задушила огромная змея с золотой чешуей. После змеи он уже не мог заснуть, хотя рассвет только начал брезжить, ворочался на широкой постели, пока не проснулась и не встала Альбина, которая по привычке поднималась раньше его, хотя у нее в техникуме давно начались каникулы и ей не нужно было спешить на занятия.
- Не спится? — спросила она участливо, когда муж появился на кухне. — Может, капли какие дать? На тебе лица нет.
- Да сейчас уже нет смысла, — возразил он. — С вечера надо было что-то принять. С этим дурацким пиратским ограблением нервная система возбудилась, кошмары всю ночь снились...
- Слушай, Петь... А может, ну их к черту, эти миллионы? — Альбина подошла и с улыбкой положила руки ему на плечи, коснулась теплым упругим животом. — Здоровье дороже! Здоровье не купишь.
— А на Гавайи ты съездить хочешь? — усмехнувшись, поинтересовался Ложечкин.
Ее улыбка потускнела.
- Хочу.
А Вику в Оксфордский университет отправить?
- Тоже хочу.
— Тогда улыбайся и помалкивай. Здоровье у меня, слава Богу, еще есть, и наши с тобой миллионы я никому не отдам. Сегодня у меня будет встреча с мафиози. На одних бандитов мы натравим других бандитов, и это будет надежнее, чем ждать помощи от родной милиции.
— Я боюсь,— сказала Альбина. — Ты ввязываешься в очень опасные дела.
— Жизнь, Аля, вообще опасная штука. И, как правило, она кончается смертью, — пошутил Ложечкин и, обняв жену, почувствовал, что было бы неплохо снова вернуться в постель — вместе с нею. Время у него еще было.
Без пяти девять он вошел в приемную своего кабинета. Секретарша уже была на месте: молодая, лучезарная, длинноногая. И еще его ожидали двое мужчин лет тридцати — тридцати пяти: один высокий, стройный, вполне интеллигентного вида, с черным «дипломатом» в руках, второй ростом пониже, с мрачным взглядом типичного уголовника.
— Вы от Иван Иваныча? — спросил он, полагая, что это именно те люди, с которыми обещал свести его Полозов.
Серж и Юрик переглянулись. Они не были от Иван Иваныча, и это имя им ни о чем не говорило, но какая разница, с чего начать разговор.
— Да, мы от него, — подтвердил Юрик.
— Ну что ж, проходите, побеседуем, или, как у вас говорится, «потолкуем». Тут еще должен подойти один человек, но начать мы можем и без него. Светлана, ко мне никого, кроме Сергея Тимофеевича! — бросил он секретарше и, гостеприимно распахнув дверь кабинета, пригласил посетителей внутрь.
Не очень зная, как вести себя с представителями преступного мира, Ложечкин пригласил их не к письменному столу, где бы они, по его мнению, чувствовали бы себя скованно, а в уютный уголок, где стояли как раз три кресла и низенький столик с хрустальной пепельницей, выложил непочатую пачку «Конгресса» и газовую зажигалку.
— Курите! Может быть, немного выпить?
— О нет, спасибо! — Юрик сделал отрицательный жест ладонью. — Мы не пьем и не курим.
Серж промолчал. Этот балаган ему не нравился, он бы предпочел сразу перейти к делу, а не изображать черт-те кого.
— Ну что ж, я вижу, что вы деловые люди и, наверное, уже в курсе моих проблем, — улыбнувшись одной из своих задушевных улыбок, сказал Ложечкин. — Я готов выслушать ваши предложения и ваши условия.
— Давайте сначала познакомимся, — угрюмо промолвил Серж.— Я председатель кооператива «Меркурий», а это мой зам по коммерции. — И он протянул Ложечкину свою визитную карточку.
Ложечкин карточку взял, и в его сердце закралось смутное сомнение. «Конечно, — подумал он, — многие кооперативы — лишь ширма для мафии, но не произошло ли накладочки? Надо быть осторожнее».
- Очень приятно, — сказал он, протягивая взамен свою визитку, отпечатанную на трех языках — русском, английском и японском. — Итак, я вас слушаю!
- У нас к вам не совсем обычное дело, — начал Серж, подавшись вперед и глядя прямо в гладко выбритое, ухоженное лицо генерального директора. — Нам стало известно, что ваша фирма гонит за бугор стройматериалы, цветной металл и прочий дефицит. Гонит в больших размерах. Не знаю, как там у вас с лицензией (это ваши дела, мы не из таможни), но местный рынок свистит в кулак, и это нехорошо.
«Это не бандиты, — с разочарованием понял Ложечкин. — Это действительно кооператоры, мелкие конкуренты. Куда же пропал этот чертов Полозов?..»
- Извините, господа, но это нормальный коммерческий процесс, — ответил он снисходительно и взглянул на часы. — Каждый делает свои деньги там, где может. Я не спрашиваю вас, где делаете деньги вы, Если у вас есть деловое предложение, я готов вас выслушать, раз уж вы пришли. Если нет — до свидания! Мой день, увы, расписан по минутам.
- У нас есть предложение, — вмешался Юрик. — У нас есть некий документ, который должен вас заинтересовать. — Он раскрыл «дипломат», извлек из него машинописную рукопись и протянул Ложечкину. — Разумеется, это ксерокопия, но у нас имеется и оригинал.
Ложечкин пробежал глазами название, глянул на фамилию автора и хмыкнул:
- Любопытно, очень любопытно! Если позволите, я прочту.
- Разумеется! Мы затем и пришли.
Ложечкин углубился в чтение. Серж смотрел на его крепкую, спортивную фигуру, на тщательно уложенную прическу и думал, что вот такие гладкие да холеные и раньше были хозяевами жизни и теперь очень ловко опять прыгнули в дамки. Юрик, приятно раскинувшись в удобном кресле и заложив ногу за ногу, с интересом следил за выражением липа бывшего первого секретаря горкома. Чему чему, а выдержке, у Ложечкина можно было поучиться.
— Ну и что? — спросил Ложечкин, дойдя до конца и подняв глаза на Юрика. — Это дела давно минувших дней. Сейчас за информацию о том, что генеральный директор фирмы «Золотой мост» приобрел видеомагнитофон по сниженной цене, вам никто не даст и пяти рублей. Впрочем, сходите к Пугину. Может быть, он как председатель, облсовета заинтересуется вашей бумагой, а мне она к чему.
— Год назад из-за нее убили человека, — заметил Юрик. — Ее автора.
— Глупости! — невозмутимо ответил Ложечкин. — Если вы знаете, он умер от инфаркта.
— Инфаркт был вызван специальным уколом, — негромко, но очень внятно произнес Юрик и пристально посмотрел в глаза Ложечкина. Тот ответил взглядом не менее пристальным и внимательным.
«Откуда простой кооператор может знать такие подробности?— подумал генеральный директор.— Рукопись — ладно, она могла храниться у кого-то из друзей Ковальчука, но о том, как именно был «нейтрализован» гоношистый депутат, знает только Полозов. Уж не он ли наслал этих наглых ребят? Не задумал ли со мной какую-то новую игру? Не потому ли и сам не явился?.. А за Полозовым небось опять стоит генерал Тарасов. Вот она, настоящая мафия!»
— Возможно, так оно и было, — невозмутимо согласился он. — Наверное, у вас есть основания так говорить. Но у меня таких оснований нет, и мне по-прежнему кажется, что мы с вами зря тратим время.
Он встал, давая понять, что пора и честь знать, и демонстративно опять посмотрел на часы. Было без пяти десять, а на десять была назначена встреча с депутатами Груздевым и Барановой. Он по-прежнему играл в демократа и был доступен коллегам по горсовету.
— А ну сядь! — внезапно рявкнул Серж и ударил кулаком по столику так, что хрустальная пепельница подпрыгнула и жалобно звякнула. — Сядь, кому говорят!
Ложечкин удивленно посмотрел на него (это что за припадочный?) и сел.
— Мы не все сказали, — заявил председатель «Меркурия».— Юрик, а ну вывали ему козырного туза!
Губы Юрика дрогнули в тонкой усмешке, и он положил на столик магнитофонную кассету.
— Здесь запись совещания, которое имело место быть на даче у Пугина, — пояснил он, глядя прямо в лицо бывшего первого секретаря горкома. — Того самого совещания, на котором именно вы взяли на себя труд «нейтрализовать» Ковальчука. Что вы на это скажете?
Ложечкин оцепенел.
«Достали!— подумал он обреченно. — Все-таки меня достали. Именно этого я боялся больше всего. Если дойдет до суда, мне не отвертеться. Тем более, эти ухари знают, как именно был убит Ковальчук. Полозов, конечно, скажет, что просто выполнил мое указание. Я пропал!»
- Чего вы хотите? — глухо произнес он.
- Мы хотим две вещи, — сказал Серж голосом, не терпящим возражений. — Первое: вы приостанавливаете свой бартер, и мы забираем у вас по нормальным ценам все стройматериалы.
- Это очень сложно. Судно уже грузится.
- Это твои проблемы. Второе: фирма «Золотой мост» сливается с кооперативом «Меркурий». Генеральным директором становлюсь я.
-Вы с ума сошли! Это полный грабеж!
Тут дверь кабинета мягко приоткрылась, и, грациозно ступая туфельками на точеных каблучках, впорхнула секретарша Светлана.
- Петр Алексеевич! К вам депутаты. Говорят, вы назначили.
- Пусть подождут! — не оборачиваясь, бросил Ложечкин.— Пять минут. Извинитесь!
Светлана исчезла.
— Это полный грабеж, — повторил Ложечкин. — Так дела не делают. И потом, это не в моей компетенции. Такие решения принимает только собрание акционеров.
Дверь опять отворилась, на этот раз более энергично, и в кабинет вошли Баранова и Груздев...
Оставшись один, Ренат некоторое время ходил как заводной по маленькой, тесно заставленной квартирке, все более и более охватываемый беспокойством. Это было беспокойство особого сорта, которого он никогда ранее не испытывал, — беспокойство за другого человека. Он понимал, что те, кто охотится за ним, не дураки, что его интенсивно ищут и что кольцо неумолимо сжимается. Люба почистила память Полозова, но был еще Купец, Иван Иваныч. Что, если он все-таки расхрабрится и настучит? Тогда гэбэшникам не составит труда сообразить, где устроить ловушку. Они вооружатся до зубов и обложат «Золотой мост», и там, конечно, будет тот, кто стрелял ему в спину. Юрик вчера рассказал, что увидел Серж на Любиной даче, какой там был разгром: эти вояки сначала стреляют, а потом уже смотрят — в того ли. У них не задержится выстрелить в женщину. Особенно у того, который стрелял ему в спину.
Ренат проверил пистолет, накинул куртку и вышел на улицу.
Он не стал искать телефон-автомат, а просто зашел в первый попавшийся магазинчик.
— Где у вас телефон? — обратился он к молоденькой продавщице. — Мне в КГБ позвонить надо. Срочно!
Та поглядела на него с легким испугом и повела в кабинет заведующей.
— Полина Семеновна, извините! Мужчине в КГБ надо позвонить, срочно.
Полина Семеновна испуганно улыбнулась во все тридцать два золотых зуба и живо развернула к посетителю стоявший перед ней аппарат.
— Пожалуйста, пожалуйста! Может, мне выйти?
Ренат кивком остановил ее:
— Не надо.
Он набрал «09» и, дождавшись ответа, сказал:
— Девушка, мне номер КГБ нужен
После короткой паузы «девушка» продиктовала номер приемной. Полина Семеновна услужливо пододвинула ручку и листок бумаги. Ренат записал, нажал рычажок аппарата в набрал нужную последовательность цифр.
— Приемная управления КГБ слушает, — раздался в трубке молодцеватый голос.
— Ваши сотрудники занимаются розыском особо опасного преступника Рената Мирзоева,
— без предисловия начал Ренат. — Я хочу сделать заявление.
— Я слушаю вас.
— Но я хочу говорить с тем, кто руководит розыском. Это очень важное заявление, и я тороплюсь.
— Хорошо, подождите минутку, я попробую выяснить.
Ренат посмотрел на часы и засек время. Он понимал, что номер телефона, с которого он звонит, уже определен, но повода для беспокойства не было: ведь он пока еще не назвал себя. Да и не доберутся они так быстро на другой конец города.
Полковник Самарин сидел на переднем сиденье темно-синего «патрола», стоявшего неподалеку от входа в здание, где располагался офис фирмы «Золотой мост», на противоположной стороне улицы. Операция шла к финишу, прогноз оправдывался. Баранова и Груздев уже были в ловушке, а еще раньше туда пожаловали кооператоры Брагин и Цыбульский. Оставалось дождаться Мирзоева и западню можно захлопывать. Вдруг запикал сигнал радиотелефона. Самарин снял трубку.
— Товарищ полковник, это капитан Щукин из приемной. Скажите, Ренатом Мирзоевым у вас кто-нибудь занимается?
— А в чем дело? — насторожился полковник.
— Тут какой-то настойчивый гражданин звонит, хочет сделать заявление. Говорит — очень важное. Может, вас с ним связать?
— А откуда он звонит?
— Из магазина номер 19, на Беляева.
— Хорошо, соедините.
Ренат услышал в трубке легкий щелчок, потом раздался мягко-повелительный голос:
— Говорите, вас слушают.
— Мне нужен начальник, который занимается розыском Мирзоева, — повторил Ренат.
— Я — такой! начальник. Полковник Самарин. Что вы хотели сообщить?
— Я Ренат Мирзоев. Я хочу поговорить с человеком, который пытался взорвать меня, а потом стрелял мне в спину.
Полковник быстро прикинул, за сколько времени можно добраться до магазина на Беляева, 19. Получалось минут двенадцать, а то и все пятнадцать, киллер успеет исчезнуть. Да и не возьмешь его вот так, с бухты-барахты: верткий, гад, и осторожный. Профессионал!.. Ну, ничего, главное, что он объявился, из города мы его не выпустим.
— Подождите пару минут,— сказал он и, переложив трубку в левую руку, по мини-рации вызвал на связь майора Белых. Белых находился внутри здания и караулил Мирзоева под видом гардеробщика.
— Объект обнаружился, — сказал Самарин. — Немедленно подойдите к моей машине.
Через несколько секунд майор появился в дверях — как был, в синем халате, — быстро огляделся и пересек улицу.
— Где он? — спросил Белых, нагибаясь к окошку «патрола». — Кто его нашел?
Вместо ответа Самарин протянул ему телефонную трубку.
— Поговорите! Это Мирзоев. Он сам нас нашел.
Глаза у майора слегка округлились. Он осторожно взял в руку трубку и негромко сказал:
— Мирзоев, это ты?
— Да, я Мирзоев,— ответил знакомый ему гортанный голос. — А ты кто?
— Я майор Белых. Это хорошо, что ты сам позвонил. Я предлагаю тебе сдаться,
явиться с повинной. Иначе я все равно найду тебя и убью. Не сегодня, так через несколько дней
.
— Это не так просто сделать, майор. Но я хочу облегчить тебе задачу. Через полчаса я буду ждать тебя у входа в детский парк. Если ты мужчина и умеешь стрелять не только в спину, приходи.
Ренат положил трубку и, кивнув в знак благодарности белой от страха завмагше, вышел на улицу.
Парк находился недалеко, в пяти минутах ходьбы, у него было время осмотреться, прикинуть варианты. Он не сомневался, что Белых явится не один. Ренат чувствовал, что его путь подходит к концу, но мысль о том, что майор может остаться безнаказанным, звала к действию. Он посмотрел в сторону запада, туда, где за многими равнинами и горами находилась Мекка, родина пророка Мухаммеда, где стояла священная черная Кааба, прикоснуться к которой ему, наверное, уже не доведется, и в памяти вдруг всплыли строки из Корана, слышанные им в детстве от дедушки:
«В тот день люди будут, как разогнанные мотыльки, и будут горы, как расщипанная шерсть... И вот, у кого тяжелые весы, — он в жизни блаженной, а тот, у кого легкие весы,— мать его пропасть. А что даст тебе знать, что такое она? — Огонь пылающий!»
— Извините, коллеги, но я попросил бы вас чуть-чуть подождать. У меня очень важный разговор, — обратился Ложечкин к вошедшим депутатам, улыбнувшись им как можно радушнее.
— А мы, Петр Алексеевич, по этому же вопросу, — поспешила «успокоить» его Люба. — Все гораздо серьезлее, чем вы думаете. Два дня назад погиб еще один человек, замешанный в этой истории, а вчера чуть не погибли еще двое...
— Не говоря уж о том, что Ковальчука не оставили в покое и после смерти, — с недоброй улыбкой добавил Груздев. — Его могилу залили серной кислотой...
— К этому я не имею никакого отношения! — торопливо заметил Ложечкин.
И тут перед Любой возникла «картинка». Она увидела Рената, медленно идущего вдоль чугунной ограды детского парка, собранного и настороженного, похожего на барса, вышедшего на охоту. И еще она увидела другого человека, не менее собранного и настороженного, который двигался навстречу Ренату.
— О Господи! Они убьют его! — воскликнула Люба и кинулась к выходу. Груздев, Юрик и Серж переглянулись и бросились за ней. Ложечкин недоуменно пожал плечами и, выждав несколько секунд — не вернутся ли? — забрал со столика злополучную рукопись и еще более злополучную кассету и направился к сейфу. К тому самому сейфу, в котором хранились двадцать семь тысяч долларов и никелированный малютка «ПСМ-5,45». При виде пистолета он вдруг подумал: «Застрелиться, что ли?» Но тут же опомнился и усмехнулся: «Еще чего! Идет нормальный процесс первоначального накопления капитала. Стройматериалы я им, так и быть, отдам, а за остальное еще повоюем!»
Ренат осознавал, что у его противника есть сильное преимущество: Белых знал его в лицо и уже поэтому имел возможность выстрелить первым. «Ну что ж, пусть стреляет, — сказал себе Ренат. — Аллах милостив. Он помог мне найти этого бешеного пса, поможет и узнать».
Место встречи было выбрано не слишком удачно: здесь было людно, неподалеку находилась трамвайная остановка, и Ренату, приходилось держать в поле зрения сразу многих мужчин. И все же он вовремя заметил, как один из них, высокий и плечистый, вдруг потянул руку под левую полу расстегнутого пиджака. Киллер молниеносно прянул в сторону, и пуля пропела мимо правого уха, а уже в следующую секунду заговорил его скорострельный «стечкин».
Майор рухнул на асфальт с пробитым лбом, и в тот же миг в пяти шагах от Рената резко затормозил темно-синий «патрол» со спущенными стеклами, и оттуда брызнули две автоматные очереди. Несколько пуль больно, но без особого вреда ударили киллера в бронированный бок, одна зацепила руку, две угодили в голову. Теряя сознание и заваливаясь к чугунной ограде, Ренат успел выпустить ответную, бесприцельную очередь, но не успел увидеть, как из подлетевшей к парку красной «мазды» выскочила Люба. Она бросилась к нему, упала на колени и приподняла его залитую кровью голову. Теперь, как никогда, ей была нужна чудесная, целительная сила, бесценный дар, полученный от Космоса. А иначе зачем вообще ей эта сила?
Ренат открыл глаза и увидел над собой красное марево, а в нем — расплывающееся, тающее лицо женщины, той женщины, с которой он никогда уже не будет жить вдали от всех людей, в доме, наполненном веселой детворой. Разве что дом этот будет стоять в садах Эдема, там, где текут прохладные ручьи и поют сладкоголосые птицы счастья.
Он улыбнулся и умер.
Люба опустила его голову на землю и посмотрела вокруг. Трое мужчин стояли невдалеке от нее: двое молодых, с опущенными к земле автоматами, и третий пожилой, без оружия, с умными желтыми глазами. Они молча и выжидательно смотрели.
— За что вы убили его? — спросила Люба. — Он был лучше вас всех!
Пожилой наклонился, поднял пистолет, выпавший из мертвой руки киллера, и сказал:
— Это была вынужденная мера. Он только что застрелил нашего товарища. Вы сами заберете тело или вам помочь?
— Будьте вы прокляты! — тихо и яростно промолвила Люба.
Трое ретировались к «патролу», куда уже был погружен труп майора Белых, и уехали, а к Любе подошли Груздев и только что подъехавшие Серж и Юрик.
— Я опоздала, — сказала Люба. — Его убили.
Серж и Юрик молча наклонились, подняли Рената и понесли к черному «мерседесу». Валерий хотел им помочь, но они отстранили его. А Люба все сидела на земле, у чугунной решетки, забрызганной свежей, алой кровью, и неподвижно глядела перед собой, не замечая опасливо обходящих ее случайных прохожих.
«Ты не должна принимать это слишком близко к сердцу, — вдруг раздался в ее ушах размеренный Голос. — Его путь, закончен, а твой только начинается. Ты нужна не мертвым, а живым. Вспомни: там, в палате реанимации, твоей помощи ждет человек, молодой моряк».
Люба вздрогнула и медленно поднялась с колен.
«Я помню, — ответила она. — Но почему нельзя было спасти Рената?»
«Его путь закончен, — повторил Голос. — Он сделал все, что должен был сделать. Он ушел счастливым, а это удается не каждому».
Груздев подошел и бережно взял Любу за локоть.
— Пойдем, Любава, — сказал он. — Ребята ждут.