31.01.1715 года родился знаменитый французский философ К. А. Гельвеций.
Желая отметить эту дату наш друг, независимый журналист М. Михайлов, мысленно вступил в разговор с французским просветителем.
Вот запись их беседы:
ГЕЛЬВЕЦИЙ КЛОД АНДРИАН Helvetius (31.01.1715, Париж – 26.12.1771, Париж) французский философ-материалист, яркий представитель эпохи Просвещения, идеолог революционной французской буржуазии 18 века.
М. – Уважаемый господин Гельвеций, в молодости все мы надеемся, что «там, за поворотом» нас ожидает небывалый подарок судьбы, что жизнь сложится гораздо счастливее, чем у предшественников. Есть ли основания для такого юного оптимизма?
Г. – Судьба продает дорого то, что она обещает дать.
М. – Да, подарков ждать не приходится, за все приходится платить. Немецкий драматург К. Ф. Геббель писал: «Мы должны действовать; не для того, чтобы противостоять судьбе – это не в наших силах, – а для того, чтобы идти ей навстречу». Но действие должно быть разумным, продуманным, иначе не избежать ошибок, порой непоправимых. Способна ли философия и сопутствующая ей мудрость помочь человеку прожить если не счастливо, то хотя бы без бед?
Г. – Мудрость главенствует в советах, а судьба – в событиях.
М. – Это верно. Недаром Ф. Ларошфуко писал: «Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно не способно уберечь нас даже от ничтожнейших превратностей судьбы». В таком случае, стоит ли восхищаться умными людьми?
Г. – На земле нет ничего более достойного уважения, чем ум.
М. – Однако далеко не все склонны уважать чужой разум – напротив, он вызывает у многих раздражение и желание по возможности унизить его обладателя.
Г. – Все ограниченные люди стремятся постоянно опозорить людей основательного и широкого ума.
М. – Как Вы думаете, почему?
Г. – Люди всегда против разума, когда разум против них.
М. – Может быть, все дело во взаимном непонимании: что общего у невежды с ученым?
Г. – Ученый может понимать невежду, потому что он сам был таковым в детстве; невежда же не может понимать ученого, ибо никогда таковым не был.
М. – Вероятно, многим кажется, что люди умные и образованные смотрят на них свысока, и это ущемляет их самолюбие.
Г. – Тот, кто глубоко исследует свою душу, так часто ловит себя на ошибках, что поневоле становится скромным. Он уже не гордится своей просвещенностью, он не считает себя выше других.
М. – То есть по-настоящему умный человек не ощущает себя таковым?
Г. – Ум подобен здоровью: тот, кто им обладает, его не замечает.
М. – Значит, те, кто, мягко говоря, недолюбливает интеллектуалов, сами люди недалекие?
Г. – Степень ума, необходимая, чтобы нам понравиться, является довольно точной мерой степени нашего ума.
М. – Есть ли какой-то критерий для того, чтобы понять, насколько человек умен?
Г. – Обширность ума измеряется числом идей и сочетаний их.
М. – Если у человека плохая память, и он не может удержать в ней большое количество сведений и мыслей, разве можно из-за этого отказать ему в уме?
Г. – Недостаток ума не следует объяснять недостатком памяти.
М. – Действительно, способность интересно и глубоко мыслить нередко сохраняется у человека, даже если память в какой-то степени начинает его подводить. А как Вы думаете, можно ли, работая над собой, развить свой ум до такой степени, чтобы понравиться мудрым людям, или, как говорит народная мудрость, «что заложено, то заморожено»?
Г. – Люди не рождаются, а становятся теми, кто они есть.
М. – Достаточно ли одного желания, чтобы стать лучше и умнее?
Г. – Желание есть движущая сила души; душа, лишенная желаний, застаивается. Нужно желать, чтобы действовать, и действовать, чтобы быть счастливым.
М. – Полагаю, что под действием Вы подразумеваете труд: ведь образование не дается без труда, а именно оно развивает и совершенствует ум. Однако серьезные умственные усилия многим людям кажутся чем-то ненужным и отталкивающим.
Г. – Если человек с ранних лет усвоил привычку к труду, труд ему приятен. Если же у него этой привычки нет, то лень делает труд ненавистным.
М. – Кроме усердия в приобретении знаний, вероятно, нужна и определенная интеллектуальная среда?
Г. – Если кто-нибудь ищет общества образованных людей, если он живет постоянно с людьми, превосходящими его по уму, то он становится от этого просвещеннее.
М. – Мой скромный опыт говорит о том, что люди небольшого ума чаще предпочитают общество совершенно необразованных, чтобы на их фоне чувствовать себя мудрецами, не прилагая больших усилий. Может ли человек, обладая природной сообразительностью, но не желая учиться и расширять свой кругозор, оставаться, тем не менее, довольно умным?
Г. – При невежестве ум чахнет за недостатком пищи. Полное невежество приводит к полному тупоумию.
М. – Вы считаете, что это такое уж большое зло?
Г. – Всякий, изучающий историю народных бедствий, может убедиться, что большую часть несчастий на земле приносит невежество.
М. – Невежество, конечно, губительно, но довольно часто народные бедствия вызывает неукротимая алчность правящей верхушки. Хотя с точки зрения разума, она необъяснима. Вероятно, это страсть, которую не могут сдержать ни образование, ни интеллект.
Г. – Страсти – это пресмыкающиеся, когда они входят в сердце, и буйные драконы, когда они уже вошли в него.
М. – Тем не менее, многие люди живут страстями и ставят это себе в заслугу, подозрительно глядя на здравомыслящих людей. Они не правы?
Г. – Страсти вводят нас в заблуждение, так как они сосредоточивают все наше внимание на одной стороне рассматриваемого предмета и не дают нам возможности исследовать его всесторонне.
М. – Значит, страсти действительно могут привести к несчастьям?
Г. – Нет ничего более опасного, чем страсти, которыми разум управляет в запальчивости.
М. – Но не только страсть к накоплению, а весь уклад жизни, как в Ваше время, так и сегодня, заставляет людей стремиться разбогатеть. Что бы Вы им посоветовали?
Г. – Если хочешь быть богатым, не помышляй увеличить свое имущество, а только умерь свою жадность.
М. – Совет, конечно, хороший, но его могут воспринять лишь очень немногие, так как большинство мечтает о богатстве и роскоши. Почему люди так редко прислушиваются к голосу разума?
Г. – Люди обычно считают, что лучше заблуждаться в толпе, чем в одиночку следовать за истиной.
М. – Вам не кажется, что заблуждаться вместе с толпой предпочитают слабые люди – ведь это легко и удобно?
Г. – Люди, которых называют слабыми, всего лишь равнодушны, ибо у каждого найдется сила, когда окажется затронутым предмет его страстей.
М. – Какая страсть кажется Вам наиболее губительной?
Г. – Из всех страстей зависть самая отвратительная. Под знаменем зависти шествует ненависть, предательство и интриги.
М. – Вы правы. К тому же она делает несчастным и самого человека, и окружающих. Счастлив тот, кто никогда никому не завидовал.
Г. – Только тот может считать себя свободным от зависти, кто никогда не изучал себя.
М. – Возможно, я недостаточно хорошо себя знаю, но могу сказать, что пока ее не испытывал. Думаю, что мои друзья могут то же сказать про себя. Однако если Вы считаете, что она таится в глубине души каждого человека, даже не склонного к интригам и предательству, то в чем это может проявляться?
Г. – Очень трудно хвалить того, кто столь заслуживает похвалы.
М. – Да, это наблюдаешь сплошь и рядом. Вообще, сколько ни живи, а научиться понимать людей все-таки трудно. Как Вам это удавалось?
Г. – Верный способ судить о характере и уме человека по выбору им книг и друзей.
М. – Ну, книги выбирать гораздо легче, чем друзей. Часто друзьями людей делают жизненные обстоятельства, да и выбор ограничивается средой общения. Думаете, по окружению можно судить о человеке?
Г. – Скажи мне, с кем ты близок, и я скажу, кто ты.
М. – Не могу с Вами согласиться: сегодня ты близок с человеком, а завтра – далек. Человеческие отношения вообще довольно хрупки, и недаром М. Монтень писал:
«то, что мы называем обычно друзьями и дружбой, это не более чем короткие и близкие знакомства, которые мы завязали случайно или из соображений удобства и благодаря которым наши души вступают в общение». Случайно возникнув, эти контакты так же внезапно могут прекратиться. При этом наша сущность остается неизменной – меняются лишь обстоятельства. Но вернемся к книгам – разве по тому, что человек читает, можно судить о характере? А если он читает все без разбора?
Г. – Среди книг, как и среди людей, можно попасть в хорошее и в дурное общество.
М. – Это верно. Но сегодня вам нравится один автор или произведение, а завтра вы предпочитаете нечто совсем иное. Есть ли критерий качества?
Г. – Книга, достоинство которой заключается в тонкости наблюдений над природой человека и вещей, никогда не может перестать нравиться.
М. – Конечно, но бывает, что далеко не самые лучшие книги становятся популярными и самыми читаемыми, а их авторы – почитаемыми. Чем Вы это объясните?
Г. – Большая или меньшая степень уважения, питаемая к автору, зависит от большего или меньшего сходства его идей с идеями читателя.
М. – Значит, все зависит от того, насколько автор уловил настроение и взгляды большинства?
Г. – Опыт показывает, что человек считает заблуждающимся всякого человека и плохой всякую книгу, которые расходятся с его взглядами.
М. – И, следовательно, писателям, чтобы добиться успеха, приходится следовать за вкусами толпы?
Г. – Большинство авторов ведут себя в своих сочинениях так, как светские люди за беседой: занятые только тем, чтобы нравиться, они мало заботятся о том, как достигнуть этого – ложью или истиной.
М. – А еще необходимо заниматься саморекламой – иначе тебя не заметят. Какие есть способы обратить на себя внимание?
Г. – Существуют два способа самовосхваления: один – говорить хорошо о себе, второй – поносить других.
М. – Замечательно. И все это необходимо для успеха, для славы. Честолюбие – это тоже страсть?
Г. – Любовь к славе есть лишь желание нравиться себе подобным.
М. – Но ведь это самое невинное желание. Все хотят быть любимыми: кто – близкими, кто – всем миром. Дело, возможно, в чрезмерной гордости. Нужно ли ее подавлять?
Г. – Гордость не следует ни подавлять, ни даже ослаблять: ее нужно лишь направлять на достойные цели.
М. – Возможно, лучше отбросить гордость и желание прославиться на различных поприщах, а всецело посвятить себя любимому человеку?
Г. – Любовь становится моральным грехом, когда она делается главным занятием. Она расслабляет тогда ум и заставляет деградировать душу.
М. – Зато она приносит истинное счастье.
Г. – Сущность любви заключается в том, чтобы никогда не быть счастливым.
М. – Неужели Вы действительно так думаете?!
Г. – Любовь – это дар небес, который требует, чтобы его лелеяли самые совершенные души и самое прекрасное воображение. Пылкие наслаждения усыпляются браком, дар небес утрачивается под влиянием грубого и безвкусного разврата, а выгода превращает этот дар в товар.
М. – Раз этот дар небес так вырождается на нашей грешной земле, государству надо, наверное, большее внимание уделять воспитанию народа, прививать людям высокие идеалы?
Г. – В каждой стране искусство формировать людей так тесно связано с формой правления, что какое-либо значительное изменение в общественном воспитании вряд ли возможно без изменений в самом государственном строе.
М. – Конечно, в чем-то Вы правы. Но прошло более трех веков, с тех пор, как Вы появились на свет, у нас уже не раз менялся государственный строй, но не замечаю, чтобы люди существенно изменились к лучшему. Возможно, дело в том, что в ХХ веке народ отошел от религии, а потому утратил нравственность.
Г. – Между религией и добродетелью нет ничего общего.
М. – Разве вера в Бога не делает людей высоконравственными?
Г. – Отождествлять Бога и нравственность – значит, впадать в идолопоклонство, значит, обожествлять творения людей.
М. – Но есть мнение, что только религия может просветить народ и дать ему моральные ориентиры.
Г. – Так как религиозная мораль никогда не основывалась на опыте, то царство теологии всегда считалось царством мрака.
М. – Думаю, что это Ваше мнение разделяют немногие. Сегодня, в ХХI веке, у нас произошло возвращение к традиционным ценностям и, в частности, к православию.
Г. – Всякий религиозный догмат – это зародыш преступлений и раздоров между людьми.
М. – Скорее всего, это касается наиболее радикальных форм ислама, которые своим фанатизмом и агрессивностью в настоящее время действительно представляют серьезную угрозу для остального мира.
Г. – Все без исключения религии проникнуты фанатизмом и удовлетворяют его потоками человеческой крови.
М. – Однако все Учителя человечества, основатели всех религиозных учений, призывали людей к добру, миру, любви к ближним и дальним и к терпимости. Значит, их голос был не услышан или искажен?
Г. – Чему учит нас история религий? Что они повсюду раздували пламя нетерпимости, устилали равнины трупами, поили землю кровью, сжигали города, опустошали государства; но они никогда не делали людей лучше.
М. – А что, по-вашему, может лучше воспитать народ?
Г. – Людям необходима основанная на природе человека, на опыте, на разуме человеческая мораль.
М. – Все это прекрасно, но до сих пор никакие высокие принципы не удерживают людей и народы от взаимного истребления в постоянных войнах. Видно, человеку изначально присуща жестокость, о чем писали многие великие умы.
Г. – Жестокость есть всегда результат страха, слабости и трусости.
М. – И это тоже. А еще алчность: народы постоянно воюют, чтобы, если не присоединить к себе чужой лакомый кусок, то попользоваться его богатством.
Г. – Многие почему-то думают, что несправедливые завоевания менее позорят государства, чем кражи – отдельных лиц.
М. – А разве бывают справедливые завоевания? Но правители всегда считаются великими, если ведут победоносные войны – так уж повелось. Тем не менее, в любые времена человек может прожить достойно и чувствовать себя счастливым, и наоборот. Наш современный поэт А. Кушнер написал: «Времена не выбирают, в них живут и умирают»… Как не поддаваться несчастьям и сохранять присутствие духа в дни испытаний?
Г. – Кто сам считает себя несчастным, тот становится несчастным.
М. – Значит, все дело не в тяжелых временах и обстоятельствах, а в нашем восприятии жизни?! Многие с этим не согласятся и будут удивлены таким мнением.
Г. – Чтобы удивиться, достаточно одной минуты; чтобы сделать удивительную вещь, нужны долгие годы.
На этой глубокой мысли дух замечательного французского ученого-материалиста нас покинул.