Сеансы святого Валентина

Виорэль Ломов
Сеансы святого Валентина
(Глава из романа "Неодинокий Попсуев")


 Первым, кого увидел Попсуев утром, был Валентин Смирнов. Судя по всему, он находился в приподнятом настроении, стоял посреди своего участка и улыбался.
— Привет, поэт! Чего лыбишься?
— Сочиняю рекламу. Заготовки в зиму делаю, «валентиновки» — к Дню святого Валентина.
— Не знал, что в честь тебя день назвали!
— На огонек зайди под нашу кровлю, возьми рекламу — двигатель торговли! — проорал Валентин.

В середине девяностых годов реклама сделала Смирнова, оставившего завод, известным на всю округу, как «нашего святого Валентина». Одной из первых запомнившихся населению «валентиновок» стал слоган для фармацевтической фирмы по лечению мочеполовых расстройств: «Малая эрекция? — Сделаем коррекцию!» Лозунг подхватили в женских коллективах и в начальной школе. Смирнову вообще нравилось это словечко. «С вами доктор Елена Малышева, — любил обращаться он к встречным девицам. — Поговорим об эрекции». Что удивительно, даже высоконравственные особы хоть и не обсуждали эту тему, но в ответ улыбались каким-то своим тайным мыслям.

Собственный словарь Валентин пополнял не только из радио- и телерекламы, но и в специальных книгах, подаренных ему в начале поприща Попсуевым,  и на семинарах, куда его приглашали в качестве популярного рекламщика. Смирнов свободно оперировал многими непростыми для разумения граждан терминами эзотерики, как, скажем, эгрегор («душа вещи») и кундалини («энергия, сосредоточенная в основании позвоночника»). «Кундалини» стало вторым после «эрекции» любимым его словечком.

— Барышни! — часто могли услышать на остановке электрички три бабки, вечно сидевшие на поваленном тополе. — Хотите поднять Кундалини?
— Это ты, милок, лучше вон к ним обратись, — кивали те на мужиков, также вечно отдыхавших в придорожных кустах. — А мы свою не знаем, где опустить. Ты б нам лучше сказал, от комаров какое средство дешевле.
— Ванилин, барышни, ванилин! Да и где они, комары, нету их. Август пошел. Осталось-то два месяца — и зима!

Валентин подходил к мужикам.
— Здоров, мужики! Кундалини не желаете поднять?
— Два пузыря, чего хошь поднимем. Хошь кундалини, хошь мандалини. Где?
— Да не мне, себе.
— А у нас и так настрой — выше некуда. Правда, Вась? А ты чего хотел-то? Выпить? Милости просим. Есть что для воссоединения? У нас общество на паях.

— Я к тебе чего прошел, — сказал Попсуев. — Дрель нужна.
— В сарайке возьми. Японская, с Владика привез. Эх, сколько друзей там оставил! Всех цветов, даже черного. С каждой мастью пил ее шнапс, и чтоб ее национальное самосознание не попрать, ее салом закусывал. Из-за дипломатии чего только не перепробовал! Собак, обезьян, какую-то хрень с клешнями... Что-то смородина в этом году осыпалась.
— Не, можно, конечно, и крысами питаться, но их даже коты не едят.

— Кот — самый разбалованный, самый никчемный на земле паразит. Пожрет и яйца лижет. Мышей и тех не ловит. Терпеть не могу котов. Я бы их, сволочей, всех вдоль моста повесил.
— Прямо Полиграф Полиграфыч.
— Не знаю такого. Думаешь, это я на них поклеп навожу? Были у меня коты. Один и посейчас шляется. Григорий по паспорту. Здоровый, сволочь, а палец о палец не стукнет. Весь в стихии диссидентского образа жизни. Работать хрен, только жрет да песни поет, а всё недоволен. Раз прихожу с рыбалки, а кошек полон дом! Снял их где-то, привел, сам развалился в кресле, а те перед ним танец живота крутят. Я таким злым никогда не был. Так орал, что сам оглох. Кошки дверь вынесли, а мой, зараза, и не спешит, идет вразвалочку и всё ему по фиг, и хвостом играет, как мент палочкой. Я это воспринял как полное пренебрежение к нашей человечьей расе. И так он удачно на ногу пришелся, что потом летел через участок, как птица. С тех пор я ему отказал в доме. Но он наглый, залезет и где-нибудь да нага...

Вдруг Валентин замер.
— Погодь-ка. Вон он, гад! — перешел он на шепот.
Вдоль стены, вытянувшись в струнку, крался здоровенный кот. Валентин, схватив тяжелый, заранее припасенный сапог, пошел, крадучись, за «гадом», бросил что было сил, но не попал, так как кот за мгновение до этого кинулся в кусты. Сапог проломил штакетник и вылетел на дорогу.
— Убью, увижу еще! — заорал Валентин, насмерть перепугав как всегда незаметно возникшую Бегемотиху. Та в полуприсядь прошла метров десять, пока не пришла в себя и ответными воплями не стряхнула со смородины последнюю ягоду.

Рис. из Интернета.

Это была глава ;НП. 27. Сеансы святого Валентина романа "Неодинокий Попсуев" http://www.proza.ru/2015/05/22/355

Спасибо!