Дед Иван был несказанно рад гостям. В военной парадной форме капитана он выглядел геройски. Крепко жал руку полковнику, улыбающемуся в седеющие усы, похлопывал по плечу молодого жгучего брюнета и неустанно с хрипотцой повторял:
- Молодцы, ох и молодцы! Посетили старика. Проходите, проходите! Назар, да подойди же! Познакомься: мои друзья!
Назар стоял в растерянности: как могло такое произойти? Он не успел ещё переосмыслить происшедшие с ним злоключения, как вдруг, на тебе – его недруг Узден перед ним. С ухмылкой на лице и сверлящим взглядом из-под чёрных бровей. «Какое коварное стечение обстоятельств, - думал, закипая, Назар. - Ночные перебранки, драка на рынке, и вот теперь он у меня дома, этот самоуверенный кавказец. М-да, пару таких друзей и врагов не надо». Ему нестерпимо захотелось наброситься на нежданного гостя и вытолкать, вытолкать, вытолкать!
А дед Иван, сияя от счастья, представлял гостей:
- Ибрагим Казбекович, военный комиссар нашего военкомата. Дружили мы с ним крепко, когда я работал в школе военруком. А это его сын, Узден. Да протяни же руку, Назар!
- Мы уже знакомы, дед. Следы знакомства у меня на лице, - сухо ответил Назар.
Узден вызывающе протянул руку для пожатия:
- Биль Мурат, не я...
А двое военных смотрели на парней и терялись в догадках, пожимая плечами.
- Да о чём вы? Не время сейчас, - дед Иван был в приподнятом настроении. - Мать, а мать? - кричал он радостно, сопровождая гостей. - Накрывай на стол. Мы сегодня будем заседать во дворе. Такой день: теплынь, цветение! Присаживайтесь, присаживайтесь. Вот тут, вот так...
Но Назар уже не ощущал тепла. Зелёная листва, красные тюльпаны и жёлтые нарциссы – все весенние краски стали вдруг для него серыми. Он чувствовал себя неуютно в своём дворе. Стоял в растерянности и не знал, как ему быть?
- Присаживайся, Назар, - пригласил добродушно полковник, доставая из пакета бутылку водки.
- А вот и моё винцо, домашнее, - с чувством гордости произнёс дед и выставил графин с рубиновым напитком. - Да чё вы насупились, хлопцы? - обратился он к молодёжи.
- А мне понятно, Иван Иваныч. Повздорили наши сыновья. Ну, что ты хочешь: молодые «петушки»! - улыбаясь, констатировал Ибрагим. - Им же надо как-то себя проявить, выразить? А средства два: круто выглядеть и подраться – кто кого!
- Всё намного серьёзней, - хмуро вставил Назар.
- Ты, дружок, намекаешь на проблему наций? - уже вдумчиво спросил полковник. Он достал сигареты, предложил закурить. И, чеканя, продолжил, - национальные раздоры, междоусобицы нужны богатеям, они хотят для полного счастья власти. И вот из-за таких отморозков – ярлык на весь народ. А простым людям драки и войны ни к чему. Им бы жить-поживать безбедно, растить детей, докармливать стариков. Какой бы нации человек не был, он любит и обожает своих детей, родителей. Это заложено природой. Посмотрите на животных: и волчица любит своих волчат.
Полковник затянулся сигаретным дымком и кивнул деду Ивану.
- Да-да, - подхватил старший Костров. - Каждый хочет жить и радоваться, и каждый счастлив своим.
- Конечно же, справедливости ради, скажу, - продолжал командным голосом полковник, - реально дружат меж собой дети и ещё старики: детям всё равно, кто они по национальности, а старики и пожилые хотят спокойствия. Остаются «молодые петушки», те, кто сдуру разбивают в кровь свои и чужие «гребни». Да вы гляньте друг на друга. Вы даже внешне мало чем отличаетесь: черноглазые, чернобровые. И даже, если уж на то пошло-поехало, то и в религиях ваших звучное сходство – «правоверные» и «православные»! - бойко гаркнул Ибрагим. И толкнул играючи в плечо сначала Уздена, потом Назара. - Так что нечего раскачивать лодку...
Дед Иван обернулся в сторону дома и крикнул:
- Мать, ты скоро, сколько ждать? - и в сторону Ибрагима, - наливай полковник «фронтовые».
Мать Назара вышла из дома в нарядной кофте, в светлом платке. Поставила на столик в глубокой миске говяжий гуляш, на блюде горячие пирожки, рядом – сметану, брынзу, корейскую морковь, солёные огурцы.
- Спасибо, Евдоша, садись с нами, - пригласил дед Иван.
- Нет... у вас мужские разговоры.
Ибрагим разлил на троих: Узден отказался. Дед Иван поднял рюмку, посмотрел в сторону молодёжи и твёрдо проговорил:
- Самое дорогое для человека, хлопцы, – это мать, любимая женщина, дети и в том числе – национальность. Ради этих святых понятий каждый готов биться насмерть. И потому нельзя друг друга оскорблять и обижать. Все одинаковы.
- Согласен, - поддержал полковник. - В советское время запад называл всех живущих в нашей стране – русскими, какой бы нации они не были и никто не обижался. Так-то «петушки». А «Иван» – святое имя для русского народа. За тебя, фронтовик!
Ибрагим и дед Иван закусывали с удовольствием, хрумкая солёными огурцами, макая в сметану пирожки, накалывая на вилки горячие, приятно пахнущие кусочки говядины.
Парни сидели молча, нахохлившись. «Переваривали» сказанное отцами. Почти не ели. Узден осторожно взял в руки пирожок, разломил, внимательно рассмотрел начинку из картошки и только уж потом надкусил.
Отцы выпили по второй, по третьей...
- А как насчёт сальца, Ибрагим Казбекович, угостить? С мясной прослойкой, соломкой смаленое! - улыбаясь, радушно предложил раскрасневшийся дед Иван.
- С удовольствием! - согласился захмелевший Ибрагим.
Узден искоса посмотрел на отца и нахмурился.
- А как же можно без сала? - продолжал уверенно Ибрагим. - Военная судьба кидала меня от Владивостока до Минска. И везде на службе, особенно на учениях, сало – наипервейший продукт.
- Евдоша, давай неси наш деликатес, - прокричал взбодрившийся дед Иван и расстегнул на кителе пуговицы.
Назар слегка успокоился и осторожно спросил:
- Ибрагим Казбекович, извините, а вы же... как бы...
- Молчать, пацан! - гаркнул полковник и взмахнул рукой. - Я – военный! Я – советский человек! Я – коммунист! Мы не разводили соплей, как вы сейчас. Для нас, атеистов, религией был оптимизм. Как бы мог я, молодой офицер, среди таких же
военных, своих сверстников, перебирать харчами. Да, на пикниках пили водку, ели свиной шашлык, влюблялись в девчонок. Я женился на хохлушке. И вот рядом сидит наше с ней произведение – Узден. Он считает себя истинным мусульманином, «чистокровным» аварцем. В семь лет мы оставили его в Дагестане с дедом. Начиналась школа, а нас с женой направили в Северную группу войск, в ГДР. Вот он вырос. Свой взгляд на жизнь, - полковник по-отечески похлопал сына по плечу. - Остынь, сынок. Не всё то истина, что ты считаешь. Я, конечно, с уважением отношусь к обычаям своего народа, но не молюсь и аварского языка не знаю... Женился второй раз, теперь уже на русской, у нас двое пацанов-подростков. Бываю иногда на родине, встречаюсь с родственниками. Вот Уздена пригласил в гости, уже полгода у меня.
Дед Иван нарочито прокашлялся, как бы прося слова. Посмотрел вокруг: на цветущие деревья, на голубое небо с единственным застывшим облачком и сдавленно проронил:
- Такой день: жить хочется! А говорить будем о смерти. О моей. Ради чего я вас и пригласил. Да-да!.. Не перебивайте. Мне уже много лет, я добре пожил. А жил я честно. На войне воевал с врагами, на гражданке – со своими. Правду искал, честь защищал. Старался быть нужным людям. Хочу, чтобы и в последний путь проводили меня достойно...
Назар не понимал, куда отец клонит? Что ему не так? И что он надумал? Полковник расправил плечи, сжал правую ладонь в кулак и торжественно произнёс:
- Живи многие лета и здравствуй, капитан!
- Вот-вот, в том то и дело, что капитан, - сник дед Иван. - Хотелось, чтобы по мне не читали панихиду, а дали оружейный залп! Как будто восклицательный знак поставили в конце моей жизни. А такой чести, насколько я знаю, достойны только майоры... И как тут быть? Учиться в академии поздновато и служба моя закончилась. Посодействовал бы ты мне, как старому другу, Ибрагим Казбекович...
Назар не ожидал такого поворота, такой слабости отца, граничащей с унижением. Всё равно залп не разбудит умершего. Неужели он не понимает? Старость берёт своё? А может быть, это не слабость, а сила? Он желает справедливости. Все фронтовики бились с врагом не щадя жизни, какая может быть избранность?
Полковник поднялся. Подошёл сзади к сидящему деду Ивану, положил свои ладони ему на плечи.
- Успокойся, солдат. Для святого дела патронов мы не жалеем. Как в день Победы. Я дам распоряжение. Не тревожься. Живи.
Дед Иван сидел молча, не шелохнувшись, лишь на скулах ходили желваки, дёргалась нижняя губа и по щекам катились слёзы...
Парни, чтобы не мешать старшим, потихоньку приподнялись и прошли вглубь сада. Между ними застряла неловкая, гнетущая тишина... Первым не стерпел Назар. Он тряхнул длинными волосами, спадающими на лоб. Дрожа от напряжения, вонзил взгляд в противника и выплеснул:
- Как ты посмел прийти в мой дом?
Узден отвёл глаза в сторону, выдержал паузу, сорвал цветущую веточку вишни и спокойно ответил:
- Я не знал, что идём к тебе. И зачем ты заводищся? Между нами ничего не произошло. Всё нармално.
- Драка на рынке – нормально?
Назар никак не мог достать сигареты из внутреннего кармана куртки, едва не выронил зажигалку. Закурил. Узден отбросил в сторону веточку вишни и вынул из плаща чётки.
- Ми приехали наводить порядок, - дерзко ответил Узден, перебирая пальцами бусины.
- Так берите мётлы и лопаты.
- Шутищ?
- Не до шуток.
- Аллах создал землю, чтоби ми жили на ней по кайфу и по своим законам.
- А по законам государства?
- Ми помогаем здесь больным и бедным мусульманам, приучаем детей к своей вере, устраиваем праздники. Ви, русские, слабы. А ми уважаем силу.
- Мы, русские – великий народ, - парировал Назар. - История тому свидетель.
- Русские не умеют драться и не могут справиться со страхом. Русские бухают. Водка для вас такая же необходимость, как и хлеб. Ви слабы даже з женшиной.
- Это не обо мне...
- Тебе видней, - улыбнулся Узден, - а ми с детства занимаемся борьбой и боксом. Нащи маленькие джигиты в ващем городке стали чемпионами. Когда отец оставил меня деду, я долго скучал и плакал по родителям. Но дед приучал меня быть мужчиной. Я помню, как он вирабатывал во мне, подростке, хладнокровие, силу воли и беспощадность к возможным врагам. Он дал мне десяток маленьких жёлтеньких цыплят и сказал: «Виращивай и береги». Я не мог нарадоваться на них! Такие хорощенькие! Кормил, поил... И когда мои цыплята покрылись первыми пёрышками, дед сказал: «Отсеки им головы». Я плакал, я долго плакал... Но деда не ослушался... В том же возрасте, впервые узнал, что я не такой, как все... Играли ми с мальчишками в футбол на поляне. В сторону ворот шла русая красивая тётка с дамской сумочкой. И мне захотелось перед ней похвастаться, мол, как я умею забивать голы. Разогнался и со всей силы ударил по мячу. Гол я не забил... Мяч нечаянно влепился тётке под зад. От неожиданности она виронила сумочку. Ми с мальчишками чуть не попадали от смеха!.. Она глазами нашла меня и со злостью прокричала: «Чтоб ты сдох, выродок черномазый!» Я посмотрел на играющих. Вокруг – светловолосые пацаны. У нас тогда много было русских... Я поделился своей обидой с дедом. Он сказал: «Да, мы другая нация и тоже хорощая».
- А вот вы со всеми конфликтуете...
- Изначално давление исходит от вас, русских. Но ни одна нация, даже маленькая, не хочет быть униженной. А дружить ми знаем с кем. Для моего друга Искандера все гаишники ващего городка, как братья. И не только гаишники... Жаль мечеть нам не разрешают строить. Ми что, оружие в ней будем хранит? А нам нужно где-то общаться.
- Ты искренне веришь в религию?
- Да. Аллах велик и нет Божества кроме Аллаха. Я читаю Коран, великую книгу, и мечтаю совершить паломничество в Мекку. За свою веру, за Аллаха, я готов умереть в любую секунду. Истинная вера – это исламская. Да ты прикинь: если человек совершает в сутки пять раз омовение, тело его очистится от грязи, а молитвы очистят от греха.
- Логично. Смысл и практический, и духовный, - Назара удивлял собеседник, - а ты где-то учился?
- Учусь в медицинском училище... У нас хорощая религия. Это только раньше, в древние века, арабы сбрасывали с башен родившихся девочек... Сейчас всё по-иному. Я тебе дам почитать литературу.
- Хорошо. Ознакомлюсь...
- А ваш язычник, князь Владимир, тысячу лет назад вибрал православную религию, позволяющую пить. Вот ви, русские, страдаете и гибните.
Внезапно Назар очнулся от окутывающего словесного тумана. И в диалоге уловил тонкий психологический момент, где Узден пытается брать верх и старается подмять собеседника под себя. Костров тряхнул головой и пошёл в наступление.
- Не всё понятно и у вас: во время поста, днём есть нельзя, а ночью можно. Почему? Чтобы Аллах не видел? И ещё: омовение в обуви не действительно, кроме в случае опасности, что украдут чирики. Кто украдёт? Правоверные мусульмане, которые совершают молитву? Если Бог есть, то почему Он позволяет погибать невинным детям?
- За грехи взрослых...
- Но это несправедливо!
- Не нам судить...
- Я вижу и с отцом у тебя напряг?
- Если мой отец предал Аллаха, значит, он предал и меня, значит он мне не отец. И ви русские не очень-то ладите со своими родителями.
- Да, вечная проблема: отцы и дети. А вот скажи: почему ваши дамы не современны - укутаны в платки и одеты в строгие одежды?
- Чтоби не привлекать чужих мужчин к женской красоте.
- А сам-то глазеешь на наших девчонок в мини юбках и блузках разгуляй-декольте?
- Они сами клюют на мой большой нос, - и парни рассмеялись. - Да, есть у меня здесь дэвушка. Русая, красивая, весёлая. Кажется, я в неё влюблён... Я никому не позволю прикоснуться к ней даже пальцем. А жениться не могу. Мне дед подыскал пару. Говорит: «Ищи деньги на калым. Найдёшь, тогда ты – настоящий мужчина, тогда ты – хозяин жены». А с ващими дэвчонками намного проще.
- А я в любовь не очень верю...
- Это потому, что тебе не встретилась такая дэвушка, как моя.
- Вот найду себе такую – похвастаюсь!
В кипени цветущих деревьев гудели пчёлы, лёгкий ветерок развевал сладкий аромат весеннего сада. Приближающийся вечер потянул прохладой. Ибрагим и дед Иван, поправив свои военные мундиры, направились от столика к калитке. Ибрагим, видя улыбающихся парней, шепнул деду Ивану:
- Похоже, нашли общий язык...
Назар на прощанье высказал Уздену:
- Надеюсь, что окажись с тобой по разные стороны баррикад, мы не будем стрелять друг в друга?
- Не знаю-не знаю...