Марево

 



  Кончились слова, и музыка замолчала. Конвейер загремел. Отбывающий вздрогнул, ящик поехал.

 - Прощай, Олег Олегович, - вздохнули издалека.

 - Скоро увидимся, - довесили рядом.

 Всхлипнула дверь, гуськом потянулись к выходу.

 - Нет жизни под землёй, но нету и снаружи, - высморкался Чреватенко. В ответ закашляли.

 - Кремень был человек, - сказал Расавец. - Таких уже не делают.

 Вокруг закивали, вспоминая своё.

 Мурачевский ощутил знакомую боль в правом ухе, будто от кулака отъехавшего.
 Расавец припомнил ботинок председателя, тёплый, шершавый, солоноватый.
 Под носовым платком Додиной хлюпнула муза.

 Вышли во двор.
 С цинкового неба закапало, наконец.
 Загалдели зонтики и зажигалки.
 Пахнуло горелым ногтем.

 - Пустые пауки, а с виду - как живые. Среди поэтов чучела одни... – завела нараспев Додина, обращаясь к каменной стене...




















Игорь Марсеник