Глава первая.
А мне милее родины страны не существует…
Полина уже несколько дней не находила себе места. Сто раз прокляла тот день и час, когда поддалась на уговоры бывшей одноклассницы и школьной подруги провести отпуск у неё в поместье в Майами.
Подруга Светочка в школьные годы талантами не блистала, более сказать, числилась в классных изгоях, так как ни учить уроки, ни покорять сердца учителей послушанием и откровенным подхалимством не могла, да и не стремилась. Её высокий рост, ноги чуть ли не от ушей, смазливая мордашка, в школьном табеле о рангах местных красавиц почему-то не котировались, а взрывной и неуступчивый характер превращал даже лояльных к ней одноклассников в откровенных противников. Только Полина как-то умудрилась мириться с её агрессивным отношением ко всему окружающему миру и презрением даже к близким ей людям.
Окончив с горем пополам школу, Светочка рванула в столицу. Она ещё в школьные годы признавалась Полине, что мечтает о жизни за границей в роскоши и неге, в окружении слуг, в безделье и гламурном времяпрепровождении.
Полина со скепсисом выслушивала эти признания подруги. Будучи реалисткой, она прекрасно осознавала, что подобные мечты так и останутся мечтами. Потому что никаких предпосылок в появлении богатства у Светочки не наблюдалось. Родители её всю жизнь работали в колхозе, жили неплохо по тем, сельским меркам, получали награды, были победителями соцсоревнований. Но всё это уже в далёком прошлом. А в реальности наблюдался разворованный и разрушенный колхоз, уже не единожды переходивший из рук в руки новым собственникам. Опустевшая деревня, откуда молодежь бежала сломя голову, а старшее поколение, то, что ещё не вышло на пенсию, но и никакую работу в силу возраста не могло найти даже для пропитания, стало просто спиваться.
Вот и родители Светочкины отправились по этому пути. Искали, где подзаработать, да выпить и забыться. А что ещё делать в этом богом забытом провинциальном городке, расположенном в самом сердце сельскохозяйственного района, где нет никакого производства, где из развлечений есть только городской дом культуры, да выросшие как грибы поганки многочисленные вагончики с разнообразным спиртным, по большей части самопальным, и нет никакой перспективы достойной жизни для молодёжи?
Но Светочка оказалась настырной и упёртой. Получив аттестат об образовании и не утруждая себя участием в школьном выпускном, она тем же вечером попутным автобусом рванула в столицу. Как она там жила все те годы, Полине она не рассказывала. Объявилась уже лет через двадцать. Вернее, разыскала через социальные сети.
Как поняла позже Полина, она понадобилась школьной подруге из чисто меркантильного интереса. Только через неё Светочка могла похвастаться перед бывшими одноклассниками, да и всем населением городка и района своими успехами. А они были впечатляющими.
Светочка жила почти на берегу моря, в фешенебельном районе, который облюбовали «новые русские», как их здесь называли, скупив по баснословным ценам все окрестные поместья, дома и квартиры.
Полина в недоумении долго размышляла, каким образом этот зарубежный край вдруг оказался таким притягательным для огромной массы российского народа, просто вытеснившего коренное население из этого райского местечка. И откуда у коммерсантов, чиновников и представителей артистической среды оказалось столько средств для приобретения дорогостоящей недвижимости за рубежом? Ведь честным трудом на одну зарплату, даже самую высокую по российским меркам, такое богатство не накопить.
Развеяла её сомнения приятельница, как всегда цинично и презрительно.
-- А что тут думать. Рашка, она и есть Рашка. Для того и существует, чтобы её дербанить, разрывать на клочки, а здесь создавать себе райское житьё. Неужели ты не видишь, что только здесь мы по-настоящему свободны? Живи, как хочешь, где хочешь, с кем хочешь, и никто своим свиным рылом не будет лезть в твою жизнь и выяснять, откуда у тебя такие доходы, сколько ты получаешь и на что тратишь…
Полина недоверчиво посмотрела на Светочку. Та вся из себя светлая, яркая, с прекрасными льняными кудрями чуть ниже поясницы, прочёсанными и ухоженными. Недаром каждый день в поместье заезжает известная мастерица из местного салона, которая расчёсывает и укладывает Светочкины кудри с помощью пахучих масок и питательных жидкостей. А тело владелицы поместья разминает и с помощью притираний придает коже моложавую упругость мастер массажа. Потому через полупрозрачный пеньюар фигура подруги кажется совсем юной. И не поверишь, что года четыре назад она родила двойню. Сейчас за детьми присматривает целый сонм слуг, предваряя каждое желание деток. Мать они видят лишь раз в сутки: или утром, или вечером, это уж как решит Светочка.
При этом подруга постоянно ворчит, что из-за обилия прислуги приходится учить их язык, чтобы быть в курсе того, что они между собой болтают.
-- Не проще ли пригласить своих, из России? Многим ведь нужна работа, есть хорошие специалисты своего дела, -- как-то в ответ на сетования Светочки предложила Полина. Ей казалось, что из любого положения есть выход. Не хочешь изучать чужой язык, пригласи тех, кто знает твой. Но в ответ тут же получила отпор.
-- Из Рашки? Это быдло, которое так и смотрит, где что плохо лежит? Да они ещё не доросли до цивилизованной жизни, до демократических законов. Всё пребывают в своём дремучем каменном веке, считая, что все живущие на земле равны между собой и имеют равные права. А демократия предполагает равенство прав только для избранных, сумевших обеспечить себе достойный уровень жизни, а остальные получают возможность за приемлемую плату обеспечивать все те условия жизни и оказывать требуемые услуги, которые необходимы избранным. Ну, а если их труд не востребован, то пусть катятся в преисподнюю. Тут закон един – имеешь возможность добывать достаточно средств для красивой жизни – ты хозяин жизни. Не имеешь – скатишься в дерьмо.
Светочка раскраснелась от переполнивших её эмоций.
-- Ты, что, думаешь, эти, вон, клоуны, понахватавшие здесь жилья, очень хотели бы возвращаться в твой прогнивший «совок»? Им деваться некуда. Здесь они не котируются. Да и если будут здесь работать, кто их за элиту посчитает. Сюда принимают только тех, кто со стороны капиталы привозит. Вот и едут горбатиться в Рашку, чтобы бабла нахапать. А семьи свои здесь, в неге и благополучии держат. Потомство своё в здешней демократической среде воспитывают, чтобы те с младых ногтей знали, что они хозяева жизни, а эти, вон, прислуга, которая им эти блага обеспечивает…
Полина никогда не полемизировала со Светочкой. Со школьных лет усвоила, что незачем убеждать кого-то в том, в чём у того сложилось своё мнение… А если грубее, так сказать, по-простецки, то не стоит метать бисер перед… сами знаете перед кем…
Совсем добило её ещё одно известие. Как-то они со Светочкой сидели на открытой террасе и пили утренний кофе. Тут к ним две темнокожие няньки вывели детей. Мальчик и девочка были заметно похожи на Светочку, хотя и несколько отличались чертами лица и повадками.
-- О, плебс пришёл, -- презрительно бросила Светочка и, подозвав каждого из детей, запечатлела на их гладких и чистых лобиках родительский поцелуй, оставив отпечаток яркой помады. Дети что-то пробормотали непонятное и поклонились. – Ну, идите, уж. Нечего здесь глаза мозолить, – при этом она указала рукой в сторону дома.
Няньки тоже поклонились и, взяв детей, чинно удалились
-- Видала? – Светочка махнула в их сторону подбородком. – Каких наследничков нам сделали…
-- Как сделали? – не поняла сначала Полина. Она удивлённо глянула в сторону подруги.
Та в это время налила себе в стакан щедрую порцию коньяка. Потом посмотрела на Полину. Рука сама потянулась к батарее бутылок попроще, но хозяйка, видимо, пересилила себя и плеснула чуток из элитной посудины божественного напитка и в Полинин стакан.
-- Что ты придуриваешься? – усмехнулась Светочка. – Неужели и правда думаешь, что я решилась испортить своё тело ради этих сопляков? Сдались они мне. Если бы не этот козёл Папик со своими принципами… На хрена мне эти выродки? Возись с ними, сопли подтирай. А потом ещё права какие-то будут качать… Суррогатные они. Двух плебеек из Рашки наняли, чтобы выносили Папику отпрысков. Пришлось, правда, потерпеть неудобства. Я была готова согласиться, чтобы и материал для оплодотворения взять у этих дур, но тут Папик заерепенился. Вот тварь, пригрозил, что в таком случае он себе другую жену выберет. Но нет, теперь шалишь, пусть только заикнётся, я его как липку обдеру, без трусов оставлю…
-- Светик, а чем он у тебя занимается? – вдруг полюбопытствовала Полина. Обычно она старалась не задавать неудобных вопросов, но тут он вырвался сам собой.
-- Не заморачивай себе голову. Чиновник он. С нефтянкой связан. Сказал, пока есть возможность, будет доить Рашку и бюджет пилить, а как припрёт, сорвётся сюда. Здесь у него уже и запасной аэродром заготовлен. Правда, денег здесь уже не заработает, но он столько хапнул, что за три жизни не потратит…
-- Свет, ты не боишься, что его там за руку поймают и срок дадут?
-- Ой, я тебя умоляю, там все такие. Только изображают из себя деятелей, а каждый, чуть дорвётся до госпирога, тут же начинает свои карманы набивать. Одно слово – плебс…
Светочка ещё долго разглагольствовала на свою излюбленную тему о неповторимой исключительности высшего света и элитарного общества, лучшим представителем которого она считала себя любимую, и о бездарности, глупости, лени и тупости всего остального плебса, который просто не достоин нормальной демократической жизни в лучшей стране мира…
Вскоре до Полины дошло, что Светочка держит за прислугу и её, помыкая, как только вздумается.
В силу своей внутренней неуверенности, какой-то робости и неумения дать отпор хамству, Полина до определённого времени терпела террор Светочки, выслушивала её презрительно-злобные выпады в адрес родины и живших там людей, но в душе закипал протест, несогласие с доводами хозяйки поместья. Однажды осмелилась спросить, откуда Светочка черпает такую негативную информацию о своей родине. Та передёрнула плечами, мол, есть конфиденциальные связи, сведения получает из надёжных источников…
А потом вдруг на Полину стали накатывать волны страха, сквозь которые исподволь прорезывалось неуловимое желание бежать из этих мест, вернуться домой, в свой город, и понимание того, что только там можно избавиться от этого ужасного ощущения беззащитности и одиночества. И с каждым днём эти ощущения заметно усиливались.
Полина всегда сомневалась в реальном существовании такого чувства, как ностальгия по родному краю. Читая литературу, встречала рассуждения авторов на эту тему, но воспринимала их лишь как один из приёмов, использованных писателем для характеристики героя. А тут вдруг сама ощутила весь букет переживаний, намного более яркий, острый и насыщенный, чем когда-то прочитанные в произведениях описания, пусть и созданные самыми талантливыми писателями.
Подсознание просто кричало из глубины её внутреннего мира, что надо срочно возвращаться домой, что она может не успеть… но куда?… зачем?…
Дома её никто не ждал. К тому же в этом году ей удалось договориться с директором школы об осеннем отпуске, раз уж подвернулась возможность погостить за границей в богатом особняке, поплавать в бассейне, побродить по окрестным местам, где можно случайно встретить в обыденной обстановке известные в родной стране личности, которые обычно увидишь разве что на экране телевизора.
Конечно, ради такого удовольствия можно потерпеть и злобно-уничижительные рассуждения школьной подруги о жизни в стране, даже если это полнейший бред.
Впрочем, бред этот был пересыпан вполне реальными примерами из жизни, создающими превратное, а оттого и особо ядовитое подобие правды. И эта отрава, подспудно проникая в сознание, изнутри подтачивала саму сущность мировосприятия, извращая представление о той жизни. На неокрепшие духовно молодые умы яд этот действует губительно и порой неотвратимо. Но Полина была уже в том возрасте, когда мозг начинает фильтровать преподносимые сведения, анализировать их и сопоставлять.
А проверить на деле голословные утверждения Светочки о райской и счастливой жизни местного населения в самой свободной и демократичной стране мира было вполне ей по силам, стоило только выйти за порог фешенебельного поместья и прогуляться по улицам в сторону пригорода, где проживает беднота. Белым туда соваться не советуют во избежание непредвиденных эксцессов.
Однажды Полина попыталась пройтись по тамошним местам… Да, такого в ненавидимой Светочкой России она действительно никогда не видела, даже в суровые девяностые, когда казалось, что страна катится в тартарары…
Словом, все эти переживания, обострённые рассуждениями Светочки и увиденными собственными глазами картинами быта, спрятанными от посторонних глаз, довели Полину до почти полного эмоционального истощения. Потому на обвинения школьной подруги в чёрной неблагодарности в ответ на предоставленную возможность побывать ещё при жизни в настоящем раю, Полина только и нашлась сказать, что после увиденного здесь ей стал ещё ближе её родной ад.
Выбрав ближайший наиболее удобный для неё рейс до Москвы, она собрала немногочисленные вещи, попрощалась со Светочкой, категорически отказавшейся ей помогать с возвращением домой, и отправилась в аэропорт.
В залах ожидания аэровокзала царили обычная суета и нервозность. Толпы народа беспрестанно перемещались по бесконечным пространствам, внезапно срываясь в галоп после очередного оповещения о начавшейся посадке на рейс. У Полины создалось впечатление, что неожиданно весь мир пришёл в движение и ринулся в разные стороны.
Наконец и она дождалась информации о начале посадки на свой рейс, прошла по коридору к дверям самолёта, уселась в кресло и только тут ощутила какое-то подобие успокоения. В ушах прекратились эти нескончаемые в последнее время шуршание и скрип, которые, наверное, по причине её нервозности, складывались у неё в мозгу в подобие слов: пора, домой, срочно, домой.
В соседнее кресло приземлилась дама, скажем так, давно уже перешагнувшая порог бальзаковского возраста. Она повозилась на своём месте, устраиваясь удобнее, потом вздохнула с облегчением:
-- Слава тебе, Господи! Наконец-то!
Потом повернулась к Полине:
-- Домой летите или на отдых?
Полине совсем не хотелось отвечать. Последние дни она была на грани нервного срыва и сейчас боялась, что долго сдерживаемое раздражение может прорваться наружу. Но, сцепив зубы, и внутренне сжавшись, всё же выдавила из себя подобие улыбки и подтвердила:
-- Домой…
-- Простите за назойливость. Я так рада, что в полёте рядом со мной будет соотечественница…
Полина оглянулась на заполняющих кресла пассажиров и неожиданно для себя продолжила разговор:
-- Думаю, в этом рейсе все будут нашими соотечественниками… Все спешат домой…
Дама внимательно вгляделась в Полину, потом почему-то шёпотом спросила:
-- У… вас… тоже в мозгу кто-то советует возвращаться домой? Я последнее время была сама не своя. Какие-то неясные звуки… У меня они складываются в совет возвращаться домой. Знаете, возраст у меня уже достаточно зрелый, опасаюсь, что это проявления гипертонии, а лечиться здесь очень дорого, для меня просто не подъёмно…
-- Вы давно в Америке? – спросила Полина, просто, чтобы поддержать разговор.
-- Ах, детка, да с начала девяностых. Наше КБ тогда расформировали. Работы не стало. Мозги наши и знания никому уже не нужны были. А дома двое детей-подростков и мама. Их кормить нужно, растить. Поддалась на уговоры мужа ехать в Штаты, это его хрустальная мечта была. Ему, как ведущему специалисту нашего КБ, золотые горы здесь обещали.
А на деле мы нужны были только как подёнщики, в качестве подсобников для местных специалистов. Да и потом, специализация наша была сугубо мирная, здесь невостребованная. Так что мы очень быстро оказались не у дел. Это в Союзе мы были кем-то, а на чужбине таких, как мы, оказалось море разливанное. Словом, вскоре муж не выдержал тягот местной жизни. Он ведь не был готов к безработице и голоду, отсутствию жилья… Инфаркт. И не стало его.
А я, сцепив зубы, пошла по кругам ада. Надо было зарабатывать деньги и отсылать детям. Не поверите, всего раз и съездила в отпуск на побережье, а так всё время работа. Бралась за любую, лишь бы что-то заработать. Потом устроилась ухаживать за богатой лежачей больной. Научилась делать массаж, выполнять все процедуры по уходу.
Часто вспоминаю, как раньше, в Союзе, мы, собираясь с друзьями на кухне, хаяли своё житьё, мол, и квартира маловата, и зарплата низковата, и отношение к итеэровцам не по чину. Зато в театр ходили на все премьеры, не один раз в месяц. У нас был прекрасный областной театр, чудесный театральный коллектив. Нередко с гастролями приезжали труппы из других областных центров, а то и из столичных театров…
Так вот, я здесь порой вспоминаю нашу прежнюю жизнь. Правду говорят, что всё познаётся в сравнении. Могла ли я тогда представить, что жить мне придётся в маленькой комнатушке, где за отопление иногда приходилось отдавать ползаработка, а на воде и электричестве постоянно экономить. Пока не устроилась ухаживать за лежачей больной, заработки были периодические, мизерные. Это сейчас я могу себе позволить оплатить перелёт в Россию, а до недавних пор даже мечтать не могла. Что уж говорить о театре? Да, и не понимаю я эти здешние новомодные изыски… Порой стыдно было смотреть на сцену. Пару раз сходила и отказалась. Не по мне всё это… Давно бы вернулась назад, домой, но надо было помогать детям. Сейчас они уже встали на ноги, но было жалко бросать старушку, за которой ухаживала эти годы. Не так давно она покинула этот мир, а мне вдруг сквозь шум в ушах стал слышаться совет, что пора возвращаться домой… Видно, действительно, пора. В России я бы уже давно считалась пенсионеркой, а здесь до пенсии вряд ли дотяну.
-- Судя по информации СМИ, люди здесь живут намного дольше тех, кто в России, и могут себе позволить на пенсии ездить в путешествия, -- неожиданно вступил в разговор сидевший третьим в ряду мужчина.
-- Живут, местные, те, кто относится к среднему классу. Кто получил образование, потом устроился на престижную работу, всю жизнь откладывал деньги на безбедную старость, эти теперь раскатывают по миру. Но не все. Много людей еле сводят концы с концами, а уж о квалифицированной медицинской помощи могут только мечтать. Для меня, например, это нереально. К сожалению, мне есть с чем сравнивать, и эти сравнения не в пользу Штатов… Возможно, я неудачница, у меня не получилось здесь устроить свою жизнь так, как представляли её себе раньше, до отъезда в Штаты. Не знаю, что меня ждёт дома, но я с радостью возвращаюсь назад, в Россию…
х х х
Вахтенный радист торопливо пробежал по коридору, остановился перед каютой командира АПЛ, негромко постучал. Поступившая информация была из разряда особо срочных.
Капитан первого ранга, суровый и неулыбчивый, всегда почему-то наводил на молоденького радиста некоторый страх. Вот и теперь, появившись в проёме двери, он неприветливо осведомился:
-- В чем дело?
Радист молча протянул конверт, где, как он знал, лежала расшифровка приказа, только что полученного по секретке.
Командир неторопливо вскрыл конверт, прочитал написанные там строчки, потом отпустил радиста. Вызвал свободных от вахты командиров постов и отсеков и попросил собраться в кают-компании.
-- Товарищи офицеры, прошу садиться. Ситуация неординарная, требующая тщательного обсуждения. Ни для кого не секрет, что уже определённое время извне ведётся массированная психологическая атака на сознание всех членов экипажа. Все мы в той или иной степени ощутили на себе это воздействие. Но если даже нам, офицерам со стажем, с трудом удаётся сдерживать свои эмоции, то молодым с каждым часом пребывание на судне становится все тяжелее. Источник направленного действия излучения так пока и не обнаружен. К психологической обработке сознания добавились и иные источники. Только что получен приказ о срочном возвращении корабля на базу. Но… получен, так сказать, не по уставу и открытым текстом. Не далее, как полчаса назад вахтенный радист принял приказ о срочном возвращении к месту дислокации в открытом эфире. Затем этот же приказ был продублирован по спецсвязи. Пока эта информация закрытая. Но долго ли продержится? Наши противники постоянно держат нас в поле своего зрения, проверяют и используют все доступные им варианты деморализации команды. На этот раз они применяют не только запрещённые способы воздействия на мозг, они сеют откровенную панику. Уже сколько подобных провокаций на их счету за время существования нашего судна. Однако такой массированной психологической атаки до сих пор не наблюдалось. Но мы получили ответственное задание и должны его выполнить, чего бы это нам ни стоило. И выйти победителями из этого психологического противостояния…
Собравшиеся в кают-компании офицеры почти все уже не один год служили под руководством командира. Сегодня они с некоторым удивлением замечали проскальзывающие в его словах неуверенность и сомнение. Он словно бы не понимал, что делать дальше. Конечно, сомнение присуще каждому здравомыслящему человеку, но только командиру дано право решения судьбы судна и всего экипажа, который полностью подчиняется его приказам. Но капитан первого ранга, закалённый в многочисленных многомесячных автономных походах, сейчас ощущал замешательство. Он отвечал за выполнение приказа о скрытном барражировании вдоль побережья возможного потенциального противника. Корабль только что заступил на полугодовое дежурство. И неожиданно поступивший приказ о срочном возвращении на базу шёл в разрез с основным приказом. К тому же, в поступившем распоряжении не было оговоренных устно опознавательных знаков. Но массированная атака на мозг дестабилизировала и его, что уж говорить о неокрепших и не закалённых молодых членах команды.
Запросить дополнительные данные в ближайшее время не было возможности, пока подлодка не выйдет из акватории скрытного пребывания. На офицерском собрании было принято решение продолжить выполнение основного задания о дежурстве судна в акватории потенциального противника до поступления следующего распоряжения из штаба в соответствии с требованиями секретности. А с каждым членом корабельной команды было решено провести разъяснительную работу.
х х х
На берегу было пустынно и одиноко. Ветер гнал белопенные бурунчики волн к пляжу. Они с шумом набегали на песчаные просторы, открытые яркому, но для местного населения холодному солнцу.
Юля с тоской оглядывала окрестности. Большинство отдыхающих из её отеля предпочитали проводить время у бассейна, расположившись на пластиковых лежаках и укрывшись от солнца в тени навесов. Местные аборигены кутались в тёплые свитера и накидки. Но то, что египетским жителям казалось зимним ветреным неуютом, для Юли, жительницы северных краёв, было тёплым и благодатным летом. Правда, купаться в море она не отважилась, но не по причине холодной воды. Просто, как многие северяне, не доверяла морю. Её вполне устраивало плавание в бассейне.
Прошло всего три дня её пребывания в Хургаде, а уже всё надоело. Надоели эти настойчивые призывы местных аборигенов купить сувениры, эти нескончаемые экскурсии, сообщения об авариях на дорогах, о терактах в сопредельных странах, советы экскурсоводов быть бдительными. Она ощущала себя чужой в этой яркой, шумной и непонятной жизни. Хотелось домой, в свой тихий размеренный мир, где всё понятно, привычно и… надёжно. Поездку в Египет она планировала давно. Несколько лет копила деньги, готовилась к такому важному событию в своей, в общем-то, ничем не примечательной жизни. Подруги напутствовали советами, как завести себе друга на время. Но советы советами, а когда оказалась в отеле и огляделась, оказалось, что заводить то и не из кого. Вокруг только старики и старухи, а те, кто из России, все в обществе женщин, короче, со своими самоварами прибыли.
Впрочем, это определение не она высказала. В первый же день за обедом к ней подсела моложавая яркая блондинка с длинными кудрями. Вот только карие глаза и заметные темные усики над полной губой наводили на мысль о том, что этот цвет волос у неё не природный.
Блондинка представилась Виолеттой, вовлекла Юлю в непринуждённый разговор, предложила держаться друг друга, тут же стала рассказывать о себе, о том, что в России владеет сетью магазинов в одном из близких к столице районов. Сюда ездит ежегодно. Уж больно хороши местные ребята. Уважат женщину по полной программе. Виолетта списалась со своим прошлогодним ухажером, тот обещал приехать на недельку пообщаться.
На вопрос Юли, к чему знакомиться с египетскими мужчинами, не лучше ли завести друга в родных местах, Виолетта снисходительно хмыкнула:
-- Вижу, ты в амурных делах ничего не смыслишь. Дома это дома. К тому же наши мужчины ленивы, ждут, когда им женщины себя на блюдечке поднесут, предпочитают, чтобы их обхаживали, облизывали… Словом, зажрались… А иные спились… А здешние голодные, ищут дурочек с деньгами. Чтобы заполучить денежки, такую любовь изображают, любо-дорого посмотреть… Я такого мнения, что за свои деньги могу себе позволить разок-другой в году почувствовать любимой и желанной женщиной…
Юля только головой покачала на такие откровения. Она была бы не прочь завести роман с кем-нибудь из отдыхающих, возможно, даже с последствиями, но не с местными аборигенами.
Три дня пролетели незаметно. Переезды из города в город, длительные экскурсии существенно поднадоели. Юля, мечтавшая побывать в Иерусалиме, побродить по храмовой горе, посмотреть на стену плача и просто окунуться в атмосферу древнего города, о котором столько слышала и читала, была глубоко разочарована увиденным. Всё оказалось совсем не таким, как представлялось. Да оно и понятно: из окна экскурсионного автобуса всё выглядит совсем иначе, чем, если ты окунёшься в самую гущу местной жизни.
Виолетта, решив избрать её своей попутчицей и поверенной в любовных делах, от Юли не отставала, в автобусе садилась с ней рядом, на экскурсии цеплялась за локоток и на правах приятельницы рассказывала о достопримечательностях много интересного, чего не сообщал даже гид, водила в такие места, которые обычные экскурсанты обходили стороной. Странная эта забота объяснялась просто. Оказывается, Виолетта договорилась со своим любовником пригласить кого-нибудь и для Юли.
Это известие неожиданно неприятно царапнуло за душу. Не то чтобы Юля придерживалась пуританских взглядов. И возраст уже за тридцать, и дома никто не держит, но это откровенное манипулирование ею почти незнакомой соотечественницей, сразу насторожило и испугало. К тому же, эта пресловутая ностальгия по дому стала невыносимой. Хотелось домой, в свой привычный мир, в родные места, где уже улицы завалены снегом, морозец здорово щиплет щёки, где на улице все знакомые, где до сих пор, входя в магазин, покупатели здороваются просто потому, что большая часть жителей города хорошо знакомы друг с другом.
Тоска по дому у Юли часто превращалась во внутренний голос, который откуда-то из глубин сознания монотонно и почти бесцветно советовал ей возвращаться домой, где всё спокойно и надёжно.
Так что, вытерпев ещё два дня этой изнурительной пытки ностальгией, Юля уточнила в представительстве турагентства, как можно прервать отпуск и срочно вернуться домой. Она даже не стала раздумывать над тем, что потраченные на отдых и неиспользованные деньги ей не вернут. Знала бы она, сколько людей вот так же, как и она, прервали свои отпуска, и даже не сумев себе объяснить, почему так поступают, стали досрочно возвращаться домой.
Виолетта, возможно, имела на счёт Юли определённые цели, но убедить её остаться ещё на недельку, чтобы весело провести время с только что прибывшими мужчинами, так и не смогла.
-- Не понимаю, что тебя тянет в эту Рашку, к этим ватникам? К этому деревенскому быдлу? – раздражённо бросила она Юле, убедившись в тщетности своих уговоров.
-- Эта Рашка, как ты её называешь, моя родина. Да и впечатление о её людях у меня совсем другое… Может быть, тебе там тошно жить, но по мне, так только там и есть настоящая жизнь.
Уже сев в самолет, Юля ощутила определённый покой. Оставалось только добраться до дома…