Первая «дичь».
Дошкольное детство я провёл на Волге, в городе Вольске. Это было самое начало пятидесятых годов прошлого века. Жил я с родителями и младшей сестрёнкой на самом юге города. Напротив нашего дома, через дорогу домов не было, а сразу начинался довольно глубокий обрыв, ведущий к реке. К югу от дома находился огромный вишнёвый сад, а за ним степь. Дед с бабушкой и старшей сестрой отца жили на соседней улице ближе к центру. Ни яслей, ни детских садов в то время в нашей стороне не было, родители с утра до вечера работали, и мы с сестрёнкой целыми днями пропадали у стариков. Старший брат отца жил почти в центре города и довольно часто навещал родителей. Уж каким он был охотником я не знаю, но всегда приходил с ружьём.
В самом начале пятидесятых годов автотранспорта на улицах было совсем мало. Перевозки осуществлялись на лошадях. А где лошадь, там и навоз. А где конский навоз, там и воробьи. Пока дядя Саша (так звали старшего брата отца) шёл в гости к родителям, он успевал произвести несколько выстрелов по стайкам воробьёв и приносил до полутора десятков битых птиц. Патроны дядя заряжал так: в латунную гильзу соскабливал сернистые головки из двух коробков спичек, плотно запыжовывал газетной бумагой, засыпал мелкой свинцовой сечкой, и сверху снова ставил пыж из газеты. Сечку он делал из свинцовой проволоки, которую сам же и тянул на специальном приспособлении. Порох и дробь тогда можно было купить с большим трудом, а пыжи вообще не продавали.
Так вот, с приходом дяди Саши, у нас начинался настоящий праздник. Бабушка с тётей Леной принялись ощипывать дичь, мы с сестрёнкой собирали воробьиный пух в газетный кулёк, дед носил дрова и растапливал русскую печь. Потом дядя Саша нащипал лучины и опалил тушки, выпотрошил. В большой чугунок начистили картошки, насыпали какой-то крупы, туда же отправили дичь и залили водой. Бабушка ухватом отправила чугунок в печь и закрыла заслонкой. Электричества тогда и в помине не было, летом еду готовили на керосинке или керогазе и только в особых случаях топили печь.
Когда варево было готово, чугунок вынули из печи, дед накрошил в него зелёные перья лука и укроп. Чугунок накрывал крышкой и заматывал драной телогрейкой. Через некоторое время чугунок открывали и ставили на стол под вишнями. Дед большой деревянной поварёшкой доставал тушёных воробьёв и откладывал в деревянную миску. Бабушка раздавала всем деревянные ложки, и все по очереди, начиная с деда, зачерпывали прямо из чугунка. Если кто вдруг нарушал очерёдность, немедленно получал от деда ложкой по лбу. Заедали большими кусками чёрного каравая, испечённого в этой же печи. Какой жирной и наваристой была еда! Когда чугунок опустел, дед принялся раздавать мясо. Его ели макая в горчицу и посыпая крупной солью. Кажется, ничего тогда вкусней не было. А когда однажды, в довесок к воробьям дядя Саша принёс двух сорок, вечером устроили настоящий пир с участием моих родителей.
Так я впервые познакомился с «дичью».