«2»
Погода хмурилась, а вместе с ней хмурилось настроение. Бывает такое, когда, вроде бы, и причин-то нет для печали, а настроение все равно - ни к черту. С утра обсудили ночное происшествие. Потом штурман начал перемывать кости Мазовецкому. Лёнька не поддержал эту тему. Он знал, что может Юрка накосячить, но может и пахать сутками, когда требуется. Чего не скажешь про второго штурмана - Алексея Михайловича Лыжина.
Дневная вахта, в отличие от ночной, проходит быстро. Все на ногах. Туда - сюда шныряют. Да и работы больше. Ночью тихо. Разве что, форс-мажор какой. Ну, так тогда всем покоя нет – всех поднимут, кроме подвахтенных, да и то, если у старпома настроение хорошее.
После ужина вышел на корму покурить. Смотрел Лёнька, стоя на ахтерпике, на две кильватерных струи, на чаек горластых, которые не отставали от теплохода и, пикируя, время от времени выхватывали из воды оглушённую или порубленную ходовыми винтами рыбёшку.
Докурив до фильтра очередную сигарету, отправлял окурок щелчком за борт и крутил в голове невесёлые мысли: «Ещё год за кормой, а что толку? Тоски прибавил только он, завыть так хочется… Как волку… Ни хрена себе, я уже думать стал в рифму! А это уже тревожные симптомчики. Говорит же старший механик – нормальный человек стихов писать не будет! А у меня уже целая тетрадка исписана… Тоска смертная. Уже двадцать четыре… Лермонтова в двадцать семь убили. А я чего добился?
Хотя, вроде, чего-то добился. Но ведь не того, что хотел! Может, просто не знал, чего хотел? Не был уверен? Хотел стать морским офицером и ходить по морям, по волнам… Ну вот, иду по волнам. Офицер. Только в запасе. Судно тоже не военное, а гражданское. Танкер. Вдыхаем пары бензина двадцать четыре часа в сутки. Кэпу сорок девять, а выглядит лет на десять старше. Жаловался как-то: «Из нашего брата редко кто до шестидесяти доживает». А я тоже … Не подумавши, ляпнул: «Ты, Романыч, уже на пятьдесят девять выглядишь».
Думать надо сначала, а потом говорить, да и то… не обязательно то, что думаешь. Вроде чего- то добился, а всё не то. Зигзаги судьбы. Какой судьбы? Сам загибал эти зигзаги. Зарабатывать хотел много. Ну, зарабатываю… Люди семейные как- то на сто двадцать рублей живут. Я холостой, зарплата в пять раз больше, мне не хватает… Зачем зарабатывать? Беден не тот, у кого мало, а кому больше надо. Чего тошно-то так? Неудовлетворённость». – Мысленно подвёл черту Лёнька.
Надо сказать, такими терминами, как «счастье», «любовь» и прочие, Лёнька по жизни не пользовался, считал их подходящими только для женских романов. Наташу, конечно, он вспоминал каждый день. И, в отличие от той, первой навигации, даже звонил иногда. Может быть, это и есть любовь? После трех встреч? Ну, после трех. И что? Бывает любовь с первого взгляда. Бывает. Так тогда и не расстаются, если это настоящее чувство. А он уезжает на полгода и сердце не дрогнет.
Чушь какая-то! Все моряки уезжают. Все уезжают, да не всех дожидаются. Вот он когда возник червь сомнения! И с Наташкой хочется не расставаться, и на флоте карьеру сделать. Ведь рано или поздно встанет вопрос - захочет ли она ждать всю жизнь? Это вряд ли. Но ведь ждет же! Ждет, пока студентка. С мамой, с папой живет. Для нее сейчас учеба важнее всего. Целеустремленная она, Натаха. Это у нее не отнимешь. Хочет с красным дипломом закончить. Это, вроде, и неплохо. Но с его сегодняшней точки зрения бессмысленно. Кто у него спросил, какую ему оценку за дипломную работу поставили? Кому это надо?
Так что же, все-таки такое, любовь? Интересный вопрос. Любовь, это когда… Любовь, это если… Здесь Лёнька опять задумывался. Получалось, что в свои двадцать четыре он не знал, что такое любовь. Или объяснить не мог. Даже самому себе. А мысли опять уносили в прошлое, к первой встрече с Натальей.