В этот день Юра специально приехал домой пораньше. Мысленный диалог с женой, начатый с момента, когда он вышел из квартиры, и сел за руль автомобиля, довёл его до точки кипения, требуя немедленного продолжения скандала, начатого вчера вечером. Впрочем, вчерашняя ссора не была чем-то из ряда вон выходящим, она естественным образом продолжала череду скандалов, возрастающих по экспоненте, со времени банкротства принадлежащей ему фирмы.
Юра чувствовал себя униженным и обманутым, верная и нежная Сольвейг, оказалась мерзкой троллихой, сумевшей с помощью колдовства отвести ему глаза. Да он и сам хорош! Что, от зеркала ему тоже глаза отвели? Его схожесть с Томом Крузом и Леонардо Ди Каприо ограничивалась единственно половой принадлежностью. С шевалье де Сенгальтом тоже мало что роднило, а его унылое косноязычие, несмотря на начитанность, ни в какое сравнение не шло с красноречием Сирано де Бержерака. Если уж и дальше вязнуть в сравнениях с известными личностями, то он больше походил на придурковатого Буратино, которого как последнего оленя развели проныры лиса Алиса и кот Базилио. В потоках гневно-обличительных слововыделений жены иногда всплывали намёки на некоего более успешного, нежели предмет её разочарования, «кота».
После того, как они вынуждены были переехать на съёмную квартиру, и продать одну из машин, презрение жены к нему, «жалкому неудачнику», «ничтожеству превратившему её и без того нелёгкую (шопинг, фитнес, массаж, солярий, маникюр, педикюр и прочие тяготы) жизнь в кромешный ад» стало таким откровенным, что Юра почти физически ощущал, как об него вытирают ноги. В одном из фееричных скандалов, когда благоверная перешла в оскорблениях всяческие границы, книгочей Юрий с криком: «Тварь ли я дрожащая, или право имею?!», отвесил жене оплеуху. Эффект, произведённый этим, вне сомнения, неблаговидным действием, вопреки ожидаемому, повергнул его в шок. Жена взвизгнула, и вместо того, чтобы прикусить язык, бросилась на Юру с кулаками, со знанием дела подбив ему глаз.
Вчера, единственное, в чём они пришли к консенсусу, так это то, что так жить больше нельзя, и им необходимо в экстренном порядке развестись.
Войдя в квартиру, Юра с порога почувствовал, как изменилась атмосфера жилища, словно злобный полтергейст, изводивший его последние полгода, ушёл, навсегда покинув эти стены. Свидетельством этому были на три четверти пустой шкаф-купе, отсутствие ноутбука, телевизора и музыкального центра. Юра испытывал смешанные чувства облегчения и разочарования. Он был рад тому, что отпала необходимость выдавать личные вещи съезжающей супруге «через балкон», и одновременно расстроен невозможностью бросить ей в лицо сегодняшние заготовки безоговорочно, на его взгляд, справедливых упрёков.
Его внимание привлёк листок бумаги, исписанный незнакомым мелким почерком. Юра подцепил бумагу с полированной поверхности стола, и с удивлением понял, что неровные строчки написаны рукой жены. За шесть лет совместной жизни это было первое её письменное обращение, адресованное к нему, если не считать стикеров с нацарапанными на них печатными буквами, и наклеенных на холодильник, или зеркало в прихожей.
Он невольно усмехнулся, прочитав заглавную строку: «Письмо», - ну, хотя бы не «Приговор» и не «Указ о лишении чинов, наград и ссылке».
Юра уселся в кресло, и через строчку пробежал послание. Первое, на что он обратил внимание, так это на вопиющую безграмотность своей супруги. Складывалось такое впечатление, что письмо писала не выпускница бизнес колледжа, а Ванька Жуков, на деревню дедушке. Очень скоро некоторые пассажи в эпистоле заставили его забыть об орфографических ошибках, и начать читать заново. За словом «Письмо» следовал текст:
«Дорогой (зачёркнуто). Хотя какой дорогой? Ты последняя дешёвка, не способный обеспечить мне достойную жизнь, которую я заслужила хотя бы тем, что потратила на тебя долгие шесть лет. Как же я просчиталась, сделав ставку на такое ничтожество, как ты. А какие у меня были варианты! Никогда тебе этого не прощу! Я выбивалась из сил, пытаясь подвигнуть тебя к достойным меня свершениям, и только что-то начало получаться, как ты всё так бездарно прос…л! Ненавижу тебя! Но зато теперь, когда мы больше не увидимся, судиться с тобой, нищебродом, не из-за чего, я могу сказать тебе всё. Ты никогда мне не нравился, но я, наивная дура, полагала, что смогу найти какие-то точки соприкосновения, которые бы помогли мне смириться с твоим присутствием в моей жизни. Но нет! Ты делал всё, чтобы отравить моё существование. Взять хотя бы эти книги. У меня аллергия на книжную пыль, а ты, не иначе, чтобы навредить мне, всё приносил и приносил их в наш дом, подсовывая мне под нос очередное старьё, и радуясь своему приобретению, как дурак писаной торбе, часами потом сидел, уткнувшись в книгу, и не обращая на меня должного внимания. Я была счастлива, когда ты, чуть не плача, вынужден был продать гору этой макулатуры. А эти твои «прогулки» по старому городу? Это же форменное издевательство! Ни капли сочувствия к любимой женщине, вынужденной таскаться за тобой на каблуках (пешком!) по булыжной мостовой, рискуя сломать каблук, и даже ногу! Этот ужасный отпуск на диком пляже, в палатке, когда ты настоял на поездке в «вернувшийся Крым», хотя я умоляла тебя поехать хотя бы на Майорку. Эти твои дурацкие походы в лес «по грибы», шашлыки на «природе», как будто их нельзя было приготовить на заднем дворе нашего дома. Всякий раз, после такого «времяпровождения», я не в силах была уснуть, мучаясь от комариных укусов, а ты счастливый своим изуверством, храпел, как бесчувственное бревно. Эти скучные до тошноты музеи, выставки, кошмарные концерты фольклорной музыки. Ты дикарь! Как можно наслаждаться слушаньем гудошников и орущих на разные голоса, ряженных в крестьянские одежды тёток. Я бы могла продолжить перечень всех тех унизительных издевательств, которым ты подвергал меня все эти годы, но разве ты в состоянии прочувствовать всю боль от нанесённых мне тобою душевных ран. Ты недостоин моих жалоб. Думаю, что времени, которое заняло у тебя прочтение этого письма, мне хватит на то, чтобы забрать машину, и уехать навстречу своей мечте. Надеюсь, что документы ты по-прежнему дебильно хранишь за солнцезащитным козырьком? И не вздумай звонить в полицию об угоне, не то я отправлю по электронной почте тебе на работу несколько фотографий твоего единения с природой на диком пляже, то-то смеху будет!
P.S. Твою заначку я нашла, ты даже деньги толком спрятать не можешь, неудачник.
Прощай, придурок. Не твоя Светлана».
Юра поднялся с кресла, подошёл к окну, посмотрел на зияющее пустотой место в ряду припаркованных у подъезда автомобилей, заглянул в томик прозы Пушкина из собрания сочинений под редакцией Ефремова, издательства Комарова, осторожно потряс его, ни на что особо не надеясь, достал портмоне, и пересчитал наличность: «На два пузыря хватит. Уже неплохо…».