В Группе Советских Войск в Германии

Павлов А.П.







На Службе
Ракетно-артиллерийского Вооружения



Глава 4



В Группе Советских Войск в Германии


























Скородумка
2003 год
 
Германия произвела на меня сильное первое впечатление: кругом брусчатка; чистота и порядок; дома, хотя и мрачноваты, но стены увиты плющом; вместо привычных заборов – живой подстриженный кустарник или изгородь из ажурной сетки; нигде ни мусора ни свалок; изобилие цветущей сирени, даже сам воздух от этой сирени и, цепляющегося за лапы елей тумана, кажется сиреневым…
Все едущие в Группу Советских войск в Германии, сначала попадают на пересыльный пункт во Франкфурте-на-Одере.
Поезд пришел уже ближе к вечеру и всех прибывших одновременно со мной  - это человек 20 офицеров, разместили на ночь в гостинице.
в комнате на шесть человек занавески на окнах, накроватные коврики, посуда, мебель – все немецкое.
Спалось мне, очутившегося впервые на чужой земле и вдали от дома, тревожно: снились колонны марширующих по брусчатке эсесовцев в черной форме со свастикой…
Утром, напившись чаю в местном буфете, мы отправились в штаб оформляться.
– Вам в Вюнсдорф, в штаб Группы, – сказал мне майор, протягивая новое предписание, – дальше поедете самостоятельно поездом до станции Вюнсдорф, в кассе получите деньги.
Я впервые держал в руках иностранные купюры, стоял и соображал, что можно купить на двести, полученных мною марок.
– Это большие деньги, – предупреждали меня, – их должно хватить на питание и на мелкие расходы до первой получки.
До поезда оставалось ещё часа четыре свободного времени и я решил прогуляться по городу.
Неспеша двигаясь вдоль улицы, я с любопытством всматривался во всё окружающее и впитывал даже мельчайшие детали.
Вот трёхэтажный дом старой постройки: большие окна, сложные оконные переплёты, высокие двери, балконы с ажурными решётками, колонны, много лепки, на уровне второго этажа в нише фигура воина в два человеческих роста. Воин с мечом и со щитом, фигура его напряжена, выражение лица воинственное, суровый взгляд обращён на восток…
Но сколько можно ходить войной на восток? Это не необходимость, не стечение обстоятельств и не прихоть фюрера – это какой-то национальный маразм. Юмор истории: на востоке они искали «жизненное пространство», а получили невозможную тесноту в лице многомиллионных армий СССР, США, Англии и Франции.
Вот уже, сколько лет стоят армии бывших союзников по антигитлеровской коалиции на территории фатерлянда.
Как тут не вспомнить восточную притчу про бедняка, жаловавшегося аллаху на тесноту: «О, аллах! Я, жена и четверо детей живем в одной тесной сакле. Помоги мне!». Аллах услышал просьбу бедняка и посоветовал ему ввести в саклю козу.
– О, аллах! – возопил бедняк, - стало еще теснее.
– Введи теперь в саклю четыре своих овцы, – снова сказал аллах.
– О, аллах! – взмолился бедняк, в сакле я с женой четверо детей, коза и четыре овцы – тесно, помоги мне!
– Выведи из сакли козу, – разрешил аллах.
– Стало легче, – обрадовался бедняк.
– Теперь выведи из сакли овец.
– О, аллах! Спасибо за помощь. стало совсем просторно!»
Между тем подходило время моего поезда на Вюсендорф и я самостоятельно отправился на железнодорожный вокзал.
Признаться, чувствовал я себя не совсем уверенно: немецкий язык изучал и в школе, и в академии, а вот теперь оказалось, что знания языка у меня формальные – у меня нет словарного запаса.
Конечно, элементарно я мог объясниться, но этого далеко недостаточно для свободного общения за рубежем. Нужно сказать, что наша педагогика больше нажимает на грамматику, но правила без слов, что мельница без муки..
Помню, моя первая учительница по немецкому языку Дарья Александровна старалась привить нам любовь к этому языку, читала в подлиннике Гейне: «На Севере диком стоит одиноко…», но кто тогда собирался за границу?
Однако напрасно я мучился, подходя к билетной кассе и мысленно строя предложение на немецком с учетом всех правил грамматики и фонетики: кассирша свободно говорила по-русски.
     Сама выписка железнодорожного билета поразила меня. У нас ведь как: называешь нужную станцию, кассирша смотрит по справочнику цену билета до этой станции, на счетах подбивает стоимость проезда с разными надбавками, потом вручную выписывает корешок билета и сам билет, наконец, рассчитывается…
А здесь у кассирши механизация: специальный стол с двумя передвижными рейками и кнопкой.
Она совмещает рейки с нужной станцией и нажимает кнопку – чик и готово: из окошка выскакивает небольшой картонный билетик, вся процедура занимает считанные минуты.
Вот уж эти немцы: все время они в чем-то опережают нас, и наши консервативные железнодорожники тоже могли давно обзавестись такими же машинами…
На станцию Вюнсдорф поезд пришел вечером. Станция маленькая. Вокзал размещается в одноэтажном мрачноватом здании, при вокзале небольшой буфет, где можно заказать кружку пива и сосиску с капустой.
Уже зажглось уличное освещение, особенно ярко горели неоновые лампы в противоположной от станции стороне: там размещался штаб Группы Советских Войск в германии.
Перейдя железнодорожный переезд, я остановился передохнуть со своими тяжелыми чемоданами возле крайнего углового дома с ярко освещенной стеклянной террасой. В доме шло веселье: играла музыка, слышался говор, смех, какой-то мужчина сильным голосом пел: «Клен, ты мой опавший...»  - здесь был ресторан.
– Вам нужно во второй городок, – подсказали мне, –  там находится гостиница для вновь прибывших.               
 Гостиница располагалась на одном из этажей бывшей немецкой казармы. Войдя в указанный мне четырехместный номер, я увидел в нем одиноко сидевшего майора, полноватого, с залысинами, округлым лицом. 
– Опалев Николай Афанасьевич, представился он, – приехал по замене в Управление вооружения в отдел боеприпасов.
- Какое совпадение! – невольно вырвалось у меня, я тоже приехал по -замене, и именно в отдел боеприпасов!
Заняв свободную койку, я предложил новому знакомому пойти в буфет перекусить, ложиться спать все равно было еще рано. В буфете давали пиво, вино и холодные закуски. За ужином, как водится, мы разговорились.
– Я приехал из Львова, – сказал Опалев, – служил там в пятом отделе Управления Ракетно-артилерийского Вооружения Прикарпатского Военного Округа.
– А я приехал из Киева, – сказал я, – служил там тоже в пятом отделе.
Мы проговорили с Николаем Афанасиевичем до глубокой ночи.
Утром мы вместе отправились в штаб. По пути к бюро пропусков я с любопытством осматривался по сторонам. Раньше здесь стояли танкисты Гудериана и для них было построено все: штаб, казармы, танковые боксы, танковый ремонтный завод, дома офицерского состава, поликлиника, дом офицеров и прочее.
Теперь в здании бывшего штаба, называемого здесь «белым домом», размещается Главнокомандующий ГСВГ Генерал армии Кошевой, заместители Главкома, Оперативное управление, узел связи и оперативный дежурный.
Остальные управления, службы и отделы штаба в семи типовых трехэтажных бывших казармах, образующих большой прямоугольник рядом с «белым домом».
Кругом много зелени, все здания и строения, как бы вписаны между дерев’ями сплошного хвойного леса.
Утренний прохладный, резковатый воздух напоен запахом хвои… 
Управление Ракетно-артилерийского Вооружения, как нам сказали, находится в одной из казарм прямо напротив входных ворот.
Войдя в здание, мы сразу на первом этаже попали в приемную начальника Управления.
Посреди приемной, прямо напротив входной двери сидел дежурный с повязкой на рукаве и при оружии, слева – кабинет начальника Управления, справа – кабинет его заместителя.
– Вам нужно подняться по лестнице на третий  этаж, – сказал дежурный, когда мы ему представились, – шестой отдел справа по коридору.
Мы с Опалевым пошли наверх, решив сначала представиться начальнику отдела, а там видно будет…
– Почему отдел боеприпасов дежурный назвал шестым? – спросил я Опалева, – ведь во внутренних округах он пятый.
– Здесь другой штат, – ответил Николай Афанасьевич, – здесь семь отделов: первый – оргплановый; второй –  ракеты «земля-земля»; третий – «земля-воздух»; четвертый – наземная артиллерия, стрелковое оружие, военные приборы; пятый – зенитная артиллерия и РЛС; шестой – боеприпасы; седьмой – ремонтный.
Весь второй этаж занимали артиллеристы. Начальника Ракетных Войск и Артиллерии ГСВГ, я знал еще по Киеву – это был строгий, но всеми уважаемый высокопрофессиональный артиллерист генерал-лейтенант Соловьев.
Поднявшись на третий этаж, мы остановились в нерешительности: отдел боеприпасов занимал две комнаты – общую и начальника отдела.
Куда сначала зайти? Открыли все-таки крайнюю дверь и вошли в просторную , в два окна общую комнату. В комнате было четыре стола за которыми сидели три офицера и служащая Советской Армии. Мы представились и доложили, что прибыли в отдел по замене. Услышав это , сидевшие за крайними столами два майора, вскочили и побежали к нам.
– Быков Михаил Александрович, – представился подошедший ко мне майор, – это меня вы меняете, хочется расспросить вас обо всем, но это вечером, пойдем ко мне и поговорим…
В это время Опалев знакомился со своим сменщиком и вел с ним примерно такой же разговор.
В левом углу у окна сидела моложавая, рыженькая, симпатичная женщина. Приставной столик, кипы бумаг и счеты на просторном столе, сейфы с картотекой – все говорило, что это бухгалтер отдела.
– Немова Зоя Алексеевна, – назвала она себя, окидывая нас любопытным взглядом и здороваясь за руку.
– Старший  офицер отдела Индже Юрий Леонидович, – представился смугловатый, с тонкими чертами лица, аккуратными усиками подполковник, сидевший у окна, в правом углу комнаты.
Познакомившись и немного поговорив, мы пошли представляться начальнику отдела. В соседней просторной комнате с ковром на полу стояло всего два стола.
Слева от входа за столом сидел хмурый с бледным лицом, крупным носом картошкой, рыжеватыми волосами полковник – это и был начальник отдела боеприпасов Барковский. Мы по очереди представились ему и Борис Макеевич подробно побеседовал с каждым из нас , интересуясь больше всего прохождением службы и нашей профессиональной подготовкой.
Было заметно, что из нас двоих, майор Опалев больше ему пришелся по душе.
– Завтра я представлю вас начальнику Управления, – в заключение беседы, – сказал Барковский.
Напротив, за столом сидел подполковник лысый, седой, но взгляд его голубых глаз был приветлив, говорил он доброжелательно, с мягкой улыбкой.
– Грибанов Иван Михайлович, – назвал он себя, здороваясь с нами.
Забегая вперед скажу, что Иван Михайлович, без преувеличения стал моим наставником, щедро делился своим богатым опытом службы, относился по отечески, задания даже самые трудные, давал мягко, без нажима, за ошибки и недочеты никогда не распекал. Он сразу взял меня, молодого капитана, под своё крыло, а я, со своей стороны, охотно и добросовестно выполнял все его поручения.
Подполковник Грибанов нёс двойную нагрузку в отделе: был старшим офицером и всегда замещал начальника отдела.
Даже теперь, много лет спустя, когда я пишу вот эти строки, светлый образ Ивана Михайловича не стерся в моей памяти, а хрустальная ваза, что подарил он мне, всегда стоит на столе передо мной…
Познакомившись со своими непосредственными начальниками, мы с Опалевым вернулись в общую комнату.
– Посиди пока за моим столом, – сказал мне Быков, – я ненадолго отлучусь по своим делам.
С этими словами он надел фуражку и скрылся за дверью.
– Теперь он не появиться до само вечера, – засмеялся подполковник Индже, – на передачу дел и на сборы с момента приезда сменщика отводится всего одна неделя, а нужно и сколотить ящики, и упаковываться, и заказать контейнер, и загрузиться, и сдать квартиру, и рассчитаться, и многое друге… Так что входите в курс дела постепенно сами, участок у вас несложный: учебные боеприпасы; литература; контроль выполнения предписаний пожарной инспекции на наших складах; учёт элементов боеприпасов, оставшихся от физико-химических испытаний (ФХИ); стреляные гильзы и укупорка.
Я подсел к столу Юрия Леонидовича, и он охотно стал вводить в курс дела.
– Приехал я из Ленинградского военного округа три года тому назад, – сказал он, – передо мной вот за этим столом сидел подполковник Сёмин и занимался только складами, а снабжение по всей номенклатуре боеприпасов вёл один Грибанов. Получалось, что Иван Михайлович задыхается, а я хожу налегке. Я в корне изменил ситуацию: взял себе половину номенклатуры боеприпасов, а именно: патроны, гранаты, пиротехнические средства, имитационные средства. У Грибанова остались все артиллерийские выстрелы, за исключением ПТУРС.
Противотанковые управляемые реактивные снаряды, во-первых, секретные, во-вторых с ними нужно проводить регламентные работы, поэтому ими занимается офицер отдела, теперь это майор Опалев.
Я обратил внимание, что стол у Юрия Леонидовича не был завален заявками, телефонные звонки его не тревожили и выразил по этому поводу ему свое удивление.
– Вы попали в самую точку, – улыбнулся Индже, – были тут и вороха заявок, и непрерывные звонки. Чтобы избавиться от всего этого мне пришлось немало потрудиться. Как говорят американцы, самое трудное – заставить работать других: обеспечение патронами мелких частей группового подчинения, а их около 500, я переложил на групповые склады.
Конечно, пришлось поработать чтобы сгруппировать мелкие части и привязать их к близлежащим складам, потом составить разнарядки на выдачу боеприпасов этим частям, разнарядки разослать на склады. В каждой такой разнарядке получилось по 50-100 частей. Склады высылают частям извещения на получение боеприпасов в полуторном размере своего лимита, а мне остаётся только контролировать выполнение разнарядки.
Что касается армии, то тут разговор другой. В Группе Советских Войск в Германии 5 армий, каждая из них по составу войск больше иного внутреннего округа и обеспечить такую армию полностью иногда не удаётся, отсюда и звонки, и телеграммы, и беготня…
– А как у вас с оперативным учётом? – спросил я.
– Без оперативного учёта, как без рук, – ответил Юрий Леонидович и достал огромную книгу в добротном твёрдом переплёте. В развороте книга заняла собой весь стол, бумага высочайшего качества, листы разлинеены крупной клеткой.
Сверху по всему развороту книги шла номенклатура боеприпасов, и собственно, сам оперативный учёт: лимит расхода текущего года, остаток боеприпасов на 1 января, номера нарядов на выдачу боеприпасов.
По торцу книги вырезаны клапаны с номерами полевых почт.
– Сверху полевые почты армии, – пояснил Юрий Леонидович, показывая на покрашенные красным цветом клапаны, 14039 – 1-я гвардейская танковая армия, штаб в Дрездене; 05235 – 2-я гвардейская танковая армия, стоит на севере; 33451 – 3 армия, штаб в Магдебурге; 45341 – 8-я гвардейская армия, штаб в Норе; 73059 – 20-я гвардейская армия, штаб в Эберсвальде.
– А это полевые почты наших групповых складов боеприпасов, – продолжал Индже, показывая на подкрашенный желтым цветом клапаны, – 08902 – Топхин, 75245 – Торгау, 75246 – Капен, 75251 – Мокрена, 75254 – Алтенграбов, 42287 – Хоэнляйпиш, 18756 – Пфаффендорф – вот 12 абонентов, с которыми мы постоянно имеем дело.
– А где же дивизии? – удивлённо спросил я, вспомнив, что в Киеве мы имели дело, именно, с дивизиями, а армии вообще не касались, я даже не представлял чем занимаются вооруженцы в армиях внутренних округов.
– Здесь армии снабженческие, – пояснил Юрий Леонидович, – поэтому во избежание путаницы и недоразумений наряды нужно выписывать только армиям. Несколько слов о нарядах. Процедуру их выписки мы тут упростили: берете сшивку бланков нарядов, сверху пишите 83460 – это полевая почта нашего Управления, затем полевые почты отправителя и получателя, присваивается наряду очередной номер, к примеру 6/120-И, где 6 – номер нашего отдела, 120 порядковый номер наряда по моему бланку (сшивке), «И» - начальная буква моей фамилии. В войсках народ любознательный и давно разгадали мою шифровку.
– А как же книга регистрации нарядов? – спросил я, вспомнив порядок, установленный в Киеве.
– Не держись Устава, как слепой стены, говорил еще Петр великий. Мы отбросили лишнее и упростили канцелярию, главное в оперативном учете – это не откладывать на «потом» проводки.
Проводки элементарные: наряд в армию плюсуем, со склада – минусуем, в нарядах проводку отмечаем галочками.
     Конечно, эта робота занимает время, но зато в любой момент я могу доложить обеспеченность войск и наличие боеприпасов на складах.
Я с завистью смотрел на каллиграфический почерк Юрия Леонидовича. Было очевидно, что он работает четко , оперативно, грамотно и инициативно. Да, мне было с кого брать пример в работе…
К концу рабочего дня в отделе появился майор Быков.
– Как дела? – спросил он, присаживаясь к столу, собирайся, пойдем покажу где живу.
Выйдя за проходную, мы прошли метров сто по брусчатке мимо закопченной котельни, свернули влево, пересекли широкую асфальтированную  центральную дорогу и вошли в сосновый лесок, огороженный со всех сторон сеткой.  В этом небольшом лесу среди деревьев стояли в два ряда восемь типовых трехэтажных домов довоенной постройки.
Мы пересекли лесок по диагонали и подошли к дому, стоящему в дальнем углу.
Поднявшись на второй этаж, мы вошли в квартиру. Прямо за входной дверью через всю квартиру тянулся мрачный коридор слева и справа по коридору шесть жилых комнат общей площадью около ста метров, в конце коридора ванная с печной колонкой, справа туалет и просторная кухня с цементным полом.
Когда-то эту квартиру занимал один какой-нибудь офицер вермахта, а теперь здесь разместились четыре семьи и проживают в общей сложности тринадцать человек.
Быков занимал две комнаты: 20 м2 слева и 9 м2 справа от входной двери. В большой комнате было два огромных окна из которых открывался чудесный вид на сосновый лес и дорогу, идущую на Барут, под окнами стояли березы, по веткам прыгала белка…
Я познакомился с хозяйкой, она быстро накрыла стол и мы проговорили до позднего вечера.
– Ремонт квартиры, – сказал Быков в завершение нашего разговора, – можно делать самому – будет дешевле, а можно пригласить немцев – это обойдётся, примерно, в 60 марок, краску дешевле купить у Мюллера.
– А где искать этих немцев и этого Мюллера?
– Немцы работают в нашем КЕЧ во втором городке, а Мюллер живёт на озере, его все знают.
На следующий день мы с Опалевым с утра пораньше, в парадных мундирах пришли на службу, чтобы представиться начальнику Управления.
До начала рабочего дня оставалось ещё полчаса и мы, поздоровавшись с дежурным, обошли первый этаж, где размещались секретная часть, машбюро, финчасть, 1 и 7 отделы.
– Идёт начальник Управления, – предупредил нас дежурный, стороживший у окна и боявшийся пропустить приход начальника.
В приёмную вошёл медвежьей походкой, высокий плотный полковник, с крупными чертами лица, несколько сутуловатый, с небольшими залысинами на крупной голове – это и был начальник Управления Ракетно-артиллерийского Вооружения ГСВГ Величко Виталий Иванович.
Приняв рапорт дежурного, он повернулся к нам. Мы с Опалевым по очереди представились ему и доложили о своём прибытии для дальнейшего прохождения службы по замене.
– Пройдёмте в кабинет, – сказал Виталий Иванович.
Кабинет обыкновенный: небольшая комната, два стола, составленных буквой «Т», сейф, дюжина стульев вдоль стен, на полу ковёр, на стене большая карат ГДР…
Беседа продолжалась недолго и ничем мне не запомнилась.
В отделе меня ждал майор Быков с двумя большими чемоданами, плотно набитыми секретными документами.
– Принимай дела, – поздоровавшись, сказал он.
В одном из чемоданов лежали три больших книги оперативного учёта, точно такие же, что я видел вчера у подполковника Индже.
– Начнём с учебных боеприпасов, – сказал Быков и развернул книгу.
Сверху по развороту я увидел номенклатуру учебных боеприпасов, а по торцу книги, вырезанные клапаны с уже знакомыми мне номерами полевых почт армий и складов.
Остальные книги были оформлены аналогичным образом и отличались только номенклатурой.
– Какие вопросы? – спросил Быков, когда мы перебрали все бумаги.
Как правило, сдающему должность кажется всё просто и ясно и он удивляется непонятливости принимающего, а последний в силу новизне обстановки и обилия новой информации, естественно, не сразу всё может усвоить.
– Всё ясно, – ответил я, решив, что со всеми нюансами разберусь сам.
Забегая вперёд скажу, что этих нюансов оказалось немало: обеспеченность учебными боеприпасами была неполной, постоянная путаница в учёте элементов боеприпасов, оставшихся от ФХИ; отправка стреляных гильз и укупорки на базы Центра сопровождалась всякий раз скандалом.
Дело в том, что стреляные гильзы и укупорка в Союз отправлялись морем из порта Росток, куда их свозили со всей Группы железнодорожными транспортами.
Всё шло хорошо до тех пор, пока наши стреляные гильзы не попадали на переплавку и в мартенах не начинались взрывы: вмести с укупоркой и вместе со стреляными гильзами мы отгружали различные взрывоопасные предметы – это патроны, гранаты, пучки пороха и даже снаряды.
Из центра по каждому такому поводу в наш адрес шли грозные бумаги и предупреждения, которые наш отдел трансформировал в не менее грозные директивы и приказы войскам за подписями и начальника Управления и самого Главкома, но взрывы продолжались.
– Дело дохлое, – сказал подполковник Грибанов, когда я подошел к нему посоветоваться с очередным актом и грозной резолюцией начальника, – я был в порту, специально ездил по этому вопросу. Когда корабль стоит под загрузкой – там не до проверок: стреляные гильзы и укупорку к отправке нужно тщательно готовить в войсках.
Мы написали по этому поводу не одну бумагу и все ужесточили до предела: чтобы исключить попадание патронов с осечками теперь гильзы при сдаче на склад одевают на гвоздики, набитые на специальные дощечки. В каждый ящик вкладывается ярлык с номером полевой почты отправителя; строго наказаны несколько начальников Ракетно-артиллерийского Вооружения дивизий, а случаи отправки взрывоопасных предметов, как видишь, продолжаются. Что могу посоветовать?
Пиши еще одну бумагу …
Я подготовил проект очередной бумаги, но сначала решил изучить проблему снизу. Стреляет рота или батарея. Начальник пункта боепитания, как правило, старшина подразделения, боеприпасы получает на артиллерийском складе и должен после стрельб отчитаться за каждую стреляную гильзу, за каждый патрон с осечкой, и неизрасходованные патроны сдать обратно на склад.
Но что делать начальнику артсклада, к примеру, с патронами с осечкой? Он собирает их в отдельный ящик и отправляет на дивизионный склад, куда они стекаются из всех частей дивизии и со временем накапливаются в значительном количестве.
У артиллеристов после стрельб законно остаются пучки пороха при составлении уменьшенных зарядов, у танкистов может случиться распотронирование унитарного выстрела и т.д. Куда девать начальнику артсклада дивизии взрывоопасные предметы, если согласно Руководству службы их запрещается закапывать в землю или бросать в водоемы?
Он складывает их в отдельные ящики, но при погрузке железнодорожного транспорта эти ящики случайно попадают сначала в вагон, потом в трюм корабля, потом в мартен…
Если бы учредить на одном из групповых складов, к примеру, в Топхине пункт по уничтожению взрывоопасных предметов – это было бы решением проблемы, но этого никто не делал.
Учёт элементов боеприпасов, оставшихся от ФХИ, не являлся большой проблемой, но вносил путаницу.
В Топхине, в нашем «придворном» Групповом складе боеприпасов находилась Центральная Лаборатория по испытанию порохов, укомплектованная высокопрофессиональными офицерами-боеприпасниками и оснащённая соответствующим оборудованием. Возглавлял лабораторю подполковник Тихомиров, в подчинении у него были майоры Корочкин, Позняков, Кожин и капитан Фролов.
Нашему отделу от этой лаборатории была большая польза и некоторый вред.
Лаборатория круглый год занималась испытанием отобранных образцов из-за чего портилось большое количество боеприпасов.
Что такое образец? Это небольшое количество пороха, изъятого из гильзы. А оставшийся в гильзе порох, гильза и сам снаряд теперь считались элементами и подлежали отправке в Центр. Эти элементы боеприпасов не любили ни мы,  ни в Центре и старались поскорее избавиться от них: центральные арсеналы зачастую сразу делали доукомплектовку и принимали наши элементы в качестве целых выстрелов – отсюда и путаница в учете.
Зато офицеры Лаборатории оказывали неоценимую помощь отделу в контроле за техническим состоянием боеприпасов и на складах и в войсках, поэтому постоянно ездили вместе с нами на все проверки.
Между тем неделя, отведенная Быкову на сборы истекла, он освободил квартиру и я приступил к ремонту: сделал заявку в КЭЧ и отправился к Мюллеру за краской. Был солнечный весенний денек, я не спеша шел по деревенской улице и с любопытством смотрел по сторонам.
Дорога, покрытая крупной брусчаткой, полого спускалась к озеру, слева и справа стояли аккуратные одно, двух и трехэтажные дома, обнесенные сетчатыми оградками.
Пройдя под аркой путепровода и спустившись вниз, я повернул влево по дороге, идущей вдоль озера. Большое, красивое озеро является излюбленным местом отдыха нашей колонии в Вюнсдорфе. Был воскресный день и на озере купались, загорали, играли в волейбол, удили рыбу, под сенью высоких, раскидистых деревьев виднелись разноцветные палатки, работала кинопередвижка, к автолавке выстроилась очередь за прохладительными напитками и мороженным…
Как мне объяснили, Мюллер жил на берегу озера в конце улицы. Действительно, вскоре я увидел арку с надписью: “M;ller am See” (Мюллер на Озере).
Большой одноэтажный дом стоял в глубине в гуще деревьев.
Я прошел по дорожке поднялся по ступенькам и когда потянул за ручку входной двери, неожиданно у меня над головой зазвенел колокольчик. Войдя внутрь, я очутился в просторном помещении, заваленным самым разнообразным товаром: Мюллер держал частный магазин.
Частный магазин мне был в диковинку и я с любопытством осматривался по сторонам, не в силах сразу сориентироваться в изобилии разнообразного товара от хомутов и конской упряжи до ниток и иголок. На звук колокольчика к прилавку вышла хозяйка магазина – немка лет сорока, брюнетка. Она сносно говорила по-русски и быстро подобрала мне нужные краски.
На другой день из КЭЧ пришли две немки делать ремонт моей квартиры. Они осмотрели комнаты, оценили объем работ и принялись за шпаклевку, побелку и покраску. Вечером я решил заглянуть домой и посмотреть, как продвигается робота, открыл дверь большой комнаты и с удивлением остановился на пороге: работа была еще не закончена, но в комнате чисто, пол тщательно вымыт, инструмент и материалы аккуратно сложены в уголке, нигде нет ни мусора, ни следов побелки…
На следующий день ремонт был закончен, в КЭЧ мне выдали необходимую мебель и я переселился  из гостиницы в свою квартиру.
– Завтра поедете в артиллерийскую дивизию, – сказал мне начальник отдела, – уточните в четвертом отделе время выезда.
Начальник четвертого отдела полковник Битаев Доржин Миронович, коренной бурят из Улан-Уде сказал мне, что выезд с «бетонки» в семь утра.
«Бетонка» – это стоянка машин возле бюро пропусков, в командировки в Группе ездят только на машинах. Оказалось, что ехать мне предстояло вместе со старшим офицером 4-го отдела подполковником Дуплинским. Мы сели в газик и поехали в Потсдам.
Потсдам, считай, тут рядом и к девяти утра мы уже были в расположении артиллерийской дивизии, вернее сказать, половине дивизии, так как вторая половина этой дивизии стояла на юге, в Карлмарксштадте. Встретил нас начальник Артиллерийского Вооружения дивизии подполковник Кузменко и предложил сначала пойти перекусить.
Столовая размещалась в большом, красивом здании над озером – бывшем казино. Войдя в коридор, я обратил внимание на внушительную вешалку сохранившуюся здесь еще с довоенных времен. видать эта вешалка предназначалась для военных: крючки для плаща и шинели, полка для фуражек, место специально для палаша…
Войдя в высокий зал, мы заняли крайний столик и я стал осматриваться по сторонам: наверху хоры для музыкантов, огромные стрельчатые окна открывают сказочный вид на озеро – такого я больше не видел нигде…
– Ну, что, –  сказал Дуплинский после завтрака, – приступим к работе, времени у нас немного: вечером нужно вернуться обратно.
Артиллерия дивизии вся была укрыта и, зайдя в одно из хранилищ. я полной грудью вдохнул родной для вооруженца воздух, смешанный из запахов ПУШсмазки, метала, резины, краски, стеола и еще чего-то артиллерийского…
Огромные туши орудий теснились в мрачном безмолвии, стволы под одним и тем же углом – это были, можно сказать, мои родные 152 мм гаубицы – пушки МЛ-20, 152 мм гаубицы М-47 и 130 мм пушки М-46.
Вот они-то и ведут артподготовку, пожирая огромное количество снарядов, а нашему отделу нужно бесперебойно обеспечивать этих молохов боеприпасами…
Недалеко, выгороженные высоким забором, располагались в несколько рядов хранилища с боезапасом. Внутри хранилищ стояли плотно загруженные снарядами мощные УРАЛЫ в сцепке с пятитонными немецкими прицепами Е-5.
Под хранилища боеприпасов приспособлены бывшие конюшни, наверное, еще кавалеристов Вильгельма: автопоезда сюда были втиснуты лишь после того, как срубили монолитные кормушки для лошадей, прицементированные к задней стенке.
Я долго осматривал автопоезда: хранение боеприпасов в машинах, с заправленными под самые пробки бензобаками, мне было в новинку. Было очевидно, что проигрыш в соблюдении противопожарной безопасности при таком способе хранения боеприпасов, с лихвой окупался несомненным выигрышем в боеготовности. В войсках Группы повсеместно боеприпасы содержались таким способом явочным порядком: руководящих документов Центра на этот счет пока не было.
В расходовании боеприпасов своя тактика – вот эти возимые запасы дивизии расходуются в последнюю очередь, при бое в глубине, а на артподготовку и другие задачи, снаряды мы должны подвести фронтовым транспортом и выложить их на грунт на огневых позициях. Выложить ни больше и не меньше, чтобы хватило, но и лишнее не осталось. Эту непростую науку мне предстояло постичь позже в ходе фронтовых командно-штабных учений.
Тем временем на стационарном складе боеприпасов был развернут лабораторный пункт и начались роботы по приведению снарядов в окончательно снаряженный вид.
Целый день я провел на складе, а вечером мы с Дуплинским отправились обратно в Вюнсдорф.
– Много недостатков накопал? – спросил он меня по дороге.
Я пожал плечами: недостатков, признаться, мне по неопытности обнаружить удалось немного. Как это ни парадоксально, но своему начальнику я должен привезти именно недостатки.
– Звонили из финчасти – сказала мне на другой день Зоя Алексеевна, – сходите к ним и получите продовольственные карточки. Я спустился вниз и наша финансистка Грушина – молодая, пухленькая женщина с кукольным личиком, вручила мне продовольственные карточки.
Что же получается? Ежемесячно я буду получать 600 марок на руки, кроме того на мой счет отчисляются советские деньги и еще продпаек…
Я вспомнил свои лейтенантские годы, когда перебивались от получки до получки, но напрасно денег никто не платит: нагрузка по службе здесь тоже соответствующая…
Захватив сумки. я отправился за продуктами. Продсклад находился во втором городке и занимал несколько бывших немецких танковых боксов. Возле склада толпился народ, женщины сварились из-за мяса, я занял очередь и от нечего делать стал рассматривать боксы. Перед глазами ворота боксов. Они резко отличаются от наших ворот: во-первых, каждая половинка ворот разделена пополам, поэтому они складываются гармошкой; во-вторых, ворота подвешены роликовыми зацепами за верхнюю металлическую балку и легко катаются по ней при этом ровно, без всяких перекосов плотно закрывают вход.
Я подвигал туда-сюда половинки ворот: работают безотказно, просто красота, хотя стоят без всякого присмотра уже столько времени. Мне вспомнились ворота в наших боксах в ракетной бригаде в Кировограде: огромные и тяжелые, с большой парусностью, они висели на крюках, выдирая их из воротных кирпичных столбов, вечно перекашиваясь и выпирая пузом…
Неужели наши строители не могут сделать вот такие же ворота?
Позже я убедился, что нашим строителям это не дано и они до скончания века будут продолжать навешивать вместо настоящих, вот таких ворот, свой дешевый примитив…
Внизу половинки ворот в открытом положении стопорились простым, но надежным фиксатором с противовесом. Такие же фиксаторы применяются и у нас, но здесь они зацементированы в межворотные тумбы. Сверху на тумбе квадратный лючок, закрытый металлической крышкой с ручкой. Я открыл лючок и увидел внутри три крана для подачи сжатого воздуха, холодной и горячей воды. Ничего себе, неплохо тут жили танкисты Вермахта!
Вот тут, на этой отполированной гусеницами брусчатке, перед боксом, они сдували пыль со своих танков, чистили и мыли их.
Я обошел хранилище вокруг  и мне бросилась в глаза нумерация боксов, номера боксов закреплены вверху на углу бокса: большие черные римские цифры, выдавленные на белой эмалевой жести размером метр на метр, видны издалека и читаются с двух сторон (они загнуты буквой "Г"). По диагонали на противоположном углу бокса закреплен еще один точно такой же номер, так что номер бокса можно определить с любого места, даже ночью.
Я опять сравнил нашу нумерацию боксов – эти подслеповатые кружочки с маленькими цифрами, которые можно разглядеть только вблизи, когда стоишь напротив…
Тем временем очередь за продуктами продвинулась и я зашел внутрь бокса. Там еще полностью сохранилась система воздухоотвода выхлопных газов танковых двигателей, а на стенах нарисованы контуры, стоявших здесь раньше танков, с указанием точек смазки. Здесь стояли танки Т-III.
Так вот где было их логово! Может быть здесь стояла любимица Гудериана 4-я танковая дивизия? Вот отсюда они двинулись на восток и 3 Октября 1941 года вошли в мой Орел.
Но где же они теперь? Где бывший командир 4-ой танковой дивизии барон фон Лангерман?
Пусто, ничего нет , только вот эти боксы хранят память о былом..
Как странно, Великие Армии исчезают словно мираж, но куда деваются пуговицы, ведь у каждого их было по несколько дюжин?
– Как насчет баньки? ¬¬– спросил меня как-то подполковник Грибанов. Был конец рабочей недели, дома нужно было возиться с растопкой титана и я охотно согласился. Баня располагалась возле второго городка, сразу за железнодорожным переездом.
Взяв входные билеты стоимостью две марки, мы вошли в предбанник, служивший одновременно и комнатой отдыха.
Был тут и буфет. Иван Михайлович прежде всего подошел к окошку буфета и попросил буфетчицу поставить для нас в холодильник пару бутылок пива. Пройдя в раздевалку, мы заняли свободные шкафчики и стали раздеваться. Я увидел на теле Грибанова несколько шрамов – это следы ранений.
В мыльной стояли мраморные топчаны и душевые кабинки, было чисто: порядок постоянно поддерживал высокий седой немец с солдатской выправкой Отто, одетый в резиновый фартук, резиновые сапоги и резиновые перчатки.
– Делаем первый заход в парную, – сказал Иван Михайлович, положив на свой топчан рукавицы, шерстяную шапочку и два березовых веника.
"Первый заход" – это просто посидеть в парной, прогреться и пропотеть. В парилке вкусно пахнет вениками, температура под восемьдесят, к деревянным полкам не дотронуться…
Через некоторое время тело прогрелось, началось обильное потовыделение, поры тела раскрылись.
– Теперь в душ, – сказал Грибанов, спускаясь с верхней полки красный словно рак.
Постояв под душем, мы уселись на топчан и Иван Михайлович начал взбивать в своем тазике мыльную пену.
Когда мыльная пена заполнилась до краев, он взял мой тазик, налил в него горячей воды и поставил туда тазик с пеной греться.
– Ложись на топчан, – скомандовал он мне, берясь за мочалку и окуная ее в горячую пену.
Я растянулся на топчане и Иван Михайлович окутал меня всего с головы до пяток горячей мыльной пеной. Ощущение непередаваемое. Потом он взялся за мочалку. Отложив мочалку в сторону, он окатил меня из тазика теплой водой и принялся за массаж: «слоники»  (локтями походить по спине), «червячки» (перекатывать кожу, оттягивая ее пальцами), «отбивные» (оттянуть кожу и рубануть по ней ребром ладони).
– Делаем второй заход в парную, – сказал Иван Михайлович, когда я повторил с ним точно такую же процедуру и с пеной и с мочалкой, и с массажем…      
      На этот раз в парную мы вошли с вениками.
– Залезай на верхнюю полку! – скомандовал Грибанов и, надев рукавицы и шапочку, стал хлестать меня сразу двумя вениками.
Горячий пар обжигал, но лежать было приятно, хуже когда мы поменялись местами и теперь хлестать веником очередь пришла мне. Еле выдержав это испытание я помчался под горячий душ. После душа мы не спеша мылись, сидели и отдыхали, а потом сделали третий, последний заход в парную. На этот раз в парной мы просто посидели, понежились и просто ополоснувшись под душем, пошли в раздевалку.
В комнате отдыха мы заняли свободный столик в предвкушении утоления нестерпимой жажды холодным пивом. О, этот первый обжигающий глоток пива после парной! Его знают только заядлые парильщики.
Перед нами стояла батарея из шести бутылок пива: три "Родебергера" с золотым горлышком и три чешских "Пильзнера".
– Холодное пиво сразу нельзя, – сказал Иван Михайлович, доставая тараньку своего приготовления, – можно простудиться, нужно разбавлять теплым.
– Где вас так всего изранило? – спросил я, когда мы утолили первую жажду и принялись за тараньку.
– Зацепился как-то наш стрелковый полк одним батальоном за другой берег реки, – начал свой рассказ Иван Михайлович.
– И хотя мост был цел, пробиться на другой берег не было никакой возможности из-за ураганного огня. Батальон держался, отражал все усиливающиеся атаки, но боеприпасы подходили к концу, наш огонь слабел, отбиваться становилось все труднее.
С этого берега батальону помогали чем могли: прямой наводкой били танки, вела огонь вся наша артиллерия, но положение становилось критическим.
В то время я был начальником артиллерийского вооружения полка и уже послал одну за другой три машины с боеприпасами, однако все они были уничтожены еще на подходе к мосту: немцы прекрасно понимали, что если они пропустят боеприпасы, батальон им не одолеть. Вызывает меня на КП командир полка, никогда мне не забыть его слова:
– Если боеприпасы не будут доставлены батальону, я лично расстреляю вас своей рукой…
Думаю, уж лучше погибнуть в бою, чем принять позорную смерть от руки своего же командира полка: взял машину с боеприпасами, подъехал на ней поближе к моту и спрятал ее в укрытие. Потом достал из ящика один выстрел, взял его в руки и побежал к мосту.
Пули свистят, словно пчелиный рой, но мне удалось благополучно добраться до моста, а там по настилу ползком.
Больше всего боялся, чтобы пуля не попала в снаряд – разорвет к черту. И вот ползу… На той стороне наши заметили меня и смотрю, ползут мне навстречу. Передал я им снаряд и пополз обратно за другим, потом еще…
Образовался как бы живой конвеер. И хотя бордюр моста несколько защищал от пуль, полегло тогда немало, ну а меня дважды ранило – вот отметины, однако жив остался.
Ну, а если бы не выполнил приказ, командир полка уж точно расстрелял бы меня…
Иван Михайлович, задумавшись помолчал, видно эти воспоминания, даже спустя много лет, были ему тягостны. Я тоже молчал и переваривал услышанное – вот незавидная доля вооруженца: Грибанов, по существу, совершил подвиг, а награда … спас свою жизнь…
– Сейчас, конечно, служба другая, – продолжал Иван Михайлович, – хотя и приходится иногда крутиться: полковник Барковский приехал недавно и, как начальника отдела боеприпасов, его еще не признали – начальник Управления и генерал Соловьев вызывает по каждому вопросу не его, а меня.
Начальник нашего Управления – бывший ракетчик, главный инженер ракетной бригады, разговаривать с ним по боеприпасам очень тяжело: сколько я не писал ему разных справок – и все без толку. А тут еще наш Главком стал требовать справку о расходе боеприпасов на практических стрельбах и я просто зашиваюсь.
Мы еще долго сидели с Иваном Михайловичем в комнате отдыха и домой я вернулся только поздно вечером.
Главнокомандующий Группой Советских Войск в Германии генерал армии Кошевой боеприпасы хорошо усвоил еще с войны и в своих мемуарах об этом вспоминал так:
…"После того как были заслушаны решения командиров, Генерал армии переходил к тыловым вопросам и разбирал их, пожалуй, еще более тщательно, особенно в отношении укомплектования войск и снабжения боеприпасами. Из широкого кармана кителя извлекалась книжица, где мелким почерком были записаны данные по численному составу рот и боеприпасам в каждой дивизии. Генерал листал ее, находил нужную страницу и начинал дотошно выяснять соответствуют ли его данные фактическому положению дел в соединении. Обычно сведения командующего и командира дивизии не совпадали, поскольку роты несли потери в текущих боях, а часть боеприпасов оседала где-то на армейском складе или в других артиллерийских и пехотных тылах. Ф.И. Толбухин допытывался как эта разница образовалась.
… От командиров полков генерал армии добивался знания всей полноты вопросов обеспечения войск, особенно в материальном отношении. Он спрашивал, сколько имеется в батальоне мин к 82-мм минометам и снарядов к пушкам, сколько гранат, все ли бойцы умеют бросать их. Командиры знали, что командующий фронтом перед операцией обязательно будет с ними беседовать, и к этому разговору тщательно готовились, сверяя все свои данные.
Не помню случая, чтобы кто-нибудь не знал, как обеспечен его полк"
(П.К. Кошевой, "" В годы военные", с. 182).
Сейчас, в мирное время, Главком по расходу боеприпасов мог полно судить о ходе боевой подготовки в армиях: не нужно никаких докладов и объяснений – достаточно взглянуть на беспристрастную таблицу расхода снарядов, мин, гранат и патронов.
 – Вот справка по расходу боеприпасов на практических стрельбах, – сказал подполковник Грибанов, подавая мне свернутый в рулон большой ватманский лист, – теперь этим делом придется заниматься тебе.
Развернув ватман, я увидел, что слева сверху вниз идет подробная номенклатура боеприпасов, а в заголовке лимит, расход и процент расхода по каждой армии и всего за Группу.
Вскоре мне стало ясно, что с этой справкой я попал в эпицентр непростых взаимоотношений больших начальников: Главком, видя ничтожный процент расхода по той или иной номенклатуре, спрашивал с командармов или своего заместителя по боевой подготовке; командармы, не желая выдавать нелицеприятные цифры, ругали своих вооруженцев; вооруженцы изворачивались, тянули с передачей данных и, порой, эти данные приходилось просто из них выбивать по телефону. Зато я сработался с армейскими боеприпасниками: майором Клоковым (1 гв. ТА), майором Юшенковым (2 гв. ТА), подполковником Затворницким (3 А), подполковником Онищенко (8 гв. А), майором Дизик (20 гв. А) и не мог понять, как это они там в одиночку справляются с таким трудным участком, ведь каждая армия имеет в своем составе четыре-пять дивизий, армейские части и армейский склад боеприпасов.
Расход боеприпасов шел неравномерно: у танкистов всегда перерасход за счет натаскивания стреляющих; аккуратные артиллеристы и зенитчики всегда укладывались в свой лимит; патроны к стрелковому оружию расходовались процентов на 60-70, а вот ручные гранаты всего лишь на 20-30 – солдаты боялись бросать ручные гранаты.
Вот уже несколько дней как подполковник Индже усердно трудился, склонившись над своим столом.
– Чем занимаетесь, Юрий Леонидович? – спросил я его.
– Делаю разработку на учение с нашим складом боеприпасов в Торгау.
– А как вы ее делаете?
– Очень просто: беру лист ватмана, провожу горизонтальную линию – это ось времени. Затем нанизываю на эту ось в виде квадратиков различные вводные, распоряжения, задачи, приказы и прочее.
Начальник отдела все это утверждает и после этого мне остается только письменное оформление.
Я взглянул на схему и в многочисленных квадратиках, привязанных к оси времени, увидел и подъем по тревоге, и проверку оповещения, и действия дежурного, и усиление караула, и проверку экипировки личного состава, и развертывание лабораторных пунктов, и выдвижение головного отделения, и совершение марша в новый район, и развертывание в новом районе, и оборудование этого района, и решение различных вводных.
–  Раскрою Вам секрет: учение назначено на завтра, – сказал Индже, – проводить учение поручено мне вместе с вами. Выедем пораньше, чтобы было время осмотреться на месте. Форма одежды полевая, внимательно изучите порядок проведения учения и освежите в памяти Руководство по Полевому Артиллерийскому складу.
Такой оборот дела был неожиданным: времени в обрез, а нужно "врасти" в обстановку и изучить документы. Кроме общей схемы учения, замысла и вводных, была еще рабочая карта с подробным маршрутом выдвижения головного отделения в район сосредоточения и расчетами на марш.
Внизу карты таблицы с расчетами инженерного оборудования района, номенклатура и количество боеприпасов, расчеты сил и средств для проведения погрузочно-разгрузочных работ и другое.
– Ну, вот теперь все готово, – сказал Юрий Леонидович в конце рабочего дня, сложив документы в портфель и опечатав его своей печатью, – выезд завтра в семь утра от бетонки.
Стоял тихий солнечный день, когда часов в одиннадцать мы подъехали к Торгау.
Сначала посетим Памятник, где состоялась встреча советских и американских солдат на Эльбе, – предложил Индже.   
Трехметровый обелиск покоится на высоком гранитном основании на самом берегу реки, хорошо видна четкая надпись:

Здесь на Эльбе
23 апреля 1945 года
Войска
Первого
Украинского
Фронта
Красной Армии
соединились
с
американскими
войсками

Осмотрев памятник и сфотографировавшись возле него на память, мы поехали на склад. Нас уже ждали.
По заведенному порядку сначала заслушивание командира части.
Групповой склад боеприпасов первого разряда, – докладывал начальник склада подполковник Дмитриев, – предназначен для формирования фронтовой тыловой базы, хранит тысячу вагонов боеприпасов в ста хранилищах, все боеприпасы хранятся в неокончательно снаряженном виде.
Личным составом склад укомплектован полностью, в том числе местная стрелковая рота в количестве двухсот человек и техническая рота в количестве 76 человек. Дисциплина…
Я внимательно слушал доклад начальника склада и едва успевал переваривать услышанное. Получается, что в непосредственном подчинении нашего отдела находится около двух тысяч солдат и 200 офицеров, поэтому-то полковник Барковский все сидит над какими-то таблицами, как к нему не зайдешь – это он занимается анализом дисциплинарной практики на складах, за которую он отвечает головой и ему, понятно, не до боеприпасов…
Пока подполковник Индже разбирался с документами по боевой готовности, я решил предварительно познакомиться с технической территорией.
    Техническая территория склада произвела на меня незабываемое впечатление, она, на мой взгляд, была похожа на огромный парк, с аллеями раскидистых деревьев и расходящимися во все стороны широкими бетонными дорогами.
– А где же хранилища? – спросил я, не видя привычных коробок.
– А вот, мы стоим как раз напротив одного из хранилищ, – ответил офицер, сопровождавший меня. Действительно, приглядевшись, я увидел два незаметных с первого взгляда входа, уходящих как бы под основание холма, поросшего поверху сплошным сосняком – сверху торчали только вентиляционные колодцы.
На двустворчатых бронированных дверях четко видны, даже издалека, и номер хранилища, и номер двери, перед хранилищем просторная погрузочная площадка с бетонной же подъездной дорогой.
Подойдя поближе, я детально осмотрел обустройство входа в хранилище: входные двери как бы отодвинуты внутрь; сходящие на нет бетонные скулы образуют как бы небольшую траншею; справа в стенке скулы; в специальных углублениях вделаны розетки для подключения погрузочных механизмов и электромоторов принудительной вентиляции. Перед входной дверью – аккуратная мелкая решётка для ног, за сплошной бронированной дверью ещё одна дверь – легкая, решётная. Войдя в хранилище, я вдохнул такой знакомый боеприпасникам, острый и пьянящий запах пороха.
По высоте хранилище было метра два с небольшим из литого бетона; на потолке ясно видны следы опалубки. Заведующий хранилищем повернул выключатель и внутри загорелся свет – это было для меня ново; в Союзе электричество в хранилищах с боеприпасами категорически запрещено.
– Здесь тоже был запрет, - сказал завхран, - во всех хранилищах проводка была обесточена и демонтирована, а теперь её снова восстанавливаем, но та была скрыта внутри стен, а мы прокладываем теперь поверху.
Я осмотрел новую проводку: толстый кабель тянулся вдоль стены, прикреплённый к бетону специальными скобами и дюбелями.
Работа кропотливая и трудоемкая, но какая глупость разорить старую, надежную систему электропитания лишь только потоку, что она не вписывалась в наши каноны!
Вместо того, чтобы изучить чужой опыт, наши боеприпасники из Центра отдали, прямо скажем, вредительское распоряжение, но хорошо хоть потом спохватились…
У входа стояла тумбочка для документации, доставшаяся нам от вермахта. Тумбочка мне понравилась. У нас ведь как: стоит обычная солдатская прикроватная тумбочка и к ней табурет, а эта высокая, с наклонной откидной крышкой в виде конторки, легкая и удобная позволяла делать записи, не присаживаясь и не сгибаясь в три погибели.
– Какое чудесное хранилище! – не удержал я своих эмоций, закончив осмотр.
– Но оно требует грамотности и дисциплинированности, – заметил завхран, – если, к примеру, не соблюсти порядок укладки штабелей – нарушится циркуляция воздуха и появится влажность. Выходя из хранилища, я увидел, что кроме бетонной дороги, к хранилищу подходит еще и железнодорожная колея: механизированная погрузка боеприпасов из хранилища в автомобиль или железнодорожный вагон – это то, о чем можно только мечтать!
На расстоянии хранилище почти не выделяется на общем фоне, лишь слегка возвышаясь на местности небольшим горбом – идеальная маскировка!   
Позже мне рассказали, что в войну американцы бомбили склад: при прямом попадании взорвалось одно хранилище, а рядом стоящие не сдетонировали и нисколько не пострадали  - завидная живучесть!
Потом я узнал, что при рассредоточении боеприпасов в особый период, хранилища освобождаются в шахматном порядке, что удваивает безопасные расстояния между загруженными хранилищами и, таким образом, еще больше повышается живучесть.
На мой взгляд, остальные боеприпасы можно вообще не рассосредотачивать: здесь они хранятся надежнее и безопаснее, чем в открытом поле, а противник, возможно, будет полагать, что склад пустой…
Удовлетворение, зависть и досада – вот чувства, владевшие мной после знакомства с технической территорией.
Удовлетворение – от осознания идеальных условий хранения боеприпасов на групповых складах, зависть и досада – от отсутствия подобных условий у нас во внутренних округах…
Между тем время шло к вечеру, личный состав склада уже поужинал и теперь все ждали,  когда подполковник Индже поднимет склад по тревоге. Всякая внезапность, разумеется, была уже невозможна  - за каждым его шагом следили сотни глаз…
– Я и не стремлюсь к внезапности, – заметил Юрий Леонидович, – учение плановое и все к нему готовилось. Это Грибанов любит внезапность и прячется до времени перед складом в кустах.
Наконец, ровно в полночь (наверное, для удобства отсчета времени) была объявлена тревога и сразу все вокруг всколыхнулось: раздались команды, послышались топот ног, звяканье оружия, урчание моторов. Теперь нам оставалось только наблюдать за развитием событий и хронометрировать их. Когда закончился первоначальный этап учения, основные события переместились на техническую территорию, где началось развертывание лабораторных пунктов по приведению боеприпасов в окончательно снаряженный вид.
Разворачивалось тридцать лабораторных пунктов, однако реальная работа намечалась лишь на двух из них, чтобы проверить выучку личного состава и фактическую выработку  - это, в зависимости от калибра, около тысячи штук за 18 часов непрерывной работы.
Мы объехали техническую территорию и убедились, что все тридцать лабораторных пунктов развернуты и готовы к работе. Оборудование пунктов было несложным: комплект рольгангов, лабораторный стол с прибором ПКВ, ящик с набором инструментов и материалов, подсветка, документация, пирамидка для оружия, пожарный щит с комплектом противопожарного инвентаря.
Остановившись возле одного из пунктов, подполковник Индже достал из своего портфеля очередной конверт с вводной и сразу началась практическая работа по приведению 100 мм танковых выстрелов в окончательно снаряженный вид.
Сначала руководитель работ на пункте построил личный состав (16 человек), зачитал распределение обязанностей согласно операционной карте и инструкцию по мерам безопасности.
К моему удивлению, вскрытие коробки со взрывателями вызвало затруднение: толстая жесть гермоукупорки никак не поддавалась, а специальным ножом солдат не умел пользоваться.
– Обычное дело,  – заметил Юрий Леонидович, наблюдая за этой операцией, – этот недостаток мы отмечаем в актах, тренируем лаборатористов, пишем в ГРАУ – чтобы придумали путевый нож, но…
Сначала работа на пункте шла с опережением графика: ящики непрерывным потоком катились по рольгангам из хранилища к лабораторному столу, здесь они извлекались из укупорки и выкладывались на стол, вывинчивались холостые пробки и вместо них вкручивались головные взрыватели, взрыватели кернились прибором ПКВ, готовые выстрелы укладывались обратно в укупорку, наносилась соответствующая маркировка и, наконец, ящики укладывались в штабель. Через три часа темп работ замедлился, а к шести утра совсем упал.
– Вот тут и зарыта собака, – сказал подполковник Индже, – прошла всего треть рабочего времени, а личный состав уже начал выдыхаться, поэтому мы рискуем не успеть с окснариванием  в особый период, но, с другой стороны, если все запасы окснарить – резко сократится срок их хранения, а это уже ущерб государству…
В шесть утра Юрий Леонидович дал команду закончить работу и вручил очередную вводную на планирование марша и выдвижение головного отделения.
К моему удивлению, офицеры склада были приучены к планированию марша: достали карты, циркули, линейки, курвиметры, нанесли район сосредоточения и маршрут движения, подполковник Дмитриев грамотно отдал приказ на марш.
Тем временем колонна машин головного отделения склада, загруженная всем необходимым, выстроилась перед КПП в готовности к выдвижению.
– Солдаты местной стрелковой роты любят ездить на учения, – заметил начальник склада, – им смертельно надоедает ходить в караул, а тут хоть какое-то развлечение.
В назначенное время колонна начала стокилометровый марш, по пути решая вводные: "танки слева", "танки справа", "воздух", "химическая опасность", "нападение диверсионной группы" и другие. Действия личного состава по каждой вводной подполковник Индже тут же разбирал и давал оценку.
В районе сосредоточения основная тяжесть работ выпала на технический персонал склада – это выбор конкретного района развертывания с учетом рельефа местности, наличия подъездных путей, условий маскировки и т.д. и т.п.
После рекогносцировки и принятия решения на развертывание, начиналась разбивка территории, обустройство лагеря, организация охраны и обороны, прокладка линий связи, разметка и оборудование площадок открытого хранения боеприпасов, составление расчетов инженерного оборудования и многое другое.
Все это длилось до глубокой ночи и, когда мы, уставшие от бессонницы и беготни, наконец, собрались в палатке командира, начинался разговор "по душам".
Командир извлекал из своих запасов, припасенную на этот случай бутылку коньяка, и за ужином начиналась непринужденная беседа.
Следующий день уходил на проверку элементов склада на местности, оценку грамотности решений начальников отделений по размещению боеприпасов, организации противопожарных мероприятий и т.д.
После решения всех вопросов, отдавался приказ на совершение марша на зимние квартиры, и отбой учения объявлялся только по прибытии в городок.
– Вот такие учения, – сказал Юрий Леонидович, когда мы с ним ехали обратно, – мы должны проводить со всеми своими складами, что конечно, отвлекает нас от основной работы. Например, вот это учение лично у меня отняло, с учетом разработки целую неделю, а тем временем в секретке копится гора неисполненных документов, которые за меня никто делать не будет, так что нужно крутиться…
Забегая вперед отмечу, что впоследствии начальник нашего отдела полковник Ренке обобщил опыт проведения  этих учений и издал методичку. Позже Георгий Владимирович использовал этот опыт в войсках Дальнего Востока.
Не успели мы с подполковником Индже отчитаться по учению, как начальник отдела собрал нас на совещание.
– Предстоит фронтовое Командно-штабное учение, – сказал Барковский, – наш отдел обновился наполовину, капитан Павлов и майор Опалев еще не знакомы с Западным Театром Военных Действий, поэтому нам нужно уточнить и перераспределить обязанности офицеров отдела на предстоящие учения.
Из всего длинного совещания я уяснил, что мне вменяется под руководством Грибанова взаимодействовать со штабом тыла, отделом военных сообщений (ВОСО), штабами ПВО и артиллерии, отрабатывать план подачи боеприпасов войскам, готовить и передавать в армии выписки из плана подачи.
– С чего же мне начать? – спросил я Грибанова, смущенный и объемом задач и неуверенностью своей готовности к их выполнению.
– Не бойся, – подбодрил меня Иван Михайлович, – тактика и стратегия у нас простая: рисуем на карте три "яйца", подвозим снаряды к участкам прорыва и … побеждаем.
Запомни: воюет батальон, а остальные – конторы, только путают. Давай-ка сначала мы с тобой выведем обеспеченность войск фронта боеприпасами.
С этими словами Грибанов достал из портфеля по учению ведомость обеспеченности и быстро стал заполнять графы, никуда не заглядывая и не сверяясь – наличие боеприпасов в боекомплектах по каждой дивизии он помнил наизусть!
Мне ничего не оставалось, как сидеть рядом и смотреть на работу своего старшего товарища. Мне бросилось в глаза, что в войсках содержались повышенные запасы боеприпасов, но при этом в каждой дивизии эти запасы были разные: к примеру, к наземной артиллерии и 1,2 и 1,5; и даже 2,0 боекомплекта, вместо одного согласно приказу Министра Обороны.
– Почему в дивизиях разная обеспеченность? – спросил я.
– Потому, что в дивизиях все боеприпасы загружены в автотранспорт, машины и прицепы разных марок – вот и получился разнобой.
Можно было бы перераспределить машины, но начальник автослужбы Группы генерал Громаков не идет на это.
Переписав ведомость обеспеченности в свою рабочую тетрадь, я отправился в штаб тыла и ВОСО для первого знакомства.
Штаб тыла слева от нашего Управления. В спаренной  бывшей казарме на первом этаже большая комната отдела планирования, где воедино сводится объем грузоперевозок  и распределяется транспорт во фронтовой операции.
Я представился старшему офицеру штаба тыла подполковнику Позднееву, который как раз и занимался обобщением цифр и распределением транспорта и с которым мне пришлось потом все время взаимодействовать.
В штабе ПВО мне доброжелательно сказали, что у них никогда не было и, надо полагать, не будет никаких к нам претензий: они согласны с нашим планированием и расхода (где-то 6,0 боекомплектов) и подвоза боеприпасов к ствольной зенитной артиллерии…
Но вот наступило время учений. Первое фронтовое командно-штабное учение в ГСВГ  для меня прошло, как сплошной кошмарный сон… Задание, как водится, вручили в пятницу, в конце рабочего дня. Не успели мы прочитать до конца задание, как один за другим зазвонили телефоны.
Звонили из нашего первого отдела – нужно дать распределение складов боеприпасов по фронтовым базам.
– Сходи в первый отдел, – сказал мне Грибанов, – отнеси им распределение складов: Топхин, Альтенграбов – на ФПБ-1; Капен, Мокрена – на ФПБ-2; Хоэн – Ляйпиш, Торгау и Пфаффендорф – на ФТБ.
Подойдя к рабочей карте в первом отделе, я увидел на ней, жирно обведенные три окружности, те самые три «яйца», о которых мне говорил Грибанов – это районы размещения фронтовых баз; на севере – передовая фронтовая база (ФПБ-1), на юге – ФПБ-2, на востоке, в районе Франкфурта-на-Одере, фронтовая тыловая база (ФТБ).
Западнее Берлина вдоль линии фронта сверху вниз шли районы размещения армейских подвижных баз (АПБ): второй, третьей, первой и восьмой армий. Двадцатая армия стояла во втором эшелоне.
Вблизи условной линии фронта тянулись кружочки артиллерийских складов дивизий. Линия фронта была сплошная.
– Нужно ещё дать на карту распорядительные и выгрузочные железнодорожные станции, – сказал мне полковник Андреев, занимавшийся в первом отделе боеприпасами.
– Сходи в ВОСО, согласуй с ними станции, – сказал Грибанов, когда я сообщил ему о полученной задаче.
– Смотрите, к нам пришёл боеприпасник, наверное, принёс заявку на железнодорожные транспорта! – обрадовались ВОСОвцы.
– Нет, я хотел согласовать распорядительные и выгрузочные станции, – растерянно ответил я.
– Так мы с вами не договаривались: сначала давайте заявку на транспорта, а уж потом получите станции… Вы начнёте объяснять, что нет ещё решения, не готовы расчёты и т.д., но поймите и нас – когда у вас будут все расчёты, у нас не останется времени на планирование транспортов.
Делать нечего, пришлось обращаться за подмогой к подполковнику Грибанову, он тут же пришёл в ВОСО и мы до глубокой ноги занимались с ними. Едва мы вернулись в отдел, как позвонил из штаба тыла подполковник Позднеев:
– Жду от вас заявку на автотранспорт, прошу подойти ко мне.
– Сходи к нему, – сказал мне Грибанов, – скажи пусть планирует подачу боеприпасов на артпоготовку, как по прошлому учению…
– Я и без вас знаю, как мы раньше планировали, – рассердился Позднеев, – вы мне дайте заявку: сколько, откуда, куда, когда…
Возвращаясь к себе, я размышлял над тем, что учение не имеет ничего общего с реальной действительностью. Из воспоминаний наших военачальников я знал, что фронтовая операция готовиться исподволь, длительное время: командующий вынашивает и принимает решение, потом всё просчитывается, планируется, идёт постепенное накопление материальных средств – всё ясно и понятно. А тут за одну ночь нужно сделать и расчёты, и справки, и заявки, и т.д. и т.п.
Кошмар! Слышал, что, к примеру, немцы аналогичные учёния проводят с соблюдением распорядка дня: днём работает – ночью отдыхают, полагая, что нет нужды в мирное время перенапрягаться и, что одуревшему от бессонницы офицеру, не до науки…
Ближе к вечеру воскресного дня начальник 1-го отдела полковник Пиляев собрал совещание и объявил распределение офицеров по пунктам управления: командный пункт (КП) – первый, второй, третий отделы во главе с полковником Величко; тыловой пункт управление (ТПУ) – четвертый, пятый, шестой и седьмой отделы во главе с заместителем начальника управления полковником Карасёвым.
– Особое внимание обращаю, – в заключение сказал Пиляев, – на соблюдение режима секретности.
Никаких разговоров по открытому телефону!
Вскоре мы заняли места в штабных автобусах и колонны машин пошли в свои районы. ТПУ занимал большую площадь в сосновом лесу, офицеры управлений и отделов тыловых служб работали в специальных штабных машинах, стоящих в обвалованных капонирах и подключённых к наружному электропитанию и линиям связи. Внутри каждой машины 4-5 рабочих места, если соединить два рядом стоящих стола откидной крышкой – можно свободно работать с картой.
В сцепке с каждой машиной спальный прицеп, оборудованный наподобие вагонного купе.
Отдел боеприпасов занимал две штабные машины с прицепами – в одной работал начальник отдела с Грибановым, в другой – остальные офицеры отдела. Едва мы успели разместиться, как зазвонил телефон:
– Это Позднеев, я жду от вас заявку…
– Сходи к нему, – попросил меня Грибанов, - скажи, что ещё нет расхода боеприпасов, с КП должен позвонить полковник Андреев и передать расход, ждём с минуты на минуту…
Штаб тыла, в отличие от нас, размещался в просторном бетонном бункере. Посредине, на большом столе огромная рабочая карта начальника тыла фронта. Карту рисовала девушка-чертёжница.
В брюках и нарядной кофточке, с распущенными волосами, похожая на живую куклу, она сидела посреди карты, поджав ноги по-турецки, и наносила на карту фронтовые базы, бесчисленные склады, госпитали, выгрузочные станции и прочее. Через всю карту с востока на запад тянулись, подкрашенные особой светящейся краской, трубопроводы горючего…
– Хватит разглядывать нашу девушку, иди-ка сюда, – позвал меня подполковник Позднеев от другого стола с огромной таблицей подвоза материальных средств в фронтовой операции.
Боеприпасы, ГСМ, продовольствие, вещевое, медицинское, инженерное, химическое, военно-техническое имущество и связи – всё было здесь. На каждый вид имущества своя колонка, разбитая на три графы: «Расход», «Наличие», «Подвоз».
Почти вся таблица была заполнена цифрами и лишь пустовала колонка боеприпасов.
– Долго мне ещё ждать от вас данные? – напустился на меня Позднеев, – Видите, все службы уже сообщили данные, одни вы всегда тянете до последнего…
– Я могу сейчас заполнить графу «Наличие»…
– Слава богу, быстро заполняйте графу наличие карандашом и давайте остальные цифры…
Заполнив свою графу и, желая смягчить недовольство Позднеева нашей медлительностью, я высказался в том смысле, что его таблица почти вся забита цифрами и, дескать, нечего беспокоиться, но получилось ещё хуже.
– Какими цифрами? – рассердился он, – что, я цифры что-ли буду возить? Вы знаете удельный вес этих цифр?
К примеру, имущество связи составляет 0,5%, химическое – 0,5%, инженерное – 4%, продовольствие – 11%, от общего объёма перевозок, а боеприпасы тянут на 37%!
Спрашивается, могу ли я спланировать подвоз без боеприпасов?
Вернувшись в отдел, я застал работу в самом разгаре: с КП был, наконец, получен расход боеприпасов на операцию и теперь можно было спланировать подвоз и дать заявку в тыл.
– Ну вот, – сказал Грибанов, вручая мне расчёты, – теперь есть все данные, отнеси их в тыл.
По знакомой тропинке, держась телефонного провода и подсвечивая себе фонариком, отправился я опять в штаб тыла.
Девушка-чертежница уже переместилась к левой половине карты и наносила армейские передовые базы и склады дивизий.
Заполнив боепрпасную колонку до конца, я подал подполковнику Позднееву заявку на подвоз боеприпасов на артподготовку на огневые позиции с выкладкой их на грунт.
– А какие задачи будет решать артиллерия с этих огневых позиций?
– Не знаю…
– Никогда не говори слово «не знаю», говори – «уточню»: иди и уточняй…
– Зачем ему задачи артиллеристов, – возмутился Грибанов, когда я доложил ему о просьбе тыловиков. Тем не менее взял трубку телефона ЗАС и позвонил на КП. Выяснилось, что артиллеристы с одних и тех же позиций будут осуществлять: артналет, основную артподготовку, повторный огневой налет, огневой вал с переносом в глубину…
– Вот теперь мне ясно, – сказал Позднеев, – что выложенные на грунт снаряды будут все израсходованы и нам не придется потом подбирать их. По вашей заявке каждой Армии на артподготовку нужно подать по 4-5 автобатальонов. Вы представляете себе общую картину на участке прорыва? Когда автобатальоны со снарядами должны подойти к огневым позициям, кто их встретит, успеет ли порожний автотранспорт уйти обратно до массового движения войск?
Прошу разобраться с этим вопросом поточнее.
И снова (уж в который раз!) я отправился в обратный путь. Уже начало светать, сиреневый туман скрадывал контуры деревьев, чувствовалась утренняя свежесть…
Я присел на пенек, осмысливая прошедшую ночь, и вспомнил притчу про работника и приказчика, рассказанную мне, лейтенанту, еще в ракетной бригаде главным инженером: действовал  я этой ночью, конечно, как плохой работник…
Как и следовало ожидать, оценка полученная мною на разборе учений была: «справился с трудом», что равносильно неуду. Самолюбие мое было сильно задето и я решил, не откладывая дела в долгий ящик. по горячим следам разобраться во всем.
Прежде всего ВОСО. Могу ли я, не дожидаясь расхода, составить заявку на железнодорожные транспорта? Конечно, могу, ведь вагонами мы возим боеприпасы со стационарных складов на фронтовые передовые базы, в крайнем случае, на армейские передовые базы. Зная суточные операционные возможности своих складов, я могу заранее подготовить заявку на все пятнадцать суток фронтовой операции, условно номеруя эти дни, как М1, М2, М3… и т.д.
Так и сделал. Операционная возможность одного нашего склада 100 вагонов в 20 тонном  исчислении, или три эшелона по 600 тонн каждый, следовательно, суточная возможность семи наших складов составит 12600 тонн, а за десять дней операции можно подвести 126000 тонн боеприпасов, или всего-навсего 2,5 боекомплекта фронта! Забегая вперед отмечу, что ВОСОвцы с радостью приняли мое предложение и в дальнейшем я и горя не знал с железнодорожниками. Скажу даже больше – мы подружились и я у них всегда был желанным гостем. А сколько раз они выручали меня неплановыми транспортами, сколько раз спасали от штрафных санкций за простои вагонов, а когда подошло время моей замены, они дали мне под домашние вещи дефицитный пятитонный немецкий контейнер …
Теперь артподготовка на участках прорыва. Что мне известно об участках прорыва? На слуху Брусиловский прорыв в первую мировую войну. К моему удивлению, прорыв изобрели немцы – вот как об этом пишет сам Брусилов: … «До начала этой войны считалось аксиомой, что атаковать противника с фронта (в полевой войне) почти невозможно ввиду силы огня; во всяком случае, такие лобовые удары требовали больших жертв и должны были дать мало результатов; решения боя следовало искать на флангах, сковав войска противника на фронте огнем, резервы же сосредотачивать на одном или обоих флангах в зависимости от обстановки для производства атаки, а в случае полной удачи – и окружения.
Однако, когда полевая война вскоре перешла в позиционную, и благодаря миллионным армиям вылилась в сплошной фронт от моря до моря, только что описанный образ действия оказался невозможным. И вот немцы под названием фаланги и разными другими наименованиями применили такой образ действий, при котором атака в лоб должна была иметь успех, так как флангов ни у одного из противников не было ввиду сплошного фронта. Собиралась огромная артиллерийская группа разных калибров, до 12-дюймовых включительно, и сильные пехотные резервы, которые сосредотачивались на избранных для прорыва противника боевом участке.
Подготовка такой атаки должна была начаться сильнейшим артиллерийским огнем, который должен был уничтожить неприятельские укрепления с их защитниками.
И затем атака пехоты, поддержанная артиллерийским огнем, должна была неизменно увенчаться успехом, то есть прорывом фронта.
Очевидно, противник должен был уходить с тех участков, которые не были атакованы.
Такой способ действий в 1915 году дал полную победу австро-германцам над русской армией, отбросив нас далеко на восток; противник занял чуть ли не четверть Европейской России, захватил около двух миллионов пленных, несколько крепостей и неисчислимый военный материал разного рода». (А.А. Брусилов. «Мои воспоминания». с. 183)
Сам Брусилов свой прорыв осуществил в конце мая 1916 года.
Как же он построил войска на участке прорыва?
По фронту наступал всего лишь один батальон 4-х ротного состава, а в затылок ему были построены еще 17 батальонов, плюс резерв.
После артиллерийской подготовки вся эта масса войск шла в атаку валами: первый вал – 4 волны, второй вал – 2 волны, третий вал – 3 волны.
Затем шла вторая линия: первый вал – 3 волны, второй вал- 2 волны, третий вал – 4 волны.
А как было в Великую Отечественную Войну?
… «Пехота в первой волне атаки идет из расчета 250-300 бойцов на километр, а в тоже время за ними, как бы в затылок, только артиллерийских наблюдателей, разведчиков и связистов, обслуживающих наблюдательные пункты, приходится до 800 человек на тот же километр» (Н.М. Хлебников «Под грохот сотен батарей», с. 269).
На километр участка прорыва приходилось до 270 артиллерийских стволов, поэтому на каждую огневую позицию ставили не батарею, а целый дивизион!
Как же в такой обстановке подать снаряды на огневые позиции и успеть их выложить на грунт?
– Дело непростое, требующее согласованности, оперативности и четкости, – сказал мне в штабе артиллерии полковник Ткаченко, – во-первых, снаряды должны быть выложены не раньше и не позже определенного времени; во-вторых, их должно быть не больше и не меньше, чем нужно. По времени можно было бы начать выгрузку, как только будет забит первый кол и начата топопривязка огневых позиций, но кто же будет разгружать?
Поэтому лучше назначить точку встречи и встроить транспорт с боеприпасами в колонну артиллерии на подходе к огневым позициям.
– Какая обычная группировка артиллерии на участке прорыва? – спросил я.
– Обычная армейская группировка артиллерии включает в себя: армейскую артиллерийскую бригаду (ААБР), армейскую группу реактивной артиллерии (АГРА), дивизионные артиллерийские группы (ДАГ), иногда привлекаются полковые артиллерийские группы (ПАГ), плюс фронтовые средства усиления: тяжело-гаубичные бригады (ТГабр), пушечные бригады (Пабр), реактивные полки (Реап).
– А нельзя ли расход снарядов определить побыстрее, ведь нам нужно планировать подвоз и мы держим тыловиков?
– Быстрее не получится: нужно разведать цели, подсчитать количество снарядов согласно нормам, согласовать с авиацией и только потом выдавать окончательные цифры.
– А какие задачи решает артиллерия с одних и тех же огневых позиций?
– В зависимости от обстановки варианты могут быть разные: артиллерийский налет по артиллерийским и минометным батареям противника; собственно, артиллерийская подготовка; повторный огневой налет по батареям противника; огонь прямой наводкой для уничтожения огневых точек; за 3-4 минуты до атаки – огневой вал, под прикрытием которого пехота переходит в атаку. Может быть двойной огневой вал, когда одна группа артиллерии переносит огонь в глубину скачками по 100 метров, а другая группа артиллерии одновременно ведет огонь по основным рубежам и делает скачки по 300-400 метров, что позволяет более эффективно подавлять оборону противника.
Почерпнув все эти сведения я, как бы прозрел и, вернувшись к себе, на листочках ватмана, заготовил, так называемые, «болванки»: на верхней половине листка – группировка артиллерии на участке прорыва армии и точка встречи, внизу – табличка с расчетом одного боекомплекта этой группировки артиллерии.
Теперь, имея эти наметки, мне будет легче сориентироваться и после уточнения данных, быстрее подготовить заявку в тыл. На точке встречи артиллеристы разберут автопоезда со своими калибрами, разведут их по огневым позициям и вернут обратно порожний транспорт. Это как вариант. Лучше, конечно, встроить машины с боеприпасами в колонну артиллерии, но это уж как сложится обстановка…
Оставался для меня еще один неясный вопрос – это автобатальон. В ту памятную ночь вокруг этих автобатальонов было много разговоров и споров, а что он из себя представляет, я не знал. Для боеприпасника это недопустимо, боеприпасник транспорт подвоза должен знать отлично. Однако вскоре я ликвидировал и этот пробел. Спустя некоторое время после учений меня вызвал начальник отдела.
– Автомобилисты проводят плановые тренировки с задействованием наших складов, – сказал полковник Барковский, – завтра они планируют занятие в Топхине и вам нужно быть там, обратите внимание на соблюдение мер безопасности и противопожарных правил.
Топхин всего в трех километрах от Вюнсдорфа и уже с утра я был на складе.
Начальник склада подполковник Антонов подробно ввел меня в курс дела: предстоит очередная тренировка с автомобильным батальоном группового подчинения по загрузке боеприпасов на складе по плану особого периода; реально из Куммерсдорф-Гут, где стоят автомобилисты, придет автомобильная рота; занятие начнется с отстойника порожнего транспорта, далее заезд на техническую территорию с реальной загрузкой нескольких автопоездов.
До начала занятия оставалось еще немного времени и я успел предварительно познакомиться со складом. Техническая территория почти ничем не отличалась от того, что я уже видел в Торгау: те же замечательные хранилища, те же бетонные внутрискладские дороги, развитая сеть подъездных железнодорожных путей, та же насыщенность средствами механизации.
– Скоро должна подойти авторота, – сказал мне руководитель занятия начальник учетного отдела и комплектации склада капитан Кузнецов, – пойдемте на КПП и встретим их.
Вскоре, действительно, колонна УРАЛов, показалась за поворотом лесной дороги и остановилась метрах в пятидесяти от КПП.
Подойдя к головной машине, мы познакомились с командиром роты, который сообщил Кузнецову время, затраченное на марш от Куммерсдорф-Гут до Топхина.
Оказывается, в Куммерсдорф-Гут стоят целых два автомобильных полка группового подчинения, те самые, что на фронтовых учениях условно возили нам снаряды на артиллерийскую подготовку.
Сейчас перед нами во всем своем великолепии стояла одна из автомобильных рот вместе со своей походной кухней.
Автомобилисты стараются не отрываться от этой кухни – ходят только ротой и поэтому не берут незначительные грузы: боеприпаснику этот ньюанс нужно учитывать при планировании подвоза.
Я подошел к головной машине – это был УРАЛ-377 с пятитонным прицепом Е-5 немецкого производства, общая грузоподъемность автопоезда – 10 тонн.
Прицеп Е-5 мне очень понравился: легкий, прочный, с низкой платформой и продуманным сцепным устройством так, что благодаря пружинным противовесам оно не падало на землю, а занимало фиксированное положение в любой точке пространства, что позволяло водителю производить сцепку без посторонней помощи.
Пройдя вдоль автопоезда, я прикинул, что по длине он занимает около двадцати метров, а вся рота растянулась почти на километр.
– Если придет батальон, то он займет всю дорогу до самого Вюнсдорфа, – сказал капитан Кузнецов, заметив мои измерения.
Отстойник порожнего транспорта, во-первых, должен обеспечивать маскировку, быть вместительным, позволять, в случае необходимости, делать дозаправку, осмотр и ремонт машин. Всем этим требованиям отвечала покрытая булыжником лесная дорога, идущая мимо склада на Вюнсдорф.
– Лучшего места для отстойника порожнего транспорта не найти, – сказал Кузнецов, – по этой дороге редко кто ездит, разве что штабные за грибами…
Определившись с отстойником порожнего транспорта, мы перешли к следующему этапу занятий: запуску на техническую территорию склада автотранспорта, расстановке машин возле хранилища и реальной загрузке нескольких автопоездов.
У боеприпасников здесь своя тактика: запускают на техническую территорию одновременно только десять автопоездов. Это обусловлено тем, что на артподготовку идут только снаряды к наземной артиллерии больших калибров, которые хотя и хранятся в разных местах, но больше десяти автопоездов фронт погрузки не получается, так как возле каждого хранилища вмещается только одна машина с прицепом.
Пройдя в помещение КПП, капитан Кузнецов вручил задание командиру автороты на загрузку 130 мм и 152 мм снарядов, хранившихся в разных местах технической территории. В этом тоже была заложена интрига занятия: как найти неопытному водителю дорогу к нужному хранилищу в густом лесу технической территории, среди множества развилок дорог?
На этот счет на складе было предусмотрено два варианта регулирования: пассивный и активный.
Пассивный заключается в продуманной системе указателей, расставленных по всей территории склада и позволяющих водителю найти дорогу к нужному хранилищу. Номер этого хранилища вручался каждому водителю в виде специального жетона.
Однако опыт вот таких занятий показал, что этот метод имеет тот недостаток, что неопытные водители зачастую ошибаются и начинают колесить по технической территории, создавая встречное движение и заторы, поэтому наряду с пассивным предусматривался и активный метод регулирования,  который заключался в сопровождении каждой машины до нужного хранилища.
Прежде чем запустить на техническую территорию первые десять автопоездов, нужно было разобраться с отстойником груженого транспорта.
Отстойник груженого транспорта, во-первых должен быть удален от склада не менее чем на километр; во-вторых, обеспечивать маскировку и достаточную емкость, а также выход на магистральную дорогу.
Дорога, идущая вправо от склада, вела в близлежащую деревню Топхин и не отвечала ни условиям маскировки, ни условиям емкости.
– Отстойник груженого транспорта нужно искать за деревней, – сказал Кузнецов.
Проехав за деревню Топхин, мы, наконец, нашли подходящее место и командир роты сразу же выдвинул сюда кухню и машину технического замыкания, а на перекрестках поставил своих регулировщиков.
Теперь можно было запускать машины на техническую территорию и мы вместе с первыми десятью автопоездами тоже поехали туда, чтобы проследить сам заезд, а также реальную загрузку боеприпасов в несколько автопоездов. Остановившись возле одного из хранилищ, капитан Кузнецов дал команду и погрузочная команда из шести человек тут же приступила к работе. Благодаря наличию средств механизации, уже через 15 минут машина и прицеп были полностью загружены, 5 минут ушло на оформление открытого листа, 5 минут на выезд за ворота, таким образом, цикл загрузки десяти автопоездов занял около 30 минут, следовательно, на загрузку автороты уйдет 1,5 часа, а на загрузку всего батальона потребуется 5-6 часов – это 700-1000 тонн боеприпасов,  в зависимости от коэффициента загрузки.
В конце занятий подполковник Антонов сделал разбор с подробным перечислением всех недочетов, как у автомобилистов, так и у своих складских работников, но вывод был однозначен: занятия принесло обоюдную пользу и их нужно проводить впредь.
Возвращаясь в штаб Группы, я размышлял над тем, как много нужно знать боеприпаснику, как широк должен быть его кругозор в военных вопросах…
Мысленно прокручивая цифры прошедшего фронтового командно-штабного учения, я теперь зримо представлял те 17 тысяч тонн боеприпасов, предназначенных на артподготовку армиям первого эшелона – это семнадцать полновесных таких вот автобатальонов.
Очевидно, что развернуть такую массу автотранспорта на повторный рейс можно далеко не сразу и поэтому после артподготовки обеспеченность войск боеприпасами, хочешь не хочешь, снизится до минимума и полностью восполнить запасы удастся лишь через 15-20 дней. Это при условии ведения боевых действий без применения ядерного оружия, а как будет с применением – никто не знает…
Череда учений, занятий, командировок, проверок полностью поглотила меня и эта боевая, живая, многогранная и интересная работа пришлась мне по душе и я полностью отдавался ей.
Незаметно пролетело лето и подошло время итоговых осенних проверок. Министр обороны Маршал Советского Союза Гречко, не пускал в Германию разных проверяющих из Москвы, поэтому вся полнота ответственности за состояние войск и качество инспекторских проверок, возлагалась на офицеров штаба Группы.
– Нам нужно еще до начала инспектирования войск успеть проверить свои склады, – сказал мне подполковник Грибанов, – мы с тобой поедем в Капен.
Деревня Капен затерялась в лесу недалеко от большого города Дессау. Поехали мы по автобану. Первое впечатление, когда мы на своем газике вырулили на автобан, что едем по взлетной полосе аэродрома. Нас обходили, словно мы стоим на месте, шикарные заподногерманские иномарки, в салоне не менее шикарные женщины с открытыми коленями…
– Загнивающий капитализм поехал, – ворчал Иван Михайлович.
На автобане трехрядное движение в одну сторону, потом разделительная полоса за которой трехрядное встречное движение.
Если у тебя скорость небольшая – занимай крайний правый ряд и пили потихоньку, а если кто спешит – слева еще две полосы – обгоняй на здоровье. Вроде бы все просто и понятно, но статистика автопроисшествий говорила, что именно, на автобанах чаще всего происходят ДТП, поэтому нашим водителям запрещалось вылезать на автобаны, а больше пользоваться местными дорогами.
В нашу комиссию, кроме подполковника Грибанова и меня, входили еще майор Поздняков и капитан Фролов из Центральной Лаборатории, а также политработник из местного гарнизона.
Встретил нас начальник склада – высокий, симпатичный подполковник Шерстобитов, приехавший недавно по замене с Дальнего Востока.
Николай Семенович сначала разместил нас в гостинице, накормил обедом, а потом мы собрались у него в кабинете на совещание.
– Проверку начнем завтра, в девять утра строевым смотром, – сказал Грибанов, знакомя всех с планом проверки.
– Александр Петрович, тебя я попрошу завтра пораньше принять у солдат кросс, а после строевого смотра физподготовку, строевую подготовку, защиту от оружия массового поражения и стрельбу из личного оружия…
– А как же проверка боеприпасов? – удивился я.
– Боеприпасы проверят Поздняков с Фроловым, а нам пока заниматься этим некогда…
Делать нечего, вместе с начальником физподготовки части (нештатным) сделали контрольный промер дистанции и условились на завтра начать кросс в шесть утра. В назначенное время был дан старт первому забегу, и завертелось… Время до завтрака пролетело, как одно мгновение, а там уже и построение на строевой смотр. Строевой смотр по полной программе: опрос жалоб и предложений, осмотр внешнего вида, проверка закрепления оружия и записей в военных билетах, прохождение торжественным маршем, прохождение с песней. День ясный, солнечный, играет духовой оркестр, Иван Михайлович помолодевший, в ремнях, с вдохновением принимает парад и дает оценки за прохождение и песню.
– Пусть техническая рота пройдет еще раз с песней! – сказал он.
Подполковник Шерстобитов передает команду и улыбается – известно, что эта песня у Ивана Михайловича любимая.
Сразу же после строевого смотра пошли остальные предметы.
– По программе половина солдат должна стрелять из личного оружия днем, а другая половина ночью, – сказал мне за ужином Грибанов, – тянуть с этим не нужно: как стемнеет, поезжайте на полигон и начинайте стрельбу.
«Половина солдат» - это около ста пятидесяти человек, поэтому, начав стрельбу в двенадцать ночи, мы продолжали ее почти до утра.
– Ну, как тут дела? – спросил подъехавший на стрельбище Грибанов.
– Нормально, солдаты стреляют неплохо…
– Тогда, чтобы закончить со стрельбой, пропусти остальных солдат по дневному упражнению.
Признаться, такой нагрузки я не ожидал – уже больше суток на ногах, но если надо…
– Теперь можно мне посмотреть техническую территорию? – спросил я Грибанова  на третий день проверки, когда были сданы все дисциплины, составлены ведомости оценок, определены лучшие и худшие.
– Конечно, можно, дорогой, – заулыбался Иван Михайлович, – поезжай, посмотри, но недолго… через час мы должны сесть за акт проверки…
Техническая территория склада меня поразила своей красотой и ухоженностью, в одном из хранилищ работали наши проверяющие и я впервые позавидовал боеприпасникам, их неспешной, обстоятельной, планомерной работе, а мне нужно возвращаться в штаб…
В кабинете командира, где обосновались мы с Грибановым, все столы были завалены бумагами.
Прошлогодний акт проверки, подшитый в отдельную папку, со всеми таблицами и приложениями, выглядел как солидный фолиант.
Иван Михайлович, склонившись над столом, усердно строчил что-то в рабочей тетради.
– Смотри разделы по старому акту, которые ты проверял и пиши, – сказал он мне, – у нас в распоряжении две машинистки, так что с печатанием задержки не будет…
 Я тоже взял рабочую тетрадь и принялся за писанину.
– А вот здесь раздел: «Парковая служба», кто ее проверял? – спросил я Грибанова, когда закончил свои разделы.
– Никто не проверял, иди проверь и напиши этот раздел…
Больше вопросов я не задавал – ходил проверял и писал. Конечно, такой акт великоват для склада и его не следовало бы раздувать, но так повелось…
Проверка завершилась подведением итогов с объявлением оценок каждому отделу хранения, каждому подразделению, каждому солдату, а оценка в целом за часть объявлялась после утверждения ее начальником Управления.
К итоговой проверке войск начали готовиться загодя: во-первых, на каждую дивизию назначен председатель комиссии по вооружению; во-вторых, подобран состав комиссий по всем специальностям; в третьих, с членами комиссий проведены занятия по методике проверки и оценки ракетно-артиллерийского вооружения и боеприпасов. Чаще всего в качестве председателей наших комиссий в дивизии ездили: начальник 4-го отдела полковник Битаев, начальник 7-го отдела полковник Калинин, старший офицер первого отдела полковник Межевикин.
В состав каждой комиссии, как правило, включались: один ракетчик «земля-земля»; один специалист по РЛС; по одному специалисту наземной артиллерии, танковому вооружению, стрелковому оружию и военным приборам; два боеприпасника; один ремонтник – всего 11-12 человек. Разумеется, своих офицеров в Управлении вооружения на все комиссии не хватало (одновременно проверялось 3-4 дивизии), поэтому привлекались офицеры – специалисты с групповых баз, мастерских и складов. В частности, с нашим отделом всегда ездили в войска офицеры Центральной лаборатории.
На занятиях с членами комиссии изучались руководящие документы по самой проверке вооружения и оценке его состояния.
Оценка состояния вооружения и боеприпасов дивизии выводилась по довольно сложной таблице, исходя из норм проверки образцов с учетом их исправности, содержания, хранения и учета. Система оценок – пятибалльная, но «отлично» не получалось никогда, впрочем и «неуд» было поставить трудно. Были у нас и некоторые перекосы. Помню, в составе нашей комиссии был один старший лейтенант с базы вооружения, специалист по оптическим приборам. Он применял базовские ремонтные нормативы к войскам и беспощадно ставил двойки, доводя начальников РАВ дивизий чуть ли не до инфаркта. Перед началом проверки председатель нашей комиссии, как правило, заслушивал начальников РАВ дивизии о состоянии вооружения и боеприпасов в соединении: как он сам оценивает полки, как укомплектованы, кого отмечает в лучшую сторону, кто борется за звание отличного подразделения и т.д.
После заслушивания он лично объезжал все части и склады с целью убедиться в их готовности к проверке – это золотое правило имеет глубокий смысл и его нужно выполнять всегда, если не готовы – проверку не начинать.
Проверка проводилась всесторонне, глубоко и объективно, можно сказать, «классически».
К сожалению, в дальнейшем такие проверки были сведены на нет, особенно после введения института заместителей командира по вооружению и подчинению ему вооруженцев. Теперь танкист или автомобилист проверял вооружение, а вооруженец занимался танками и автомобилями.
К примеру, в бытность мою на Дальнем Востоке пришлось мне однажды на Курилах в одиночку проверять и вооружение, и танки, и автомобили пулеметно-артиллерийской дивизии.
Группа Советских войск в Германии находилась в зените своего могущества: отборные войска полного состава, покрывшие себя неувядаемой славой  в Великую Отечественную Войну; самое современное вооружение: ракеты 8К14, «Луна-М», «Круг», «Стрела»; танки Т-62 и Т-55, БТР-60ПБ; орудия наземной артиллерии МЛ-20, М-46, М-47, Д-1, М-30, Д-30, Т-12; установки «Град» и «Шилка»; дивизиями командовали боевые генералы, а полками многоопытные полковники.
Помню, полковника Пискун – командира мотострелкового полка.
Мы приехали как-то в Висмар, где стоял полк, уже к вечеру. Полковник  Пискун – красивый, высокий мужчина, с пушистыми, черными усами сидел на табурете на краю плаца и строгал перочинным ножом палочку. Со стороны могло показаться, что он ничем не занят – просто сидит и отдыхает. Но это не так – Пискун управлял полком.
Развернутый мотострелковый полк жил своей повседневной жизнью и гудел словно огромный пчелиный рой. Полковник Пискун по этому гулу, по совокупности звуков и доносившихся сюда команд, чувствовал ритм жизни полка и был готов вмешаться при малейшем сбое. В полку все чувствовали «руку» командира, знали, что он за всеми следит, все видит и поэтому колесо повседневной жизни крутилось по установленному распорядку без сбоев.
– Рад гостям, – приветствовал он нас, – вы как раз вовремя, я тут охотился и подстрелил косулю, буду угощать вас дичью.
К нему подбегали с разных сторон офицеры с докладами и он никого не задерживал больше двух-трех минут: понимал с полуслова, мгновенно принимал решения, указания давал коротко и ясно с большой долей юмора и шутками, было видно, что командира полка любили…
К сожалению, вскоре началось «омоложение», когда на полки начали ставит молодых подполковников и майоров, которые, не имея опыта, нуждались в постоянной помощи и в опеке. Тогда и зародилась эта порочная практика «контроля и помощи», когда проверяющий был обязан не только вскрыть тот или иной недостаток, но и устранить его на месте.
– Командуют пионеры, а работают пенсионеры, – горько шутили по этому поводу ветераны.
Но вернемся к проверке. Впервые на проверку войск в Германии мне выпало ехать в 39 мотострелковую дивизию, стоявшую в Ордруфе.
Всего в нашей комиссии было человек 70, вместе со мной ехал капитан Сердюк из Центральной Лаборатории, а старшим по вооружению был полковник Межевикин. Выехали, как водится, рано утром от «бетонки» на двух просторных штабных автобусах, с мягкими удобными сиденьями и великолепным обзором.
Кстати сказать, эти прекрасные автобусы, выкрашенные в защитный цвет, изготавливались в Группе на нашем заводе «Звезда».
Через пять часов пути, когда до Ордруфа оставалось уже недалеко, слева и справа от дороги вдали обозначались две высокие остроконечные горы с замками на вершинах. Сколько раз я читал увлекательные истории про эти самые замки, но еще никогда мне не доводилось бывать в них – в наших местах замков не водится.
– Получасовой перекур, – объявил наш старший, когда автобус остановившись как раз напротив замков и они теперь возвышались у нас почти над головой.
Меня тянуло поближе осмотреть ближайший замок и я решил взобраться на гору. 
Вот и замок, стены еще стоят, но всюду следы разрушения: крыша местами обрушилась, высокие стрельчатые оконные проемы зияют пустотой, вокруг дикие заросли. Древние развалины волнуют: «здесь мертвое прекрасней. чем живое», – сказал поэт.
– Вы знаете легенду про эти замки? – спросил меня капитан Сердюк, взобравшись вместе со мной на гору.
– Нет, не знаю…
– По приданию в этих замках жили два рыцаря, которые смертельно враждовали друг с другом.
У одного из них был сын, а у другого дочь. Молодые люди страстно полюбили друг друга, но под угрозой страшных кар родителей, они не смели встречаться. Сгорая от любви, они нашли способ общения при помощи записок, которые носила им собака. Бдительные родители выследили собаку и убили ее. Молодые люди были безутешны, но ничего поделать не могли, не знали даже где зарыта их верная собака.
Прошло время, родители умерли, девушка и юноша поженились и зажили счастливой жизнью. Однажды, гуляя по окрестностям, они увидели белевшие в кустах кости собаки.
– Так вот где собака зарыта! – одновременно воскликнули они, – отсюда и поговорка.
В дивизию мы приехали во второй половине дня, разместились в гостинице и отправились в штаб. Штаб 39 мед размещался в замке. Замок под медной кровлей с башнями, зубчатыми стенами сравнительно новый: построен перед войной бывшим хозяином здешнего лакокрасочного завода.
Начальник РАВ дивизии подполковник Иванов со своими офицерами занимал в замке большую круглую комнату. Когда полковник Межевикин, стоя посреди этой комнаты, стал давать нам указания, к удивлению, мы ничего не слышали что он говорит.
– Это секрет нашей комнаты, – засмеялся Иванов, – разговор с середины комнаты не слышен – такая здесь акустика.
Этот акустический эффект развеселил нашу комиссию, все хотели сами испытать его на себе.
Запасы боеприпасов дивизии были загружены на автотранспорт, за исключением текущего довольствия.
Боеукладки танков и артиллерийские тягачи загружены боеприпасами, часть пулеметных лент снаряжены патронами, бронетранспортеры стоят пустыми.
– Такой порядок хранения боеприпасов, – сказал капитан Сердюк, – установлен во всей Группе, но руководящих документов на этот счет пока нет, поэтому мы в Лаборатории начали писать такую Инструкцию, но нужно еще обобщить кое-какие данные.
Проверку боеприпасов дивизии мы начали с дивизионных запасов, загруженных в автотранспорт – это третья рота автобата в составе 130 УРАЛов и 82-х прицепов. Сначала мы проверили соблюдение установленных здесь же в дивизии порядка хранения боеприпасов, загруженных в автотранспорт: бензобаки закрыты и опечатаны; на каждой машине красные флажки, огнетушители, ящик с песком, кошма, мягкий буксир, жесткий буксир, открытый лист.
Тенты машин зашнурованы и опечатаны.
 Сверх того, все машины пронумерованы «артиллерийскими» номерами от 1-го до 130-го и разделены на колонны для подачи боеприпасов полкам. Каждая колонна загружена согласно предназначению и на каждую назначен старший.
– А как узнать что загружено в каждой машине и где какая колонна? – спросил я боеприпасника дивизии капитана Паломарчук.
– По открытому листу и кроме того у нас есть «гармошка».
Паломарчук достал из кармана длинную, узкую бумажную ленту из ватмана, сложенную гармошкой и развернул ее.
На каждом развороте этой «гармошки» цифры в красных кружочках – это «артиллерийские» номера, что мы видим на лобовых стеклах машин, а рядом и автомобильный номер, здесь же силуэты машин и прицепа, а внизу перечень и количество боеприпасов, загруженных в машину и в прицеп.
– При помощи этой «гармошки» мы можем быстро составить любую комбинацию подачи боеприпасов частям дивизии, – сказал Паломарчук, – проверено на учениях.
Что можно сказать? Мне понравился этот порядок, который можно взять за основу для будущей Инструкции.
Хуже обстояло дело, когда настала очередь проверки мотострелковых полков. Мне врезались в память слова, сказанные подполковником Грибановым: «Воюет батальон – остальные – конторы»…
А если это так, то батальон – это главная забота боеприпасника, батальон должен быть в первую голову обеспечен боеприпасами.
Но чтобы понять жизнь батальона пошире, нужно посмотреть на нее с разных сторон. У комбата более 500 человек личного состава, в повседневной жизни постоянно возникает нужда в транспорте, а машин, кроме загруженных боеприпасами, нет никаких.
Какое же решение принимает комбат в этой ситуации?
Он решает временно разгрузить боеприпасы и взять машины, конечно, «временно» для текущих нужд. Но это «временно», как водится, растягивается на «постоянно», боеготовность батальона снижается, а  ящики с боеприпасами, разбросанные по хранилищам, представляют собой опасность и в противопожарном отношении и с точки зрения сохранности и соблюдения мер безопасности.
Проверка первого же мотострелкового батальона выявила всю эту печальную картину: машины разгружены и куда-то исчезли, а ободранные ящики с боеприпасами сложены кучками вдоль всего хранилища. Вначале я даже растерялся, не зная с какой стороны подойти к этому делу, но поразмыслив, пришел к выводу, что начинать нужно, именно, с автомобилей: нужно твердо знать автомобили, предназначенные по штату под боеприпасы. Этого я не знал, поэтому отправился в штаб полка, взял штаты и стал разбираться. Оказалось, что в мотострелковом полку по штату положено под боеприпасы 43 машины и 5 прицепов, в том числе: в каждом мотострелковом батальоне по 3 машины, в танковом батальоне – 5, в артдивизионе – 2, в батарее ПТУР – 2, в зенитной батарее – 3, во взводе подвоза 18 машин и 5 прицепов, что позволяло суммарно поднять около 200 тонн боеприпасов.
– Пока все машины не будут на месте, – сказал я Паламарчуку, – проверять дальше не буду.
– Вы думаете мы не ведем с этим борьбу? – ответил Паламарчук, – но с пехотой бороться очень трудно, посмотрите сколько раз мы писали приказы по этому поводу, сколько уж наказывали…
Как бы там ни было, но уже в следующем мотострелковом полку порядка было больше, а к концу проверки все машины были на месте.
– Как только комиссия уедет. они опять начнут их разгружать, – заметил подполковник Иванов, – но спасибо вам за помощь…
В танковом полку мне пришлось лазить внутрь каждого проверяемого танка. Танкисты – народ трудолюбивый и любят чистить выстрелы соляркой, сдирая с них всю маркировку. Кроме того, нужно убедиться, что в боеукладке именно те выстрелы (22 – осколочно-фугасных, 6 – кумулятивных, 15 – подкалиберных для танка Т-55, состоящего на вооружении всех мотострелковых дивизий Группы), что они уложены строго по своим местам согласно схеме боеукладки, проверить 14 коробок к пулемету ДКТ, 6 коробок к пулемету ДШК. Остаются еще гранаты Ф-1, 26 мм сигнальные патроны и автоматные патроны в каждом тане их должно быть соответственно 10,12 и 120 штук, причем сигнальные патроны разных огней. Вся эта «мелочевка» хранилась в штатной гермоукупорке в командирских танках в предположении раздачи гранат и патронов в каждый танк в особый период.
– В случае чего, не успеют они разложить по танкам, – сказал Паламарчук, – кроме того командирские машины загромождены ящиками, но ничего другого мы пока не придумали – это проблема.
Наша проверка завершилась инспекцией артиллерийского полка, стоящего в городе Рудольштадт.
Жители этого небольшого города в свое время обратились к Гитлеру с просьбой расквартировать в Рудольштадте какую-либо воинскую часть – без воинской части и город, не город. Место было только в городском парке, где фюрер и поставил артиллерийский полк. У нас тут тоже артпок, командует полком полковник Малакян. Ко мне подошел невысокий, коренастый, светловолосый майор.
– Начальник артиллерийского вооружения полка майор Корнев, – представился он.
Мы познакомились. Майор Корнев доложил обстановку в полку и мы начали проверку. Полк «тянул» на отличную оценку и после обильного обеда с армянским коньяком, Малакян повел комиссию по живописному расположению полка и показал и декоративный пруд с фонтаном и лебедями, и новенькое стеклянное кафе. Дальновидные немцы недавно построили это кафе за свой счет в надежде после ухода Советских Войск из Германии, опять превратить это место в городской парк.
В заключение мы осмотрели замок графини Рудольштатской и побывали в тщательно оберегаемом местном музее.
– Теперь, еще до начала отчетного периода, нам нужно сверстать лимит расхода боеприпасов на следующий год на практические стрельбы, – сказал мне подполковник Грибанов, когда после всех командировок мы с ним парились в бане.
Полностью развернутые войска Группы на многочисленных полигонах стреляли и день и ночь и расход боеприпасов на практических стрельбах был огромным, а это огромные же материальные ценности и поэтому лимит расхода должен строго отвечать нормам Приказа Министерства Обороны. За это головой отвечал наш отдел. Другое дело, что нормы, установленные Приказом МО расходились с количеством снарядов по нормам боевой подготовки согласно курсам стрельб (особенно для танкистов), и мне было удивительно, почему эта неувязка не решается в Центре.
Армии присылали нам толстые фолианты расчетов боеприпасов на практику со всеми подписями и печатями, но Иван Михайлович среди множества цифр опытным глазом выискивал «крамолу».
– Ты посмотри, – возмущался он, – 3-я Армия увеличила лимит расхода снарядов «ВЯ» к вкладным стволам, пойди позвони по телефону ЗАС, уточни в чем дело…
Телефонные аппараты ЗАС у нас стоят в специально оборудованных кабинках, внизу возле дежурного. Обычно, возле душной и тесной кабинки, исписанной внутри и карандашом и ручкой, стояла очередь. Дождавшись своей очереди и взяв, наконец,  в руки телефонную трубку, прошу телефонистку дать мне «Жасмин» – это позывной 3-й Армии.
– Слушаю! – басит на том конце провода начальник Ракетно-артиллерийского вооружения Армии полковник Телышев, мужик здоровенный, нос картошкой, сизый.
С ним мне говорить не резон – прошу пригласить к аппарату армейского боеприпасника майора Фролова.
– У нас же два учебных танковых полка, увеличилось количество курсантов – отсюда и увеличение лимита снарядов, – объясняет он.
После многократных уточнений и телефонных звонков, наконец, лимит расхода боеприпасов на следующий год был составлен, выписки из него разосланы в войска и теперь можно было до годового отчета немного расслабиться и подтянуть текущие дела.
К моему удивлению, годовые отчеты здесь составляли сами офицеры, а наша бухгалтер Зоя Алексеевна лишь помогала с ведомостями движения и выполняла различную техническую работу.
Новый 1967 год мы встречали весело, дружно, с надеждой и верой в прекрасное будущее, ведь в Новом Году будем отмечать 50-и летие годовщины Октября!
Но в следующем году нас ожидали не только юбилейные торжества: наш Главком Петр Кириллович Кошевой получил очередное воинское звание «Маршал Советского Союза», начальник Ракетных войск и Артиллерии генерал-лейтенант Соловьев получил очередное воинское звание «генерал-полковник», нашего начальника Управления полковника Величко перевели в Москву и вместо него из Киева приехал генерал Павленко, я тоже получил очередное воинское звание «инженер-майор», но обо всем по порядку.
Где-то в конце февраля, едва мы успели рассчитаться с отчетами, как меня вызвал к себе начальник отдела.
– Вы назначаетесь сроком на полгода помощником оперативного дежурного Группы, – сказал Барковский, – дежурство через два дня на третий, но вы не должны запускать свою работу в отделе – за вас ее делать никто не будет…
В Киеве я уже ходил помощником оперативного дежурного округа, но здесь свои особенности: во-первых, помощник не связан ни с караулом, ни с другими поручениями, а постоянно находится с оперативным дежурным за пультами; во-вторых, заступление в наряд не вечером, а в девять утра, что психологически переносится гораздо легче; в-третьих, в наряд разрешено заступать не в сапогах и ремнях. а в брюках навыпуск и в рубашке, а китель может висеть рядом.
– Это мы у железнодорожников переняли, – сказал мне оперативный дежурный на ознакомительном занятии, – при утренней пересменке не нарушается естественный ритм жизнедеятельности человека и поэтому дежурство проходит легче.
Больше всего мне запомнилось самое первое дежурство и дежурство на 1-е Мая. Заступив первый раз на дежурство, я сначала освежил в памяти свои обязанности, просмотрел документацию, проверил связь и, усевшись в удобном, катающемся на колесиках кресле с высокой спинкой, стал отвечать на звонки, делая пометки в журнале. Пока все шло нормально. Комната оперативного дежурного большая, светлая, место оперативного дежурного и помощника в левом углу на возвышении, на противоположной стене – огромное световое табло контроля за прохождением сигнала Генерального Штаба «Монолит».
День прошел спокойно и где-то часов в шесть вечера оперативный сказал мне:
– Иди отдыхай, а я один подежурю, если пойдет сигнал – разбужу.
Комната отдыха дежурных тут же за дверью и, едва коснувшись подушки, я тут же отключился.
  Оперативный дал поспать мне до одиннадцати вечера, потом разбудил и мы вместе стали принимать вечерние доклады из войск.
– Ну, теперь я пойду немного вздремну, – сказал оперативный дежурный около часу ночи, когда звонки иссякли, – если что, сразу буди меня…
Полковник ушел в комнату отдыха, а я один остался возле пультов.
Здесь, в этой комнате, сосредоточены все нити управления огромной Группой войск, сейчас вот за такими же пультами настороже сидят сотни дежурных разных рангов, готовые в любой момент поднять войска по тревоге…
Мои размышления прервал звонок дальней связи. Звонил оперативный дежурный артиллерийской дивизии из Потсдама.
– У нас стихийное бедствие, – доложил он, – из-за ливневого дождя потоком воды разрушен мост через реку. Немцы обратились к нам за помощью и просят временно поставить наш передвижной мост, иначе рабочие утром не смогут попасть на работу…
Что делать? Было часа два ночи, оперативный дежурный только лег отдыхать и мне не хотелось его будить, но и разрешить выдвижение нашего гусеничного самоходного моста я не мог и тянул время. Между тем звонки из Потсдама следовали один за другим:
– К нам приехал бургомистр города, прошу разрешить поднять по тревоге саперный взвод и выдвинуть к речке самоходный мост, – настаивал дежурный.
– Ну хорошо, – сказал я, – поднимайте саперный взвод и выдвигайте мост…
Когда в пять утра оперативный встал и я доложил ему обо всем, он тут же схватился за трубку, отменил всякую тревогу, а мне сделал взбучку за превышение полномочий.
На 1-е Мая было по-другому. Где-то часов в одиннадцать к нам заглянул солдат-почтальон.
– Письмо для Главнокомандующего, – доложил он.
– Положи письмо на стол,– ответил дежурный, – отдадим после праздника…      
    Солдат положил письмо на стол и ушел, а оперативный некоторое время посидел молча, подумал, потом взял конверт, повертел… На неказистом конверте корявым почерком были написаны адрес и фамилия Главкома.
– Это все же личное письмо, – рассуждал про себя оперативный, – у Главкома есть сестра на Украине, наверное, она поздравляет его с праздником и нехорошо, если это письмо пролежит у нас.
– Вот что, – принял решение дежурный, – отнеси-ка сейчас это письмо Главкому и не забудь: обращаться к нему теперь нужно по воинскому званию – Маршал Советского Союза.
Напоминание не лишнее.
Дело в том, что к майским праздникам Петр Кириллович стал Маршалом, и если раньше, когда он был генералом армии, к нему обращались «товарищ Главнокомандующий», то теперь обращались исключительно по воинскому званию.
Я не ожидал такого поворота событий, но делать нечего, взял письмо и отправился выполнять это необычное поручение. Главком занимал отдельную виллу. Обширная территория вокруг виллы была обнесена сетчатой изгородью, у входной калитки стояла небольшая будочка с дежурным солдатом.
Вилла имела несколько входов, поэтому, подойдя поближе, я стал прикидывать в какую же дверь мне идти, а спросить было не у кого. К счастью, в этот момент отворилась боковая дверь и на улицу вышла средних лет женщина. Скорее всего, это была повариха.
– Здравствуйте! – поздоровался я с ней, – скажите, Главнокомандующий здесь?
– Здесь, здесь, ось туточки! – приветливо ответила она, показывая на дверь, из которой только что вышла. Я вошел в эту дверь и неожиданно оказался прямо перед Главкомом. Петр Кириллович только что вернулся из Берлина, где традиционно возлагались в этот день венки на могилы павших воинов, сидел в кресле на веранде в спортивном костюме и пил чай. Я доложил ему и вручил письмо. Это была моя третья и последняя встреча с Маршалом Кошевым. Хотя нет, не последняя… Как-то прогуливаясь по великолепной набережной Днепропетровска, я увидел огромный белоснежный красавец лайнер, подходивший к причалу речного порта. Я стоял и любовался чудесным кораблем, как вдруг меня как будто кто-то толкнул: на борту лайнера стояла надпись: «Маршал Кошевой».
Между тем подошло время моего очередного отпуска. Отпуск здесь длинный – полтора месяца. За это время я побывал и в санатории «Иссык-Куль», и в Ташкенте, и в Самарканде, посетил древнюю обсерваторию Улугбека и могилу Тамерлана, осмотрел дворец «Регистан».
За время моего отпуска в нашем Управлении произошли большие изменения: полковник Величко уехал в Москву, а вместо него из Киева приехал генерал Павленко.
Без преувеличения, Алексей Венедиктович был вооруженцем с большой буквы: грамотный, опытный и дальновидный он прекрасно понимал стоящие перед войсками задачи и делал по службе все возможное для повышения боеготовности еще в мирное время.
Помню, как-то мне довелось сидеть за одним столом во время обеда с генералом Павленко и командующим 2-й танковой армии. Речь шла о повышенных запасах боеприпасов.
– Дойдешь и выполнишь задачу, – говорил Алексей Венедиктович молодому Командарму, – кончится горючее – возьмешь у противника; оборвутся гусеницы – починишь, перетянешь и как-нибудь доковыляешь, а вот если кончатся снаряды, взять их будет неоткуда, поэтому нужно иметь повышенные запасы боеприпасов.
Командарм согласно кивал головой, полностью разделяя точку зрения начальника Ракетно-артиллерийского вооружения Группы.
Легко сказать «иметь повышенные запасы боеприпасов», а вот создать их, ох как непросто!
Начать с того, что боеприпасы в войсках разложены «по полочкам», т.е эшелонированы и содержатся в установленных нормах: при солдате (при орудии, в танке); в транспорте роты (батареи); в транспорте батальона (дивизиона); в транспорте полка и, наконец, в транспорте дивизии.
Чтобы решить задачу увеличения запасов боеприпасов, нужно досконально знать войсковой организм и транспортные возможности. К примеру, в боеукладку танка больше одного боекомплекта не положишь.
Солдат тоже на себе много не унесет, а вот при орудии количество снарядов можно увеличить вдвое, ведь теперь у артиллеристов мощные, большегрузные тягачи. То же самое можно сказать и про транспорт роты. Известно, что в мотострелковой роте никакого автотранспорта нет, но зато пехота ездит на бронетранспортерах. Вот в этом звене крылись неизученные пока резервы, так как бронетранспортеры в войсках повсеместно стояли порожняком, чем снижалась боеготовность и упускались их транспортные возможности. Генерал Павленко с присущей ему энергией и целеустремленностью принялся за решение многочисленных вопросов по наращиванию боеготовности войск, в том числе и за создание повышенных запасов боеприпасов. Здесь он начал, именно, с транспорта роты, т.е. с опытной загрузки боеприпасов в бронетранспортеры.
– Вам поручается ответственное задание, – сказал мне начальник отдела, – на Ютербогском полигоне, на базе 14 гв. мотострелковой дивизии провести опытную загрузку боеприпасов в бронетранспортеры всех типов и подготовить показное занятие на эту тему…
Посылая меня на это задание, полковник Барковский убивал сразу двух зайцев: не отрывал от основной работы старших офицеров, а если бы я не справился, то генералу можно сказать, дескать, это же ваш бывший подчиненный и вы сами в свое время прислали его сюда. Однако работа оказалась интересной и крайне полезной для меня, так как позволила углубиться в самую гущу пехоты, что потом мне очень пригодилось. Уже за месяц до начала занятий я выехал в дивизию.
К этому времени мне было присвоено очередное воинское звание «инженер-майор» и я чувствовал себя более уверенно.
Открыв дверь кабинета начальника Ракетно-артиллерийского вооружения 14 гв. мотострелковой дивизии, я увидел расстеленную на полу во всю комнату схему загрузки боеприпасами автобата дивизии.
По схеме ползали на четвереньках подполковник и майор. При моем появлении подполковник встал с пола и оказался мужчиной высокого роста с сократовским лбом и добродушным взглядом голубых глаз.
– Подполковник Образцов, – назвал он себя, когда я представился ему и сообщил о целее своего приезда.
– Вот ползаем по полу и уточняем «гармошку» загрузки автобата боеприпасами: из-за неоднократных разгрузок все перепуталось, так что лучше все боеприпасы выгрузить и сделать новую загрузку…
Мы присели к столу и я подробно доложил Образцову о предстоящей задаче. Хотя 14 гв. мсд «придворная» и один ее  мотострелковый полк, так называемый «королевский», стоит в самом Вюнсдорфе, и в дивизии привыкли к разным показам, тем не менее я полагал, что чем полнее и глубже начальник РАВ дивизии поймет замысел предстоящего занятия, тем инициативнее и охотнее он будет помогать мне – это ведь на его плечи ложилась эта дополнительная, обременительная обуза. Дело в том, что на вооружении Группы стояли четыре основных типа бронетранспортеров: БТР-50П, БТР-152, БТР-60ПА, БТР-60ПБ, которые и нужно было стянуть на полигон.
Если учесть, что на каждом типе БТР нужно было показать загрузку боеприпасов и размещение личного состава мотострелкового взвода и пулеметного отделения, то всего получается 16 единиц бронетехники (ПТВ размещается на двух БТР).
– Технику мы начнем стягивать на полигон с завтрашнего дня, – сказал Образцов, – несколько типов БТР подойдут из других дивизий, указания даны. По всем вопросам прошу взаимодействовать с моим старшим помощником, майором Коршуновым.
Майор Коршунов был тут же и внимательно слушал наш разговор.
Когда все организационные вопросы были утрясены, я полюбопытствовал у подполковника Образцова: нет ли у него родства со знаменитым академиком.
– Академик Образцов – мой родной брат, – ответил подполковник, – он академик, а я начальник Ракетно-артиллерийского вооружения дивизии, бывает и такое…
Через три дня все БТР были стянуты на полигон и я расставил их вдоль длинной линейки по типам и по предназначению. С учетом интервалов и разрывов получилась шеренга длиной около ста метров.
В самый разгар расстановки приехал генерал Павленко. Я еще издали увидел его высокую фигуру, встретил и доложил ему о ходе подготовки занятия. Пройдясь вдоль шеренги бронетранспортеров, Алексей Венедиктович предупредил меня, что на этом занятии будет Главком, командармы и командиры дивизий, поэтому готовиться нужно очень тщательно. Я и сам понимал всю серьезность стоящей задачи и добросовестно трудился на полигоне с утра до самого вечера.
Нужно сказать. что майор Коршунов хорошо помогал мне и безотказно выполнял все мои просьбы. Кроме того в этом же гарнизоне стояла артиллерийская мастерская группового подчинения, которая также выполняла мои многочисленные просьбы по изготовлению подкладок, щитов, черчению схем и плакатов. После расстановки техники мы с Коршуновым начали саму укладку боеприпасов внутри БТР, используя для этого каждую нишу, каждую выемку с тем, чтобы ящики не мешали десанту. Прежде всего мы разграничили бортовые пулеметы и оружие десанта.
Удивительно, но на каждом типе БТР – разное количество патронных коробок к однотипным пулеметам. К примеру, на БТР-50П пять коробок общей емкостью 1250 винтовочных патронов, а на БТР-60ПА их уже восемь общей емкостью 2000 патронов, и т.д. Разобравшись с количеством коробок и пулеметных лент к бортовому оружию, мы перешли к вооружению десанта. Десант – это личный состав мотострелкового или пулеметного отделения, размещавшийся на БТР. Три дня ушло на раскладку боеприпасов внутри БТР, и когда все было готово, мы решили испробовать загрузку вместе с десантом.
Как условились, с утра на полигон прибыл мотострелковый взвод с оружием и в полной экипировке. При виде солдат, навьюченных вещмешками, химзащитой, лопатками и оружием, я засомневался, что отделение вообще может разместиться в БТР.
Тем не менее я разъяснил командиру взвода задачу и попросил подсказать, как лучше разместить и солдат и ящики с боеприпасами. Командир взвода задачу понял и дал команду одному отделению на посадку в БТР. Когда солдаты расселись по местам, стали смотреть, что же получилось.
Одно дело загружать пустой БТР, а другое дело с десантом: некоторые ящики выпирали и мешали солдатам, другие упирались в спину или мешали под ногами.
– Вам ехать на этом БТР, сказал я солдатам, – положите ящики с боеприпасами как вам удобнее.
Солдаты – умный народ, сразу смекнули в чем дело и стали перекладывать ящики с патронами и гранатами по-своему, как им удобнее. К примеру, на БТР-60ПБ в нишу за задним сидением как раз вошло два ящика гранатометных выстрелов ПГ-7В и еще остался небольшой промежуток. В этот промежуток посредине поместился еще и ящик с патронами, который, правда, немного выступал наверх.
После переукладки смотрю: ящик с патронами переместился с середины на край.
– Почему вы переместили этот ящик на край? – заинтересовался я.
– Чтобы тут было удобнее спать…
Часть ящиков все же никак не находило «своего места» и их пришлось убрать. Когда все ящики с боеприпасами окончательно были уложены, я зафиксировал их размещение и размещение солдат на черновых схемах по каждому типу БТР. Получилось, что в БТР можно безболезненно загрузить 2-3 боекомплекта патронов и гранат на наличное вооружение.
Время за работой промелькнуло очень быстро, а нам оставалось еще произвести загрузку противотанкового взвода и решить вопрос со снаряжением пустых пулеметных коробок. Дело в том, что, к примеру, на БТР-60ПБ только три коробки из восьми к пулемету ПКМБ были снаряжены.
Остальные шесть коробок снаряжались по полной боевой готовности, и для этого требовались почти два ящика винтовочных патронов.
И так ко всем пулеметам. Вот эти-то ящики, предназначенные для снаряжения коробок в особый период мы решили выделить особо и положить на видное место, чтобы пехота в суматохе не забыла снарядить пустые пулеметные ленты.
Вооруженцы это должны четко знать и жестко контролировать, особенно в начальный период боевых действий, когда войска еще не отвыкли от мирной психологии. Забегая вперед хочу отметить, что, именно, снаряжением пулеметных лент мне пришлось заниматься в Афганистане в начальный период боевых действий, когда один из батальонов собрался на операцию с пустыми коробками…
Вечером я отнес черновики схем в артиллерийскую мастерскую по которым чертежники принялись рисовать метровые плакаты, одновременно здесь же изготавливались и щиты под эти плакаты. На следующий день мы с майором Коршуновым занялись противотанковым взводом. На вооружении взвода четыре комплекса ПТУРС и четыре гранатомета СПГ-9.
Мы прикидывали и так и этак, чтоб разместить в двух бронетранспортерах и громоздкие ящики с оружием и боеприпасы к нему, когда к нам подъехал генерал Павленко.
– Каждое отделение противотанкового взвода должно быть универсальным, – сказал он, осмотрев укладку, – подобьют один БТР – на другом должны быть и ПТУРС и СПГ-9.
Что тут скажешь? Мы ковырялись не думая об этом, а Алексей Венедиктович, принимая свое решение, исходил прежде всего из условий боя. Это дается только опытному вооруженцу и пехота с благодарностью принимает умные подсказки, а всякая дурь и бестолковщина компенсируется неисполнительностью…
 – Нужно сделать выкладку боеприпасов и снаружи БТР, – сказал генерал, – чтобы наглядно было видно сколько патронов и гранат мы разместили внутри…
Делать нечего, пришлось выкладывать ящики с боеприпасами стопками и снаружи БТР. Для этого я заказал в мастерской специальные подкладки, выкрашенные в желтый цвет, которые хорошо гармонировали с зелеными ящиками. Наконец, все готово и дня за три до занятий опять приехал генерал Павленко.
– А как же участники занятия смогут осмотреть укладку боеприпасов внутри БТР? – спросил Алексей Венедиктович.
– Вскарабкаются, – неуверенно предложил я.
– Как это вскарабкаются! – возмутился генерал, – на занятиях будет присутствовать Главком, командармы, что же по-вашему они должны карабкаться? Садитесь в машину и едем в мастерскую, нужно срочно изготовить подставки.
В мастерской Алексей Венедиктович взял лист ватмана и принялся чертить эскиз подставки, рука у него твердая, линии без всякой линейки получаются ровные, красивые. Я сидел в сторонке, соблюдая золотое правило: начальник работает – не мешай, начальник отдыхает – помогай…
– Чтобы завтра подставки были готовы, – сказал генерал, протягивая мне через некоторое время готовый чертеж подставки с деталировкой и всеми размерами.
– Еще вот что: нужно испытать загруженные БТР на плаву, – сказал он, уже садясь в машину.
 Эта неожиданная "вводная" смутила меня. Что означает "испытать БТР на плаву"? Это значит, что опять нужно брать солдат, делать загрузку дополнительного БТР, сажать солдат и … плавать.
– Ничего страшного, – сказал мне майор Коршунов, – завтра возьмем солдат и технику и испытаем, здесь на полигоне есть большое озеро, так что далеко ехать не нужно.
Действительно, на следующий день все было готово и мы начали плавать. Испытание прошло успешно: центровка не нарушена, БТР на воде с полной загрузкой держался устойчиво. Наконец, наступил долгожданный день занятий. На полигоне собралось человек триста командного состава. Участников занятий распределили на несколько групп, первой группе Главкома докладывал сам генерал Павленко, а мне и, прибывшему мне на помощь майору Опалеву, следовало давать пояснения и отвечать на вопросы остальным участникам занятий. К моему разочарованию, занятие закончилось в течение какого-нибудь часа, некоторые участники пробежали, не вникая в суть, а ведь я трудился целый месяц и вкладывал в это дело свою душу…
Однако генерал Павленко остался очень доволен занятием.
Уезжая вечером с полигона, он посадил нас с Опалевым в свою "Волгу".
– Мы приблизили боеприпасы к бойцу, создали повышенные запасы патронов и гранат в роте – самом ответственном звене, при этом не сковали этими запасами маневренность войск, так как оптимально использовали грузоподъемность БТР, – говорил генерал, видно, не однажды выверенную мысль.
– Главком утвердил схемы загрузки, – продолжал Алексей Венедиктович, – теперь нам нужно издать директиву войскам и проконтролировать ее выполнение.
Хорошее настроение начальника передалось и нам, мы сидели с Опалевым и поддакивали.
– Расскажите о себе, товарищ генерал, – вдруг попросил Опалев, – мы же о Вас ничего не знаем…
– Я бывший летчик-истребитель, – помолчав начал рассказ генерал, – учился в одной учебной группе вместе с Василием Сталиным. Сейчас о нем много пишут всякого, но я хочу сказать, что он был хорошим товарищем и ничем не выделялся срди нас. Единственное – это шинель.
Шинель у него, помню, была пошита на заказ из материала для высшего комсостава.
Я успешно окончил летное училище и имею приличный налет часов, однако по состоянию здоровья пришлось оставить авиацию и после окончания инженерного факультета Артиллерийской Академии стал вооруженцем.
За разговором мы незаметно доехали до Вюнсдорфа и после месячной командировки я, наконец, очутился дома. На следующий день, придя на службу, я первым делом в секретной части получил накопившуюся почту.
И только взял два своих больших чемодана  документами, только успел записать секретную посту в форму семь и разложить ее по папкам: в красную – срочные документы, в желтую – среднесрочные и остальные – в зеленую, как позвонил дежурный:
– Вас вызывает генерал, – передал он.
Собираю бумаги, складываю их в чемоданы, запираю в сейф и спускаюсь в приемную.
– Кто в кабинете? – спрашиваю у дежурного.
– Никого, заходи…
– Нужно срочно размножить в уменьшенном виде схемы размещения боеприпасов и личного состава в бронетранспортерах, показанные нами вчера на занятиях, – сказал Алексей Венедиктович. – Размножить схемы нам помогут топографы, с ними я договорился…
   Делать нечего, исполнив самые срочные бумаги, принялся за кропотливую чертежную работу.
Я, конечно, старался, но когда с готовыми схемами пришел в топотдел, то оценку своего труда получил неожиданную:
– Ах ты разбойник, ах ты бандит, – напустился на меня высокий, стройный подполковник из топотдела, просмотрев мои схемы, – почему не проработал уголки?
– Тебя чему учили в Академии? Иди доработай схемы, а потом будем разговаривать.
Вскоре мои схемы были готовы и разошлись по войскам и мне, встречаясь с ними в полках и в дивизиях, приятно было сознавать свое авторство.
Где-то в августе начальник Управления решил познакомиться с нашими складами боеприпасов, свой выбор он остановил на групповом складе Мокрена. Этот склад отличался от других тем, что был разделен на две половины.
Одна половина принадлежала нам, а другая половина склада – немецкой Народной Армии. После осмотра нашего склада, генерал решил познакомиться и с немецким складом.
Сравнение по некоторым пунктам было не в нашу пользу: нашим складом командовал подполковник Ищенко, у немцев капитан, но у этого капитана оклад был больше, чем у нашего подполковника; у капитана была служебная машина типа нашего газика и еще одна представительская "Вартбурт"; средств капитану отпускалось достаточно, чтобы содержать складское хозяйство в образцовом состоянии.
Немецкий склад был смешанного хранения, то есть наряду с боеприпасами на складе хранилось и вооружение. Хранение стрелкового оружия резко отличалось от нашего: каждый автомат лежал в персональной пенопластовой коробке в полном комплекте в специальных гнездах. Такой способ хранения привел генерала в восторг:
– Вот это мобилизационная готовность! – восхищался он, - быстро выдал автомат призывнику и все дела, тем более номер автомата проставлен снаружи упаковки.
Одну такую пустую пенопластовую упаковку мы попросили и взяли с собой. Обедали мы у немцев. Сначала подали мясной бульон без хлеба, потом жаркое и в заключение кофе, сигары и … водку. Но какой русский пьет водку после обеда?
Прошло некоторое время и генерал Павленко принялся теперь уже за боеукладку танков. Выше отмечалось, что вопрос хранения патронов к автомату, ручных гранат Ф-1 и пиротехнических средств, конечно, требовал решения, так как разложить их в каждый танк по тревоге будет хлопотно и вряд ли вообще возможно.
– Патроны образца 1943 года, гранаты Ф-1 и пиротехнические средства по нормам боекомплекта нужно хранить в каждом танке в специальной гермоукупорке, – сказал генерал, – для этих целей сначала нужно изготовить макет этой гермоукупорки, а дальше будет видно…
К этому времени в нашем отделе произошли большие изменения: подполковнику Грибанову исполнилось 50 лет и, как это ни грустно, он вскоре уволился и покинул нас.
Вакантную должность старшего офицера и, фактически заместителя начальника отдела, занял майор Опалев, а вместо него к нам из Топхина прибыл капитан Фролов. Владимир Яковлевич служил в Центральной Лаборатории, был грамотным, исполнительным офицером и мы часто вместе с ним ездили в командировки.
Вот ему-то и поручили изготовить макет гермоукупорки.
Капитан Фролов уехал на несколько дней в свою лабораторию, где ему было все знакомо, и принялся за дело. Вскоре макет гермоукупорки, изготовленный из прозрачного плексигласа и полностью снаряженный учебными боеприпасами, он представил на всеобщее обозрение.
Получился кубической формы ящик с размером ребра около 25 сантиметров. Внутри при помощи арматуры и специальных перегородок плотно уложены: десять гранат Ф-1 в комплекте с запалами к ним; сто двадцать 7,62 мм патронов и 12 патронов к 26 мм сигнальному пистолету разных огней. Генерал остался доволен макетом гермоукупорки.
– Прежде чем двигаться дальше, – сказал он, – этот вопрос нужно согласовать с Главным Ракетно-артиллерийским Управлением.
Остановившись взглядом на мне Алексей Венедиктович добавил: – Поедите в Москву, отвезете туда макет гермоукупорки, а заодно захватите и пенопластовою упаковку к автомату, пусть посмотрят…
Такого поворота я не ожидал, тем более, что в ГРАУ еще ни разу не был, но делать нечего, оформив необходимые документы, отправился в столицу нашей Родины.
Поезд Москва-Вюнсдорф на тихом ходу долго тащился на подходе к Белорусскому вокзалу среди нагромождения ржавого железа, каких-то цистерн, кирпичей и просто нагромождения строительного мусора, подступавшему к самому железнодорожному полотну. После чистых немецких вокзалов, смотреть на все это было тоскливо…
Когда я позвонил с бюро пропусков дежурному по ГРАУ и доложил о своем прибытии, то оказалось, что мне нужно ехать в Коломну и там сдать свои экспонаты в учебный центр.
В учебном центре сначала доложил полковнику из ГРАУ макет гермоукупорки и размещение в нем боеприпасов.
– Какой срок хранения боеприпасов в этой гермоукупорке вы думаете установить? – спросил полковник.
– Пять лет…
– Как обеспечивается герметичность?
– Специальной замазкой и изолентой…
 Исчерпав все вопросы по гермоукупорке, стал показывать пенопластовую упаковку к автомату, но полковник даже и слушать не стал:
– Вы что, Россию хотите разорить? – возмутился он.
Вернувшись обратно,  подробно доложил генералу результаты своей поездки, но, видимо, он уже связался с Москвой по телефону и был в курсе. Главное, что ГРАУ не возражало против гермоукупорки.
На заводах Германии немцы быстро изготовили необходимое количество жестяных коробок с крышками и внутренней арматурой, так что нам оставалось только снарядить их, герметизировать, пломбировать и по мере готовности, отправлять в войска.
Вся эта работа была поручена складу боеприпасов в Топхине под руководством капитана Фролова.
Месяца три Владимир Яковлевич трудился со снаряжением этих коробок, зато проблема была снята и теперь в каждом танке был полный боекомплект боеприпасов.
Приближались ноябрьские праздники и Начальнику Ракетных Войск и Артиллерии Группы генерал-лейтенанту Соловьеву было присвоено очередное воинское звание "генерал-полковник".
По этому случаю Павленко собрал офицеров нашего Управления в классе, чтобы поздравить своего шефа и вручить ему памятный сувенир.
– Мы, артиллерийские снабженцы, – сказал Алексей Венедиктович, обращаясь к Соловьеву, – поздравляем Вас с высоким званием, желаем здоровья и снабжаем вот этим памятным сувениром…
После чего передал прекрасно изготовленный макет орудия с дарственной надписью.
Генерал-полковник поблагодарил и сказал буквально несколько слов:
– Приятно получить очередное воинское звание – это естественно для каждого военного человека, но очередное воинское звание налагает и дополнительную ответственность – высокое воинское звание нужно оправдывать…
И хотя генерал-полковник Соловьев был нашим начальником и Управление вооружения целиком подчинялось ему, он никогда не дергал нас и не собирал на совещания, так что этот случай был единственным…
В это время Главком приказал провести инспекцию отдельных танковых полков и батальонов прикрытия границы. Задача этих частей состояла в том, чтобы по тревоге выйти к границе и стать вдоль нее цепочкой, так что получалась шеренга танков, отстоящих друг от друга на расстоянии 50-100 метров.
Для инспекции была назначена комиссия в составе: оператора, танкиста, вооруженца, автомобилиста и мобработника. Возглавлял комиссию полковник – оператор, а от нашего Управления в эту комиссию назначили меня. Нужно сказать, что для этих частей прикрытия госграницы было установлено пять боекомплектов снарядов, поэтому мне нужно было проверить фактическое их наличие, состояние и условия хранения. Оператор проверял секретные позиции танков, пути выхода к ним, сектора обстрела и т.д., танкист естественно занимался танками, а автомобилист смотрел можно ли наличным транспортом по тревоге поднять запасы боеприпасов и выложить их на грунт на позициях. По замыслу танки с этих позиций никуда двигаться не должны.
Начали мы с севера Германии и, постепенно продвигались на юг, поочередно инспектировали танкистов.
Процедура проверки шла по одной и той же схеме: заслушивание командира, изучение документов и учетных данных, проверка фактического положения дел и краткое подведение итогов проверки. Обычно на проверку каждой части уходило не больше одного дня, но много времени занимала дорога, а тут еще наш оператор, хотя и смотрел на карту, но никогда не попадал в нужное место без того, чтобы не заблудиться.
– Первый оператор – это матрос Железняк: он шел на Одессу,  а вышел к Херсону, – шутили по этому поводу наши юмористы.
В частях прикрытия госграницы я впервые увидел танки, побывавшие неоднократно в бою: на броне видны вмятины и шрамы от прямых попаданий снарядов, на броневых листах наплывы и подтеки спешной сварки. Эти танки-ветераны, танки-воины, резко отличались своим внешним видом от наших "мирных" ухоженных и вылизанных танков и я иногда подолгу стоял перед ними, пытаясь мысленно представить тот огненный ад, через который они прошли…
Наконец, мы приблизились к Лейпцигу и, кроме всего прочего, решили немного ознакомиться с этим прекрасным городом.
Из-за ограниченного времени мы решили только посетить знаменитую лейпцигскую ярмарку и памятник "Битва народов".
Обойдя павильоны ярмарки, мы решили перекусить в местном ресторане. Усевшись за стол, мы поочередно изучили обширное меню на немецком языке, но, к сожалению, никак не могли уразуметь что же нам выбрать.
– Нужно ориентироваться по цене, – предложил полковник, – и заказать что подороже.
Так и сделали. К нашему удивлению, официант принес каждому из нас по большому подносу, разделенному на несколько секций, где лежало по нескольку кусочков сыра, ветчины, красной рыбы и икры, есть тут конечно, было нечего.
Эссен, эссен, – завопили мы, подзывая официанта.
Официант посмотрел на четверых здоровых, проголодавшихся мужиков, улыбнулся и через некоторое время подал нам по большой порции жаркого.
– Вот это другое дело, – говорили мы, уплетая вкусное жаркое, – а цены здесь не соответствуют действительности…
Памятник "Битва народов" поставлен павшим воинам в 1813 году в битве с наполеоновской армией.
Русских здесь полегло, как всегда, больше всех – двадцать пять тысяч человек.
Огромный, величественный, монументальный памятник потрясает воображение и оставляет неизгладимое впечатление у всех, посетивших его. Нужно сказать, что пришедший в свое время к власти Гитлер, приказал отреставрировать и обновить этот памятник.
У входа слева и справа два воина из гранита в полном боевом снаряжении. Скульптор гениально уловил и передал момент, когда воин расстается с  жизнью: веки уже почти закрыты, но взор еще не погас…
Наверх, на смотровую площадку, нужно долго подниматься по внутренней тесной винтовой лестнице, отсюда во все стороны открывается обзор на обширное бранное поле.
Внизу современная стекляшка музея с образцами оружия и снаряжения того времени: сабли, палаши, шпаги, пики, кирасы и другое.
Проверку танкистов мы закончили почти через месяц.
Осенью прошла очередная замена офицеров и в наше Управление прибыли из Киева много моих бывших сослуживцев: начальник второго отдела полковник Горобцов Григорий Алексеевич, старшие офицеры этого же отдела подполковники Константинов Филипп Константинович, Алехин Борис Никитович, Ренке Георгий Владимирович, Папиренко Виктор Григорьевич, старший офицер 4-го отдела подполковник Саенко Иван Фомич и старший офицер 7-го отдела подполковник Сумников Леонид Сергеевич.
В связи с этим у меня опять появилась надежда перейти во второй отдел и заниматься там более знакомым мне делом – ракетами "Земля-земля".
Однажды я с такой просьбой напрямую обратился к полковнику Горобцову, он не отказал, но и ничего не пообещал, так что мне ничего не оставалось, как продолжать трудиться в шестом отделе.
Прошло время осенней проверки войск  на этот раз мне довелось побывать в городе Ваймар где, как известно, жил Гете. Недалеко от Ваймара есть живописное место, куда раньше горожане приезжали отдыхать. Вот здесь-то фашисты и обосновали зловещий концлагерь Бухенвальд. К лагерю ведет в лесной просеке широкая дорога – "дорога смерти".
Вот и ворота лагеря. Об этих воротах столько написано, что они мне представлялись огромными, но они оказались обыкновенных размеров, наверху известная надпись: "Jedem das seine" ("Каждому свое"). Возле ворот небольшое здание дежурного.
Внутри дежурки сохранилось в качестве экспонатов, бывшее здесь оборудование: топчан, телефон, сейф, табурет, красная повязка дежурного со свастикой и прочее. Больше всего меня здесь поразило, что дежурный не мог успокоиться и уснуть пока не замучает и не убьет какого-нибудь несчастного заключенного огромной дубиной, а труп не засунет к себе под топчан. Дубина эта тоже лежит тут.
За воротами простирается обширная территория концлагеря, посредине торчат закопченные трубы крематория. Заключенных сначала расстреливали, либо разделывали на специальных разделочных столах. Разделочные столы облицованы мрамором, по бокам желобки для стока крови…
Здание крематория имеет обширное подвальное помещение, стены облицованы белым кафелем, вдоль стен вбиты крючья. Трупы спускали сюда через люк по наклонному желобу, потом их подвешивали на крючья за подбородок. Есть тут и лифт.
На этом лифте трупы поднимали наверх к печам. Оказывается, сжечь труп человека не так просто, поэтому у печей были заторы…
От посещения Бухенвальда в моей душе остался тяжелый осадок, и хотя к немцам нет ни злости, ни ненависти, но мы должны знать и помнить на что они способны…
После осенних проверок незаметно подошел Новый 1968 год.
Новый Год мы незабываемо встречали в Доме Офицеров. Здесь каждому управлению и отделу штаба были выделены отдельные комнаты, а в общем зале установлена пышная, богато украшенная елка до самого потолка. Генералы и начальники не уединялись от своих подчиненных, а демократично встречали Новый Год за общим столом.
На столах всевозможные напитки, сыры, колбасы, крабы, икра, копченый угорь и многое другое…
В зале играл оркестр и танцующие пары кружились вокруг елки, атмосфера была приподнятая, радостная. Говорят, как встретишь Новый Год так и проведешь его.
Но не тут-то было – надвигались Чехословацкие события. Началось, как водится, с публикаций материалов в газете "Правда".
Содержание газетных статей день ото дня становилось все тревожнее, тон их более резким.
Находясь на переднем крае, мы острее ощущали нависающую угрозу. Вначале были отменены офицерам отпуска и длительные командировки в Союз, потом исподволь началась сама подготовка. Где-то в июле я заметил, что подполковник Индже, сидя за своим столом, что-то усердно пишет в новенькую тетрадь в черном твердом переплете. Как потом выяснилось, Юрий Леонидович в этой тетради делал расчет обеспечения войск вторжения боеприпасами…
Между тем накал страстей вокруг Чехословакии к августу поутих и даже разрешили офицерам отпуска. Из нашего отдела в отпуск уехали подполковник Индже и майор Опалев. Однако это затишье было обманчивым: на территорию Германии вошла 11-я Армия. 11-я армия пришла со своими запасами боеприпасов, армейский склад разместился в районе Калау.
– Поезжайте на артиллерийский склад 11-й Армии, – сказал мне начальник отдела, – посмотрите склад и узнайте чем им помочь.
С трудом я разыскал в лесном массиве под Калау склад и открывшаяся картина напомнила мне какой-то нереальный эпизод времен войны: среди штабелей боеприпасов горели костры, седые пятидесятилетние приписники, как их зовут "партизаны", готовили себе на кострах какую-то пищу, ремни у них брезентовые, гимнастерки заправлены в шаровары. В это время подъехал подполковник Шерстобитов с нашего склада из Капена.
– Помогаем им всем, – сказал он, – даем и миски и ложки и продукты.
– Но они же жгут костры среди штабелей, могут взорваться.
– Ничего не взорвутся, – засмеялся Шерстобитов, – это вам не учения, где вы тренируете нас – это жизнь, а в жизни все проще…
Тем не менее, общими усилиями мы навели на складе элементарный порядок.
– Как странно, – размышлял я на обратном пути, – второй эшелон войск кажется таким примитивным, но побеждает, именно, второй эшелон…
В армии говорят, что бегущий полковник вызывает недоумение, а бегущий генерал – панику.
Генерал-полковник Соловьев бежал. Было десятое августа, я в это время сдавал дежурство по нашему Управлению и случайно выглянул в окно, когда черный лимузин генерала остановился у подъезда. Почувствовав неладное,  быстро сдал дежурство и побежал домой.
Предчувствие не обмануло меня: не успел поужинать, как в дверь постучал посыльный в полном снаряжении, с оружием и передал приказ по тревоге прибыть на службу.
– Поедете в составе опергруппы в Дрезден, – сказал мне начальник отдела.
Боеприпаснику всегда и везде нужно считать, рассчитывать, подсчитывать, а считать на счетах я, к сожалению, не умел и поэтому везде возил с собой тяжелую электромеханическую немецкую счетную машинку "Суперметалл" весом около пятнадцати килограмм.
Когда мы погрузились в наш газик оказалось, что тяжелый ящик со счетной машинкой постоянно сползает и упирается мне в спину, но ничего не поделаешь – нужно терпеть всю дорогу до самого Дрездена.
В Дрезден мы приехали поздней ночью и разместились в штабе 1-й гвардейской танковой Армии. Раньше в этом огромном полукруглом здании тоже размещался штаб армии Вермахта. Нашей опергруппе отвели две комнаты на втором этаже.
– Доставайте рабочую карту, – распорядился генерал Павленко, – едва мы обосновались в большой комнате, – начальник без карты, что пастух без стада…
Майор Дюков из зенитного отдела расстелил рабочую карту начальника Управления и мы заняли свои места вокруг большого стола. Я посмотрел на карту и увидел знакомые номера наших дивизий, нарисованные возле и в самой Праге.
Но это было уже не учение – это была реальная операция и реальные войска уже давно стояли на границе в томительном ожидании начала действий.
Если войска полностью сосредоточены и готовы к боевым действиям, то долго держать их в бездействии в напряженном состоянии нельзя: или в бой, или на зимние квартиры – таков закон природы. Но время шло, и ничего пока не происходило.
С утра мы занимали свои рабочие места вокруг стола с картой и вот так коротали весь день, уходя поочередно на завтрак, обед и ужин. Отдыхали мы в соседней комнате, оставляя возле телефонов дежурного. Секретчик передал мне общую тетрадь, ту самую, что прятал подполковник Индже.
Раскрыв тетрадь, я увидел расчет обеспечения боеприпасами нашей группировки войск, нацеленных на Чехословакию. Четким каллиграфическим почерком Юрий Леонидович сделал расчет боеприпасов в штуках. Именно, в штуках!
На учениях мы оперировали боекомплектами и тоннами, а когда очередь доходит до настоящего дела, оказывается, нужны только штуки! Я внимательно стал изучать тетрадь. Слева Юрий Леонидович выписал номенклатуру и количество вооружения за группировку и состав одного боекомплекта в штуках и в тоннах, сверху шла наборка дивизий.
Как просто и понятно! Дивизии в расчетах были распределены на две неравные части: большинство нацелено на Прагу и лишь две или три на прикрытие госграницы.
Вскоре нашему ожиданию наступил конец: вечером 20 августа генерал Павленко, вернувшись с совещания возбужденно объявил:
– Сегодня в 12 часов ночи начнется ввод войск в Чехословакию, всем быть на местах…
Давно ожидаемое событие тем не менее взволновало нас: дальнейшее достоверно предсказать не мог никто. Поужинали. Время потянулось томительно медленно.
За окном стояла темная, душная августовская ночь, вокруг неоновых светильников роились мириады ночных бабочек.
"Неужели могут развернуться боевые действия? – размышлял я, стоя у окна, – какова их будет интенсивность? Ведь рядом стоят американцы, они могут вмешаться"…
Позвонили из войск с вопросом: можно ли транспортировать окончательно снаряженные реактивные снаряды "Град" в стволах боевых машин при вводе войск?
Генерал посмотрел на меня, как на специалиста – боеприпасника.
Что я мог ответить? Реактивная система "Град" лишь недавно поступила на вооружение войск Группы. Одной из первых эту систему залпового огня получила на вооружение 47-я танковая дивизия, стоявшая в Хиллерслебене, и мне довелось тогда готовить первые показные стрельбы из установок "Град".
Вместе с начальником Ракетно-артиллерийского вооружения дивизии подполковником Зубцовым мы сначала тщательно изучили Руководство службы и только потом стали заряжать установку БМ-21. На полигоне присутствовал сам командир дивизии Проняев – ему только что присвоили генеральское звание и он еще не успел обмундироваться – ходил в полковничьей форме, но с генеральскими погонами. Заряжание установки заняло у нас довольно много времени: вскрыли гермоукупорку со взрывателями, одели тормозные кольца, ввернули взрыватели МРВ и, наконец, осторожно вложили готовый почти двухметровой длины реактивный снаряд в пусковую трубу. На каждой установке БМ-21 сорок штук пусковых труб. В Руководстве службы черным по белому написано: транспортировать окончательно снаряженные реактивные снаряды в стволах установки БМ-21 разрешается только в пределах огневой позиции, на небольшие расстояния. Но сейчас был особый случай: войска пойдут в полной боевой готовности, времени на перезарядку установок может и не быть… Что и говорить, решение ответственное и генерал колебался, но в конце концов все же разрешил транспортировать окончательно снаряженные реактивные снаряды "Град" в стволах установок при вводе войск.
И хотя генерал Павленко, нарушая Руководство, брал на себя большую ответственность, разумный риск оправдал себя: как потом выяснилось все прошло благополучно.
В предстоящей операции я должен был вести учет расхода боеприпасов и принимать оперативные заявки на пополнение запасов. Информацию из внешнего мира мы получали из передач последних известий Москвы и многочисленных "Голосов" западных радиостанций. Зная истинное положение дел, нам интересно было слушать интерпретацию событий, как наших, так и зарубежных средств массовой информации.
– Врут и те и другие, – заметил Алексей Венедиктович, – если всю информацию сложить и потом разделить пополам – получится что-то близкое к истине…
Было уже около десяти часов вечера, все наши приемники были включены, но в эфире царило полное спокойствие.
Прошла оперативная информация по внутренней связи: одна из частей чехословацкой Народной Армии совершает марш в сторону ближайшего полигона.
Двадцать три часа. Эфир по-прежнему молчит, хотя наши войска, соблюдая строжайшее молчание, уже двинулись к границе. Прошло еще пол часа – все спокойно. Вот уже и двенадцать ночи, войска идут полным ходом, но наши радиоприемники по-прежнему молчат.
Где-то в половине второго ночи вдруг раздался вопль какой-то радиостанции, что русские танки в Праге. После этого эфир словно взорвался: заговорило на разных языках множество радиостанций, но наши танки, действительно, уже были в Праге.
Первым на меня вышел начальник Ракетно-артиллерийского вооружения 20-й гвардейской  Армии полковник Островский.
– Начался расход боеприпасов, – тревожны голосом сообщил он, – будьте готовы к восполнению наших запасов.
Полковник Островский – участник Великой Отечественной Войны, не понаслышке знает цену боеприпасам, поэтому с первыми же выстрелами забил тревогу.
Но мы в этом плане чувствовали себя уверенно: в нашем распоряжении недалеко от границы стоял наготове доверху груженый боеприпасами автобатальон, который мы в любое время могли двинуть вперед.
Однако обстановка еще не прояснилось и такое время еще не настало.
Потом позвонили болгары. Болгарский полк входил в состав нашей группировки войск и они начали решать свои проблемы.
– Нам нужны выстрелы к безоткатным орудиям Б-10 и Б-11, – передал мне по телефону просьбу их представитель.
Я знал, что на вооружении наших войск безоткатных орудий нет, следовательно, нет и таких выстрелов. Однако болгары звонили вновь и вновь и настойчиво просили во что бы то ни стало подать им эти выстрелы.
Что делать? У меня перед глазами московские телефоны и я неуверенно поднял трубку. На том конце провода ответили сразу же:
– Ты кто такой? Чем занимаешься? – задал мне вопросы властный голос.
Часто слышишь о "руке Москвы", в эту минуту я как бы физически ощутил, что эта рука твердая и мощная.
Я представился и изложил просьбу болгар.
– Передай болгарам, – услышал сразу же решение, – выстрелы будут поданы самолетом.
Тут же был назван аэродром, номер борта, время, то есть вопрос был решен мгновенно.
Вот это класс работы! Видно, в Москве сидел профессионал своего дела, он не назвал себя, но его стиль работы достоин подражания.
В это время выяснилось, что подвижная Ракетно-техническая база (ПРТБ) Чехословацкой армии осталась неохваченной нашими войсками и, таким образом, выпала из-под контроля. Нужно было срочно перенацелить какое-либо подразделение на выполнение этой новой задачи.
Когда войска в движении, сделать это очень трудно, но генерал Павленко сумел вырвать мотострелковую роту, которая блокировала ПРТБ.
Подойдя к Праге, наши войска сделали ошеломительный маневр: две или три дивизии остались в городе, а остальные стремительно развернулись на запад, перекрыли границу и, таким образом, получилась новая группировка войск.
– Пересчитайте боекомплект по новой группировке войск, – приказал мне генерал Павленко. Делать нечего, включил свою счетную машинку "Суперметалл" и принялся за работу. Сначала сделал расчеты в штуках, а потом штуки стал переводить в боекомплекты. Работа поддавалась мне, я переводил и во фронтовые боекомплекты, и по группировкам, и по дивизиям, и так и этак…
Без преувеличения скажу, что в эту ночь я, наконец, постиг боекомплекты, овладел ими и ощутил их…
– Разрешите переписать цифры в вашу справочную тетрадь, – попросил  генерала, когда через некоторое время новый состав боекомплекта был готов.
– Чужими руками хорошо только кур воровать, – ответил Алексей Венедиктович, взял мою тетрадь и стал сам переписывать цифры.
Конечно, он был прав: переписывая цифры своей рукой он впитывал их и запоминал и мог оперировать ими на память, что очень важно для начальника при принятии оперативного решения.
К пяти часам утра выяснилось, что операция по вводу наших войск в Чехословакию прошла бескровно и почти без стрельбы. Всего по моим записям было израсходовано десять танковых снарядов и около миллиона винтовочных патронов.
–  Нужно поехать в ПРТБ и снять блокаду, – вдруг решил генерал Павленко, – в Чехословакию поедут подполковник Горбушин и майор Павлов.
Для меня решение генерала было неожиданным: ПРТБ курирует наш второй отдел, а мне, как боеприпаснику, делать там, собственно, нечего. Однако, приказ есть приказ, и мы с Горбушиным, взяв пистолеты, сели в наш газик и отправились в путь. Этот день мне запомнился навсегда. Было раннее утро и только что взошедшее солнце осветило окрестные горы поросшие изумрудной зеленью. Дорога шла по склону горы вдоль реки Эльба и открывшийся пейзаж поражал своей красотой.
Недалеко от чешской границы мы остановились возле гаштета чтобы купить сигарет. У нас было негласное правило: если за стойкой отпускала женщина, то, покупая, к примеру, пиво, мы угощали и хозяйку. В этот ранний час за стойкой была, именно, хозяйка. Горбушин, покупая сигареты, махнул рукой в сторону границы, дескать, едем в Чехословакию и тут немку словно подменили: она радостно заулыбалась, засуетилась и …стала угощать нас пивом за свой счет. Я удивился такой щедрости, но Горбушин по этому поводу заметил:
– Немцы не любят чехов, ты же видел непроизвольную реакцию этой женщины, они радуются, что мы вошли в Чехословакию.
Подъехав к границе, мы остановились, так как дорога была условно загорожена полосатыми красно-белыми резиновыми конусами.
Чешский пограничник посмотрел в нашу сторону, потом подошел к резиновому конусу, со злостью подфутболил  его и, повернувшись к нам спиной, ушел в свою будку.
– Приветствие не очень дружелюбное, – сказал Горбушин, когда мы проехали границу.
Дорога теперь шла вдоль реки Лаба, так в Чехословакии называют Эльбу. Дорожные указатели тоже пошли на чешском и мы читали их с трудом.
Вдруг нас обогнал мотоциклист. Сзади мотоциклиста сидела девушка, на спине у нее был плакат: большая красная звезда, но вместо серпа и молота внутри красовалась фашистская свастика.
Девушка обернулась на нас и рукой показала на плакат.
– Чтобы это значило? – спросил я Горбушина.
– Что мы советские фашисты…
Настроение у нас испортилось, но это было только начало. За крутым поворотом, где дорога врезана в крутой склон горы, мы увидели перевернувшийся легкий танк ПТ-76. Танк лежал на башне, гусеницы непривычно блестели на солнце. Возле танка стоял механик-водитель.
Мы остановились.
– Что случилось? – спросил Горбушин.
– Не вписался в поворот, – ответил механик-водитель, – командир танка стоял в открытом люке и ему оторвало ногу. Командира забрали, танк исправен, если бы мне помогли его перевернуть, то я продолжил бы выполнять задачу.
– Кто-нибудь проезжал по этой дороге?
– После прохода войск никто не проезжал, вы едете первые…
Мы ехали уже около часа по территории Чехословакии, когда на пути показался небольшой городок. На окраине городка большое двухэтажное здание под железной крышей. На крыше мы увидели высокого седого мужчину в рабочем халате с ведром и малярной кистью, которой он старательно выводил метровые буквы: "Русские убирайтесь до…". Работу свою он еще не закончил, но уже было понятно, чтобы русские убирались домой.
Не останавливаясь, мы проехали мимо и вскоре достигли небольшой деревни, где дорога делала крутой поворот.
На этом повороте перевернулся наш танк Т-55, экипаж погиб. Когда мы подъехали, наша эвакуационная команда извлекала трупы изнутри танка. Поодаль на бревнах сидели пожилые чехи и моча наблюдали за работой эвакуаторов.
Мы поздоровались, молча постояли и с тяжелым сердцем двинулись дальше. К полудню мы подъехали к городу Теплице, конечному пункту нашего маршрута. Но ПРТБ дислоцировалось за городом в лесу, а через город, как мы сразу поняли, нам проехать будет трудно. Город бушевал.
Тысячи горожан единодушно и сплоченно протестовали против ввода войск, густыми шеренгами они стояли вдоль дороги, многие сидели прямо на асфальте, преграждая движение, в руках у митингующих плакаты на русском языке: "Русские убирайтесь к своим Дунькам", "Русские оккупанты", "Убирайтесь домой" и т.д. В это время через город, еле продвигаясь в бушующем море митингующих, шла тыловая колонна наших войск.
Психологическая нагрузка на наших солдат была огромная: водители наших УРАЛов, вцепившись в руль, выполняли свой воинский долг под свист, ругань и улюлюканье толпы. Однако толпа, видимо, выполняя указание руководящего центра, не переходила границ и насильственных актов не применяла.
Наш газик, затертый со всех сторон, еле продвигался в общем потоке. Вдруг заднюю дверцу кто-то открыл и к моим ногам упал какой-то предмет.
– Граната! – мелькнула у меня мысль.
Однако это была не граната, а туго скатанная в трубку пачка листовок. Выручил нас командир ПРТБ – чешский подполковник. Он поджидал нас на одном из перекрестков на своей "Шкоде".
Мы с Горбушиным пересели в "Шкоду" и сразу почувствовали резкую перемену: митингующие теперь приветствовали своего подполковника, но увидев нас, конфузились и не знали как же быть. У них была установка: перетянуть Армию на свою сторону, поэтому они всячески приветствовали своих военных и яростно проклинали нас.
Чешский подполковник прекрасно понимал пикантность ситуации, уверенно вел свою "Шкоду" среди бушующей толпы и вскоре мы, наконец, выехали за город.
Минут через двадцать езды по лесной дороге мы подъехали к воротам ПРТБ. Встретил нас старший сержант нашей родной пехоты. Иногда мы ворчали на наших солдат: то пуговица расстегнута, то ремень не подтянут, то еще что-нибудь…
Облик старшего сержанта поразил меня: в каске, в полном боевом снаряжении, туго затянутый ремнями и застегнутый на все пуговицы, он зорко и строго посмотрел на нас.
Подполковник Горбушин представился старшему сержанту и предъявил свои документы.
Мы въехали на территорию части. Подошел командир нашей мотострелковой роты и доложил обстановку: ПРТБ полностью блокирована и взята под охрану мотострелковой ротой, чешские солдаты разоружены и блокированы в одной из казарм, солдаты роты почти сутки без пищи…
Мы подошли к чешским солдатам. Длинные, почти до плеч волосы, открытая удобная форма одежды, вместо сапог легкие ботинки – все это резко отличало чешских солдат. Они сидели группами, почти у каждого был радиоприемник, некоторые пили пиво и живо обсуждали события. Все двери хранилищ и даже асфальт они исписали лозунгами: "Русские, зачем вы пришли к нам?", "Вы украли нашего Дубчека", "Воры, отдайте Дубчека" и другие, в том же духе.
Горбушин, как заправский политработник, стал разъяснять сложившуюся политическую ситуацию и причину по которой мы оказались здесь. Солдаты хорошо понимали русский язык, внимательно слушали, но у них было много вопросов.
– Где наш Дубчек? – чаще всего спрашивали они.
Где этот Дубчек мы и сами не знали, поэтому Горбушин изворачивался уклончивыми ответами.
К этому времени стало окончательно ясно, что путчистам не удалось склонить Армию на свою сторону, поэтому мы должны были деблокировать ПРТБ и передать ее обратно чехам.
– Снимайте охрану, выводите роту и следуйте в свой полк, – приказал подполковник Горбушин командиру роты.
Было уже около пяти часов вечера, когда мы утрясли все вопросы и собрались ехать в обратный путь.
– Нехорошо так расставаться, – сказал чешский подполковник, – пойдемте попьем хотя бы кофе.
Кроме кофе на столе появилось пиво и жаркое из зайчатины.
– Зайца я подстрелил сегодня сам, когда немного поохотился здесь неподалеку, – сказал хозяин.
– Я выведу вас за город, – сказал он, когда немного перекусив, мы собрались в дорогу.
Мы опять сели в "Шкоду" и таким же порядком выбрались за город. Народу на улицах к этому времени поубавилось, но страсти еще не утихли.
На окраине города дорогу перед нашим газиком переходила роскошная блондинка. Горбушин впился глазами в пышнотелую красавицу и она, почувствовав взгляд, обернулась.
– Домой! Едем домой! – смеясь, махал он рукой, дескать, мы вняли требованиям ваших плакатов.
Она поняла юмор и улыбнулась – это была единственная улыбка за весь день. Наконец, мы пересекли границу и вздохнули с облегчением. Уже поздно вечером добрались до своего штаба в Дрездене и, наконец, этот для меня длинный день закончился. Однако меня ожидала новая вводная. Когда выяснилось, что боеприпасы не понадобятся, тыловики не придумали ничего другого, как разгрузить прямо в лесу наш автобатальон со снарядами.
Что тут сказать? Транспортом они владеют монопольно, а, как говорится, с чужого коня и в грязь слезешь. Теперь наши боеприпасы были разбросаны беспорядочными кучками по всему лесу и, чтобы уйти от грубейших нарушений мер безопасности и противопожарных правил, нужно было принимать срочные меры.
– Поезжайте в район и организуйте погрузку боеприпасов, – приказал мне генерал Павленко, – транспорт мы изыскали и машины уже на месте, а для погрузочных работ выделен зенитный полк, который на подходе.
Ориентируясь по карте, где-то во втором часу ночи я с трудом разыскал в лесном массиве место разгрузки боеприпасов.
Здесь уже находился наш начальник склада подполковник Сапронов, который теперь должен был забрать свои боеприпасы и без всяких средств механизации поднять их с земли и отвезти обратно в Альтенграбов. Машины уже стояли в готовности к погрузке, вскоре подъехали и зенитчики.
Командир зенитного полка, – молодой подполковник с золотой звездой Героя доложил о прибытии.
– Где получил Героя? – поинтересовались мы.
– Во Вьетнаме…
Простую задачу погрузки ящиков с боеприпасами он понял сразу, но не имея опыта в этом деле не мог предвидеть всю тяжесть и трудность предстоящей работы и не рассчитал свои силы: сначала за работу взялись горячо, но к пяти утра интеллигентные зенитчики еле шевелились. В шесть часов я поехал в соседнюю часть позвонить в штаб и доложить о ходе работ.
Возвращаясь назад, увидел, что зенитчики погрузились в свои машины и уезжают домой.
– Давай им наперерез, – сказал я водителю.
Перекрыв дорогу, мы остановили колонну.
– Почему уезжаете, не выполнив задачу?
Командир полка молчал, на его глазах блестели слезы, смертельно уставшие солдаты, тесно прижавшиеся друг к другу, сидели в кузовах машин и спали мертвым сном.
– Они отказались завтракать, сказал командир полка, – им нужен отдых.
– Хорошо, езжайте, – разрешил я, сознавая и свою вину, что не подсказал командиру полка, как распределить солдат и рассчитать свои силы.
По правде, такого опыта не было и у меня. Целую неделю мы возили боеприпасы из этого леса и складировали их в Альтенграбове на свои места. На этом, собственно, и закончились для меня чехословацкие события.
Некоторых потом наградили. В нашем отделе медаль "За боевые заслуги" получил подполковник Индже. 
 После Чехословацких событий жизнь вошла в привычное русло и подошло время очередных фронтовых командно-штабных учений. Сложнейший механизм фронтовой операции можно досконально постичь разве что окончив Академию Генерального Штаба, но я уже твердо усвоил, что вся операция, делится на ближайшую и дальнейшую задачи, и что самое трудное во время учений – пережить, именно ближайшую задачу, где идет планирование, расчеты и согласование многочисленных цифр с другими управлениями и службами.
К этому времени я уже свободнее оперировал боекомплектами и приспособился к своеобразным таблицам штаба тыла.
На этот раз, по условию учений, боевые действия велись с применением ядерного оружия. По сценарию учения мы обменивались ядерными ударами и последствия этих ударов были ужасны: огромные потери в живой силе, потери в вооружении и технике, радиоактивное заражение местности, лесные пожары, выведены из строя аэродромы и железная дорога, разрушены мосты, на автомобильных дорогах завалы и они не проходимы.
Как же в таких условиях питать войска боеприпасами? Получается, что нельзя воспользоваться ни железнодорожным, ни автомобильным, ни воздушным транспортом.
Нужен транспорт , независимый от наземной сети дорог и от аэродромов , но достаточной грузоподъемности
Это может быть только дирижабль , вдруг осенила меня идея.
Эта идея настолько захватила меня , что и после окончания учений я не переставал думать о дирижабле. Ещё с  детства я помнил , как дирижабли ещё в довоенную пору , словно огромные рыбы, поблескивая остеклением Гондол, тихо проплывали у нас над головой в бездонном небе.
Из открытой печати мне стало известно, что в США до сих пор хранятся на консервации флот из трёхсот дирижаблей. У нас тоже было время бурного дирижаблестроения, но потом они были вытеснены самолетами.
Отличная идея, - поддержал меня подполковник Иванов, прибывший недавно по замене из Сибирского Окрита во второй отдел, - особенно дирижабли пригодятся на просторах Дальнего Востока, где громадные расстояния, а дорожная сеть практически отсутствует.
Вдохновлённый поддержкой Иванова, я стал накапливать материал по дирижаблям и к удивлению, узнал, что некоторое отношение к этому делу имеет наше родное ГРАУ, где даже когда-то был воздухоплавательный отдел, который, правда, больше занимался аэростатами. Однажды, проходя мимо книжного киоска , я увидел немецкий журнал «Магазин» - это женский журнал для лёгкого чтения, но на обложке журнала был нарисован… дирижабль. Развернув журнал, я увидал большую статью о дирижабле. В статье описывалась современная конструкция дирижабля: корпус из высокопрочных эластичных современных материалов, в качестве наполнения инертный гелий вместо взрывоопасного водорода, высокоэффективные двигатели, грузоподъёмность сто тонн, скорость около 100 километров в час. Это то что нужно!
Обобщив накопленный материал, я решил доложить свою идею генералу Павленко.
– Где вы предполагаете применять дирижабли во фронтовой операции? – спросил меня Алексей Венедиктович.
– Конечно , они очень уязвимы от огня зенитной артиллерии, – взволновано стал объяснять я, – близко к линии фронта пускать нельзя, поэтому лучше всего  их использовать для переброски грузов на плече от фронтовой тыловой базы до передовых баз.
           – Займитесь вы лучше совершенствованием системы непосредственного снабжения войск  боеприпасами, - закончил наш разговор генерал, когда я исчерпал все свои доводы.
               Обескураженный, я вышел из кабинета начальника. Слабые стороны дирижабля были очевидны. Это большая парусность и громозкость, смущал и состав экипажа. К примеру, на дирижабле «СССР В-6» были: первый командир, второй командир, первый помощник командира, второй помощник командира, третий помощник командира, четвёртый помощник командира, первый штурман, второй штурман, корабельный инженер, старший борт механик, пять бортмехаников, бортрадист, бортсиноптик., радиоинженер, всего 19 человек.
Однако мечта о дирижабле осталась и все публикации об этом замечательном воздухоплавательном аппарате я до сих пор читаю с жадностью и волнением. Это и применение дирижабля на олимпийских играх для телевещания, и работа над созданием современного дирижабля энтузиастов одного из конструкторского бюро в Киеве.
               Однажды, уже в Одесском Военном Округе ,разговор о дирижабле неожиданно возобновился. Шли третьи сутки фронтового командно-штабного учения, напряжение уже спало и я, сидя на весеннем солнышке за лёгким столиком, завтракал в нашей штабной столовой, наслаждаясь передышкой и уже почти свалившейся тяжестью учений.
           - Разрешите присоединиться к вам, молодой человек, – сказал, подошедший к столику начальник ВОСО Округа полковник Дмитренко.
  Для боеприпасника ВОСО – Это жизненно важная организация, по существу, свой рабочий день я начинал и заканчивал  общением с восовцами: планирование железнодорожных транспортов, внеплановые перевозки, караулы, простои вагонов – всё это мне приходилось решать в тесном контакте с офицерами ВОСО и  у меня с ними сложились хорошие, товарищеские отношения.
- Как дела чем занимаемся? – дружелюбно спросил Дмитриенко, присаживаясь к столику на раскладной алюминиевый стульчик.
-    Возим снаряды: автомобилями, вагонами, кораблями и … дирижаблями, - шутливо ответил я.
- И дирижаблями тоже, - серьёзно ответил Дмитриенко, - дирижабли это транспорт будущего, сейчас проблема в парусности этого вида транспорта и для их хранения нужны специальные, дорогостоящие ангары. Когда проблема парусности будет решена и конструкторы изобретут складывающийся, надувной корпус, мы получим универсальный, дешёвый и экономичный транспорт на тыловых коммуникациях, в Академии Тыла и Транспорта это нами изучалось…
Однако вернётся в Германию. В это время в судьбе вооруженцев произошло, прямо скажем, эпохальное событие: мы теперь стали называться «Службой». Действительно если оглянуться вокруг – везде «службы»: автомобильная служба, бронетанковая служба, медицинская служба, вещевая служба, продовольственная служба и другие такие службы, а мы кто? Мы – Управление вооружения – это непорядок, в армии должно быть единообразие и теперь наш титул стал на одно слово длиннее: «Служба Ракетно-артилерийского Вооружения», а вооруженцы от полка до округа впредь стали начальниками Службы Ракетно-артилерийского Вооружения.
Это название вошло и закрепилось во всех Уставах. Нововведение очень не понравилось генералу Павленко и он стал звонить в ГРАУ.
– Что вы там придумали? Вы что усравшиеся что ли? – возмущался он.
Действительно, к сожалению, формальное причисление вооруженцев в  разряд «служб» не дало им ничего, кроме лишнего слова в наименовании должности.
А по мне, так старое краткое и ёмкое название «начальник боепитания» или попросту «начбой» - более полно отражало сущность вооруженцев: нет боепитания – нет и самого боя.
    По этому поводу здесь уместно привести донесение, которое ещё в гражданскую войну послал командир 73-й бригады Занин начдиву Кутякову: «Пишу и плачу. Я с бригадой вытеснен со станции и местечка Бородянка. Противника появилось утром втрое больше. Полки понесли большой урон, но свою технику сберегли… Ну дайте же патронов и снарядов, так как без них я бессилен. Вот положение самое горькое. Дайте патронов.» (Н.М. Хлебников. Под грохот сотен батарей. С. 57).
Начальник нашего Топхинского склада подполковник Антонов уволился из рядов СА и теперь нашему отделу нужно было подыскать подходящую кандидатуру на престижную должность начальника «придворного» склада. Дело прямо скажем, деликатное, так как наш отдел постоянно обращался в Топхин с различными поручениями вплоть до изготовления ящиков под домашние вещи при замене офицеров, поэтому полковник Барковский лично занялся подбором кандидатуры на должность этого склада. В Топхин претендовал начальник Службы Ракетно-артилерийского Вооружения 10-й гв. танковой дивизии подполковник Шафаренко и Барковский, под видом проверки, решил выехать в дивизию чтобы предварительно познакомиться с претендентом. Дивизия стояла под Берлином в Крампнице и мы выехали туда на своем потрёпанном газике ближе к вечеру. Через пол часа пути выяснилось, что из радиатора вытекла вода и мы остановились посреди чистого поля. Зима, морозец градусов 12 с ветерком, кругом никого, чистое, заснеженное поле простирается во все стороны километра на три и лишь в одной стороне виднеется слабый огонёк.
– Берите канистру, – сказал мне Барковский, - и сходите за водой.
Делать нечего, я взял канистру и пошел по целине снежного поля на мерцавшие вдали огоньки. Это светились окна деревенского гаштета и хотя уже было позднее время, за столиком сидело много народу.
Когда, я вошёл в гаштет, раздались изумлённые возгласы немцев: дескать, русский явился за пивом с канистрой…
– Вассер, вассер (вода, вода), – успокоил я посетителей и прошел на кухню, где хозяйка набрала мне полную канистру тёплой воды.
В Крампниц мы приехали уже ночью, поэтому, разместившись в гостинице, работу уже начали с утра. Достопримечательностью Крампнице являеться высоченная, сужающаяся кверху, квадратная башня из красного кирпича. Наверху башни во все четыре стороны выступают консольные балки, на которых в своё время Гитлер вешал своих путчистов – генералов.
В своём просторном кабинете нас принял командир дивизии генерал Кротт, небольшого роста, в высоких меховых сапогах ,он действительно, чем-то оправдывал свою фамилию.
После совещания у комдива, зашёл к вооруженцам, размещавшихся на первом этаже штаба.
– Вы хотите забрать Шафоренко к себе? – спросил меня старший помощник начальника службы РАВ дивизии, пожилой майор.
–  Шафоренко у нас недавно, а знаете с чего он начал свою службу в дивизии? Никогда не угадаете. Он начал ни с проверки оружия, ни со складов, ни со сверки учётных данных, ни со знакомства с полками, а… с солдатской столовой и сразу попал в точку: командир дивизии на первом же совещании поставил его в пример другим начальникам служб, как офицера пекущегося, не только о своей службе.
Теперь он изобрёл пожарный щит, смонтированный на бочке, и теперь вся дивизия делает такие же щиты, а бочка, если вы обратили внимание, стоит в вестибюле штаба…
Тем не менее, Шафоренко понравился Барковскому и вскоре он стал начальником склада боеприпасов в Топхине. К этому времени Маршал Советского Союза Кошевой уехал из Германии и новым Главкомом ГСВГ стал генерал армии Куликов.
Это событие сильно отразилось на нашем отделе. Нужно сказать, что при Кошевом нам жилось относительно спокойно: нас не дергали, работа в основном шла плановая, после окончания рабочего дня мы любили зайти в киоск и выпить по бутылочке пива с солёной, хрустящей соломкой.
Прямо напротив штаба был киоск «Под берёзками», а по пути к станции ещё один – «Рваные паруса» - это были наиболее посещаемые, излюбленные места жителей нашего гарнизона.
Пётр Кирилович любил духовой оркестр и каждый вечер, во время развода караула, над Вюнсдорфом плыли бравурные звуки маршей. Новый Главком, прежде всего, запретил всякое спиртное и снёс киоски, так на месте «Рваных парусов» увидели лишь пустое место и кем то написанный плакат: «Враги сожгли родную хату».
Генерал армии Куликов обладал прямо таки вулканической энергией и объявил, что в штабе не должно быть начальников старше его. Это разумеется, относилось прежде всего к генералам, но коснулось и меня – об этом немного ниже. Под страхом сурового наказания была введена обязательная явка офицеров и генералов на физподготовку в утренние часы по понедельникам, средам и пятницам.
Сам Главком с раннего утра ездил на велосипеде. В синем спортивном костюме, в синей вязаной шапочке с козырьком в сопровождении своего адъютанта тоже на велосипеде и одетого точно также, они на большой скорости за утро успевали объехать всю округу. Однажды я не пошёл на физкультуру, а пораньше побежал на службу, чтобы исполнить срочные бумаги и разодресовать железнодорожные транспорта. И вот, только я успел перейти центральную дорогу, смотрю: по моей стороне катит на велосипеде Главком в сопровождении своего адъютанта.
- Ну, попал, - пронеслось в голове, - сейчас остановит и за неявку на физкультуру поплачусь, вон уже смотрит в мою сторону …
Сработало какое-то шестое чувство: я перешёл на строевой шаг, лихо отдал ему честь и попал прямо в точку.
- Правильно делаете, майор, правильно, - бросил на ходу, поравнявшийся Главком, и покатил дальше. В другой раз Виктор Георгиевич на велосипеде ехал мимо нашего склада в Топхине.
Остановившись возле ворот, он заглянул в окошко контрольно-пропускного пункта. В этот ранний час дежурный солдат, вооружённый лишь штык-ножом, находился в сладкой полудрёме, никак не отреогировал на появление незнакомого мужчины в спортивном костюме и в разговор вступать не стал. Что тут началось!
Возвратившись в штаб, Главком тут же выяснил, что в Топхине склад боеприпасов, а вот почему дежурный вооружен штык-ножом и где это написано, выясняли целый день.
На следующий день хитрый Шафаренко уже сам поджидал Главкома, стоя у ворот. Рядом с ним, построившись в шеренгу, стоял весь суточный наряд: дежурный по части, его помощник и дежурный по КПП, естественно наглаженные, начищенные, с новенькими красными повязками на рукавах.
Увидев всю эту компанию, лихо отдающую честь, Главком с миром проехал мимо и, как бы взял над складом шефство. Это шефство вышло для нас боком. Дело в том что мы унаследовали от Вермахта скрытную систему охраны склада, когда техническая территория сливается с окружающей местностью, а охрана осуществляется секретными блок-постами караульных собак и мобильным караулом. По нашим же канонам вокруг склада должен быть освященный охранный периметр с двумя рядами колючей проволоки, караульные вышки и широкая противопожарная полоса. Ничего этого в Топхине не было и нам было приказано оборудовать периметр. 
И вот работа закипела. Сначала вокруг склада вырубили широкие просеки, выкорчевали пни и выровняли периметр, а уж потом установили ограждение, вышки, освещение, сигнализацию и прочее.
Правда, с северной стороны оказался глубокий овраг, но пришла мощная землеройная техника и овраг в конце концов зарыли. Короче говоря, месяца через два периметр был готов, светился всеми огнями и теперь даже с воздуха был виден как на ладони…
К счастью, такой периметр мы оборудовали только в Топхине, а на остальных складах все осталось по - прежнему. Генерал армии Куликов любил делать войскам внезапные тревоги. Чтобы обмануть оперативного дежурного, зорко следящего за ним, Виктор Георгиевич, не зажигая света, тихо выходил из дома, садился в поджидавшую его в укромном месте машину и уезжал в неизвестном направлении. Внезапно появившись в какой-либо дивизии, он не дав опомниться дежурному, тут  же объявлял тревогу.
Летели, как говориться, пух и перья. Хотя в Германии войска находились в постоянно боевой готовности, в повседневной жизни некоторые расслаблялись и боеготовность, естественно, от этого снижалась. Взять хотя бы те же боеприпасы. Выше уже говорилось о том, что в войсках часто разгружали машины с боеприпасами.
Вот этот-то момент и контролировал Главком при внезапных тревогах: с одной стороны, он приказывал пересчитать оставшееся в хранилищах и боксах ящики с боеприпасами, а с другой стороны, пересчитать боеприпасы, вывезенные в район сосредоточения. Если оказывалось, что значительная часть боеприпасов осталась в городке, виновных ожидала суровая кара. Нужно сказать, что такая методика возымела своё положительное действие и в войсках перестали заниматься разгрузкой боеприпасов, но нашему отделу пришлось ещё труднее. Однажды субботним вечером я пошёл в баню.
Парная баня – это праздник тела, и я, сидя на верхней полке, обливался потом в предвкушении холодного душа, как вдруг дверь в парилку широко открылась и кто-то громко крикнул:
– Майор Павлов, срочно на выход! Быстро собравшись, выбегаю из бани и вижу, что меня ждёт газик с офицером военной автомобильной инспекции.
– Вам приказано срочно прибыть в район, – сказал мне офицер и мы помчались.
– А что там случилось?
- Главком поднял дивизию по тревоге и операторы никак не могут сосчитать боеприпасы, поэтому и послали за вами…
Через полчаса езды мы были уже в районе, где открылась незабываемая картина: на пространстве с футбольное поле были разложены ящики с боеприпасами между которыми с блокнотами в руках сновали офицеры оперативного управления, записывая и считая снаряды, патроны и гранаты. К счастью, большая часть транспорта была ещё не разгружена и колона уралов с прицепами, похожих в темноте на стадо слонов, дожидались своей очереди. Операторы при свете луны считали, пересчитывали, путались, время шло, Главком требовал доклад, а результатов все не было.
Майор Опалев тоже был уже здесь и мы вместе с ним, ориентируясь по «гармошке» и разделившись по колонам, стали проверять наличие запасов. Боеприпасы мы не разгружали – зачем это делать, если уже наизусть знаешь нормы загрузки по каждой номенклатуре.
К примеру, патронов шло 188 ящиков в урал  и 140 в прицеп; гранат, соответственно 230 и 160; 100 мм. Танковых выстрелов 45 и 34 и т.д., поэтому сверялись по открытым листам и пересчитывая стопки, мы довольно быстро пересчитали боеприпасы и составили сводную ведомость. Оказалось, что боеприпасы все на месте. За исключением 10 ящиков танковых выстрелов, за которые Опалев долго терзал начальника службы РАВ дивизии, пожилого подполковника.
И ещё одно новшество ввёл новый Главком: при выезде в войска сопровождавшим его генералом приказал ехать всем вместе в автобусе, а не на легковых машинах. При первом таком выезде вышла неувязка: генерал-полковник Соловьёв приехал на своем ЗИМе. Вскоре Соловьёв уволился, а вместо него к нам из Киева приехал генерал-лейтенант Коритчук.
А вот начальник нашей теперь Службы не боялся нового Главкома и смело ходил к нему на доклады.
- Если я за неделю ничего не доложу Главкому, – говорил Алексей Венедиктович, - значит я ничего и не делал.
Цифры для доклада генерал Павленко пытался запоминать наизусть, применительно к орг-штатной структуре. К примеру, если на ремонте стояло 18 орудий, то он запоминал, что на ремонте стоит дивизион. Эта методика, с одной стороны, упрощала запоминание наших многочисленных цифр, а, с другой стороны, командиры лучше понимали его.
Между тем в нашем отделе назревали изменения. Летом 1969 года подполковник Индже, вернувшись из санатория, где пил какую-то целебную водичку, вдруг почувствовал себя плохо: зашевелились камни в печени и возникли нестерпимые боли. Юрий Леонидович уходя в отпуск, добросовестно «подчищал» свои дела, работая с бумагами около недели в счет отпуска.
- Тебе ничего не нужно делать, - говорил он, передавая мне дела перед отъездом, - разве будет что-то срочное…
Впрочем, так поступали офицеры нашего отдела и это было как бы негласным правилом.
На этот раз отсутствие в отделе старшего офицера затянулось, а вернувшись из госпиталя, подполковник Индже написал рапорт и вскоре уволился. Это только так говорится, что незаменимых людей нет, но в лице Юрия Леонидовича наш отдел утратил исключительно добросовестного, пунктуального и исполнительного офицера. Встал вопрос назначения на эту должность нового офицера.
По установившейся традиции, на вакантную должность старшего офицера выдвигался офицер своего же отдела, как это произошло, к примеру, с Опалевым, когда уволился Грибанов.
Однако Барковский на этот раз поступил по - другому: решил взять из четвёртого отдела майора Фролова, участника войны. Когда же представление на Фролова попало Главкому, он не только не подписал его, но  и сделал нагоняй кадровикам, что выдвигают пенсионера. После этого представление на старшего офицера Барковскому пришлось оформлять уже на меня.
Старший офицер штаба округа или штаба группы войск является  основной рабочей лошадкой, тянущей тяжелый воз штабной работы. Готов ли я на эту должность? В армии ведь как: то еще рано, то уже поздно, но молодых, перспективных офицеров часто выдвигают с некоторым авансом, который потом нужно отработать…
В отделе боеприпасов я уже пять лет, работая с многоопытными старшими товарищами, многому у них научился и перенял их стиль работы, узнал войска, стал более подготовленным в оперативно-тактическом отношении, наконец, прошел «боевое крещение» в чехословацких событиях. И тем не менее, вступив на должность старшего офицера отдела, я почувствовал, что взвалил на свои плечи тяжкую ношу и чтобы справиться со своими делами взял на вооружение лозунг: «даю больше, чем могу».
Во-первых, на работу стал приходить на часок по раньше, а с работы уходить попозже, во вторых, прибегнул к помощи Вычислительного Центра. Я задумал передать на Вычислительный Центр учет боеприпасов мелких частей группового подчинения, которых было около пятисот и они присылали нам отчеты как бог на душу положит: одни начинали с гранат, другие с 9 мм патронов, третьи еще с чего-нибудь. Форма отчетов тоже была разная: одни склеивали длинную простынь, другие склеивали тетради, третьи писали на отдельных листках, так что отрабатывать такие отчеты не просто, но Юрий Леонидович легко щелкая на счетах, успевал их проверять и даже писать замечания по каждому отчету. Вычислительные Центры тогда только входили в моду и еще никто не знал, как к ним подступиться, поэтому мое появление на Вычислительном Центре было встречено с энтузиазмом. В вычислительной технике я не смыслил ничего: во времена моей учебы нам говорили, что «машина должна ездить, а не думать». В дальнейшем оказалось, что компьютеры – дело необходимое и в СССР пошли по пути создания Вычислительного Центра коллективного пользования. Войдя в большой, ярко освещенный зал Вычислительного Центра, установленный рядами высоких шкафов с вращающимися за стеклами бобинами, я отыскал начальника центра, майора и изложил ему свою просьбу.
– Проще решить вашу задачу на перфокартах, – сказал программист, просмотрел бланк, - но нужен номенклатор. В секрете я обнаружил этот  номенклатор и на другой деня опять отправился на Вычислительный Центр .
– Этот номенклатор уже устарел, - нужен новый, уже в системе СЭВ
Видя, что вопрос с номенклатором заходит в тупик, я предложил простой выход из положения: закодировать около сотни номенклатур боеприпасов для мелких частей условными трехзначными цифрами, к примеру, гранаты Ф-1 кодом 001, гранаты РГ-42 кодом 002 и так далее.
Программист согласился и пока он делал программу, я отпечатал и разослал в войска формализованные бланки вместе с краткой инструкцией по их заполнению. Отработка формализованных бланков на Вычислительном Центре значительно облегчило мне работу в отчетный период, так как мне выдали суммарный расход, наличие и остаток боеприпасов на 1 января за все мелкие части группового подчинения.
В наш отдел на вакантную должность офицера взяли из Хоэнляйпиша майора Радченко, где он был заместителем командира по технической части.
С Николаем Радченко мы были однокашниками, несколько смугловатый, с усиками, он колоритно выделялся среди слушателей. У нас в отделе он пробыл недолго и вскоре заменился в Закавказье. Вместо него нам вскоре приехал майор Мерников.
Виталий Васильевич уже с изрядной сединой, все время служил в войсках и, после представления генералу и после беседы с ним, вернулся в отдел с убитым видом.
– Что случилось? – спросил его я.
– Генерал спросил – есть ли у меня награды и взыскания.
– И что же?
– У меня нет ни наград ни взысканий и генерал сказал, что видимо я тихо работал и пообещал отправить меня в войска…
– Не горюй, авось все обойдется…
Вскоре на одном из полигонов предстояли боевые стрельбы артилерии и Мерников был отправлен туда для проверки готовности материальной части и боеприпасов.
Уже зная характер и повадки нашего генерала, я наставлял Мерникова перед отъездом на полигон:
- Будешь на позиции, смотри не пропусти нашего генерала: громко подай команду, четко отрапортуй и выучи наизусть характиристики осветительных, дымовых, агитационных снарядов, видимо, тебе предстоит экзамен…
С полигона Виталий Васильевич вернулся в хорошем настроении
- Все прошло, как и предупреждали: генерала я заметил еще издали, подал команду и отрапортовал. Он осмотрел орудия и боеприпасы, а потом стал спрашивать характеристики специальных снарядов, которые я ответил без запинки…
- Ну что же, от души поздравляю с боевым крещением, угроза миновала, будем теперь работать вместе…
Нужно сказать, что Виталий Васильевич исключено добросовестный, скромный, порядочный офицер и работать вместе с ним было приятно.
На этом кадровые перестановки в нашем отделе не закончились: подошло время замены начальника отдела Барковского и вместо него из Минска приехал полковник Жданович.
Небольшого роста, коренастый, с пышными усами, он отличался говорливостью, граничащей с болтливостью.
В войну Жданович был в Канаде в качестве спецпредставителя для приемки порохов по ленд-лизу, награжден орденами. По установившейся традиции Барковский устроил прощальный ужин и пригласил домой офицеров отдела с женами. Пришел и генерал Павленко. Это был знак уважения к нашему отделу, признание заслуг в проделанной большой работе. 
Собственно, об этом Алексей Венедиктович сказал сам, обращаясь к Барковскому:
- Выдержал, справился, хотя задания были не простые. Спасибо за службу…
За столом царила непринужденная атмосфера, Жданович был в ударе: шутил, рассказывал смешные истории и не умолкал ни на секунду.
Генерал долго наблюдал за ним, хмурился, наконец, не выдержал:
           Если завалишь отдел – оторву голову с усами…
1970 год юбилейный – 50-летие образования СССР. На нашем отделе лежала ответственность проведения салютов по праздничным дням в Вюнсдорфе. В этом деле нам помогали офицеры Центральной Контрольной Лаборатории из Топхина, но и мне постоянно приходилось работать вместе с ними. Дело ответственное, можно сказать политическое, поэтому все праздники проходили в хлопотах по проведению салютов. Делали это так: брали специальные мортиры калибра где-то 250 мм, ”заряжали их флаген-бомбами”, подсоединяли электроцепи, потом наполовину закапывали мортиры в землю по 3-4 штуки в определенных местах. ”Флаген-бомба” -  это шар, склеенный особым образом из прочной бумаги, а внутри флаг и пиротехническая начинка. Флаги всех союзных республик и самый большой- флаг СССР. После выстрела ”флаген-бомба” взлетают на высоту 150-200 метров, взрываются  там красочными фейерверками, а флаг, развернувшись во всю ширину, плавно опускается на землю на специальном парашютике. Одновременно велась стрельба из ракетниц, так что салют был зрелищным. Так было всегда, но теперь, в канун 50-летия СССР, на вооружение поступили специальные 105 мм салютные установки.
Наши салютные установки почему-то попали в Польшу.
- Поедете в Польшу за салютными установками, - сказал мне Жданович.
Начальником Службы Ракетно-артилерийского Вооружения Северной Группы Войск был полковник Банщиков, с которым я связался по телефону и он мне пояснил: установки находятся во Вроцлаве, а заряды к ним на складе боеприпасов возле Легницы.
Выехал я 8 мая на двух машинах Урал-377 с прицепом Е-5.
Вместе с прапорщиком и водителями – нас четверо, злотых у меня нет, поэтому чтобы пропитаться двое суток взял хлеба, колбасы, консервов и сала. Выехали мы из Вюнсдорфа около полудня, засветло прошли Котбус и к полуночи уже были на пограничном переходе Форст. Немецкие пограничники с автоматами на груди, в снаряжении и в ладно сидящей на них военной форме быстро и четко проверили документы и быстро пропустили нас.
На польской стороне вышла заминка: начальник погранпункта находился километрах в трех и за ним нужно было ехать. Выяснилось, что ехать за ни м не на чем, поэтому пришлось отцепить прицеп и послать Урал.
Через полтора часа все формальности были утрясены и мы, наконец, очутились в Польше. Собственно, окружающая местность нисколько не изменилась: тот же автобан, построенный еще немцами и тот же хвойный лес по обочинам.
Проехав километров сорок, мы стали присматривать подходящее место для остановки – было около трех часов ночи, самое треклятое время для водителей и поэтому нужно было дать им отдохнуть, а заодно и перекусить. В шестом часу мы продолжили путь и к началу рабочего дня были уже в Легнице, где без проблем нашли штаб Северной Группы Войск.
Полковника Банщикова на месте не оказалось, но вооруженцы были предупреждены, быстро оформили необходимые документы и даже дали сопровождающего. Через час были на складе боеприпасов. Начальником склада оказался подполковник Трелок, которого я знал еще, как начальника склада в Христиновке. Он искренне обрадовался мне, засуетился, нажарил большую сковородку яичницы с салом и стал радушно угощать. Я хорошо знаком с ним не был, но, помню, когда он приезжал в Киев и заходил к нам в отдел, то всегда стеснялся и скованно сидел в уголке.
Его можно понять: вся служба этого скромного человека проходила в лесу…
На артиллерийскую базу во Вроцлав мы приехали к вечеру. База поразила меня: на пространстве с летное поле блестело бесчисленное количество железнодорожных путей – во время войны через эту базу шло снабжение Вермахта на Восточном Фронте, а здесь был главный распределительный железнодорожный узел. Погрузка нам была назначена в ночь. Две салютные установки оказались весом около двух тонн каждая и по размерам занимали почти весь кузов Урала. Подробно изучать установку было некогда, но я увидел, что она состоит из коротких стволов – мортирок, смонтированных вертикально рядами на металлической платформе и пульта управления. Рано утром мы отправились в обратный путь.
В Легнице немного запутались среди городских улиц, но выручил один поляк: сел со мной в кабину  и вывел за город. Отсюда идет автобан до самого Берлина.
Став на автобан, не знаю еще зачем, я развернул карту и отвлекся от дороги. Резкий рывок отбросил меня к дверце кабины, фуражка слетела с головы, а прямо перед носом машины, метрах в десяти я увидал огромный каток, оставленный прямо на проезжей части без всякого ограждения и предупреждающих знаков. Но бог миловал: водитель успел вывернуть руль и мы проскочили.
– Куда же ты смотрел? – спросил я у водителя, вытирая холодный пот со лба.
– Я посмотрел на приборы, - оправдывался водитель.
– Вот что, друзья, – сказал я своим подчиненным , когда мы остановились, - Польша – это вам не Германия , быть повнимательнее и снизить скорость.
Предосторожность оказалась не лишней: через некоторое время из леса выскочил мотоциклист и пересек автобан прямо у нас перед носом… Да, Польша – это не Германия… До Вюнсдорфа остовалось уже километров пять , когда водитель доложил:
Товарищ майор, бензин кончается. Что делать? Идти звонить, но откуда?
– Видишь впереди мостик? – спросил я водителя, – остановись на этом мостике. Оказалось что и у другой машины бензин на исходе.
Минут через десять к мосту подъехала немецкая легковая машина и стала сигналить, чтобы мы уступили дорогу. Я подошел к машине, извинился, и сказал, что не можем стронутся с места, дескать, кончился бензин. Подъехало еще несколько легковых машин, немцы посовещались и дали нам канистру бензина. Это была большая жертва с их стороны: у нас тогда бензин был дешевле газировки, а в Германии он очень дорогой…
Измотанный этой командировкой я, наконец, добрался до дома и только успел перекусить, как явился посыльный:
- Вас вызывает генерал, – передал он.
- Вы изучили установки? – спросил меня Павленко, как только я появился на службе. – Немедленно приступайте к испытанию ее огнем.
Делать нечего, вместе с майором Поздняковым из Лаборатории мы стали снаряжать установку.
Процедура заряжания простая: Цилиндрический заряд с двумя проводками опускается на дно мортирки, и проводки подсоединяются сверху к специальным клеммам. И так нужно зарядить 120 мортирок.
Для начала мы решили зарядить десять мортирок первого ряда. Стрельбу можно было вести автоматически через заданные промежутки между залпами, или вручную поворотом ключа. Эффект превзошел все ожидания: помимо пышного фейерверка с красочными огнями, установка при выстреле издавала сильный звук. Генерал был в восторге и даже покатил бочку на артиллеристов:
- Они только могут создавать шум, а у нас теперь и залп слышен и огни…
Таким образом, отныне я стал главным салютчиком и все праздники приходилось встречать ”на боевом посту”.Установки мы отогнали в Топхин, поставили в отдельный бокс и назначили ответственного, так что они всегда были в боевой готовности.
Между тем кадровые изменения в нашей Службе продолжались: начальник 1-го отдела полковник Пиляев уволился и уехал в Москву без замены. Однажды, стоя возле дежурного в ожидании своей очереди к телефонной кабинке, я увидел незнакомого полковника небольшого роста, с круглым личиком, реденькими  седыми волосами и очками на лбу.
- Начальник 1-го отдела Колесников Иван Петрович, - просто сказал он, поздоровавшись.
- Бог мой! – сообразил я, -это тот самый Колесников, бывший начальник службы РАВ черниговской Армии, который когда-то в Киеве напугал меня своим звонком по телефону, а я-то представлял его себе высоким, с пышными черными усами… Однако генерал знал кого брал на первый отдел. Иван Петрович был настоящим вооруженцем: опытным, грамотным, дальновидным, с прохождением, по всем ступенькам нашей не простой службы. Начал он знакомство с войсками и подчиненными частями.
В командировки он часто брал меня с собой. Ездить с ним было одно удовольствие: Иван Петрович не мелочился, видел главное, быстро и объективно оценивал положение в частях. Обедал он степенно, не спеша и здесь у него была своя философия:
- Что скушал - Это твое, остальное суета, - говорил он.
В первом отделе появился новый старший офицер – майор Горбатко. Виталий Васильевич до этого служил вместе с Колесниковым в Чернигове и теперь он взял его к себе. Горбатко был грамотным, хорошо подготовленным вооруженцем и имел счастливый дар – четкий каллиграфический почерк, что очень важно для штабного работника. Во время учений мне постоянно приходилось взаимодействовать с ним и у нас сложились хорошие товарищеские взаимоотношения, характер у него был доброжелательный, открытый…
Где-то в начале февраля 1970 года предстояли большие учения с боевой стрельбой, проводимые под руководством Главкома с 3 Армией. Полностью выводились на учения 47-я танковая и 207-я мотострелковая дивизии. Штатным снарядом должны были стрелять танкисты 47-й дивизии, что вызвало у нас затруднения.
Дело в том, что в ходе боевой подготовки танкисты на полигоне стреляли штатным осколочно-фугасным снарядом ОФ-11 с укороченной дальностью стрельбы, а боеукладки остальных танков, стоящих в боксах, были загружены выстрелами с осколочно-фугасным снарядом марки ОФ-18 с увеличенной дальностью стрельбы (свыше 17 километров). Во время плановых стрельб никаких проблем не было:  в порожнюю боеукладку  загружали выстрелы со снарядом ОФ-11 и спокойно стреляли. Иное дело на учениях. Исходя из условий постоянной боевой готовности, танкисты шли на учения с полной боеукладкой и, теперь нам нужно было каким-то образом положить в каждый танк по четыре снаряда ОФ-11, но так чтобы заряжающий не перепутал их с остальными выстрелами.
– Что будем делать? – спросил меня полковник Жданович, - ведь танкисты запросто могут перепутать выстрелы, снаряд улетит за пределы полигона и тогда не миновать беды.
Танки в 47-й дивизии Т-62 с гладкоствольной пушкой У5-ТС, боекомплект 40 выстрелов: 20 выстрелов ОФ-18, 6-кумулятивных и 14-подкалиберных. Я мысленно поставил себя на место заряжающего: удобнее всего доставать выстрел из левого верхнего угла передней боеукладки – вот туда-то и надо поместить 4 выстрела со снарядами ОФ-11, предназначенных для боевых стрельб во время учений, а остальную боеукладку опломбировать. Сверх того, на донную часть гильзы со снарядом ОФ-11 наклеить белую полоску.
– А как опломбировать остальную боеукладку? – спросил Жданович, когда я доложил свои соображения. Эта деталь мною была предусмотрена: выстрел удерживается в боеукладке шарнирным фиксатором, если его закрепить контровочной проволокой в нижнем положении – выстрел не достать и безопасность будет обеспечена.
– Хорошо, а что предлагаете в отношении боеприпасов к наземной артиллерии? Стрельба будет вестись через головы своих войск, а израсходовать планируется около одного вагона снарядов, – снова спросил начальник отдела.
– Все выстрелы раздельно-гильзового заряжания, поэтому считаю, что мне нужно самому выехать на склад, отобрать нужные партии и пропустить их через цех.
– А зачем через цех?
– Чтобы взвесить и осмотреть пороховые заряды: вдруг в какой-либо гильзе не будет хватать хотя бы одного порохового пучка – снаряд тогда с недолетом как раз и может угодить по своим войскам…
Жданович согласился со всеми моими доводами и пошел к генералу на доклад. Начальник без особых изменений утвердил наши предложения, в войска тут же пошли соответствующие указания, а я выехал в Хоэнляйпиш готовить боеприпасы к наземной артиллерии. Хорошо на складе боеприпасов! После штабной сутолоки я просто отдыхал и не спеша ходил по территории, подбирая нужные партии выстрелов, которые тут же грузили и отправляли в цех. На потоке в цеху боеприпасы чистили, взвешивали заряды, осматривали и в конце пломбировали ящики.
В сопроводительных документах и на каждом ящике написали: ”Вскрывать на ОП, перед стрельбой!”. Этой надписью мы страховались еще раз: пороховой пучок могли похитить во время неоднократных перегрузок где-то на пути от склада до огневых позиций и виновных не найти.
А так, если пломба сорвана – ящик в сторону. В заключение, переписав все данные по боеприпасам в свою записную книжку, я отправился обратно в Вюнсдорф. В оставшиеся до учения несколько дней мне нужно было подтянуть текущие дела и исполнить срочные бумаги.
– Генерал назначил меня на учения старшим по вооружению, - сказал мне полковник Колесников, - поедете вместе со мной.
Было заметно, что Иван Петрович несколько расстроен и озабочен этим назначением: Главком требовал, чтобы роты были полного состава в количестве ста человек. Удивительно, но сделать роты по сто человек никак не удавалось:  солдаты временно убывали то по болезни, то в командировки, то в срочные отпуска… Но раз Главком требовал, то принимались все меры, даже привозили солдат из госпиталей и ставили в строй… без оружия.
Тут наступала очередь вооруженцев: почему солдат не вооружен, где автомат и т.д. и т.п.
Мы уже знали, что в каждой роте набирается 5-6 таких солдат и опытные начальники службы РАВ на этот случай возили в своих летучках запасные автоматы, но как говорится, ухо нужно было держать востро…
Колесникова не покидало неприятное предчувствие и по пути на полигон, готовясь к худшему, он несколько раз сказал:
– Чувствую, снимет он меня с должности…
Когда мы приехали на Магдебурский полигон, войска уже были полностью сосредоточены и готовы к предстоящим учениям. Вначале полковник Колесников уточнил обстановку с оружием  и, выяснив, что здесь все благополучно сказал:
– Теперь поедем к танкистам и проверим выполнение наших указаний по мерам безопасности…
Танк, если спрячется в лесу, то его не сыщет и сам Шерлок Холмс, а нам нужно в огромном лесном массиве полигона разыскать и проверить, именно, каждый танк, предназначенный для стрельбы штатным снарядом. Главное найти хотя бы один танк, а там уже по цепочке отыщется и вся рота.
Я в шинели, в портупее, с пистолетом на боку и лазить по танкам в таком обмундировании, конечно, крайне неудобно, но нужно обязательно проверить, выполнение наших указаний по мерам безопасности. Протискиваюсь в узкий люк первого танка и в тесноте башни вижу, что все выполнено в точности: четыре выстрела со снарядом ОФ-11 уложены в левом верхнем углу передней боеукладки, на донной части гильз наклеены белые отличительные полоски, остальная боеукладка надежно опломбирована.
Проверив первую роту, мы поехали на нашем газике искать следующую, и так до последнего танка. Где-то около часу ночи мы, наконец, завершили проверку танков и предельно уставшие вернулись в штаб руководства.   
– Срочно позвоните начальнику штаба, - сказал оперативный дежурный, едва мы показались на пороге, - он уже давно вас разыскивает.
Наверное, что-нибудь случилось, - как бы про себя сказал Колесников, прошел к столу прямого телефона, поднял трубку и стоя ждал ответа. Я насторожился, присел рядом на свободный стул в ожидании разговора. Когда начальник штаба поднял трубку и Колесников доложил ему, генерал Якушин сказал буквально следующее:
– Главнокомандующий приказал переложить снаряды ОФ-11 из танков 47-й дивизии в танки 207-й дивизии, стрелять будут танки 207-й дивизии, готовность к открытию огня восемь ноль-ноль… Разговор хорошо был слышен и у меня мгновенно мелькнула мысль, что этот приказ не выполним… между тем Иван Петрович в растерянности стоял с трубкой в руке, не зная что отвечать.
Я потянул его за рукав и тихонько сказал:
– Скажите ”есть”, все понятно…
– Есть, все понятно, - как эхо повторил Колесников, положил трубку и опустился на стул рядом со мной.
- А что тебе понятно? Я просто выбит из колеи. Ведь мы не успеем к восьми  часам переложить снаряды, недаром были у меня нехорошие предчувствия…
– Перекладывать не нужно, ведь в 47-й дивизии танки Т-62 со 115 мм гладкоствольной пушкой, а в 207-й дивизии танки Т-55 со 100мм нарезной пушкой, так что снаряды не подходят…
– Верно! – хлопнул себя по лбу Иван Петрович, - ты прямо-таки спас меня! Что будем делать?
– Нужно срочно доставить сюда на полигон с ближайшего склада пару машин 100 мм танковых выстрелов со снарядами ОФ-462 и взрывателем МГ-НС-2, предназначенных для стрельбы на полигонах. Если сработаем оперативно, то к восьми часам успеем подготовить хотя бы одну роту…
Многоопытного Колесникова не интересовали дальнейшие подробности, он тут же схватил телефонную трубку, связался со складом и, называя командира по имени отчеству, поставил ему срочную задачу.
Командир, видно давно знал Ивана Петровича, уважал его и заверил, что немедленно приступает к погрузке боеприпасов. Довольно потирая руки, Колесников сказал:
– Теперь поедем в 207-ю дивизию, посмотрим, как они выполнят приказ Главкома…
Было уже два часа ночи, когда мы подъехали к КП дивизии.
Командир дивизии, генерал Столяров, в штабной машине был один, сидел за столом и кунял над картой.
– Товарищ генерал, Главком приказал вести стрельбу из танков вашей дивизии, - без предисловий сказал ему Колесников.
– Я такого приказа не получал, – ответил Столяров, продолжая дремать не меняя позы.
На все наши доводы и на все ссылки на начальника штаба, он отвечал одно и тоже: я такого приказа не получал. Ничего, не добившись от командира дивизии, мы решили действовать через вооруженцев. Начальник службы РАВ дивизии подполковник Ратьков оказался на месте. Расторопный, боевой, он задачу понял и заверил, что все будет выполнено.
– Главное, – говорил ему Колесников, ¬- выведи на исходный рубеж танковую роту, к восьми часам она должна быть готова к стрельбе, а снаряды подвезут…
Остаток ночи мы провели в разъездах и звонках, а в шесть утра уже были на танковой директрисе. В семь часов подошла танковая рота, машин с боеприпасами еще не было и Иван Петрович заметно нервничал.
– Чует мое сердце, – повторял он, – снимет меня Главком с должности.
Машины с боеприпасами подошли к половине восьмого, мы вздохнули с облегчением и стали разносить ящики с боеприпасами по танкам.
Ровно в восемь в сопровождении свиты появился Главком и первый удар принял на себя подполковник Ратьков, оказавшийся в этот момент возле головного танка. Он четко доложил, что танкисты 207-й дивизии готовы к стрельбе.
– Снаряды ОФ-11? – спросил генерал армии Куликов.
– Никак нет, снаряды ОФ-426, – ответил Ратьков.
Главком удивленно поднял брови и несколько раз переспросил, каким снарядом мы собираемся стрелять.
Тогда Ратьков подбежал к ящику, обдирая пальцы открыл его, показал маркировку на снаряде и пояснил, что, именно, этот снаряд идет к 100 мм пушке танкаТ-55, состоящего на вооружении 207-й мотострелковой дивизии.
Только теперь Виктор Георгиевич осознал, что его приказ о перекладке снарядов не имеет смысла, свое недовольство обратил на генерала Якушина, а стрельбы вообще отменил.
Когда Главком уехал, мы вздохнули с облегчением, а бедный Ратьков стоял, ничего не понимая с окровавленным пальцем, ведь мы не сообщили ему подробности.
Полковник Колесников воспрянул духом, на радостях благодарил вооруженцев и говорил, что, дескать, в нашей службе может быть и такое…
Между тем учения набирали силу, войска начали движение и по полигону стало трудно ездить: зажатые какой либо колонной, мы иногда по полчаса стояли со своим газиком на обочине, пропуская танки, артиллерию, пехоту. Однажды меня разыскал посыльный.
- Вас вызывает генерал Коритчук, - передал он.
Когда я подошел к штабной палатке артиллеристов, то увидел, что Коритчук сидит на складном стульчике возле входа в палатку и читает какие-то бумаги. Выслушав мой доклад, он показал рукой внутрь палатки:
– Вас вызывает Начальник Ракетных войск и Артиллерии Сухопутных войск, Маршал Артиллерии Передельский.
Увидев, что у меня от удивления округлились глаза Коритчук добавил:
– Идите, идите, не робейте…
Маршал сидел за походным столиком, больше в палатке никого не было.
– Доложите весовые знаки у боеприпасов, подготовленных для боевых стрельб, – сказал он.
Вот  когда пригодилась моя записная книжка с необходимыми данными! Я достал из кармана неизменный мой блокнотик и без запинки доложил количество весовых знаков по каждой партии. Как известно, весовых знаков может быть девять типов: нормальный ;один, два, три, четыре плюса и столько же минусов. Если снаряд выточен на заводе строго по весу, то на нем ставится знак ”Н” – нормальный, а при отклонении веса в большую или меньшую сторону ставится соответствующее количество плюсов или минусов. Снаряд с большим весом улетит дальше, а с меньшим весом уйдет с недолетом. Артиллеристы группируют снаряды с разными знаками, чтобы накрыть цель. Маршал, не перебивая выслушал доклад и отпустил меня.
В разгар учения генерал Павленко решил заслушать начальника Службы РАВ 3-й Армии и взял меня с собой. Генерала повсюду сопровождал в качестве адъютанта с туго набитым портфелем майор Терентьев из второго отдела и мы втроем поехали на КП Армии. Накануне выпал обильный снег и мы, пробираясь по узкой колее, уже на подъезде к КП вдруг увидели, что на встречу к нам с горки мчится газик. Свернуть некуда и мы остановились, а встречный водитель хотя и затормозил, но столкновения избежать не удалось.
К счастью, отделались мы всего лишь помятой облицовкой и разбито1й фарой, но потеряли время и настроение испортилось. На КП Армии я был впервые и здесь мне все интересно. Начальник Службы РАВ АРМИИ полковник Алехин управлял своими пятью подчиненными Ракетно-техническими частями из бронетранспортера БТР- 50ПА, рядом несколько радиостанций – оказывается у Бориса Никитовича, видимо, своя радиосеть!
Подполковник Затворницкий вывесил большую рабочую карту и Алехин начал свой доклад: задача Армии, решение командарма, построение войск, состояние частей РАВ и решение по их применению в операции, обеспеченность войск вооружением и боеприпасами, маршруты и места встречи транспортов с ракетами и другие вопросы.
Мне непривычной показалась (по сравнению с фронтом!) сравнительно узкая, но длинная  полоса, тянувшаяся с востока на запад, занимаемая Армией.
По мере развития успеха наступательной операции, на карте были намечены новые районы развертывания армейских ракетно-технических частей, которые, как правило, перемещаются один раз в двое суток.
Интересно, что они собираются делать с боеприпасами на складе в Вулькове? – размышлял я, слушая доклад Алехина.
Дело в том, что на складе в Вулькове хранилось боеприпасов вдвое больше, чем мог поднять армейский транспорт за один рейс.
Решение могло быть двояким: либо передать оставшиеся боеприпасы фронту, либо возить их ”на себя” на все увеличивающееся расстояние.
- Будем возить сами, - ответил Алехин, когда улучив момент, я задал ему свой ”каверзный” вопрос, - во-первых, боеприпасы в окончательно снаряженном виде, во-вторых, ничего не нужно согласовывать. Мудрое решение: мы-то числили за Армией строго нормативные запасы, однако опасность кроется в образовании, так называемых, ”диких складов”, когда в ходе стремительного наступления армейский транспорт не справляется и в полосе Армии образуются кучи брошенных боеприпасов, собственно, как это и было в Великую Отечественную Войну.
По итогам учения состоялся военный Совет, который проходил в Вюнсдорфе в зале заседаний штаба.
На Военный Совет были приглашены участники учения, в том числе на это мероприятие впервые попал и я.
Обстановка в зале была наэлектризована: начальники ждали оценку своих действий на прошедших учениях со стороны грозного Главкома, а ошибок и разных упущений, видно, было не мало и Военный Совет начался, именно, с выступлений начальников родов войск и служб. Выступило, вернее всходило на трибуну, пять или шесть человек. Взойдя на трибуну, очередной выступающий начинал с одних и тех же слов: ”Товарищ Главнокомандующий, товарищи Члены Военного Совета, докладывает такой-то”.
Эти слова Главком молча выслушивал, а потом прерывал выступающего и сгонял его с трибуны. Генерал собирал свои бумаги и с побитым видом возвращался на свое место. Расправившись таким образом со всеми выступающими, Главком вдруг сказал:
- Берите пример с генерала Павленко: сколько мы ни задавали ему вопросов и по отдельности и вместе, он всегда отвечал на них… 
За всю долголетнюю службу – ни до этого, ни после – мне никогда не приходилось слышать таких лестных слов со стороны военачальников в адрес вооруженцев.
Генерал Павленко не случайно получил такую высокую оценку: он постоянно готовился и всегда был готов для доклада по всем вопросам службы. Мне же Алексей Венедиктович вручил перед Новым Годом от Главкома ценный подарок: наручные часы ”ЗИМ” с гравировкой на задней крышке: ”Инженер – майору Павлову А.П. от Главкома ГСВГ 31.12.1970 года”. Были у меня потом и другие ценные подарки и награды, но этот первый ценный подарок мне особенно дорог.
Между тем обстановка в нашем отделе накалялась: начальник отдела полковник Жданович, как говорится, не пришелся ко двору: получая от генерала какое-либо очередное задание, он прежде всего старался каким-либо образом уйти от него или, в крайнем случае, упростить его. Павленко не привык к торгам и возражениям потому что, давая задание, он его тщательно и в деталях продумывал, а подчиненным оставалось только точно выполнять это задание. Жданович своими возражениями только раздражал генерала, хотя отделу от этого была и некоторая польза. Как говорилось, мы составляли ежемесячную справку о расходе боеприпасов на практических стрельбах. Эта справка, помимо неприятностей в разночтении цифр и необходимости объясняться по недорасходу, была еще очень обширная по номенклатуре боеприпасов и требовала много времени на ее обработку. Однажды мы закрутились с командировками и не успели составить эту справку, а между тем Павленко собрался на доклад к Главкому и вызвал Ждановича к себе. Через некоторое время Жданович, как ошпаренный влетел в нашу комнату, бросил на стол старую справку и передал свой разговор с генералом:
– Я говорю ему, что нужно сократить номенклатуру боеприпасов, офицеры отдела постоянно в командировках и не успевают готовить обширную справку…
Действительно, на старой справке рукой генерала были поставлены галочки по основным позициям, мы сгруппировали боеприпасы по родам войск, отпечатали формализованные бланки и теперь получилась справка удобная во всех отношениях.
Вскоре полковника Ждановича назначили заместителем начальника службы РАВ 8-й гвардейской Армии, а начальником нашего отдела стал подполковник Ренке. О таком начальнике можно было только мечтать: спокойный, рассудительный, грамотный, с большим стажем штабной работы Георгий Владимирович знал меня еще с лейтенантской поры и некоторое время мы вместе служили в штабе Киевского Военного Округа. К этому времени я уже выбросил из головы мысль о переходе во второй отдел, так как ”через битие ” освоил нелегкую профессию боеприпасника и уже успешно справлялся с нею. Подполковник Ренке, будучи по образованию боеприпасником, долгое время служил во втором отделе, имея дело в основном с ракетными и ракетно-техническими частями, и теперь, став нашим начальником, прежде всего решил поближе познакомится с дивизиями уже с точки зрения начальника 6-го отдела.
Одна из первых поездок состоялась в 94 мотострелковую дивизию.
Дивизия стояла в Шверине и была на хорошем счету. Город Шверин интересен не только своеобразным ландшафтом и архитектурой старинных зданий, но и богатыми музеями. В эту командировку Георгий Владимирович взял меня с собой. Нас никто не торопил, не требовал отчета и эти три дня, проведенные в дивизии, мне запомнились, как сочетание полезного с приятным: мы не только ознакомились с состоянием вооружения и боеприпасов, но и осмотрели прекрасный город, а также посетили местные музеи.
Между тем вопрос создания повышенных запасов боеприпасов в войсках Группы вступил в завершающую фазу и на Ютербогском полигоне было запланировано показное занятие с загрузкой не только боеприпасов, но и всех материально-технических средств в штатный войсковой транспорт. Нужно было показать, что можно, не увеличивая количество автомобилей, поднять повышенные запасы боеприпасов, не ущемляя другие службы. Еще раньше была проделана большая работа по созданию повышенных запасов боеприпасов в войсках,: загрузка в бронетранспортеры (транспорт роты); загрузка в артиллерийские тягачи, в том числе и в запасные (транспорт батареи), теперь нужно загрузить и показать транспорт батальона, полка и дивизии. Расчеты и подготовительную работу начал подполковник Опалев, но пробыв на полигоне около недели, он, не помню уж по какой причине, вдруг уехал оттуда, а доводить дело до конца поручил мне. Нет ничего хуже, чем продолжать работу с середины, начатую другим. Прибыв в Ютерборг в штаб 14 мсд, первый день я разбирался с цифрами, написанными Опалевым на огромном плакате, но непонятные вопросы мне никто не мог объяснить, поэтому расчеты я стал делать заново, делая карандашные пометки на старом плакате.
При этом основным ориентиром, конечно, был Справочник норм погрузки боеприпасов в автомобильный транспорт, но этот справочник был составлен с учетом коэффициента загрузки, так что фактически оставалось небольшое свободное место.
Отыскать это ”свободное” место и загрузить транспорт ”под завязку” – вот моя задача. Когда цифры в черновом варианте были готовы, на полигон приехал генерал Павленко.
Он просмотрел мои расчеты, из которых вытекали нормы повышенных запасов, к примеру, к наземной артиллерии войсковые запасы боеприпасов можно было поднять с одного до двух боекомплектов, увеличение шло и по другим видам боеприпасов. При создании повышенных запасов есть опасность, что они скуют маневренность войск, но мы исходили строго из штатного транспорта.
- Какая вам нужна помощь? – спросил генерал, окончательно утвердив цифры.
- Нужен хороший чертежник… 
Вечером в комнату постучал солдат - это был чертежник. Небольшого роста, со своей чернильницей, чертежными перьями и длинной линейкой, он деловито осведомился, что нужно чертить. Я показал ему черновую таблицу с карандашными правками и отлучился на некоторое время, рассчитывая, что он пока склеит листы, расчертит графы – словом, проделает подготовительную работу. Вернувшись часа через три я к удивлению уже увидел готовую таблицу, но… со старыми цифрами.
 – Что же ты наделал? – напустился я на чертежника, – нужно было писать карандашные цифры!
– Все равно их никто не читает, - невозмутимо ответил он.
Такой ответ обескуражил меня, но в словах солдата  была сермяжная правда: действительно, на больших сборах, при ограниченном времени никто не вникает в многочисленные цифры на плакатах.
Наконец, все готово: транспорт загружен и выстроен на огромном поле колоннами головой к генеральной линейке, возле головной машины каждой колонны – щит с плакатом. На этот раз я отошел от рутинных деревянных щитов и заказал в мастерской металлические, разборные подставки с некоторым наклоном, окрашенные в белый цвет.
- Почему щиты с наклоном? – спросил генерал, проверяя накануне готовность к занятиям.
Я ответил, что, на мой взгляд, так легче читается информация, дескать, вон и у музыкантов пюпитры с наклоном…
Не понравилась Алексею Венедиктовичу и белая окраска подставок.
– Какой-то медицинский цвет, – ворчал он.
Однако мои щиты на элегантных подставках смотрелись лучше допотопных деревянных щитов тыловиков и они прибежали ко мне просить себе такие же. Хорошо, что мы изготовили их с запасом, так что они достались всем тыловым службам, опекающим колоны со своим имуществом.
Хорошо подготовленное занятие, как правило, и проходит хорошо.
На этот раз участники сборов, как обычно, разбившись на группы, слушали пояснения руководителей занятий по каждой колонне и осматривали загрузку. На этом занятии предельно доходчиво была продемонстрирована возможность создания повышенных запасов боеприпасов не в ущерб другим видам материально-технических средств, поэтому Главком тут же утвердил наши расчеты и отныне в ГСВГ создавались единые для всех дивизий повышенные нормы содержания боеприпасов. Кто участвовал в подготовке и проведении подобных сборов, тот знает какой груз сваливается с плеч и какое испытывается облегчение после их завершения. Мы снимали со щитов секретные плакаты и схемы, когда ко мне подошел генерал Павленко.
– Поздравляю с присвоением Вам очередного Воинского звания ”инженер-подполковник” и желаю всего наилучшего! – Сказал он.
– Служу Советскому Союзу! – обрадованно ответил я и побежал распоряжаться свертыванием занятий.
Алексей Венедиктович долгим взглядом проводил меня, видно, пытаясь угадать мою дальнейшую судьбу…
Управившись с делами, вечером я пригласил полковника Ренке, оставшегося еще на полигоне, зайти в местное кафе и отметить мое новое звание. Удобное кафе размещалась в цокольном этаже штаба 14 гв. мсд в Ютербоге. Народу в кафе было немного, мы заняли отдельный столик и в спокойной обстановке провели этот вечер.
– Вот ты уже стал подполковником, – Сказал Георгий Владимирович, поздравляя меня, - это большое звание, а ведь кажется еще совсем недавно в Кировограде ты бегал лейтенантом…
Мы повспоминали недавнее прошлое, когда полковник Ренке был капитаном, а я лейтенантом и мы часто встречались в ракетной бригаде и на учениях, и на проверках. Вечер, проведенный в спокойной, товарищеской беседе, был хорош.
Между тем пришло время очередных инспекторских проверок войск. В Группе Советских Войск в Германии я уже около пяти лет, но за это время не побывал во всех дивизиях. Правда, в некоторые ездил уже по нескольку раз – это 25 тд в Фогельзанге, 79 тд в Иене, 39 тд в Ордруфе, 10 тд в Крампнице, 47 тд в Хиллерслебене, 9 тд в Ризе, 20 мсд в Гримме, 35 мсд в Олимпишесдорф, 14 мсд в Ютерборге, 13 мсд в Нейштрелице.
- Поедешь на проверку в 11 мсд в Дрезден, – сказал мне начальник отдела.
Я обрадовался: во-первых, еще ни разу не был в этой дивизии, во-вторых, хотелось побывать в знаменитой Дрезденской галерее. Художественного образования или понятия у меня ни какого, хотя тяга есть. Помню, в нашем отделении был курсант Врублевский, он коллекционировал марки с изображением полотен знаменитых художников и, таким образом, повышал свою эрудицию в этой области искусства. Нужно сделать упрек в адрес нашего родного училища: за пять лет учебы в Ленинграде – этой сокровищнице мирового искусства, можно было организовать экскурсию с преподавателем хотя бы в Эрмитаж, чтобы он немного просветил темных провинциалов. Справедливости ради нужно сказать, что в музей нас водили, особенно на первом курсе часто, но это были музеи военно-исторического плана.
Наши офицеры, бывавшие в Дрезденской Картинной Галерее, делились своими впечатлениями и чаще всего разговор шел вокруг двух картин – это ”Шоколадница” и, так называемый, ”Лебедь”.
– Лебедь, лебедь, – ворчал в свое время подполковник Индже, – это же, по существу, порнография, только выполнена большим художником…
Завершив проверку 11 мсд, мы выкроили немного времени для просмотра Картинной Галереи.
– Времени у нас всего один час, – сказал старший нашей комиссии, – прошу не задерживаться и не опаздывать. Но что можно успеть за один час среди огромного количества великих полотен?
Я решил хотя бы обзорно обойти залы и уж обязательно посмотреть и ”Лебедя” и ”Шоколадницу”.
Посетителей в галерее много, в основном туристы из разных стран, публика интелегентная, хорошо одета, а мы в сапожищах…
”Шоколадницу” я увидел сразу: небольшая картина размером лишь со стандартный лист бумаги висела на видном месте, на простенке. На картине девушка в белом, даже немного желтоватом старомодном пышном платье, держала чашечку с шоколадом.
Несмотря на небольшие размеры, картина была написана с такой потрясающей ясностью и проработкой мельчайших деталей, что невольно привлекала к себе внимание. Огромную картину с белоснежным лебедем я тоже быстро нашел. Картина написана на мифологический сюжет: Леда – супруга спартанского царя Тиндарея пленила своей красотой Зевса, который овладел ею, обратившись в Лебедя. На картине как раз и запечатлен момент совокупления Лебедя с роскошной Ледой.
Выполнив, таким образом, свою программу минимум, в оставшееся время я без всякого плана стал обходить залы Галереи, как вдруг увидел огромную на всю стену картину на библейский сюжет, когда отрубленную голову Иоанна Крестителя юная красавица на блюде подносит царю Ироду I. Картина потрясла меня и сюжетом, и мастерством письма, и психологической нагрузкой, читавшейся в выражении лиц персонажей.
Оставшееся время я простоял возле этой картины и, когда, очнувшись оглянулся назад, то увидел: сзади меня стоит большая группа туристов, но – культурные люди – они не попросили отойти меня в сторону, хотя, конечно я мешал им…
В 1971 году подошло время моей замены и одновременно замены подполковника Опалева, ведь мы с ним приехали в Германию одновременно.
Однако командование сочло нецелесообразным заменять сразу двух старших офицеров отдела и в замену включили сначала только Николая Афанасьевича, который записался в Киевский Военный Округ. Вскоре из Киева на должность старшего офицера отдела Службы РАВ ГСВГ приехал подполковник Тараненко. С Виталием Николаевичем мы были однокашниками и раньше служили вместе, что значительно облегчило нам совместную работу.
В оставшийся последний год моей службы в Германии особых, примечательных событий не было.
Наш Главком Виктор Георгиевич Куликов был назначен начальником Генерального Штаба и стал Маршалом Советского Союза.
Работа в отделе стала спокойнее, мы теперь больше занимались непосредственным снабжением войск, своими складами и работой с документами.
Мне кто-то рассказывал, что в какой-то немецкой пьесе есть момент, когда советский офицер приезжает в Германию с малюсеньким чемоданчиком, а уезжает с огромным коробом – подмечено точно. Я тоже за это время накупил и мебели, и ковров, и посуды, и прочего, так что паковаться пришлось заблаговременно. Дальнейший мой путь лежал в Одессу, но это уже другая страница воспоминаний, а здесь мне хотелось бы в заключении сказать, что служба в ГСВГ осталась в моей памяти, как самое счастливое время: приехал я сюда молодым капитаном, а уезжаю опытным подполковником; здесь прошло мое становление, как штабного офицера ;участвуя в многочисленных командно-штабных учениях и учениях с войсками, получил хорошую оперативно- тактическую подготовку; работая рядом с многоопытными старшими товарищами Индже и Грибановым, перенял их стиль работы и овладел методикой обеспечения войск боеприпасами, как в операции, так и в повседневной жизни. В 1972 году Группа Советских Войск в Германии была еще в расцвете своего могущества, но уже пошло омоложение, уже ввели институт прапорщиков, уже захрипел Высоцкий…
Прошли годы и вот в газете ”За рубежом”  статья западногерманской журналистики ”Капитализм у советских казарм”: обшарпанные советские казармы с выбитыми стеклами, неряшливые солдаты, седой советский майор, что-то выискивая, копошится на свалке…
Как больно!