Галилей шел быстрым шагом вдоль центральной площади, сжимая в кармане окуляр от микроскопа и, неровно дыша, рассуждал: «Может для моего телескопа эта штуковина подойдет? Не все ли равно, что рассматривать? И линз меньше полировать надо. Университет не победнеет. Так, Левенгук родится лет через сорок. Плюс тридцатка пока додумается до своего … как там… Плюс сто пятьдесят еще, пока Карл Цейс начнет выпускать что-то стоящее. Лет двести у меня есть, пока заметят. Надо написать записочку, что бы потом на место вкрутили, а то ведь точно на меня подумают. Другому-то это зачем?»
- Милорд, мистер, мосье … извините, мадемуазель … синьоро Галилео! – запыхавшийся молодой человек в черном балахоне с трудом вспоминал нужные слова.
- Чего тебе? – Галилей оторвался от своих мыслей.
- Синьор, Вас приглашают на серьезный разговор! – капюшон одеяния слетел с головы и в мир явилась наглая, хитрая, улыбающаяся, конопатая рожа с рыжими вихрами.
- Кто ты… и… а… - Галилей только сейчас заметил эшафот и суетные приготовления, характерные для дней казни и прочих увеселительных мероприятий.
- Синьор, пожалуйте-с к нам, в инквизиторскую, срочно-с!
- Вот, не праздников у вас, не выходных, - Галилей с опаской осмотрелся по сторонам и посильнее сжал окуляр, - гэбэшники чертовы!
Молодой человек махнул рукой, указывая дорогу, и они вместе направились к зданию ратуши.
В просторном зале было прохладно даже без кондиционеров. Сам Высокий Суд уже восседал на своих обычных местах. Любопытных, впрочем, собралось не слишком немного. Из пластиковых окон готического стиля свет падал на резное, инкрустированное золотом, мягкое кресло, стоящее прямо посередине зала.
- Так, тихо! – унял пчелиный гул председатель суда и по совместительству кардинал, - Галилей, уже садись. Сожжение запланировано на «до обеда», постараемся успеть. Погнали!
Галилей присел и подумал: «Хорошо, что электричество не изобрели – стул обыкновенный».
- Начнем с главного, – кардинал прокашлялся, - Тебе принадлежит фраза «она все-таки вертится»?
- Кто «она»? – Галилей перестал думать про окуляр.
- Кто, кто? Что! Земля!
- Чья?
- Не паясничай! Ты говорил, что Земля вертится?
- А, свидетелей послушать или документ посмотреть можно?
- Нет, до обеда не успеем!
Принесли свиток.
- Филькина грамота! – протестовал ученый.
- Не умничай, не у себя на кафедре! – председатель нахмурился.
Пришлось читать. Суд заскучал. Пришел палач со спичками.
- Мы будем снимать … ой, сжигать?
- Поготь в сторонке, - кардинал поправил красную шапку, - что скажешь, профессор?
- Что я скажу? «Земля» с маленькой буквы. А значит дело не моей зарплаты. Земля - крестьянам, вода – матросам, в общем, как говорят мои студенты - «пису – пис»!
- Пьявильно, батенька, - картавый, низкорослый мужичок на задних рядах организовал бурные аплодисменты.
- А я что говорю, - приободрился Галилео, - земля – это комок глины, она пашется. А вот Земля – это шар или, если угодно – геоид. У вас к геоиду претензии? И уж он точно не вертится – он крутится, т.е. вращается вокруг воображаемой оси с постоянной угловой скоростью!
- Кьютится-вейтится шай гоюбой! – запел коротышка.
- Крутится-вертится над головой! – подхватила галерка.
Песнопения, митинги и несанкционированные выступления продолжались до вечера.
- Отмазался, Штирлиц недоделанный! – недовольно процедил сквозь зубы председатель суда. – Свободен!
- Так чего, кино снимать не будем? – палач оставался без халтуры и, как следствие, без премии, на голом окладе.
- Не будем, - кардинал, вздохнул и снял красную шапочку. - А спички отдай детям, пусть поиграют!
Галилей выскочил на завоеванную сумраком улицу. Пьяный воздух свободы витал, где хотел. От этого было очень хорошо и немножко плохо. Ученый вспомнил про окуляр. На ходу он стал сочинять записку для неизвестного научного сотрудника, который прикроет его на работе, пристроив штуковину на прежнее место, что бы тень маленьких, человеческих слабостей не легла на великий путь к высотам научных достижений.