Третий год маялся Богдан в плену на туретчине. Никак из головы не выходило, как глупо попался: слишком увлекся, когда бунчужников преследовал – вот и оторвался от казаков. Огляделся – поздно. Вокруг только вражья сила. Как ни вертелся, саблей блистая, как ни рубил – смогли всё же на него аркан набросить. Потом погнали на привязи за обозом. Так и дошли до самого устья Днепра. А сейчас слух прошёл – скоро отправят на рынок рабский в Стамбул.
Не мог глаз сомкнуть он в эту ночь. Ранним утром – по росе – прибежал до него Микола Однопалый ( четыре пальца на правой руке он в сече потерял ). Принёс какую-то бутылку стекла непрозрачного. Пробку они деревянную разбухшую вытащили, а из бутыли бумага, в трубочку свёрнутая ,выпала. Д а только грамотку эту прочесть не могли: ни Микола, ни Богдан читать не обучались. Так бы осталось всё тайной, но Богдан на другой стороне послания увидел рисунок розы и узнал в ней руку своей милой, незабвенной Касеньки-Катажины-Катеринки. Только она так рисовать могла, да ещё и писать проворно умела: недаром шляхетского рода была. Богдан отбил её, когда турки из-под Кракова обоз с пленными гнали.
Многие казаки тогда жёнками обзавелись. Вот и Богдан – лихой рубака – не смог устоять перед черноокой- чернобровой польской красавицей с утонченными чертами лица. Взял и привёз её на Хортицу, где у него хата была. Не силой взял, а удалью воинской, да обхождением кавалерским: колено перед ней преклонил, руку подал, в дом приглашая, и сказал: «Прошу, ясновельможная, украсьте сиянием своим моё скромное жилище».
Так , с первой минуты, каждый её шаг словами, словно цветами ,осыпал, старался любое желание предугадать. И чтобы совсем сердце завоевать посадил и вырастил рядом с хатой кусты роз – большая невидаль по тем временам.
Красавица полька невзначай вскоре призналась, что с первого взгляда и он ей приглянулся. Вот и сладили. Детишки пошли . Троих парубков ему родила.
Вот и нахлынули теперь на Богдана воспоминания, душу всколыхнули.
Любила она рисовать да петь в саду под вишнями у розовых кустов. Даже волки со всех концов Хортицы сбегались и смирно садились в кружок, слушая её песни. А он тогда накрепко запомнил её рисунок розы.
Так бы и жили они в любви и согласии, да стали басурмане часто окрест появляться. Люди жаловаться начали: то там крымчаки да турки хутор сожгут, то неподалёку кого в полон возьмут. Вот и стали казаки отпор давать. А Богдан всегда с ними в самый жар схватки врубался. Но на этот раз не повезло – слишком увлёкся…
Позвал он Сашко Горегляда – писарчука известного. Попросил грамотку прочесть. Тот быстро разобрал красивые ровные строчки богдановой жинки и рассказал ему, что в послании.
Жаловалась Катарина , что есаул Яровой с соседнего хутора её излишним вниманием допекает – всё уверяет, что раз от него вестей нет, то сгинул наверное и ждать его не стоит; что с детками без строгости отцовской тяжело управляться; что и ляхи и турки на самой Хортице стали появляться – боязно ей и за деток и за себя –заступиться некому…Вот и решила тоску свою грамотке и водам Днепра могучего доверить. Понадеялась, что если кто найдет записку –передаст коханому.А то, что роза красная – так это она с горя губку прокусила и каплю крови на рисунок цветка нанесла.
Как услышал это Богдан - от гнева зашелся. В ту же ночь подбил он сотоварищей в побег уйти. Набралась целая сотня и коней у турок прихватили. Плохо только с оружием было, но это по-первому. А дальше, где ни шли – либо свои подсобляли, либо трофеями обзаводились. К ним много беглых, да закабаленного народа присоединилось. Кому же охота под басурманской пятой жить. Скоро совсем, как войско стали – пушками и мортирами обзавелись.
Но послали турки за ними погоню. Первый отряд казаки шутя разбили; со вторым повозились, но одолели. А вот когда их третий настиг – смекнули, что дело нешуточное будет. Турок против них аж тыща, а казаков сотня. И всё ж не дрогнули – в сечу вступили. Рубались, рубались да к вечеру
И подравнялись.
Утром собрали Малую раду. Богдан сказал, что оставаться здесь никак нельзя - слово его веским было: давно в атаманах ходил. Он сказал, что турки не успокоятся – полки пошлют и тогда пощады не будет. Кого на пику насадят, кого опять полонят. Предложил подняться выше порогов, поселиться у него на Хортице и вольно зажить Большим Запорожьем. Ну тут его окончательно вожаком признали, а потом и тысяцких и сотских из своих выбрали.
Богдану не привыкать было командовать. Слух давно ходил, что пришёл он на Днепр с Молдовы, где ещё в Сороках осаду от турок выдержал, а до того с гайдуками славно бил басурман. Здесь же на Хортице другим знатен стал – цветы невиданные растил для любимой, виноград выращивал и пиво варил из своего хмеля отборного. Потому и прозвище получил соответственное - Хмельницкий.
И не тужила вольная Сечь Запорожская ещё лет двести от вражьей нечисти успешно отбиваясь, когда уж и правнуки Богдановы вымахали. А один из них тоже Богданом нареченный, как и прадед – лихой рубака , да ещё и грамотеем стал, школу у иезуитов закончил (много языков изучил) и до писарчука при королевском дворе дослукжился - знаменитым полковником стал, а затем и всенародно Гетманом украинским был провозглашён.
Да только пришел час и совсем туго казакам зажилось. Сверху ляхи давят – снизу басурмане жмут.
Созвали казаки Раду. Многие выговорились Всё решали : куда лучше податься – то ли шляхте покориться, то ли султану?
Взял слово и Хмельницкий.
- Не счесть нас, други и все за свободу головы готовы сложить. Но сейчас на кону ставка, какой не бывало – вольность Украины. Вы меня знаете : я с саблей, как с женой, в обнимку сплю. С кем только ни воевал – никогда от боя не отлынивал : и янычар побеждал, и «крылатую конницу» польскую – драгун -гонял, и полки стрелецкие разбивал.
Но вот Вы гадаете –к кому пойти? Так я скажу – под корону Речи Посполитой попадём – скольких из нас костер ждёт? Сколько славных
Лыцарей украинских за победы прокляты лукавыми ксёндзами, папскими слугами, которые только и ждут, чтобы поработить нас и на пытку и казнь мучительную отправить. Так не станем целовать «на верность» перчатку королевскую. Но и к туфле Великой Порты на коленях не поползём. Вот какую хулу нам из Стамбула прислали. И Богдан зачитал послание: «Я, султан и владыка Блистательной Порты, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, властелин царств Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властитель над властителями, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападками не заставлять беспокоиться».
Да только, братья, думаю всё будет поганее и страшнее. Нас султан, видно, побаивается, а вот Леопольду в Вену написал он так: «Я решил, не теряя времени, сделать с Германской империей то, что мне угодно: оставить память о моём ужасном мече. Мне будет угодно установить мою религию и преследовать твоего распятого бога. В соответствии со своей волей и удовольствием я запашу твоих священников и обнажу груди твоих женщин для пастей собак и других зверей. Султан Мухаммед 1У».
Зная коварство и жестокость османов и нам такое грозит…А пойдём лучше за защитой, помогой и крепостью к единоверцам православным – поклонимся Москве и заключим русичей в братские объятья.
Расшумелись вольны казаки- не все соглашались головы пред «москалями» склонить. Разошлись, подумали, но лучше выхода не находилось.
В январе 1654 року (по-украински), а по- нашему от Рождества Христова, на Переяславской Раде решили: «Хотим под царя восточного, православного, чтоб во веки все едины были».
В следующем году перед русской армией открылись ворота Смоленска, Минска, Гродно, Вильно, Ковно. Польский король бежал в Германию. Серьёзные удары нанесли стрелецкие полки и запорожцы турецким захватчикам.
Во главе единого войска московского царя и запорожцев шли воеводы и всеукраинский Гетман Богдан Хмельницкий. Но недолгой была радость Богданова. Предательства подстерегали его.
За его спиной «тишайший» Алексей Михайлович «стакнулся» с королём польским и вернул ему уже освобожденные земли правобережья. С горя заболел Хмельницкий. Как на грех тут ему услужливо донесли, что ещё и жена изменяет. Она вторая жинка была – от первой , до гроба верной,- десять детей народилось. Не с кем-нибудь, а с управляющим его имения, пока он за волю сражался на глазах всех блудила. Елена – жена Гетмана- тоже красавицей полькой была, как и у его далёкого предка. Но не столь верной , как легендарная Катерина, оказалась. Таких, как Кася одна на тысяцу может, а то и на весь свет . Словно ножом в спину ударили Богдана.
Запил он горилку горькую, сутками из шинка не вылезал на свет божий. Видя горе его, отомстил за батьку сын Тимофей. Отправился он в имение да и повесил мачеху-блудницу с полюбовником вверх ногами на осине одинокой.
С тех пор о великом Гетмане Хмельницком, о судьбе его горькой, но славной, о предке далёком и преданной жене Катарине кобзари вечную память несут.
Нам же остаётся только молить Господа, чтобы правители нынешней России не предали ДОНБАСС И УКРАИНУ , не отдали бы их на поругание бандеровской и иноземной нечести.
Борис БЫЧКОВ
СЕНТЯБРЬ 2015 ГОДА