Новые книги об Иосифе Бродском

Борис Подберезин
     В год 75-летия со дня рождения Иосифа Бродского вышли две книги о поэте: Владимира Бондаренко в малой серии ЖЗЛ и Эллендии Проффер Тисли «Бродский среди нас».
     Книга Бондаренко вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, автор не побоялся показать те стороны личности Бродского, которые обычно замалчивают или как минимум лакируют и ретушируют. Профессиональные бродсковеды прекрасно знают и о ксенофобии поэта, и о его склонности к роли певца Империи, и о своеобразном кодексе морали в отношениях с прекрасным полом, и ещё много о чём. Знать-то знают, но поделиться с широкими читательскими массами не спешат. А Бондаренко не побоялся! И в глазах изумлённого неискушённого читателя нимб великого поэта слегка блекнет, а в сознании зарождается робкое сомнение: «Неужели?!»
     Ещё одна заслуга Бондаренко – «раскопки» в Архангельской области, куда Бродский был сослан. Автор отыскал живых свидетелей, знавших опального поэта – от журналиста районной газеты до скромной почтовой служащей, собрал интересные воспоминания, свидетельства, документы.
     Бондаренко пишет о Бродском с любовью. Невероятно, но именно это и портит книгу. Взгляд, преломлённый через призму высокого чувства, рисует не реалистический портрет Иосифа Александровича, а воображаемый, наделённый чертами и качествами, которые хочется видеть в объекте поклонения. Классика жанра: «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!»
     В чём же Бондаренко рад обманываться?
     Во-первых, провозглашает православие Бродского, словно и не знает, что тот всю жизнь отрекался от религии, в крайнем случае иронично соглашался на звание «христианина-заочника». Но автор упорно гнёт своё. Очень своеобразным способом: выдвигает одну за другой фантастические гипотезы, затем объединяет их и объявляет результат аксиомой.
     Одна из таких фантазий: в детстве Бродского крестили, только вот документы не сохранились. После смерти Иосифа Александровича, возникли серьёзные трудности с перезахоронением его на «Острове мёртвых» в Венеции. Католическая и православная церкви отказали только по одной причине: не крещённый. Иудеи категорически объявили усопшего безбожником. Место для могилы выделили лишь протестанты – они принимают всех.
     Православие же поэт откровенно высмеивал. Ёрничал:

Входит некто православный, говорит: «Теперь я главный.
У меня в Душе Жар-птица и тоска по государю.
Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.
Дайте мне перекреститься, а не то - в лицо ударю».

Не убеждает? Тогда прочитайте эссе "Путешествие в Стамбул".
     Второе заблуждение Бондаренко: Бродский патриот России. Почти что русофил. Призовём в свидетели самого поэта, выступающего в роли «одного из глухих, облысевших, угрюмых послов второсортной державы». Какой он видел бывшую Родину (в одном из интервью он так и сказал: «бывшая»)? Вот самые нежные (не считая ранней поэзии) картинки:

В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Бельё. И в руках скрипачей –
деревянные грелки.

Или:

Се вид Отчества, гравюра.
На лежаке – Солдат и Дура.
Старуха чешет мёртвый бок.
Се вид Отечества, лубок.

Собака лает, ветер носит.
Борис у Глеба в морду просит.
Кружатся пары на балу.
В прихожей – куча на полу.

Заметим по ходу дела: Борис и Глеб – первые святые русского православия.
     Фантазия Бондаренко рисует некие параллели между Бродским и Пушкиным. Давайте и мы порассуждаем об этом в канве патриотизма.
     Москва для Пушкина:

Москва! Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нём отозвалось...

Для Бродского:

Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик.

Продолжим перекличку поэтов. «Наше всё»:

Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

«Патриот и русофил» Бродский после развала СССР решительно отклонял все приглашения приехать в Ленинград. На могиле родителей так и не побывал.
     Тему патриотизма завершим цитатой из эссе «Полторы комнаты»: "По глубокому моему убеждению, за вычетом литературы двух последних столетий и, возможно, архитектуры своей бывшей столицы, единственное, чем может гордиться Россия, это историей собственного флота».
     Удивительно! Будто и не было побед над Наполеоном и Гитлером, не было Шостаковича и легендарного русского балета, полёта Гагарина и многого другого... Впрочем, о Гагарине Бродский иносказательно упоминает, но тоже со странной «патриотичностью»:

И к звёздам до сих пор там запускают жучек
плюс офицеров, чьих не осознать получек.

     Бондаренко свято верит: Бродский – наследник, продолжатель лучших наших литературных традиций и великий русский поэт. Насчёт великого – глупо спорить, но русским поэтом его можно считать лишь в том смысле, что он виртуозно писал на русском языке, боготворил его. А вот поэзия зрелого Бродского совсем не русская. Вписаться в неё он не мог даже по своему мировоззрению. Отечественная литература, как мы помним, вышла из гоголевской шинели. Она пронизана светлым гуманизмом и состраданием к «маленькому человеку». У мизантропа Бродского все эти Акакии Акакиевичи вызывают только отвращение:

Презренье к ближнему у нюхающих розы
пускай не лучше, но честней гражданской позы.

В эмиграции Иосиф Александрович напишет множество стихов с примерно одинаковой мыслью:

Кровь моя холодна.
Холод её лютей
реки, промёрзшей до дна.
Я не люблю людей.

Даже самый верный и преданный друг Евгений Рейн писал: «Бродский отказался от того, что так характерно для всей русской лирики – темпераментной, теплокровной, надрывной ноты». Рейну вторит Елена Шварц: «Он привил совершенно новую музыкальность и даже образ мышления, не свойственный русскому поэту. Но нужно ли это русской поэзии? Я не уверена, что это русский язык. Это какой-то иной язык. Каждым поэтом движет какая-то стихия, которая за ним стоит. Холодность и рациональность малосвойственны русской поэзии». А уж что писали на эту тему Солженицын и Евтушенко...
      Уход из русской литературной традиции подмечали не только  отечественные литераторы, но даже американские коллеги по ремеслу. Дата поэтической эмиграции Бродского – 1964 год. Именно тогда в ссылке он обожествил Уинстона Одена и английских поэтов-метафизиков, совершил резкий разворот в их сторону.
     Подводя итог, отметим: главный недостаток книги Бондаренко – попытка подогнать исследование под заранее заданный результат и упорство, с которым автор притягивает за уши своего героя к православию, патриотизму, русофилии, зачисляя его чуть ли не в «почвенники». Бондаренко хочется чтобы о Бродском думали: он «наш». На самом деле он не «наш», не «их» и вообще ничей. Он исключительно сам по себе.
     Из технических огрехов отметим постоянные повторы одних и тех же мыслей и цитат в разных главах.

***

     Прежде чем рассуждать о книге «Бродский среди нас», хочется сказать несколько слов об авторе и истории написания.
     Эллендия и Карл Проффер – американские слависты, регулярно приезжавшие в СССР с 1969 года. Уже тогда они подружились с Иосифом Бродским. Через два года чета открыла в Энн-Арборе, штат Мичиган, издательство «Ардис», которое выпускало книги русских авторов, не публикуемых в СССР. Первую книгу стихов Бродского напечатали они, а с 1977 года все сборники будущего нобелевского лауреата издавал «Ардис». Иосиф Александрович был обязан Карлу очень многим: тот прилетел в Вену чтобы встретить эмигрировавшего из СССР поэта, добился для него разрешения на въезд в США, устроил профессором в Мичиганский университет и даже предоставил кров: первое время в Америке Бродский жил в доме Профферов.
     Их близкая дружба растянулась на пятнадцать лет и оборвалась в один день, когда Бродский узнал о воспоминаниях, написанных Проффером. В них упоминались события, ставившие под сомнение мифологию нашего знаменитого соотечественника. Карл умирал от рака, и Эллендия дала мужу обещание: она выпустит его книгу. Взбешённый, Бродский пригрозил: если воспоминания опубликуют, он засудит Эллендию, разорит и пустит по миру. В итоге книга вышла без главы об Иосифе, но с пометкой в предисловии: «Материалы об И. Бродском удалены по его требованию». Бродский сменил гнев на милость, восстановил отношения с Эллендией. После смерти Иосифа Александровича, Эллендия, теперь уже Проффер Тисли, добавила к рукописи Карла свои воспоминания. Так и появился «Бродский среди нас».
     На мой взгляд, это самая объективная книга о Бродском. Думаю, автору это далось нелегко: за каждой фразой чувствуется искренняя любовь к поэту, но угадывается и какая-то чисто женская обида на него. Эллендия противница мифологизации Бродского. Она описывает своего героя с фотографической точностью, за которой видишь стремление познать душу и понять всю трагедийность судьбы близкого ей человека. В книге вы найдёте предельно точную характеристику: «Иосиф Бродский был самым лучшим из людей и самым худшим. Он не был образцом справедливости и терпимости. Он мог быть таким милым, что через день начинаешь без него скучать; мог быть таким высокомерным и противным, что хотелось, чтобы под ним разверзлась клоака и унесла его. Он был личностью».
     Ещё одна заслуга Эллендии – впервые прозвучавшие слова в защиту Марины Басмановой – адресата всей любовной лирики поэта. Любовь Иосифа к Марине, больше похожая на маниакальную одержимость, растянулась на четверть века. Самый драматичный момент – измена Марины с Дмитрием Бобышевым, другом Бродского. Судьбу изменницы решила сама Ахматова: «В конце концов поэту хорошо бы разбираться, где муза и где ****ь». Это был приговор. А литературная молодёжь привела его в исполнение – Басманова стала изгоем, жизнь оказалась сломанной. Проффер, знавшая Марину, её поступок не оправдывает, но находит ему объяснение: молодая женщина физически не могла выдержать бешеный темперамент и безудержный натиск Иосифа. Её подавляла сила его личности, шум речи, запредельный эмоциональный накал.
     В сравнении с трудом Бондаренко, воспоминания Проффер серьёзно выигрывают благодаря их непредвзятости, искренности и стремлению очистить облик великого поэта от фальшивой позолоты и пресловутого хрестоматийного глянца. Многие эпизоды в книге окажутся неожиданными даже для тех, кто серьёзно интересовался жизнью и творчеством Бродского. Хотите увидеть подлинный облик поэта, услышать пронзительный и честный рассказ о Бродском, о его таланте, противоречивости, слабостях, метаниях, радостях и бедах – эта книга для вас.