История мировых культур. Культуры древности. Лекция 2. 1997 год.
Этнология — наука новая. До Л. Н. Гумилева существовала этнография — наука солидная, но чисто описательная. Догумилевская этнография была подобна допастеровской медицине: лечить более или менее умели, причины же болезни никто не знал. В середине XIX столетия этнография находилась в почти зачаточном состоянии, а сравнительное языкознание становилось солидной наукой, сделав блестящие успехи (в то время работали В. Гумбольдт, А. А. Потебня и многие другие выдающиеся лингвисты). И потому произошла досадная подмена: вместо истории народов начали изучать историю языков. В этнографии своей теории не появилось, потому подставили теорию сравнительной лингвистики. Обратимся к примерам, которые показывают, почему это бессмысленно, а иногда и небезопасно.
Несомненно, существуют народы, говорящие на тюркских языках. Но существует ли единство тюркских народов? Достаточно посмотреть на различные тюркоязычные народы, чтобы убедиться, что нет. Единства нету на расовом уровне, потому что большинство тюрок — умеренные монголоиды с очень слабо выраженными монголоидными чертами (например, туркмены). Но есть тюрки чистые европеоиды (например, чуваши) и есть тюрки чистые монголоиды (якуты и тем более тувинцы). Их внешний облик свидетельствует, что эволюция языков шла одним путем, а эволюция этих народов — совершенно другим. Однако сравнение можно провести не только на расовом уровне, но и на религиозном. Большинство говорящих на тюркских языках — мусульмане (правда, разные мусульмане: и сунниты, и шииты), тогда как чуваши — православные христиане. Следовательно, чуваши всегда будут вместе не с другими тюрками, а с другими православными. Тувинцы же — северные желтошапочные буддисты (ламаисты), и у них единство с буддийскими народами, а не с мусульманами-тюрками.
То есть, представление о тюркском единстве, к которому так стремятся сейчас некоторые деятели в нашем государстве и особенно в Турции, не основано ни на реальной этнической общности, ни на религии и культуре, и потому представляет собой нацизм — теорию искусственного племенного единства. Мусульманское единство органично, и ничего негативного в нем нету. Исламский фундаментализм в некотором смысле тоже закономерен и органичен. А вот пантюркизм — это нацизм.
Посмотрим на другую группу языков — индоевропейскую (или арийскую). Индоевропейские языки — самая большая группа языков в мире. На этих языках говорит большинство людей на планете. Кроме того, лишь индоевропейцы живут на всех континентах. Однако они могут исповедовать христианство, ислам (как в Иране), индуизм (как в Индии), а в расовом смысле достаточно сравнить облик обитателя Северной Индии и норвежца, чтобы увидеть их абсолютную несхожесть. Следовательно, и тут языковая группа есть, а этнической общности нету. Забвение того, что лингвистика имеет одни закономерности, а этнология — другие, в частности привело к возникновению расовой теории германского нацизма.
КАТЕГОРИЯ «ЭТНОС»
Что же такое этнос? «Этнос» — слово греческое, его латинский аналог — «natio», русский аналог — «народ» (от корня «род»). В греческом языке есть и другие термины для обозначения совокупности людей: «лаос» — «население», «демос» — «граждане», но эти термины несут социальную нагрузку.
Социальная ли категория «этнос»? Энциклопедические словари советского времени обязательно сообщают, что этнос есть социальная группа, определяемая общностью территории, совместным ведением хозяйства, языком. Однако на одной территории часто уживаются представители разных этносов. И говорить представители разных этносов могут на одном языке. Думаю, никто не усомнится, что сербы и хорваты — этносы разные и в настоящее время враждебные, а говорят они на одном и том же языке. У Гумилева была замечательная шутка в адрес своих противников из Института этнографии Академии наук: «Если этнос — категория социальная, мы вправе утверждать, что в Москве живут рабочие, служащие и евреи».
Какая же категория «этнос»? Этнос — категория природная. Это форма существования (или форма общего существования) биологического вида homo sapiens, наиболее близкая к биологической категории «популяция». Напомню, что популяцией называется совокупность особей данного вида в данной экологической нише или в данном географическом ареале (например, популяция оленей Среднерусской равнины или популяция крыс города Москвы). Подчеркиваю: этнос — не популяция, этнос близок к понятию «популяция». Человек — вполне животное, но он еще и нечто большее, чем животное, ибо создает культуру. Каждый этнос формирует свой этнокультурный вариант или, иными словами, свою национальную культуру. Потому этнос не чисто популяционное единство, он включает в себя и культурное единство. Вообще, этнология (наука об этносе) — наука пограничная. Она находится на стыке дисциплин исторических, географических и биологических.
Как определяется принадлежность к этносу? Человек всегда принадлежит к одному этносу и к двум принадлежать не может в силу того, что в процессе этногенеза (т. е. в процессе рождения этноса) формируются этнические стереотипы, составляющие этнический характер. В том, что этнические стереотипы существуют, никто не сомневается. Именно изучением этих стереотипов занимается наука этнография, а также фольклористика. Пока не удалось полностью описать набор стереотипов ни одного этноса. Тем не менее они распознаются при встрече представителей одного этноса довольно легко — не на интеллектуальном уровне, а на уровне подсознания. Принадлежность к этносу определяется не языком, и уж, конечно, не гражданством, а принципом «свой — не свой» («Ты — зулус и я — зулус, а он — хороший парень, но не зулус, потому что кока, а раз кока, то и не зулус»).
Из утверждения, что человек всегда принадлежит к этносу и только к одному, вовсе не следует, что смешанные браки противопоказаны. В истории вы не найдете примеров ограничения права на вступление в брак по этнической причине, тогда как по религиозной — сколько угодно. Смешанные браки имели место на протяжении тысяч лет, но ребенок в таком браке воспитывался в этнических стереотипах одного этноса. Это было нормальным принципом воспитания детей. Этнические стереотипы у ребенка начинают складываться сразу по рождении, задолго до того, как он начнет говорить: в созерцании родного ландшафта и архитектуры, в общении с окружающими, в слушании песен и сказок, и т. д. И до XIX века вообще не было людей, которые считали бы себя принадлежащими более, чем к одному этносу. Оригиналы же, отрицающие собственную принадлежность к какому-либо этносу, появились еще позже, во второй половине XX века.
Например, Владимир Иванович Даль — автор всем известного Словаря — был сыном датчанина и русской. Он прожил всю жизнь в России и, безусловно, был русским литератором и ученым, однако можно предположить, что в других жизненных обстоятельствах у тех же родителей мог бы вырасти датский ученый и литератор, но именно датчанин, а не нечто неопределенное датско-русское.
Человек со смешанными этническими стереотипами всю жизнь испытывает некоторый дискомфорт в силу того, что он для всех немного чужой, и то будет в лучшем случае, а в худшем он вырастает в чудовище, как, например, В. И. Ульянов (Ленин). И дело вовсе не в том, что у лидера российского и мирового пролетариата не было ни капли русской крови. В итоге трех смешанных браков он принадлежал по рождению к четырем этносам, унаследовав от предков отца стереотипы мордовские и калмыцкие, а от матери немецкие и еврейские. Дело в том, что он не принадлежал ни к одному из этих четырех народов и впоследствии успешно превратился в человека, ненавидящего любой народ, любой этнос.
Уже Джамбаттиста Вико писал, что этносы рождаются и умирают. Гумилев пришел к выводу, что нормальная продолжительность жизни этноса — примерно 13 веков. Если же народ живет непомерно долго, значит, смена этноса произошла, но новый этнос унаследовал имя старого. Так бывает, однако бывает редко. Например, греки современники Софокла и нынешние греки — разные этносы, хотя называли и называют себя сегодня эллинами, а западные соседи и тогда, и сейчас называют их греками. Под именем китайцев мы изучаем историю то ли пяти, то ли шести народов в мировой истории, живших на той территории, которую мы ныне называем Китаем.
ПАССИОНАРНОСТЬ
От чего зависит рождение этноса и прохождение им фаз? Картина у Гумилева куда более четкая, нежели у К. Н. Леонтьева. Гумилев тоже считает, что этнос развивается сначала по восходящей, а потом по нисходящей, но в отличие от Леонтьева связывает это развитие с ростом и последующим снижением уровня энергии («пассионарности»), присущей этносу. Гумилевскую концепцию пассионарности можно принимать или отвергать. Спорить о ней, видимо, будут долго. Однако даже если ее отбросить, схема фаз (возрастов) этноса все равно будет работать по Гумилеву, что можно показать на примере любого народа, о котором хватает исторических сведений. Таким образом, этнологическая теория Гумилева в общем верна вне зависимости от входящей в нее концепции пассионарности.
Суть этой концепции в том, что люди этнологически делятся на 3 категории: «пассионарии», «субпассионарии» и «гармонические особи» (или «гармоники», или «гармоничники»). Вряд ли когда-нибудь число пассионариев в этносе может достичь 1%, а число субпассионариев — более 2-3% (и те, и другие составляют в этносе явное меньшинство).
Пассионарий — тот, у кого стереотип служения идее отчетливо доминирует над стереотипом сохранения рода, в частности инстинктом самосохранения. Пассионарий наиболее энергичен в силу концентрированности воли. Пользуясь современным жаргоном, можно сказать, что пассионарий наиболее «упертый», потому он имеет успех. Благодаря концентрированности воли, энергии пассионарий часто стремится к лидерству, часто становится лидером, хотя это совершенно необязательно. Пассионарность может реализовываться, например, и в служении лидеру.
Субпассионарий — тот, у кого стереотип сохранения рода резко доминирует над стереотипом служения идее. Притом, во-первых, стереотип сохранения рода у субпассионария выражается почти исключительно инстинктом самосохранения; во-вторых, субпассионарий хаотичен. Субпассионарий менее энергичен, чем пассионарий, но энергичнее гармоника. Однако он наиболее хаотичен, то есть, его энергия сегодня направлена на одно, завтра — на другое.
Гармоническая особь отличается тем, что у нее стереотипы сохранения рода и служения идее находятся в относительном равновесии. В любую эпоху в любой фазе гармоники составляют большинство любого этноса.
Энергия этноса прямо пропорциональна проценту пассионариев в нем и обратно пропорциональна проценту субпассионариев, ибо пассионарии тянут за собой, а субпассионарии нарушают внутриэтническую солидарность, постоянно дергая соплеменников в разные стороны. Гумилев предположил, что та или иная пассионарность этносом наследуется (т. е. содержится в его генофонде). Данная гипотеза никем еще не исследована, ген пассионарности неизвестен. Его наличие мы можем лишь предполагать, но не можем на него воздействовать и, вероятно, никогда не сможем. Мне кажется, тут сотворчеству человека положен предел, и генная инженерия ни к чему, кроме появления чудовищ, не приведет. Впрочем, удовлетворимся тем, что пока не можем. Сократить число субпассионариев, конечно, можно, но трудно представить себе народ, который пойдет на крупное кровопролитие ради того — ведь убивать-то придется не чужих, а своих! Однако то может сделать внешний толчок, он может поддержать этнический баланс, поддержать пассионарность народа.
Например, в 1380 году состоялась Куликовская битва, а в 1382 году неожиданным удачным набегом Тохтамыш взял и сжег Москву. В итоге пассионарность по логике вещей должна была бы резко упасть (ведь пассионарий первым рвется в бой). Тем не менее лет через 15 мы уже видим, что Москва по-прежнему сильна, и ни один хан даже и не помышляет сунуться к ее стенам. Что же произошло? Гумилев полагал, что в 1380 году больше всего погибло гармоников, как и в любой огромной битве, но пассионариев погибло избыточно много — они головы складывают быстро, ибо силы пассионарность не прибавляет, к физической силе она не имеет никакого отношения. А в 1382 году успех Тохтамыша был связан с тем, что пассионариев в Москве просто не было. Пассионарий в данной фазе (то была фаза подъема русского этноса) — чаще всего воин. Но в это время года пассионарии победнее собирали урожай, побогаче — собирали урожай со своими мужиками, еще побогаче — наблюдали, как мужики собирают их урожай, и все они были в имениях. В Москве же оставались субпассионарии, которые перепились и открыли Тохтамышу ворота, за что он их частью перебил, частью угнал в полон. Пассионарии же вернулись в Москву, превращенную в пепелище, уже после ухода Тохтамыша и начали вновь отстраивать город, нарожали детей и восстановили этнический баланс.
Другой пример. Сейчас часто слышится плач по поводу того, что мы безнадежно растратили в XX веке весь русский генофонд и потому обречены. Но посмотрим с позиции Гумилева, что произошло в России. Революцию, естественно, начинают пассионарии (так бывает всегда в любой революции). Пассионарии были не только среди белых и красных, но и среди зеленых, махновцев и всех прочих. Все они лихо друг друга убивали. В каждой революции всплывает также огромное число субпассионариев, и вот почему. Революцию затевают ради убийств и грабежей, но наиболее типичное времяпрепровождение в революции — митинг. Вспомним пение хором в «Собачьем сердце» М. А. Булгакова. Представим эту ситуацию этнологически. Пассионарий на митинг пойдет, но только один раз, чтобы произнести пламенную речь, заразить всех своей энергией и повести за собой. Гармоник на митинг тоже пойдет и тоже только один раз, но по другой причине: ему во второй раз что-нибудь обязательно помешает — ему надо будет забирать ребенка из детского сада, копать картошку или дописывать диссертацию (все эти занятия для гармоника более важны). А субпассионарий с его хаотической стихией на митингах чувствует себя как рыба в воде! Потому именно революции делают одну очень опасную вещь — они выбрасывают на поверхность много субпассионариев и часто «во властные структуры», как теперь говорят. Так произошло и в нашей революции. Далее революционная, во многом пассионарная олигархия столкнулась с революционной толпой (с революционной охлократией), и толпа победила единственным способом, которым толпа может победить олигархию, — она вызвала к жизни тирана. А тиран уже занялся уничтожением революционеров — сначала представителей олигархии (тех, кто начал революцию), а затем и представителей охлократии. Тем самым он неизбежно уничтожил большое число субпассионариев и восстановил положение маятника — восстановил поврежденный в революцию этнический баланс.
Из сказанного вовсе не следует, что мне нравится И. В. Сталин, но мне не нравится и Тохтамыш. Я лишь анализирую ситуацию с этническим балансом. Следует помнить, что этнические категории не имеют этического знака, и ни в коем случае их нельзя оценивать нравственно. Ничего хорошего в самом по себе пассионарии нету. Пассионарий в русской истории мог быть, например, Александром Невским (и то прекрасно). Он мог быть Сергием Радонежским, провести всю жизнь в лесу на горе в крошечном деревянном монастырьке и тем не менее оказывать влияние оттуда не только на русских князей, но даже на Константинопольского патриарха (что, согласитесь, неординарно). Но он также представим в виде бандита и убийцы с замашками садиста Степана Разина. А в наше время он вполне может быть и уголовным «авторитетом». Иными словами, этика тут ни при чем. Все, что зависит от воспитания человека и его собственных нравственных устремлений, одинаково для представителей любой категории, различна только их энергия. Точно так же один человек рождается склонным к атлетическому телосложению, а другой астеничен и всю жизнь будет тощим. Но второй от этого не хуже первого и не лучше, он просто другой. Люди разные. То, что все это существует, объясняется сложностью мира.
Кстати, субпассионарии тоже ничем не прегрешили. Субпассионарий, как более энергичный человек, нежели гармоник, очень легко увлекается пассионарием. Потому если пассионарий — генерал, субпассионарий будет прекрасным солдатом, а если пассионарий — игумен, субпассионарий будет прекрасным монахом. Субпассионариев много и среди людей искусства (видимо, хаотичность внутренней организации способствует успехам в художественном процессе). Плохо только, если субпассионарий находится у власти, что характерно для эпох социальных потрясений. Так, в горбачевскую «перестройку» все наши лидеры, все «потрясатели» наших умов за редчайшим исключением — сплошь субпассионарии. Но периоды социальных потрясений длительными не бывают.
Народам всегда был присущ правильный этнический стереотип отношения к пассионарности, хотя этнология — наука новая, и в старину такого понятия не знали. Рассмотрим примеры.
Смута в начале XVII века — это первая гражданская война в России. Энергия очень высока (пассионарный перегрев), большое количество пассионариев сносит друг другу головы. Как и положено в гражданской войне, каждая социальная группа выдвигает своих лидеров и даже свои требования, пусть и не писанные. Наконец, самым стабильным представителям общества — духовенству и горожанам — это надоедает. Они создают Второе земское ополчение, находят очень мощного пассионария Кузьму Захаровича Минина и делают его диктатором. Он находит князя Дмитрия Михайловича Пожарского (пассионария, пожалуй, послабее, но тоже вполне сильного и, главное, порядочного) и делает его командующим. В итоге местных субпассионариев разгоняют, иноземных вышвыривают за границу. А далее собирается Земский собор и избирает царя — добросовестного гармоника из семьи с хорошей репутацией. Почему же не Дмитрия Пожарского, а Михаила Романова? Да потому, что русские люди обладали здравым смыслом и понимали, что пассионарий хорош в качестве спасителя отечества, а когда отечество спасено, надо спокойно жить дальше.
Одна из самых благополучных наций в мировой истории, создавшая одно из самых благоустроенных государств — англичане. Но именно они вели себя сурово — вешали на крепкой британской веревке не только уголовников, но и возмутителей спокойствия в самой Великобритании. Однако тех, кто возмущал спокойствие за пределами островов, они награждали титулами «сэр» или даже «лорд», полагая, что безобразничать за границей — это в интересах Великобритании, а дома нет. Когда же стало неприлично часто вешать, смутьянов начали высылать в огромном количестве в колонии.
Несомненно, в колонии попадали разные люди, ибо в социальном протесте участвуют не только пассионарии, и тем более преступники не только они одни. Но, попадая в колонию, пассионарий с бешеной энергией принимался заводить себе нишу для пассионарности — либо сбегал в пираты, либо становился защитником английских интересов (например, сэр Сесил Родс, основатель Родезии и великого алмазного концерна). Ссыльный гармоник занимался в колонии нормальной гармонической деятельностью, что означало: все равно надо построить себе хижину, чтобы в ней жить, а когда станет полегче, вместо хижины завести дом, растить детей (хотя бы в Австралии). В итоге гармоники создали цивилизацию каторжников — Австралию. А вот субпассионарии в колонии просто вымирают, ибо среда слишком тяжела, митинга не соберешь.
Тем самым англичане столетиями поддерживали этнический баланс. Кстати, с пассионариями у власти они поступали подобно русским, но намного уверенней. Едва стало ясно, что Гитлер проиграл войну, хотя она еще не закончилась, Черчиллю дали отставку.
ВОЗРАСТЫ ЭТНОСА
Согласно Гумилеву, этнос рождается в итоге одновременного появления большого числа пассионариев. Это явление Гумилев назвал «этническим (или пассионарным) толчком». У него есть гипотеза, которая связывает этот толчок с астрофизическими закономерностями. Эта гипотеза крайне неубедительна. Сегодня мы не знаем, почему возникает пассионарный толчок, — то ли и вправду астрофизика виновата, то ли какие-то природные явления в пределах Земли, то ли Божья воля, — но он действительно возникает. А далее этнос проходит 5 основных фаз своей истории:
1. ПАССИОНАРНЫЙ ПОДЪЕМ. Пассионарный подъем делится на «скрытый» и «явный» (или «открытый») подъем. «Скрытый подъем» иногда в статьях Гумилева называется «инкубационным периодом». Но в поздних работах Гумилев полагал, что это одна фаза.
Скрытый подъем называется так потому, что этнос еще не осознал себя единым этносом, однако подъем уже идет, число пассионариев растет, начинает работать механизм этнической солидарности, стягивающий, склеивающий этнос, который сам еще того не понял. В инкубационной фазе (в скрытом подъеме) этнос представляет собой «консорции» — группы людей, связанных общей судьбой. Что же касается групп людей, связанных общими интересами, то это — самые слабые, самые начальные звенья, называемые «конвиксиями». Конвиксии существуют в любом социуме. Можно рассматривать конвиксию купцов, ведущих восточную торговлю, конвиксию офицеров германского генерального штаба, конвиксию «бомжей» Курского вокзала. А консорцией в нашей ситуации могут быть, например, члены тоталитарной, жестко закрытой секты, хотя, заметим, что любая великая религия тоже начинается с консорции.
В качестве примера рассмотрим инкубационную фазу будущего византийского этноса. Они называли себя не «византийцами», а «ромеями» (т. е. «римлянами», по-гречески), и византийский император назывался «василевсом ромеев». Ядро будущего ромейского (византийского) этноса — раннехристианские грекоязычные общины в восточных провинциях Римской империи. Эти люди считали себя христианами и римлянами, и очень долго не замечали, что они уже другой народ. Заметим, что не все ранние христиане были предками будущих византийцев. Были ранние христиане и среди варварских народов, армян, сирийцев.
И вот этнос, наконец, осознает свое единство. Для русских это произошло на Куликовом поле. Василий Осипович Ключевский прав: «Русь родилась на Куликовом поле, а не в скопидомном сундуке Ивана Калиты». И Лев Николаевич Гумилев прав, написав в 1980-ом юбилейном году: «На Куликово поле пришли москвичи, суздальцы, владимирцы, а вернулись с Куликова поля русские». С того момента, как этнос осознает себя единым, подъем продолжается, но это подъем уже явный.
В чем основная функция этноса в фазе подъема (в обеих его подфазах)? В фазе подъема этнос заполняет «вмещающий ландшафт». Не Гумилев придумал, что ландшафт формирует этнос. Об этом много писал великий русский историк прошлого века Сергей Михайлович Соловьев, об этом же писали многие французские историки. Только они не учитывали, в отличие от Гумилева, что вмещающий ландшафт формирует этнические стереотипы не на протяжении всей истории, а лишь в фазе подъема. Пока идет подъем, стереотипы формируются в определенном вмещающем ландшафте, а далее они уже сформированы.
Например, греки (древние эллины) в фазе подъема провели Греческую колонизацию. Греческие колонии разбросаны чуть ли не всюду по берегам Средиземного и Черного морей. То было создание эллинской среды обитания и своеобразное заполнение вмещающего ландшафта. Римляне в фазе этнического подъема добились гегемонии в Италии, они заполнили вмещающий ландшафт «итальянского сапожка». Славяне между II веком до н. э. и III веком н. э. спокойно заполнили обширный вмещающий ландшафт от Дуная до Северного Причерноморья, а может, и до низовьев Дона (т. е. уже Приазовья).
Постепенно пассионариев становится все больше. Если пассионарность все-таки наследуется (в пользу чего свидетельствует история ряда семейств, известных нам из поколения в поколение), тогда легко объяснить причины продолжения роста числа пассионариев. В фазе подъема наиболее высока внутриэтническая солидарность, в этой фазе девушкам нравятся больше всего не комедианты, а воины. И хотя пассионарий погибает первым, он, будучи самым престижным женихом, обычно успевает продолжить свой род.
2. АКМАТИЧЕСКАЯ ФАЗА. Фаза этнического подъема сменяется «пассионарным перегревом» или «акматической фазой», для которой характерен избыток пассионарности. Пассионариев по-прежнему меньше 1%, но где-то уже близко к 1% (конечно, точных подсчетов нету), им становится тесно. Данная ситуация чревата взрывом. Она способна привести к религиозной войне или внутренней междоусобице, которая хоть и не разорвет страну, но может ее ослабить. Потому в акматической фазе выгоднее всего сбросить избыточную пассионарность вовне. И не суть важно, что это будет — отвоевание чего-нибудь, завоевание чего-нибудь, колонизация чего-нибудь. Классические примеры сброса избыточной пассионарности французов и немцев — первые Крестовые походы.
Однако в таком сбросе таится своя опасность — здесь требуется соблюсти меру и не уменьшить пассионарность этноса больше, чем допустимо. Например, самой грозной страной Западной Европы к концу Средневековья была Испания, а испанские солдаты тогда считались лучшими (в фазе подъема и в акматической фазе этнос абсолютно непобедим). Но началась эпоха Великих географических открытий, и за столетие Испания растратила энергию, превратилась из могущественной державы в третьеразрядную, поскольку все энергичные испанцы разъехались в колонии — во «владения испанского короля, над которыми никогда не заходит Солнце». Нечто аналогичное произошло в XV веке с литовцами.
3. НАДЛОМ. Пассионарность, наконец, израсходована, и этнос вступает в третью фазу — «фазу надлома». Пассионариев стало меньше, потому каждый из них обретает большее влияние на соплеменников. В итоге этнос довольно резко снижает солидарность. Это опасная фаза. В надломе этнос широко открыт иноземным влияниям и может сильно повредить собственную культуру. Именно в это время чаще всего происходят революции. И, как следствие, не все этносы выходят из фазы надлома.
Например, ахейцы (предки греков) из надлома не вышли. Другой пример — готы, не только самый грозный, но и самый культурный из варварских народов эпохи Великого переселения, имевший своих великих просветителей, историков. Готы основали в V-VI веках королевства в Причерноморье, Италии, Испании, а в VIII веке исчезли со страниц истории. Они не вышли из надлома, вероятно, потому, что были подавлены захваченной ими чужой культурой — античной.
А русские находятся в надломе с начала XIX века. Сейчас мы, возможно, в конце надлома, а скорее всего в очень неприятном межфазовом периоде. И нам необходимо понять, что даром никто из надлома не вышел, что усилия по восстановлению этнической солидарности требуются ото всех. Безо всякой революции немцы в XVII веке в Тридцатилетнюю войну заплатили за свой выход из надлома двумя третями жизней всех живших тогда немцев. Тем не менее оставшейся трети хватило на все последующее, включая и нынешнюю процветающую Германию. И нам хватит, если проявим соответствующую волю!
4. ИНЕРЦИЯ. Если этнос благополучно вышел из надлома, для него наступает «фаза инерции», которая может продолжаться 300-400 лет. Это эпоха благоденствия, когда достигается самый высокий культурный уровень (хотя гениев уже мало) и самый высокий жизненный уровень. Именно в инерции обычно основывают империи, ибо империя есть не грубый захват, а фундаментальная государственная работа, созидание. Так основали свои империи римляне, персы. Фаза инерции — самая уютная фаза, потому никаких усилий не жалко для сохранения этнического баланса и жизни этноса.
5. ОБСКУРАЦИЯ. Наконец, после фазы инерции наступает «фаза обскурации» (100-150 лет), когда происходит утрата этнической солидарности и распад этноса. Люди же, составлявшие его, естественно, физически не распадаются, а поступают в качестве человеческого материала на рождение новых этносов.
ГОМЕОСТАЗ. Однако может статься, что в итоге обскурации этнос распался, появился этнический субстрат (остатки памяти, остатки самосознания), а нового витка этногенеза не началось, потому что нету подходящего этнического старта, чтобы поглотить этих людей и увлечь в состав нового народа. В таком случае этнос опять собирается и образует «реликт» — этнос в «гомеостазе» (или в стагнации).
Как же может что-то существовать после того, как распалось? Дело в том, что энергия этноса в обскурации отрицательна: пассионариев не осталось, зато субпассионариев хватает. Энергия же этноса в гомеостазе равна нулю. Это сообщество одних гармоников, ибо последних пассионариев они лишились, а последних субпассионариев, чтоб не беспокоили, выгнали куда подальше, если не убили. А нуль, как известно, больше отрицательной величины.
Гомеостаз — не фаза, это статическое состояние безвозрастного этноса. Никто не знает, сколько может просуществовать этнос в гомеостазе — возможно, долгие века, возможно, тысячелетия. Все реликты — небольшие, все стремятся хотя бы к некоторой изоляции, потому что утрата изоляции равнозначна для них утрате этнического состояния. Им присуща в той или иной степени высокая культура, но это культура прошлого, культура в воспоминаниях, и они могут ее только сохранять. Реликтовые народы не способны к экспансии, в том числе к экспансии культурной. Вообще, они приятны для своих соседей — не нападают, не разрушают природу. В гомеостазе этнос опять возвращается к тому, с чего начал, — к единству с вмещающим его ландшафтом, потому что жить без этого уже никак не может.
Сколько сейчас этносов на земном шаре, точно неизвестно, поскольку не всегда удается провести границу между малым этносом и субэтносом (некоторой обособленной частью этноса). Полагают, что их от 4000 до 8000. Из них в энергичных фазах (от подъема до обскурации) находятся в лучшем случае несколько сот, а все остальные, т. е. большинство народов — это реликты. Они находятся в гомеостазе (см. Лекцию 4).
Однако не стоит думать, что они беспомощны. Реликты очень даже могут защищаться, когда их пытаются лишить воспоминаний, вмещающего ландшафта и тем самым обречь на моментальный распад. По воле большевиков мы это почувствовали на себе в Финскую войну. Финны — очень старый народ, а стоила Финская кампания Советскому Союзу, по данным профессора И. А. Курганова (США), 400 000 жизней за крошечный клочок Карельского перешейка! Умеют реликты защищаться и во все времена умели.
- Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. — М., 1981
- Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. — М., 1994
- Гумилев Л. Н. От Руси до России. — М., 1993
- Фуллье Ж. Характер французского народа. Революционный невроз. — М., 1998