*1*
Я проснулась от того, что мои ноги замерзли и затекли. Одеяло съехало на грязный пол и собирало автобусную пыль. На запотевших окнах сменялись очертания деревьев. Соседская рука сжала мою руку. Неприятно. Прикосновение этих потных холодных пальцев напоминает влажную речную грязь. Автобус остановился. Потные руки отпустили меня и повисли вдоль ряда.
Я закрываю глаза.
Я бегу.
Я бегу по дороге очень долго
и не могу остановиться.
Дорога словно диктует темп моему телу.
Как же хочется отдохнуть, сойти.
Я привлекаю всю волю, прикладываю все усилия
и приближаюсь к краю.
Ещё немного,
ещё шаг,
вот оно,
вот.
И тут дорога раздваивается, и края складываются под прямым углом.
И я бегу в горизонтальном положении.
Я хочу прыгнуть,
я хочу взлететь,
я ненавижу дорогу.
Но теперь бегу вверх тормашками.
Кто-то притронулся ко мне. Снова эти руки. На меня смотрит человек. Не знаю, как объяснить такое, но он мне нужен. Подобрав рюкзаки, он направляется к выходу, я торопливо, суетливо беру в охапку одеяло, куртку, мусор с пола и следую за ним, боясь, что он скроется за спинами других. Белый снег больно бьет в глаза, спотыкаясь об одеяло, с протянутыми руками ищу его. Раздается голос о десятиминутной остановке. В двадцати метрах - магазин, в который, кажется, зашел тот парень.
Я вхожу в магазин, но меня не пропускают дальше, хотят, чтобы вещи сложила в ящик. Я ... я не могу объяснить им, что не собираюсь..., что ищу..., что... И всё же они складывают всё куда надо и вкладывают в мою ладонь холодный ключ. Как же я не люблю холод.
Его нет в первом и во втором ряду, его нет и в третьем. Кажется, его нет здесь. Его нет. Нужно направиться к выходу. Но я даже не знаю, зачем выходить. Зачем я здесь? И вдруг вижу его. Он стоит и выбирает памперсы больших размеров. "Подождите-ка..." - произносит голос в моей голове, начинаю трогать свои брюки, под которыми... Он поднимает глаза на меня. Я хочу убежать от его взгляда, от его рук с памперсами и почти в дверях слышу визг сигнализации. Ко мне подходят охранники магазина. Они просят вывернуть карманы, они хотят обыскать.
-Я выйти хочу, - бормочу и ,кажется, заплачу, - он покупает их для меня... он... выпустите меня.
У меня в руке ключ. Из-за него всё это. Наконец, выбегаю. По снегу, вдоль дороги. Плачу в голос и падаю на снег, подминая под себя колени. И вдруг мне становится тепло, чувствую, что он обнимает меня, обволакивает мое тело своим. Чувствую себя песчинкой, попавшей внутрь раковины, чувствую кремовую игру снега вокруг, словно игру света на волнистой поверхности перламутра, образующего тонкими пленками концентрические слои. Мы лежим в снегу. Мы жемчужина. Я засыпаю.
*2*
Снежная гроза. Ледяные крупинки, прозрачные у поверхности и имеющие небольшое белое ядро внутри, тараторили и галдели на улице, как толпа пьяных и затерявшихся. Кривая усмешка молнии отразилась на стекле серванта.
-Видела кольвикцию во сне.
- Kolkwitzia amabilis...
-Да. Она цвела.
Золотой свет ночника, его спина, его работа за столом. На полу стоит стакан белого молока, я прижимаю холодную подушку к животу и снова открываю новостную ссылку: "Солдат пропал без вести при подъеме по кулуару . Девятерым удалось благополучно съехать с горной вершины, а десятый..."
-Роа.
-Да, - он не отрывался.
- Знаешь, как назван 1816?
Он цокает.
- Годом без лета, а ещё тысяча восемьсот насмерть замёрзшим. В апреле 1815 - го произошло землетрясение вулкана Тамбора на острове Сумбава. Три островных княжества — Пекат, Сангар и Тамбора — исчезли с лица Земли. На Сумбаве и соседних островах, засыпанных пеплом, долгое время ничего не росло. Десятки тысяч островитян продались в рабство, потому что не было иного способа выжить. Выброс пепла вызвал эффект вулканической зимы в северном полушарии. В мае 16-го шли грады и дожди, а в июне и июле выпал снег. Европа бедствует и эмигрирует в Америку, которая бедствует.
Он повернулся.
- Из-за голода забивали лошадей, а уцелевших коней насильно реквизировали наполеоновские войска. Да и кормить их, вероятно, нечем было бы. В это время Карл Драйс разрабатывает иной способ передвижения - велосипед. Кстати, еще в 1801 году Ефим Артамонов продемонстрировал свою модель велосипеда в Москве. Байрон, Мэри Шэлли, заточенные в стенах под невылазным дождем, создают свои готические романы во мраке. А Гофман - "Щелкунчика и мышиного короля". Художники романической школы: Каспар Давид Фридрих, Карл Фридрих Шинкель, Уильям Тёрнер, Теодор Жерико - переносят на свои картины необыкновенное предзакатное небо. Капли серной кислоты преломляли солнечные лучи, создавая фантастическую небесную иллюминацию. А пандемия холеры разносится по всему миру.
Молчание.
-Скажи, ты жив?
Он смотрел на меня. Мой позвоночник упирался в неровный косяк двери. Я услышала шаги на лестничной площадке, которые продолжали подниматься. Закрыв глаза, попросила его уйти, если он иллюзия. И Роа услужливо исчез. Крыша надо мной вдруг пропала. Лёд начал облеплять мои волосы и плечи.
*3*
Сначала я услышала тупой звук удара камня. Багровая пелена застлала мой глаз, я упала на колени, пробуя убрать с лица непослушную струю крови. Мне давно чудится, что живу в каком - то непрекращающемся сне. Пару дней назад я попыталась открыть раскрытые глаза руками, насильно стараясь вернуть утраченную реальность. И вот теперь была абсолютно уверена, что нет никакой крови, что мой глаз не опух и не перестал видеть. Но послышался детский смех. Надо мной возвышался щекастый, но удивительно тощий мальчишка. Он разминал в своих руках очередной камень и, замахнувшись, пустил его в моё лицо.
Моё горло напряглось перед тем, как издать мучительный беспрерывный крик. Из носа пошла кровь, заливая грудь. Единственным глазом я мгновенно определила его местоположение, вскочила на ноги и побежала за ним. Я хотела убить его. Убить. Со всей яростью. Я чувствовала, как он устаёт, как уже задыхается, он оглядывался, закидывал локти выше головы, пытаясь подтянуть мешающую его движениям узкую куртку. Он знал, что будет догнан, знал, что ему не уйти, он вилял, трусливо вилял. Во мне было столько силы, что я одной рукой, рывком, с ходу схватила его и бросила на землю. Мальчик повалился на спину. Мои окровавленные руки надвигались на него, он отползал назад, прикрываясь локтем, моя рука заносила булыжник. Схватив за горло, повернула его лицо ко мне, его свободные руки шарили по земле, когда он понял, что рукам не за что зацепиться, его пальчики сжали мою одежду. Я посмотрела на его выпученные от ужаса глаза и расхохоталась.
-Беги.
Он вскочил, я провожала его взглядом, воображая новую погоню.
С грязью по щиколотки, сломанным носом туфель, карминными пятнами по всей одежде и размятым лицом, я вернулась домой, бодро вышагивая свою маленькую победу. И даже что-то пропела в незаполненном лифте.
Перед поездкой Роа оставил ключи от своей квартиры. Когда узнала о том, что с ним случилось, сорвалась туда на автобусе. Всё, что вижу и чувствую, это не фантасмагория, и даже его привидение, которое сопровождало меня, живет со мной, - не мираж. Открываю дверь. Приходит в голову имя для соседствующего обитателя. Бхут. Я улыбнулась.
-Ааа. Ну тогда всё понятно, - послышался ироничный голос из комнаты.
Зимние вечера - обстоятельно и медленно намыливающие пеной несогретую кожу.
Зимние вечера - с примёрзшим животом на перилах балкона в попытках разглядеть неубранные этажом ниже цветы в горшках.
Зимние вечера - с призраком на одной подушке.
Зимние вечера - с пчелами на платье.
*4*
Наступило лето. На поверку оказывается: можно пережить бестолковую зиму.
Голубино - воркующий нежилой дом недалеко от леса, выгоревшие от солнца волосы и ресницы, фруктовые ярмарки в соседней деревне по средам, Бхут. Моё прекрасное привидение. Так и живу целый месяц. Когда мы лежим на досчатом полу крыльца, он разглядывает мои появившиеся с зимы морщины и считает по одной.
-Раз, два, три на лбу, - говорит он, - складки на щеках отвисли, на границах губ глубокие бороздки, на шее, на руках и ногах.
И я чувствую себя высохшей и старой. Бхут не знает других: как дитя своей матери, заложник моего воображения, он говорит со мной так, будто такой я и должна быть. И я улыбаюсь ему. В знак того, что он один проявляет внимание и привязанность.
В дождь лес темно-золотой, почти охристый, сникший и молчаливый.
Боязливое солнце проходит через редкую крону и остывает в сетках сосновых корней. Два, три, пять деревьев, а дальше неразличимая неровная сплошная мокрая древесная живая стена. Набрякшие влажные ветви, пропускающие тебя, свисают, а затем затворяют обратный путь. Ноги ступают неровно по ватной игольной лесной циновке. Иду, чувствую, как тяжелею. Капли скатываются на спину и шею. Закрывая глаза, перевожу дыхание, будто выплываю из воды. Промокшая насквозь, я нахожусь внутри вращающейся воды, темные провалы леса уступают место новым, месиво под ногами превращается в мигающие лужицы. Дождь так усилился, что нет сил вдохнуть, приходится отфыркиваться от воды, кажется, что наступила катастрофа. И я вязну в липкую жадную грязь. Отяжелевшие от воды руки и волосы притягиваются ею. Кожа каплями спадает вниз, она собирается, морщины растягиваются и свисают к земле, прорастают и сплетаются. Чувствую, как дождь слизывает всё с моих костей, это плотское помешательство вызывает брезгливое чувство. Моя спина уже обнажилась. Меня здесь никто не найдёт. Никто не станет искать. Я прорасту баньяном, запущу пальцы, плечи и ребра в корни других деревьев и разрастусь, я покрою всю планету собой.