Миф о сотворении Мехико-Сити повествует, что город возник в результате расшифрованного жрецами кочующих с севера ацтеков знамения: ими было решено поселиться в том месте, где им встретится орёл, сидящий на кактусе и держащий в клюве змею. Этот знак они увидели на необитаемом острове посреди озера Тескоко. Ацтеки не только основали город Теночитлан(1), но и оставили в наследство удивительную идею: пространство расшифровывается, а место может быть прочитано.
Необходимость придать смысл окружающей среде уже тогда волновала завоевателей новых горизонтов. Невозможно жить и развиваться в ландшафте, полном смысла, не придав написанному слову особую значимость и господствующую роль и укрепив его настолько, что за ним последует история. Открытие Нового Света, или столкновение двух миров, как это принято называть, стало событием, которое мыслящие люди того времени не принимали, хоть и не могли открыто протестовать.
Колумб весьма интересовался экзотерическими текстами и рассказами о путешествиях и умело вписывал их в свои сочинения, как бы пытаясь сгладить события, непосредственным организатором или свидетелем которых был. Пришельцу, Дикарю, Чужаку нужно было вписаться в имеющиеся понятия, в образы, уже разработанные окружающей культурой. Из этого выходило, что новым землям суждено было быть открытыми Марко Поло(2), языки, на которых говорили коренные народы, должны были слиться с языком завоевателей. Этой мысли нужно было укрепить свои позиции ложью. И написанное слово, привилегированный инструмент памяти и связи, стало проводником этой лжи, заявленной ради милости короля и личного тщеславия первооткрывателей. Чтобы объяснить загадочный окружающий мир, надо изменять реальность, выдумывая всяческие измышления и смешивая истину с ложью.
Что ж, присвоим этим ранним сочинениям, возникшим на новых территориях, категорию «литературный»: читатель сам знает, чему верить, а где высказывать критические замечания, тем самым ставя под сомнение правдивость текста. Магия, ритм и атмосфера повествования важнее, чем объект, а время и расстояние придают тексту особый колорит. Так или иначе, но годы становления того, что будет называться латиноамериканской литературой, выделяют два жанра, которые по сей день не потеряли своей актуальности. Это хроника, последовательно излагающая подлинные события, и эссе, выражающее впечатления автора по конкретному событию. Их функция заключается в том, чтобы сообщить о происходящем, оставляя воображению очень мало места. Границы и обстоятельства написанного диктуются историческими событиями. И так будет всегда. Тем не менее, с давних пор существует стремление найти способ, объясняющий видение и прочитывание вещей, который производит на читателя сильное впечатление.
Безусловно, литература и вымысел – это не одно и то же. Да, хороший текст оказывает более сильное влияние на читателя, чем чисто информативная вещь. Документальные сочинения и эссе времени имеют определенный старомодный шарм, но это не из-за совершенства стиля. Не каждому сужено быть Монтенем(3)...
«Ибо чтобы описать, о всемогущий государь, Вашему Королевскому Величеству великолепие этого огромного города Теночтитлана [...] многим рассказчикам и описателям потребовалось бы много времени. Я же не смогу выразить и сотой части того, что можно было бы сказать, но в меру своих сил, пусть и неумело, постараюсь рассказать о некоторых вещах, которые видел, ибо они настолько совершенны, что в это трудно поверить, потому что то, что мы здесь видим собственными глазами, мы не в силах постигнуть».
Так описывал Кортес своему королю только что завоеванную им столицу, подчеркивая, что есть такой просто невероятный город. Чтобы произвести впечатление на своего государя, Кортес то упрощает, то усиливает свои чувства, подчеркивая особенности этого великолепного города, размеры и вид которого свидетельствуют о развитии письменности: любая среда, где беспрепятственно может прижиться вымысел, способствует сочинительству.
Литература – это то же путешествие, открывающее новые пространства, но не имеющее ничего общего с чувствами завоевателя. Практика письма и чтения взывает к чувствам и впечатлениям, а не к обогащению, не к желанию преумножить и оберегать свою собственность. Но написанное во время завоевания Мексики несёт в себе функции, связанные с понятием оккупации и защиты территории. Это инструмент и свидетель завоевания, имеющий способность стирать границы между вымыслом и реальностью, взывающий к чувству и заставляющий задуматься, реагировать на окружающее, искать ответы на загадки мира. История придаст ему еще одно свойство, и написание станет инструментом господства, инструментом, служащим укреплению власти. И еще страннее в этом сближении с Чужеродным то, что в дальнейшем испанцы не только внедрят свой язык, свои способы коммуникации и свою религию, но и то, что они завладеют индейскими языками, освоят их и переведут, чтобы лучше контролировать завоёванные народы.
Майя имели свою письменность задолго до прихода завоевателей, но она была забыта при столкновении двух миров. Империя ацтеков существовала без такого мощного инструментария, как письменность, но от ацтеков остались рукописи, уникальные исторические документы, своеобразные информационные рисунки, отражающие ритуалы религиозного и повседневного характера. Их читают совершенно иначе, чем написанное слово: рисунки нужно истолковать, объяснить. И неизвестно, насколько взаимосоответствуют действительность и прочитанный отрывок. Как бы изображение ни было зашифровано, оно оставляет место вольному толкованию, а значит, роднит нас с этим словом.
Надо полагать, что вскоре испанцам, а в особенности Кортесу, стало известно об отсутствии письменности на континенте. И этот факт в их руках становится оружием с непредсказуемыми последствиями. Кортес посылает письма индейским вождям, зная, что те ничего не поймут. А индийские вожди торопливо несут их на алтарь своим божествам в надежде, что в этих текстах и кроется могущество захватчиков. Первые слова написаны в Мексике для того, чтобы впечатлить, установить баланс сил между двумя противоположными сообществами, утвердить своё превосходства, ввергнуть Чужака в состояние почтительного страха и культурной неполноценности. Кортес также знал, как использовать ложь и дипломатию для достижения своих целей и брался за перо, чтобы доложить королю правду или же принизить в его глазах своих компаньонов. Главную роль здесь играло то, как был написан текст.
Поэтому не удивительно, что завоеватели, уверенные в своей учености, начинают учить детей местных вождей латыни и испанскому. В 1536 францисканцами основывается Колледж Санта-Крус в Тлателолко(4), где учат философия и языкам, почтительному отношению к католической религии, то есть наукам того времени, для того, чтобы дети знатных индейцев стали достойными вассалами Короля. Наука подчиняется религии, и все открытия должны подтверждать утверждения религиозной власти. Однако вскоре ученые мужи, то есть члены духовенства, сначала заинтересовались, а потом сами начали изучать индейские языки. Словарей и учебников по грамматике открывающих прямой путь к знанию становилось все больше.
Не будем забывать, что Конкиста(5) была театром массовых убийств и актов веры(6), когда были уничтожены многие документы – рукописи – в которых содержалось огромное количество информации о природе и знаниях, накопленных в доиспанские времена. Как и любое колониальное завоевание, мексиканское несет в себе огромное желание отменить весь предыдущий опыт, перечеркнуть все прошлое и установить новый образ жизни.
Несмотря на это, некоторые авторы защищают мир индийцев, как, например, Бартоломе-де-лас-Касас(7) в своем знаменитом Кратчайшем сообщении о разрушении Индий (1542). Оставляя свидетельство о произволе испанцев, он при этом видит благо новой власти, котороая несёт веру, знание, письменность. И здесь мы видим четко разграниченные функции письменности: это инструмент власти, овеществлённый желанием и понять неизвестное, и рассказать о виденном глазами очевидца. Хотя вначале это не носит художественный характер, в дальнейшем литература будет отражать дух, царивший до ее зарождения.
Два известных персонажа, Бартоломе-де-лас-Касас(1474-1566) – это пример священника-писателя, и Берналь Диас дель Кастильо(8) (около1500-1581) – пример солдата-писателя. Оба они символы своего времени с почти одинаковой манерой изложения.
Берналь пишет свою книгу о завоевании Мексики в конце своей жизни, тихо доживая в Гватемале. Он опровергает официальную историю и приводит свои факты, которые лично видел и пережил, когда был участником беспрецедентной экспедиции Эрнана Кортеса. Берналь присутствует и непостредственно участвует в массовых казнях; испытывает сомнения и обоснованные страх и радость... Ему удается передать свои чувства и впечатления об этих событиях, как трагических, так и будоражащих. Но больше всего ему с грубой солдатской откровенностью удается противостоять официальным заявлениям поверхностных аналитиков, которые пытаются оправдать испанское нашествие. В основном он летописец, уделяющий больше внимания внешней стороне и очень мало – анализу. У Берналя свой взгляд на то, что было, и он, свидетель многих событий, без прикрас повествует о них. Он верит в написанное, полагая, что его желание установить истину – это достаточно весомая причина, чтобы его слова возымели желаемую силу. Берналь, своей эмоциональностью и чувствительностью поднявший слово на высокий уровень, единодушно признан «первым писателем» Нового Света. И хотя он не обладает писательским даром, впечатляют его искренность и умение отразить необычайные или волнующие события. С точки же зрения стиля он является противоположностью канонам своего времени.
Лас Касас, священник-доминиканец, оставил две объемные книги, благодаря которым у нас есть возможность осмыслить Конкисту и критически взглянуть на то время. Это История Индий, объемный труд, отражающий в трех книгах тридцать лет завоевания «нового» континента, и Кратчайшее сообщение о разрушении Индий, короткий трактат в защиту индейцев, освещающий наиболее отвратительные зверства конкисты.
Первая работа характеризирует мыслителя, чье размышления колеблются между застойным Средневековьем и полным новизны Ренессансом. Лас-Касас в своем знаменитом предисловии признает четыре функции в процессе писания: заботу о своем красноречии, лесть монарху, восстановление истины, свидетелем которой стал, и, наконец, желание сохранить память об исторических событиях, которым может грозить забвение. Хотя Лас-Касас уверяет, что два первых аргумента ему не интересны, в распространении написанного слова он видит способ привести монарху свои суждения и аргументы. Опираясь на реальные события, тривиальные в современном мире, но революционные в шестнадцатом веке, он доказывает, что сознание может быть критическим.
Вторая книга, намного короче, обличает произвол испанцев и выступает в защиту индейцев, несправедливо уничтоженных. Этот трактат выдвигает аргументы, которые Лас-Касас выдвинет против Сепульведы(9) в ходе дебатов в Вальядолиде(10) в 1550-1551, когда оба оппонента столкнутся, чтобы выяснить, являются ли индейцы человеческими существами той же «ценности», что и испанцы, и есть ли у них душа. Однажды поставив это под сомнение, европейские страны запустят печально известную "треугольную торговлю"(11) , которая веками будет уничтожать африканские народы. Одной лишь риторикой, без революционного изменения понятий своего времени, Лас-Касас удается поставить под сомнение утверждения спесивой власти. Он критикует её "изнутри", опираясь на свои знания, утверждения и наблюдения.
Тот же Кортес и сам образованный человек, лично делавший заметки, как шло завоевание Новой Испании(12). Судя по интерпретации им фактов, его манера изложения более тонкая и чувствительная, в стиле Макиавелли, отличается от стиля других завоевателей. Только общая культура развивает такой стиль, основанный на чтении книг и природной наблюдательности.
Не прибегая к выдумке, написанное тем не менее служит лжи, которая вымысел воплощает в реальность. Или, наоборот, принимает элементы реальности, чтобы восстановить истину, до того считающейся ложью. Берналь пишет против официальных историков, тексты которых его раздражают своей неточностью. Лас-Касас старается угодить королю и в то же время внушить свои доводы, основанные на личных наблюдениях. Но оба они взаимосвязаны с властью и истиной. Написанное в ту эпоху еще не обладало той мощной силой, атакующей проблемы времени. Книги должны были угождать власти, а религия не оставляла места критическому мышлению.
Владение чтением и письмом местных привилегированных классов беспокоило переселенцев, смутно понимающих, чем чревата власть инструментов культуры. В письме к императору, написанном в Мехико 20 октября 1541 года Херонимо Лопес(13) докладывает: «Чтение и письменность так же вредоносны, как дьявол ... С каждым днем все больше индейцев, которые изъясняются на изысканной латыни как Цицерон». Было бы жестоко приводить здесь слова его современников, которые в унисон вторили этому заявлению. Письменность, инструмент завоевания и оккупации, с молчаливого согласия индейских привилегированных классов, утверждает превосходство западного мира и до сих пор беспрецедентно навязывает систему общения и образования. У написанного есть и другая функция - противостоять враждебному, постоянно тревожащему миру и успокоить не только короля, но и очевидца, участника этих незабываемых событий. И эти события необходимо сохранить в рукописи. Важна не правда, а возможность постичь сложность.
Вся литература берет начало из прошлого, будь то близкое или далекое. Можно возражать, сравнивать или просто относиться с уважением, но узы, которые связывают с литературой предков, бывают личными, неясными или проблемонесущими. В Новой Испании 16 века мы видим возникновение литературы со своим характером, формируемым историей, смысл которой наверняка ускользает от лиц, творящих ее.
Само понятие национальной литературы является спорным. Тем не менее, можно выделить уникальные контуры в начале появления и использования письменной формы, придающие литературе из конкретной страны индивидуальную окраску и наполненность. Около 500 лет Мексика поддерживает уникальные отношения с написанным словом, что во многом связано с его насильственным зарождением и местом написания конкретного текста. Таким образом, писать - это один из способов завоевания и оккупации. По крайней мере, к такому выводу я пришёл ппосле того, как прочитал и проанализировал множество книг, написанных на этой территории. Я полагаю, что писать – это самый сложный способ различать границы, которые разделяют правду и ложь.
Создать литературное произведение – вполне допустимый метод проникнуть в таинства страны и ознакомиться с ее загадками и таким образом создать произведение, которое будет иметь всеобщий резонанс. Авторы, посвятившие себя этой работе, знают, что их работа с написанным словом может породить песнь, которая перешагнет границы страны и языка. Мексиканская литература существует в ландшафте и обществе, которое всеми силами способствует её возникновению и развитию.
После того, что было – завоевание страны и порабощение ее народов, колонизированное, а затем независимое общество будет само управлять своим опытом, без каких-либо изменений в своем отношении к миру и к книге.
1. Теночитлан
2. «Книга о разнообразии мира» Марко Поло была на корабле Христофора Колумба, когда он пытался найти маршрут в Индию
3. Мише;ль де Монте;нь – французский писатель и философ эпохи Возрождения, автор книги «Опыты».
4. первое учебное учреждение в Америке для коренного населения. Коллегия Санта-Крус была религиозным учебным заведением, предназначенным для подготовки туземных священников и миссионеров, которым было бы легче найти общий язык с соплеменниками. Не менее важной задачей было воспитание лояльной колониальным властям туземной элиты, и в этом смысле Санта-Крус был и школой политических наук. Тлателолько – ныне район Мехико-Сити
5. исп. conquista - завоевание, термин, употребляющийся применительно к периоду завоевания Мексики
6. в их числе костры, на которых сжигались книги
7. испанский священник-доминиканец, выступавший против непомерной жестокости испанцев в отношении индейцев
8. испанский конкистадор, автор хроники «Правдивая история завоевания Новой Испании»
9. монах-доминиканец, апологет «справедливой войны», полагавший, что индейцы погрязли во грехе, и их сопротивление колонизации и обращению в христианство, свидетельствуют о порочности их природы и неспособности к человеческому мышлению. Соответственно, они много ниже испанцев, и должны занимать рабское положение (викип.)
10. город на северо-западе Испании. В средние века - местопребывание двора испанских монархов
11. трансатлантическая торговля рабами и колониальным товаром между тремя частями света — Африкой, Америкой и Европой
12. испанская колония, в состав которой входили территории современной Мексики, юго-западных штатов США (а также Флориды), Гватемалы, Белиза, Никарагуа, Сальвадора, Коста-Рики, Кубы (викип.)
13. Один из первых конкистадоров, впоследствии был назначен королем членом городского совета, выполняющим административные функции
ПЕРЕВОД С ИСПАНСКОГО И ПОЯСНЕНИЯ ШАХРИЗЫ БОГАТЫРЁВОЙ