Ван Ши-Чжень
Как горят на снегу алым жаром цветы –
Шёлком шить, вышивать ты любила всегда!
Сколько лет умывала детей наших ты
И молила, чтоб нас миновала беда.
Кто теперь за младенцем наладит уход?
Сын любимый в слезах свою маму зовёт.
Помню я, как на службу в провинцию Шу
Заболев, собирала в дорогу меня,
И теперь я раскаянье в сердце ношу,
И страдаю, себя в твоей смерти виня.
Дождь. Кричат обезьяны. Я плачу один
Возле станции почты у речки Цзянлин.
По фасаду хоромов терраса вокруг,
Тонконогих бамбУков кора – бирюза.
Ветер резкий, холодный, взлохматил бамбук.
В черном небе луна, как большая слеза.
Показалось – жена прислонилась к стволу,
Поправляя тайком рукавов изумруд.
Взял я книгу, жаровню, лекарств пиалу
И живу, как буддийский монах на ветру.
Поседела под старость моя голова.
И доносит мне ветер такие слова:
«Господин мой, напомнить хочу тебе я –
Проследи обязательно, жив ты пока,
Чтобы детям моим, дочерям, сыновьям
Не давали бельё на пуху тростника».*
*Намек на историю о том, как мачеха приемному сыну зимой дала одежду на пухе тростника, которая была толстой, но не грела. А потом он познакомился со стихом, в котором его мать перед смертью уговаривала супруга: «Не позволяй одевать сына в одежду на пухе тростника!»