От военного аэродрома солдаты сопроводили в комендатуру Назара и Гробовщика. «Опять вляпался!» - бичевал себя Костров. Отделались легко: Гробовщик предъявил удостоверение «участника боевых действий». Объяснились. Парней предупредили и отпустили.
Только теперь, сидя в «Чарлике» и направляясь домой, Назар попытался разобраться в происшедшем. Машинально проехал перекрёсток на красный свет и едва не столкнулся с грузовиком. Мысли Назара отчаянно роились, как растревоженный клуб пчёл, вылетевший из улья. Нарастало волнение, бурлила злость: на рынке его избили, унизили, а он не смог ответить... Наверное, прав Гробовщик... Раскалывалась голова. Ему казалось, что не всё ещё закончилось, что сейчас его догонят, преградят путь и кошмар продлится. С детства в его родном городке он не видел и не слышал ничего подобного. Жилось тихо и мирно. А теперь чувство напряжения и непредсказуемости пробирало холодом. И лишь, когда заехал во двор и закрыл за собою ворота, успокоился. Почувствовал запах цветущего сада, услышал и увидел на ветке воробья, который подрагивал крылышками, вытягивал шейку и выводил песенку, словно соловей.
Назар прошёл на кухню, оставил пакеты с продуктами. Старенькая мать, увидев на лице сына ссадины, заплакала, уткнувшись в платок.
- Всё обошлось, мам...
А отец уже был на ногах, одетый в свой военный мундир с погонами капитана. Стоял у зеркала и поправлял орденские планки. И куда только делась хворь и сутулость? Он весь светился бодростью и здоровьем. Зачёсывал назад седой редкий чуб, брызгался одеколоном.
- Что за праздник, дед? - удивился Назар, - невероятные перемены!
- У нас сегодня будут гости: мой друг военком... А что с тобой? Опять?..
- Да... Били и кавказцы, и русские. Я оказался между двух огней...
Отец обнял за плечи Назара:
- Выйдем во двор.
Под цветущей грушей они уселись на скамейки. Отец, пытаясь прикурить сигарету, чиркнул спичкой раз, другой.
- Возьми, вот «огниво», - Назар протянул зажигалку.
- Да не-е... Люблю прикуривать от спичек, люблю ими потарахтеть над ухом, как инструментом, люблю чиркнуть, чтоб шум и запах серы. Это как музыка для души... Да, не ладное дело творится. Объединить нас может только общая идея или общая беда... как в сороковых. Князья и те объединялись. Не дураки были. Живём в одном «доме» и потому надо друг друга терпеть. Пусть он чурка, ты пенёк... а дровосек для всех нас один – в Кремле. Не было в наше, советское время, национальной проблемы. Все нации переженились меж собой, породнились. А потом сверху вдруг стали резать по живому. И кто виноват? Это само государство расслабилось и дало волю всяким националистам. Каждый стал кочевряжиться и считать, что он «пуп земли».
- Дед, сегодня меня избили, я им покажу!
- Выкинь дурь из головы. Герои погибают первыми. Я знаю...
- Так что же, надо трусить и унижаться? Они у меня попляшут!..
- Сынок, ненависть плодит ненависть. Нельзя требовать от другого святости, когда сам не ангел. Конечно, легче геройствовать на виду, чем заниматься нужным делом и не кичиться.
- А что же делать? Отделиться и отделаться от неугодных?
- Ну, что ж... Допустим: примем меры. Разберёмся для начала с Кавказом, поставим его на колени, как в девятнадцатом веке или выселим в Сибирь, как в сорок четвёртом. Затем возьмём в блокаду мусульманский центр России. После отсечем окраинные народности, непохожие на нас с тобой. Останемся вдвоём. Я – старый, больной, кривой... Победа будет за тобой, за молодым. И ты останешься один в своей стране. Но из-за бугра тебя одного раздавят. Всё! Была страна, была жизнь и нету...
- Дед, а как же быть?
- А надо мириться. Как говорится, худой мир лучше доброй ссоры. Должна быть власть сильная, чтобы озорникам вовремя ставить щелбаны. Тогда народ будет жить тихо и мирно. Вот станешь министром – наведёшь порядок. У каждого своя правда, своя боль. Малые народы бережно хранят своё добро и материальное, и духовное. Не то что мы, русские: нас много и у нас всего много, и душа широкая нараспашку... Русский царь насильно присоединил Кавказ к России. Разрушал уклад их жизни, разорял горные поселения, казнил и уничтожал бунтовщиков... Да ты же должен всё это знать?.. Ну, да... откуда? Окромя компутера вас ничё не интересует. А вот вишь, коснулось и тебя...
- И что дальше, дед?
- А на заре Советской власти горцы устраивали мятежи, но всегда прижимала их к ногтю Красная Армия. В конце тридцатых годов снова восстания. Во время войны кавказцы, живущие под гнётом русских, ожидали и встречали немцев, как гостей. В тылу наших формировали банды. В сорок четвёртом без единого выстрела Сталин угнал их семьи в Сибирь. И вот опять в девяностые вооружённая смута в стране... Не живётся людям спокойно... От вражды хреново и русским, и кавказцам. В войну и те, и другие гибнут, страдают и плачут. В мирное время переживают: натянутые отношения, неприязнь, – это чувствуют все. Неприятно обеим сторонам. Устали все народы. Надо ставить точку.
- Дед, и с казаками у меня напряг. Что это за люди? Раньше о них ни слуху, ни духу. И вдруг, на тебе, – всколыхнулось, замутилось!..
- И у них непростая судьба... Все знают о жизни казаков в гражданскую войну: красные, белые... Досталось всем: «и нашим, и вашим». А вот о казачестве в Великой Отечественной замалчивают. А так же, как и в гражданскую, произошёл раскол. Одни сражались против фашистов, другие – против Красной Армии, мстя Советской власти за расказачивание. И некоторым казакам, обиженным на Советы, казалось, что пришла на Дон новая, возможно, лучшая власть... На Северном Кавказе в сорок втором году были созданы крупные казачьи соединения, служащие вермахту: дивизии, эскадроны, полки. Командовал у них генерал Краснов. Был у фашиствующих казачков и свой гимн «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон». И за военные заслуги получали немецкие награды. Ну чё ещё?.. После поражения под Сталинградом немцы стали драпать, а за ними бежали и казаки, потому как знали: пощады им не будет.
- Ни фига себе!.. - таращил глаза Назар.
- Взяли мы как-то в плен несколько таких казачков. А один и говорит: «Я не фашистов люблю, я Советскую власть ненавижу!» Да и наши казаки Красной Армии давали жару! Своей лихостью наводили ужас на противника. Сабельники люто мстили врагу. В рубке сдающихся в плен не брали... Вот так-то, сынок. Не всё так просто... Сейчас казачество живёт славой своих предков. Это и есть ныне самое ценное в их движении: сохранение традиций, знание родословной, почитание старших. Да, вот ещё хорошее дело: казачий лицей открыли. Подростков-то надо дисциплинировать, да растить патриотов. Комсомол угробили, никакой идеологии. Молодёжь распустилась – ничего ей не свято. Так может через лицей в мозгах что-то стронется...
Подошла мать.
- Ванечка, управилась я с угощением. Слышала краем уха вашу беседу. Сынок, никого нельзя осуждать. У каждого свои слабости. Надо считаться с каждым человеком, стараться его понять. И знай: никакие деньги, подарки, посулы не прельстят к тебе человека, если нет в тебе искренности и душевной доброты.
Вдруг в калитку позвонили.
- К нам, - радостно встрепенулся дед Иван.
Одернул китель, пригладил чуб, расправил плечи и пошёл встречать гостей. Распахнул калитку, и во двор вошёл военный в форме полковника, с седеющими усами, а за ним – высокий черноволосый парень в распахнутом кожаном плаще.
Назар чуть «не взорвался». Он сразу его узнал – это был Узден.