Ледяной каспийский Норд свистел в проводах, гонял по тротуару палую листву и мятые сигаретные пачки. Пашка Чемагин шёл размеренным быстрым шагом военного человека, ёжился в поднятый воротник бушлата, рукой обтянутой кожаной перчаткой придерживая за козырёк надвинутую на нос мичманку На улице ни души. Последний автобус, на который опоздал Пашка, ушел в сторону училища двадцать семь минут назад. На такси денег не было. Маячила перспектива шагать почти двадцать километров пешком, ночью по безлюдным пригородам между заборами уродливо темнеющих нефтяных комбинатов.
Причина опоздания была пустяковой. Не было красивой девушки. Не было благородного поступка. Так, ерунда.
В принципе, ничего страшного не произошло. Пятикурснику можно прийти в училище и утром. Но негде было провести ночь.
Пашка ускорил шаг.
Шёл мелкий снег, но таял, едва коснувшись земли. Не прошло и пяти минут, как снежок сменился моросящим дождём. Многочисленные ухабы на разбитом асфальте быстро заполнялись водой. С пригорка заструился ручеек и юркнул в придорожный кювет. Ветер усиливался. Дождь уже хлестал в лицо Чемагина и намочил вторую сигарету, прикуренную от первой. Спичка на сыром ветру не хотела зажигаться. Чемагин повернулся спиной к мощному порыву и, наклонив голову, всё же прикурил.
Застигнутый проливным дождем среди полупустынного ландшафта, гардемарин решительно свернул в сторону жилого массива, мигавшего огоньками в окнах редких не спящих жителей.
Пашка вошёл в крайний подъезд ближайшего дома, где на втором этаже светилось окошко, зажав в кулаке потухшую сигарету, поднялся по лестнице.
Нажать кнопку звонка - дело простое, но Пашка некоторое время стоял в нерешительности. Подстегнул его раздавшийся шум из квартиры, где-то наверху.
А будь что будет! Он вдавил клавишу и на секунду прикрыл глаза.
Некоторое время на звонок никто не отвечал. Наконец, открылась дверь.
- Переночевать не пустите? - Не здороваясь с вышедшим ему навстречу хозяином, выпалил Пашка, опуская мокрый воротник бушлата.
- Т-ты кто такой?
- Да вот, понимаете, - начал объяснять Пашка, - на автобус опоздал. До училища далеко, денег нет. Думал дойду, да дождь начался.
- З-заходи! - Не дослушав Пашку, коротко сказал хозяин, распахнул дверь и жестом пригласил войти.
Не ожидая такого успеха, Пашка перешагнул порог, и попал в тесную прихожую.
- Вася, кто там? - раздался из тёмной комнаты женский голос.
- Да спи ты. Это ко мне, - ответил хозяин Вася, делая глазами и пальцами замысловатые движения и маня Пашку за собой.
Пашка скинул ботинки. Миновав узкую прихожую, он вслед за хозяином оказался в тесной кухоньке, где между газовой плитой и холодильником едва умещался стол, на котором стояли три бутылки известному всему миру портвейна "Агдам". Одна бутылка была пуста, другая опорожнена на половину, а третья была полной.
Хозяин пил один.
- Аванс! - Кивая на стол, тихонько проговорил хозяин. Пашка, осознавая важность события, с пониманием кивнул.
Хозяин молча достал из шкафа чистый стакан, взял начатую бутылку, налил полный гранёный стакан и протянул гостю.
- Не возражаешь? Давай!
Пашка возражать не стал. Оглядел хозяина, - в трусах и майке, жалкого, суетливого. Выпил стакан, утёр лихо закрученные усы тыльной стороной ладони и, протянув руку, представился:
- Павел.
- Василий! - Пожав Пашкину руку, ответил хозяин. Затем он прикрыл кухонную дверь и указал на стул. Курсант снял отяжелевший от дождя бушлат, повесил его на дверную ручку, с уверенной небрежностью старшекурсника приладил сверху щеголеватую мичманку и присел к столу вслед за хозяином.
Надо сказать, что стол был накрыт не особенно щедро, ибо Вася в процессе обмывания аванса, явно игнорировал закуску.
Вася оказался токарем-фрезеровщиком высшего разряда. Сегодня на заводе выдали аванс, вот он и разгулялся.
Объяснений Пашкиных по поводу неожиданности визита он не слушал, и упорно гнул своё.
Поначалу Сашка пытался из вежливости слушать хозяина, но когда Васина история началась в третий раз, Пашку начало клонить ко сну. В конце концов, и сам хозяин упёрся лбом в край стола и заснул.
- Вась, может хватит, - раздался за спиной Пашки женский мелодичный голос.
Пашка обернулся и встал, приученный к тому, что надо непременно встать, когда в помещение входит дама. Где-то Пашка вычитал эту мысль, и с тех пор неукоснительно следовал этому правилу.
Полная, но удивительно красивая женщина лет тридцати смотрела на Пашку оливковыми глазами. Отливающие синевой чёрные волосы оттеняли белизну её лица и пышной груди, едва прикрытой не до конца запахнутыми краями цветастого халата.
Её не русская, восточная красота поразила Пашку. Такая красота быстро вянет и на склоне лет этот тип женщин теряет свою привлекательность, как присуще это кавказским женщинам и цыганкам.
- Здрасте. - Робко пробормотал Пашка, не зная, что сказать и чем объяснить свой визит. - Вы извините, я вот... А тут дождь, ну и я...- Развёл руками ночной гость, и встал истуканом, пряча за широкую штанину дырявый носок.
- Хураман, Хурама. - Нежным певучим голосом проворковала женщина и тут же добавила: - да вы садитесь, садитесь. Вася, ты даже не накормил гостя.
- Угу, - не отрывая лба от сложенных на столе рук, пробубнил Вася.
- Я сейчас, - засуетилась Хурама и зашуршала спичками у газовой плиты.
- В мгновение ока на столе появилась разогретая жареная картошка, какая-то закуска, зелень и неведомое Пашке блюдо под названием "долма".
Служба на флоте и четыре с половиной долгих курсантских года приучили Пашку не проявлять излишней скромности, когда тебя угощают.
- Вася, иди спать! - Спокойно сказала женщина.
- Угу. - Вновь проговорил Вася.
- Помогите, пожалуйста, - обратилась она к Пашке и курсант, осторожно подхватив необременительно лёгкого Васю, отвел его в комнату и помог улечься на диван.
Хозяйка долила Пашке вина, придвинула ему тарелку и присела рядом к столу, на место Васи, молча наблюдая за тем, как он ест и ни к чему не притрагиваясь...
...Они долго сидели на кухне. Почему-то сразу получился разговор. Пашка рассказал ей, что опоздал из увольнения и незаметно для себя раскрутил назад свою не длинную историю под названием жизнь. Рассказал об учёбе, о срочной службе на крейсере «Кутузов», о школе, о детстве, о своём городке.
Она не спеша поведала о себе, о своей обыкновенной жизни. В певучем её разговоре преобладали нотки какого-то неподражаемого акцента с вопросительными интонациями. Таким акцентом обладают русские, проживающие в кавказских городах.
Пашка держал её мягкую тёплую руку в своей большой ладони. За стеной храпел Вася.
А Пашке в эту ночь спать не пришлось...
Утром она накормила его завтраком, напоила крепким чаем. Пашка смотрел на часы. Она прильнула к нему. Он обнял её и поцеловал в губы...
За несколько дней до защиты диплома Пашку неожиданно вызвал заместитель начальника факультета по политической части.
- Не сознавайся! Диплом в зубы и на Камчатку. Кто там тебя искать будет? - Шептал недоумевающему Пашке по дороге командир роты.
- Так, Чемагин, ты что там вытворяешь?
- Ничего не вытворяю, товарищ капитан первого ранга.
- А вот жалоба на тебя... - Кивнул замначфака и указал на сидевших напротив него за спиной Пашки людей.
Только тут, обернувшись, Пашка увидел злые глаза Васьки и женщину, ещё более располневшую. Появившаяся на её лице одутловатость заметно испортила её красоту. На Пашку смотрели печальные, полные любви глаза.
- Ну, что же, Чемагин, было что-нибудь? - Спросил политработник, уверенный в том, что с Пашкой проведена соответствующая работа.
Встретившись взглядом с бархатом оливковых глаз, Пашка непроизвольно дёрнул кадыком, и решительно сказал:
- Было!
Многие годы Пашку качали океаны, возили по стране поезда, носили самолёты. Виски его стали седыми, а усталые плечи отяготили погоны с большими звездами. Пашке больше не пришлось побывать в городе, где пролетели его курсантские годы. Да и сам город этот оказался теперь территорией другого государства. Он больше никогда не видел ту женщину, и его все эти годы никто не пытался разыскать.
Только иногда, в редкие свободные минуты, оставшись один в своем кабинете, вдруг задумается Пашка и вспомнит:
Было!