На службу Ракетно-артиллерийского Вооружения я попал случайно: когда в списках абитуриентов, поступивших в Ленинградский институт Инженеров водного транспорта (ЛИИВТ) кораблестроительного факультета не обнаружил свою фамилию, в кармане у меня оставалось всего десять рублей.
Питание пришлось урезать до самого минимума: порция холодца за 50 копеек и кусочек хлеба - вот и весь мой дневной рацион.
- Что ты мучаешься, - сказал мне Валька Мухновский, - поезжай на Литейный проспект - там кормят бесплатно...
На Литейном по указанному адресу я увидел огромное здание, занимавшее целый квартал, на фасаде здания скрещенные стволы орудий. Угол здания со стороны улицы Чайковского во время войны разрушен прямым попаданием бомбы и заделан досками, я пробрался внутрь и осмотрелся. Мрачный внутренний двор ямился крупным булыжником, напротив какое-то одноэтажное здание с пушками у входа, слева стоит длинная очередь ребят в гражданском в столовую - я поспел как раз к обеду. Пристроившись в хвост очереди, состоявшей из моих сверстников, поступивших в Ленинградское Артиллерийское Техническое Училище, я подробнее рассмотрел внутренний двор. Столовая, куда я жаждал попасть, размещалась на первом этаже большого здания, переходная галерея соединяла второй этаж этого здания с основным корпусом, входная дверь в столовую находилась как раз под этой галереей, а напротив дверь, ведущая к выходу из училища на улицу Чайковского.
Очередь в столовую продвигалась довольно быстро - вот уже большой зал с металлическими колоннами и рядами длинных столов со скамейками.
Усевшись за один из столов, я стал ожидать развития дальнейших событий. Сначала к нашему столу подошел разносчик в белой куртке и высыпал на стол ложки.
Мы похватали их, но, мне досталась ложка с дыркой, а на обороте надпись: "учебная".
Ничего не скажешь - шутка хорошая и безобидная. Обед состоял из наваристого борща, каши и компота, а хлеба можно брать сколько хочешь. После плотного обеда я тем же путем выбрался через дырку в город и в прекрасном настроении вернулся в институтское общежитие. Так продолжалось около недели, и это время было в моей жизни, наверное, самым свободным и вольным: позади выпускные экзамены на аттестат зрелости, позади подготовка к вступительным экзаменам и, наконец, сами изматывающие экзамены в ВУЗ. До сих пор не пойму, зачем я поперся из своей сухопутной деревни Скородумка на Орловщине строить корабли в Ленинград. Очевидно, решающую роль в этом сыграло то обстоятельство, что в этот институт поехали из нашего 10-го Клинцовской мужской средней школы номер один Борис Аснин, Ефим Беленький, Евгений Пивнев, ну и я, хотя были мечты о профессии геологоразведчика.
Экзамены в институт начались с сочинения. На сочинении многие "посыпались", например, наш отличник Борис Аснин получил тройку и приуныл, а у меня по сочинению четверка - образ Обломова, о котором я писал неоднократно, раскрыл полно и без существенных ошибок.
Дальше шли экзамены по математике: отдельно по арифметике, алгебре, тригонометрии и геометрии - общая оценка по математике у меня получилась "хорошо". Физику я сдал тоже на четверку, оставалось сдать еще экзамены по химии и немецкому языку.
- Химия и немецкий не так уж важны для кораблестроения, - рассуждал я и отправился в Летний Сад погулять...
В результате и по химии и по немецкому на экзаменах получил тройки, не прошел по конкурсу и очутился за бортом. Это было мое первое разочарование в жизненной справедливости.
- Формалисты, - возмущался я про себя, - разве можно вычислять проходной балл путем арифметического сложения оценок по всем предметам - ведь оценка по математике гораздо важнее и весомее...
И потом, некоторые абитуриенты с нашего факультета, завалившись с самого начала на сочинении и математике, перебежали на непристижный экономический факультет, сдали там географию и историю и поступили, а я не поступил - обидно.
Это понимали и наши экзаменаторы. Помню, экзаменатор по немецкому языку, молодая женщина, посмотрев мои предыдущие оценки, с сожаление сказала:
- С оценкой "удовлетворительно" по немецкому вы не пройдете по конкурсу, - и, как мне показалось, с участием посмотрела на меня...
- Ничего не поделаешь, с каким-то равнодушием ответил я и не стал вымаливать у нее оценку...
Теперь все это позади, я сыт, свободен и с утра до вечера гуляю по прекрасному Ленинграду, впитывая его величие и волшебную архитектуру. Правда, после блокады многие дома и особенно дворы выглядели мрачно и угрюмо, но жители сами поднимают себе настроение: в окна выставляют динамики проигрывателей и со всех сторон льется музыка, чаще всего про Мишку: "Мишка, Мишка, где твоя улыбка?” Хорошо в молодости! Все дороги открыты перед тобой - выбирай любую и смело иди по ней, но помни, что возвратится назад нельзя...
Однажды, плотно пообедав на Литейном, я собирался покинуть хлебосольное училище известным путем, но обнаружил, что знакомую дырку заколотили.
Что делать? Теперь выйти можно только через дежурного по училищу.
К счастью, таких любителей похарчиться на халяву, как я, набралось человек тридцать и всех нас, голубчиков, собрали к дежурному.
Дежурный по училищу, блондин с благородными тонкими чертами лица, сидел за небольшой загородкой перед выходом на улицу Чайковского, на серебряных технических погонах у него три звездочки, на груди - ромбик об окончании ВУЗа. Беседовал он с каждым из нас доброжелательно, задавая короткие вопросы и рассматривая одним голубым глазом - другой был забинтован марлевой повязкой из-за ячменя. Получив ответы на свои вопросы, он разрешал выйти на волю.
Когда очередь дошла до меня, он спросил:
- Ваша фамилия?..
- Павлов...
Дежурный несколько помедлил, а потом сказал:
- Прошу вас задержаться, подождите в соседней комнате...
Делать нечего, с тревогой в душе я прошел в соседнюю комнату и стал ждать.
- Что ему нужно от меня? - терзали меня сомнения, - всех пропустил, а меня застопорил...
Наконец, дежурный закончил разбираться с ребятами и пригласил меня.
- Куда вы поступали? - спросил он...
- В ЛИИВТ...
- Какие у вас оценки, полученные на экзаменах в институте?..
- Четверки, а по химии и немецкому - тройки...
- С этими оценками вы без экзаменов можете поступить в наше училище. Если надумаете - приходите с экзаменационным листом и спросите старшего лейтенанта Павлова...
Судьба! Дежурный оказался моим однофамильцем - вот почему он остановил меня на пороге училища и принял участие в моей судьбе.
Много лет спустя, когда уже довольно высоко вскарабкавшись по вооруженческой лестнице, на одном из торжественных собраний в Артакадемии в перерыве я подошел в фойе к уже седому Павлову и представился ему:
- Ваш крестник, профессор, - и напомнил ему тот далекий эпизод на проходной училища...
Однако вернемся к тому памятному судьбоносному дню. Вернувшись в общежитие института, я посоветовался с Валькой Мухновским.
- Что там думать, - сказал он, - бери документы и неси их в училище, я тоже буду поступать туда...
На следующий день с документами на руках я был уже на Литейном проспекте. Старший лейтенант Павлов, посмотрев мои бумаги, сказал:
- Пишите заявление о поступлении в училище, экзамены вам сдавать не нужно, но необходимо пройти мандатную комиссию...
Написав заявление, я стал ждать мандатную комиссию и терзаться сомнениями: примут меня в военное училище или нет? Дело в том, что в социальном плане я не был ни из рабочих, ни из крестьян, а из служащих: мать учительница, отец - торговый работник, кроме того во время войны находился в оккупации, на мандатной комиссии меня спросили, почему отец не был на фронте.
- По возрасту, воевал в первую мировую в звании унтер-офицера, был ранен...
После короткого обмена мнениями председатель мандатной комиссии объявил мне
решение:
- Товарищ Павлов, вы зачисляетесь курсантом Ленинградского Артиллерийского Технического Училища имени Калинина...
С огромным душевным облегчением покинул я комнату строгой комиссии и, выйдя в коридор, радостно перевел дух. Вслед за мной вышел один из членов комиссии майор Банщиков, держа в руках мое личное дело - тоненькую папочку с несколькими листками внутри.
- Будете боеприпасником, - сказал он, делая надпись на папке красным карандашом...
- Товарищ майор! - взмолился я, - запишите меня в арттехники...
Майор Банщиков изучающее посмотрел на меня, зачеркнул "боеприпасник" и сверху написал "арттехник".
В этой надписи на личном деле опять проявилась моя вооруженческая судьба: хотя учился я на арттехника, но в жизни очень много пришлось заниматься, именно, боеприпасами...
Мое желание стать арттехником не было случайным: еще перед мандатной комиссией я расспросил и узнал о военных специальностях, которые готовились в училище.
Специальностей оказалось всего три: прибористы, боеприпасники и арттехники.
- Прибористы - это интеллигенция, они имеют дело с оптическими и другими сложными и тонкими приборами, - пояснили мне, - у боеприпасников много химии, а арттехники занимаются ремонтом вооружения и идут служить в основном в войска...
Войска! Какое гордое, величественное и всеобъемлющее слово!
Служба в войсках казалась мне престижной, интересной, широкой, многообещающей и романтической.
Сложные приборы меня не привлекали, а нелюбимая химия ассоциировалась со злополучной тройкой на недавних экзаменах в институте - вот почему я выбрал специальность артиллерийского техника. Итак, выбор сделан, выбрана жизненная дорога, по которой нужно пройти до конца, не уклоняясь и не увиливая, преодолевая и ухабы, и рытвины, и встречный ветер с дождем и снегом, и лютый холод и невыносимую жару. Дорога эта не гладкая и не усыпана розами, но полна шипов и опасностей, идти по ней будет, наверное, трудно, но жизнь и не должна быть легкой, иначе она будет просто неинтересной...
После оформления документов мне показали койку в казарме. Здесь временно размещались такие же недавно принятие в училище ребята, но они уже были переодеты в военную форму.
- Иди переодевайся, - позвал меня в каптерку старшина сверхсрочник...
В каптерке на полу кучи сапог, брюк, гимнастерок - все поношенное, но свежевыстиранное, чистое, исправное.
- Выбирай себе обмундирование, - сказал мне старшина...
Я подобрал себе брюки, гимнастерку, сапоги - словом, полную экипировку и стал здесь же переодеваться.
Старшина наблюдал за мной, а по окончании переодевания спросил:
- Свои вещи будешь отправлять домой или оставишь здесь?..
Дело в том, что ребята, приезжающие поступать в училище одевались похуже, что бы не жалко было оставить свои гражданские шмотки. На мне же была довольно приличная одежда, но ничего отсылать я не стал и все отдал старшине - это его добыча, которую он складывал в отдельный мешок.
Впервые облачившись в военную форму, я подошел к зеркалу - вроде, ничего, но долго задерживаться на Литейном мне не пришлось: когда собралась группа человек тридцать нас отправили в летние лагеря под Ленинградом. От станции Пери до лагеря нужно пройти пешком километра три. Дорога идет среди живописного хвойного леса и я, выросший посреди мягкой, лиственной природы среднерусской равнины, жадно впитывал в себя неповторимую красоту и обаяние Карелии. Был август, ярко светило солнце, настроение у всех великолепное: шутки, смех... Больше всех своими мелкими проказами выделялся Петриков: он то затевал какой - нибудь спор, то отставал от группы, то убегал в сторону. Лагерь располагался в живописном месте на берегу одного из бесчисленных озер этого края. Нас разместили в одном из бараков с двухъярусными деревянными нарами. Для умывания нужно было бежать к озеру. Старшим нашей группы был рядовой Хусейнов, поступивший в наше училище после срочной службы. Дисциплину среди нас держать ему удавалось с трудом, особенно после отбоя. Едва он командовал "отбой" и гас свет, как прямо какой то бес вселялся в нас: кто-то громко пускал "ветры", раздавался смех, потом еще и так продолжалось долго.
Подъем в семь, завтрак и шагом марш на работу. Нужно сказать, что испытание этой работой было мудрым: сразу видно кто чего стоит, способен ли кандидат в вооруженцы преодолевать трудности и жизненные испытания, которых ему в будущем хватит с избытком...
Работа заключалась в строительстве дороги. Десять погонных метров этой дороги - вот дневная норма выработки на каждого человека.
Эту норму отмерял шагами каждому из нас высокий полковник, сапер, шаг у него в точности соответствует одному метру - можно не проверять и не сомневаться.
Сначала нужно вскрыть при помощи лома старое покрытие шоссейной дороги, убрать булыжники и сложить их на обочине. Это наиболее трудоемкая часть работы, так как булыжники приросли друг к другу или вросли в землю. После этого нужно очистить корыто дороги от старого песка и выгрести его на другую сторону. В заключение необходимо отрыть водосборные колодцы и заложить их булыжником.
Задача, конечно, выполнимая, но нужно работать, а не сачковать. Сначала мы работали весело и с охотой, но когда пошли нудные осенние дожди, настроение ребят упало, послышались грустные песни: "плачь, скрипка моя, плач - расскажи, как на сердце тоскливо"...
Работали мы и в дождь, накрывшись накидками. Хотелось есть, правда, выручали сухари, которые сушили сердобольные поварихи из остатков хлеба.
Мы брали эти сухари перед работой и этим спасались. Однако у нас был конкурент
- это столовская лошадь, она поедала наши сухари и мы оставались ни с чем. Однажды надоевшее строительство прекратилось и нам объявили, что отправляемся на картошку. Утром пешим порядком мы отправились на станцию Пери. Была уже осень и окружающий пейзаж разительно изменился: среди зеленого моря хвои проступили желто-огненные листья березок и этот пронзительный контраст красок создавал неповторимую красоту, и вызывал какую - то щемящую тревогу и грусть...
На станции Пери мы погрузились в двухосные теплушки и к вечеру паровоз - кукушка повез нас по ужасно разбитой узкоколейке куда-то на север. Ехали всю ночь. Вагон ужасно качало и трясло - на конечную станцию мы прибыли только к утру. Здесь нам сообщили, что конечным пунктом нашего маршрута является деревня Заклинье и дальше нужно идти пешком.
Делать нечего, после завтрака мы выступили в поход. Этот поход, как мне показалось, наверное, был самым трудным за всю службу в армии. Сначала мы шли бодро и весело. Запомнился Олег Ершов, красивый крупный парень с румянцем на щеках, улыбаясь, он шел впереди и казалось, что не чувствует усталости. К сожалению, у нас еще не было никакой маршевой подготовки, портянки мы еще не научились толком наматывать, а это важнейшее дело: можно до крови натереть ноги и стать инвалидом посреди дороги. Чтобы избежать этого через каждый час движения мы делали привалы и перематывали портянки.
- Далеко еще до Заклиньев? - начали мы интересоваться после двух привалов...
- Километров пятнадцать с гаком...
Когда, как нам показалось, мы прошли эти пятнадцать километров и спросили встречного мужика, сколько нам осталось до Заклиньев, тот ответил:
- Километров восемь с гаком...
Что такое "гакм- неизвестно, но мы шли со всеми привалами уже часов шесть, солнце начало клониться к вечернему горизонту, а конца нашему пути еще не было и мы просто выбились из сил.
Если даже взять минимальную скорость нашего передвижения, то получится, что за это время мы прошагали около тридцати километров. Наконец, вдали показалась долгожданная деревня Заклинье, оставалось пройти еще километра полтора, но наши силы иссякли и мы перед самой деревней застряли на каком - то болоте, собирая ягоды и не в силах сдвинуться с места.
Жители деревни ожидали нас, и вышли на околицу встречать. Играет гармошка, слышится смех, громкий разговор, на переднем плане молодуха поет частушки:
"У меня на сарафане Петухи да якори,
Меня в этом сарафане Семеро ***кали"...
Жители разобрали нас по хатам. Меня, Чуканова и Корешева взял к себе на постой дядя Миша. Хата у него просторная, чистая, уютная с большой русской печкой. Как хорошо, как тепло на печке, как давно я не грелся на ней!
На картошке мы были около месяца и хорошо помогли крестьянам во всех многотрудных их делах. Обратный путь показался нам короче, и преодолели его легче. В Ленинград нас сразу не пустили, а встретили на окраине города и подвергли санобработке: прокалили в печах обмундирование, постригли, помыли в бане и сменили белье. Стригла нас полная яркая блондинка, приехавшая из парикмахерской училища, к ней мы подходили по очереди, раздетые до пояса в одних кальсонах.
Сашка Трохин уселся к ней стричься голышом и парикмахерша, возмущенная таким нахальством, огрела его электрошнуром от электромашинки. Трохин взвизгнул поросенком и бросился бежать - она за ним, догнала в коридоре и перетянула его еще разок. От бани до училища мы шли строем и успели как раз к ужину.
После ужина нас распределили по подразделениям, меня зачислили в первую батарею первого дивизиона, командир батареи капитан Разов, командир нашего взвода - старший лейтенант Медведев. Это первые мои командиры, но как они не похожи друг на друга! Капитан Разов - строевой командир с золотыми погонами на плечах, небольшого роста, несколько сухощавый и подвижный, он строго следит за нами. В строевом отношении он образец для подражания: всегда выглаженный, начищенный и подтянутый
- прямо гусар.
Помню, ходили мы с ним однажды в гарнизонный караул. Развод караула производился в Инженерном замке и Разов, в ожидании его начала сидел, выпрямившись на скамейке в белом кителе, с шашкой, со шпорами на ярко начищенных сапогах и читал Устав.
Его подтянутость и мужская военная красота бросалась в глаза, и мы невольно любовались им.
Однако вернемся назад! Наша казарма располагалась прямо над столовой, койки в два яруса, мне досталось место наверху - это с одной стороны, даже лучше: никто не прыгнет к тебе сверху на шею, но зато залезать и заправлять койку неудобно.
Как хорош, как сладок сон на чистой постели после дороги и после бани! Но поспать удалось всего ничего: в двенадцать ночи раздалась команда "подъем", нас построили, посадили на машины и повезли на грузовую железнодорожную станцию. Здесь стоял железнодорожный транспорт с углем, прибывший в адрес училища, и нам нужно было его разгрузить. Уголь находился на открытых платформах и нас распределили равномерно таким образом, что на двоих досталась одна платформа.
По неопытности мы не отбрасывали уголь подальше, а ссыпали его прямо под колеса и, когда нам казалось, что работа окончена, пришел железнодорожник и сказал:
- Теперь уголь нужно от путей отбросить на метр...
Делать нечего, пришлось опять браться за лопаты и делать, по существу, двойную работу. Только часам к десяти утра мы вернулись в училище уставшие, грязные и голодные - так начался этот памятный первый день обучения.
В нашем взводе оказались Стратонитов, Слюсаренко, Шкаринов, Трохин, Эрдман, Маруняк, Кудашев, Данилов, Завгородний, Королев, Рагулин, Шорин, Савченко, Маслов, Хусейнов, Мороз.
Вскоре все эти ребята сошли с дистанции на длинной дороге становления вооруженца и их фамилии, сохранившиеся в моей памяти, я привожу в качестве иллюстрации потерь на непростом пути, выбранном нами.
После завтрака нас переодели в новое х/б, кирзовые сапоги, новые шинели, новые шапки-ушанки и мы, наконец, одели курсантские погоны. Как же мы смешны и неуклюжи: новенькое обмундирование сидит на нас мешковато, на стриженной голове уши оттопырены, строем ходить мы не умеем и наступаем друг другу на пятки.
А вот идет строевым шагом батарея выпускников, погоны на них еще курсантские, но одеты они уже в офицерское обмундирование: хромовые сапоги, х/б, портупеи. Идут они, печатая шаг, с какой - то притягательной красотой, свободно и непринужденно, что залюбуешься - по сравнению с ними мы просто гадкие утята. Совсем скоро у них выпуск и они разъедутся кто куда. Грустно, очень грустно расставаться и с Училищем, и с прекрасным городом, и с любимой девушкой - на слуху грустная песня: "Сиреневый туман".
Теперь эту песню можно часто услышать по радио, и говорят, что это песня народная. Правильно - ведь курсанты тоже народ и это они сочинили эту песню - тогда мы ездили только на поездах, были в то время и кондукторы...
... Сиреневый туман над нами опустился,
Над тамбуром горит вечерняя звезда, кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда...
Занятия начались со строевой подготовки, проводил их с нами старший лейтенант Медведев ежедневно и помногу часов: приближались ноябрьские праздники и нужно было хотя бы немного обтесать нас и подготовить к принятию присяги. Присягу мы приняли накануне праздников, поэтому срок моей службы в Советской Армии пошел с октября 1953 года.
После праздников процесс обучения пошел по полной программе.
Нужно сказать, что учили нас основательно, добротно и целенаправленно всему тому, что нужно на войне артиллерийскому технику: крепкое знание материальной части вооружения, материаловедение, слесарное дело, кузнечное дело, станочное оборудование и работа на нем и другие предметы. Такой рациональный подход к обучению объясняется просто - ведь совсем недавно окончилась Великая Отечественная война и почти все наши преподаватели прошли ее от начала и до конца, знали, что нужно на войне и давали нам необходимое.
Расписание занятий было составлено так хитро, что после бани мы занимались кузнечным делом.
Мыться нас поднимали часов в пять утра, и мы шагали в городскую баню на улице Чайковского, неся в руках чистое белье и полотенца. Белье сверкало белизной, конфузило воинство и старшина командовал:
- Убрать белье внутрь строя!..
Мы перемещали белье внутрь строя, и теперь оно было не так заметно.
Работать в кузнице нам нравилось. Хорошо в кузнице! Пахнет углем, металлом, пылает горн, работа понятная, но требует знаний, умения и навыков. Заготовку в горне нужно разогреть, но не пережечь, а для этого необходимо на глаз уметь определять температуру нагрева металла по цветам: малиновый, красный, желтый, соломенный... После нагрева заготовку нужно обработать на наковальне большими и малыми молотами, при этом рука должна быть твердой, глаз точным, сила удара соразмерной. Не все это у нас получалось, но мы старались, хотя заготовок пожгли немало...
После кузнечного дела по расписанию классные занятия по механике. Механика необходима арттехнику как воздух: нужно ясно представлять себе работу механизмов и конструкций под воздействием различных нагрузок и внешних сил, видеть слабые места и принимать меры по упреждению поломок. Механику преподавал полковник Ослопов.
Небольшого роста, с лысиной, всегда аккуратно одетый в глухой китель с серебряными техническими погонами, он рисовал мелом на доске балку, нагружал ее одной - двумя внешними силами и обозначал точку опоры. Закончив чертеж, он клал мелок на место, вытирал руки и оглядывал нас, выбирая кого бы спросить. Выбор падал на колоритную фигуру Маруняка с большой головой и прямо - таки сократовским лбом.
- Назовите моменты сил, действующих на балку, - следовал вопрос...
Маруняк поднимался со своего места, долго смотрел на доску, но ничего не отвечал.
- Голова большая, а ничего не соображаешь, - сердился Ослопов и поднимал
меня...
Я назвал моменты сил, действующие на балку по часовой и против часовой стрелки, полковник Ослопов удовлетворился моим ответом и продолжал занятие. Говорил он монотонно, не повышая голоса, и мы после бани, после кузнечного дела повально все уснули. Видя, что никто не слушает, Ослопов скомандовал:
- Встать! Сесть! - и так несколько раз, пока мы окончательно не проснулись...
Материальную часть артиллерии мы изучали внизу в просторной лаборатории, где
стояли орудия всех калибров и всех систем.
Основное орудие, по которому будут вас готовить - это 152 мм гаубица-пушка МЛ-20, - сказал нам преподаватель...
Изучение материальной части артиллерии велось методом рассказа и показа на образце и по плакатам устройства узлов и механизмов, а также принципа их взаимодействия. К сожалению, все это давалось несколько формально, в отрыве от жизни: объясняя тот или иной узел, преподаватель не говорил, как же ведет себя деталь при эксплуатации в войсках, какие бывают поломки, на что нам нужно заострить внимание, как будущим ремонтникам. Мне думается, что это происходило либо из-за отсутствия таких данных, либо из-за неподготовленности преподавателей, не имеющих войсковой практики эксплуатации вооружения. Вообще боевая служба артиллерии и связанные с ней различные эпизоды и коллизии нам не доводились (а ведь они были!).
Однажды я случайно прикоснулся к этой теме. В казеннике гаубицы-пушки МЛ-20 имеется инерционный предохранитель от двойного заряжания, препятствующий открыванию затвора пока не произведен выстрел.
- Неужели и так не видно и не слышно, что происходит выстрел? - недоумевал я и обратился с вопросом к преподавателю...
- Да знаете ли вы, что происходит на огневой позиции во время артподготовки? - удивился моему вопросу преподаватель, - ведь одновременно ведут огонь сотни орудий, стоит сплошной грохот и расчет, естественно, не слышит выстрел своего орудия, и поэтому были несчастные случаи...
Отзанимавшись с утра шесть часов мы шли на обед, а после этого короткий отдых. После обеда предстояли еще три часа самоподготовки.
Как не хочется заниматься в холодной и сумрачной лаборатории, как неохота браться за холодный металл орудий и мы, словно воробьи, усевшись возле радиаторов отопления, грелись их теплом. Плакаты по устройству материальной части висели на стойках постоянно в лаборатории, а вот Руководства службы нужно было каждый раз получать в библиотеке и для этого от каждого взвода назначался так называемый книгоноша. Меня как раз и назначили этим книгоношей. Руководство службы 152 мм гаубицы-пушки МЛ-20 толстая тяжелая прекрасно иллюстрированная книга в твердом матерчатом переплете с цветными вкладышами в разделе "боеприпасы", издания 1942- 1943 годов. В одном из воспоминаний наших военачальников я читал, что при издании этих руководств была допущена какая — то ошибка и И.В. Сталин приказал изъять из войск все дефектные экземпляры и исправить их. И это во время войны, когда судьба государства висела на волоске, но этот приказ был выполнен. Раздав Руководства, я сам брал себе книгу и повторял материал, пройденный с преподавателем. На следующий день преподаватель начинал занятие с опроса усвоения пройденного материала. В эту
томительную минуту, когда преподаватель просматривал журнал на предмет кого бы спросить, а мы, затаившись, ждали, кто-то тихонько пошутил:
- Трохин, сейчас вызовут тебя...
- Лишняя пятерочка не помешает, - усмехнувшись, отозвался тот...
То ли преподаватель услышал наши реплики, то ли это так совпало, но он громко назвал фамилию:
- Трохин, идите отвечать!..
Отвечать было нечего, так как Трохин на самоподготовке не занимался и, конечно, получил двойку, но фраза: "лишняя пятерочка не помешает" стала для нас прямо - таки крылатой...
При изучении материальной части артиллерии большое внимание уделялось выверке прицельных приспособлений, проверке противооткатных устройств, определению мертвых ходов механизмов и методике устранения погрешностей.
Освоив гаубицу-пушку МЛ-20, мы перешли к 122 мм пушке А-19, которая далась нам гораздо легче, так как эти орудия отличались друг от друга только калибром, а все остальное было одинаковым. То же можно сказать о 122 мм гаубице М-30 и 152 мм гаубице Д-1, которые мы больше полюбили, так как эти орудия гораздо легче и доступнее семитонной махине МЛ-20. Дальше пошли пушки с клиновым затвором и полуавтоматикой заряжания: 76 мм ДП-42, 85 мм Д-44, 85 мм СД, 85 мм Д-48, 100 мм Бс-3, 100 мм Т-12. Изучали мы и новинку - 100 мм танковую пушку со стабилизатором. Стабилизатор нам давался с трудом, так как здесь были гидросистема, гироскопы и электроника.
Стрелковое оружие изучалось параллельно - это были все образцы пистолетов, автоматов, винтовок и пулеметов, состоявших на вооружении Советской Армии. Сами мы были вооружены 7,62 мм автоматом ППШ. Этот автомат сам по себе по конструкции простой, но у него сложный круглый дисковой магазин, который снаряжать и чистить трудно. А чисткой оружия мы занимались постоянно и с пристрастием, можно сказать, что этой чисткой нас приобщали к оружию, прививали к нему уважение и любовь. Стволы автоматов ППШ не были хромированы и поэтому нужно было постоянно следить, чтобы в канале ствола, не дай бог, не появилась сыпь, или еще хуже ржавчина. Если такое случалось - следовало наказание: наряд вне очереди или лишение увольнения в город. После чистки нужно было красиво и с особым шиком смазать автомат так, чтобы было и не сухо и не жирно, а напоследок провести промасленной тряпочкой сверху вниз так, чтобы следы от смазки легли ровными полозками в одну сторону. И все же настоящий урок чистки оружия нам преподал однажды начальник артвооружения училища, майор. Дело было в летнем лагере, когда мы выполняли упражнение по стрельбе из винтовки Мосина. Винтовки хранились в смазке на складе, поэтому нам пришлось сначала их расконсервировать, и после стрельбы почистить и сдать обратно.
Я старательно чистил свою винтовку, но когда принес ее майору, то он, надев на шомпол чистую ветошь, поковырял в труднодоступных местах и показал мне следы нагара на ветоши. Сдать винтовку удалось только с третьего раза. К сожалению, в дальнейшем с появлением хромированных стволов культура чистки стрелкового оружия была утрачена, а также понятия, как "сыпь", "налет" или "коррозия" в канале ствола отошли в прошлое. Много часов отводилось на изучение радиолокационной станции СОН-9 и электротехники. Эти предметы давались труднее - ведь электроны нельзя пощупать, а нужно оперировать абстрактными воображаемыми понятиями. Топопривязчики, звукометрические станции и оптические приборы входили также в программу нашего обучения.
Ходили мы на занятия и к боеприпасникам. У них в лабораториях и классах изобилие различных колбочек, пробирок и прочей стеклянной посуды. Наше посещение этого цикла для лаборантов было настоящим бедствием: привыкшие к грубой работе возле орудий, мы оставляли у боеприпасников после себя горы битой посуды.
По окончании первого периода обучения предстояла сдача зачетов и экзаменов по ряду предметов, а также практические работы по кузнечному и слесарному делу.
Экзамены предстояло сдавать по материаловедению, которое преподавал нам полковник Мозговой.
В этот предмет помимо различных материалов, применяемых в артиллерии, входили и инструменты, поэтому мы должны были знать углы заточки сверл и резцов.
Полковник Мозговой составил и издал в местной типографии крайне необходимую артиллерийскому технику памятку в виде карманного справочника с перечнем сверл, плашек, резцов, типов электродов и другого справочного материала. Этот справочник я потом видел у вооруженцев в войсках - спасибо полковнику Мозговому за его труд. Экзамен он принимал в одном из классов и в качестве дополнительного вопроса спрашивал из какой породы дерева сделан тот или иной классный стол.
Мы уже заранее определились со всеми столами и на всякий случай подготовились к ответу на этот "каверзный" вопрос. Самым отстающим в учебе у нас во взводе был курсант Рагулин. Перед экзаменом мы показали ему, где какие стоят столы, дескать, этот из дуба, этот из сосны и он смело пошел на экзамен. На все три вопроса, стоящих в билете, ответить он не мог и преподаватель, выбившись с ним из сил, в качестве последней надежды спросил:
- Из каких пород дерева изготовлены столы, стоящие позади вас?..
Рагулин, даже не оборачиваясь, показал - этот сосновый, а этот дубовый...
Преподаватель улыбнулся: нужно обладать даром ясновидения, чтобы не глядя
узнать породу дерева и поставил Рагулину "неуд".
После сдачи зачетов и экзаменов нам был предоставлен двухнедельный отпуск. После отпуска занятия возобновились еще интенсивнее: с утра подъем, физзарядка, утренний осмотр, завтрак и занятия. На физзарядку мы ходили в любую погоду в одних гимнастерках и при этом никто не болел, а только благодаря строгому распорядку и хорошему питанию наливались силой и мужали. Зимой в часы физзарядки мы чистили снег и во дворе и вокруг училища. На утреннем осмотре проверялась чистота подворотничка и блеск латунных пуговиц. Из-за этих подворотничков было больше всего замечаний и подшивать их мы не любили. Латунные пуговицы и пряжки ремней мы драили оседолом при помощи щеточки и специальной планки с прорезью.
Параллельно с учебой мы несли службу и во внутреннем наряде, и в нашем карауле, и в гарнизонном карауле.
Помню, когда меня впервые назначили дневальным по батарее, то, как говорится, служба не показалась медом: уборка помещения, равнение коек и табуреток, чистка умывальников и унитазов, стояние возле тумбочки и многое другое.
Когда я убрал туалет и почистил умывальник, дежурный по батарее ефрейтор Полхов остался недоволен моей работой.
- Вот как нужно чистить унитаз, - показывал он, засунув руку в горшок по самый локоть...
Позже я не раз вспоминал ефрейтора Полхова: вооруженцу в жизни приходится часто "совать руку по самый локоть"...
Несение службы в караулах - это и есть настоящая армейская служба, сопряженная с выполнением реальной задачи, особенно в гарнизонном карауле: стоишь на вышке ночью в тулупе с автоматом, прожектором просматриваешь периметр и ждешь смену.
Время тянется мучительно медленно и все кажется, что разводящий со сменой опаздывает...
Вскоре мы стали изучать новый предмет - тактику. На этом предмете мне бы хотелось остановиться подробнее и, может, с некоторым пристрастием. Что такое тактика? Проще говоря - это наилучший, наиболее рациональный способ действия при выполнении поставленной задачи в конкретных условиях. Тактика есть везде и всегда и не только на войне, но и в повседневной жизни. К примеру, если взять у тех же артиллеристов любой справочник, то его первая глава посвящается именно тактике: тактике артиллерии во встречном бою, в наступлении, в обороне, при форсировании водной преграды, в городе, в горах, в пустыне и так далее. Для всех этих случаев даются конкретные тактические приемы выполнения задачи артиллеристами. Вооруженцы теснейшим образом связаны с артиллеристами, так как обеспечивают их боеприпасами - без боеприпасов нечем стрелять и нет никакого огня.
Спрашивается, есть ли у вооруженцев своя тактика обеспечения теми же боеприпасами во всех перечисленных видах боя? Как лучше обеспечить артподготовку с выкладкой боеприпасов на грунт? То ли встроить транспорт с боеприпасами в колонну артиллеристов, то ли назначить точку встречи, то ли создать повышенные запасы при орудии с использованием запасных тягачей, то ли привлечь транспорт вторых эшелонов и так далее. А как быть, если войска построены в один эшелон, в два эшелона, в три эшелона?
И потом, лишних боеприпасов после артподготовки на грунте не должно остаться
- подбирать потом их будет некому.
К сожалению, на занятиях по тактике об этих вещах нам не говорили ни слова.
Что же давали нам на занятиях по тактике? Нам усиленно давали и заставляли зубрить организационно-штатную структуру соединений и частей Советской Армии и мы заучивали количество личного состава и вооружения в частях и подразделениях. Конечно, это не тактика и наши преподаватели тут не виноваты - просто тактика для вооруженцев еще написана, хотя сделать это не так уж и трудно: в том же Руководстве по эксплуатации РАВ посвятить ей несколько страничек...
В мае закончились все классные занятия и нас вывели в летние лагеря. Здесь мы жили в палатках, которые учились сами ставить и оборудовать. Нас приучали к полевой армейской жизни со всеми ее неудобствами и тяготами. Невыносимые тяготы создавали для нас тучи комаров, которые не давали нам жизни ни днем, ни ночью.
Мы пытались обороняться от них и отпугивать дымом от еловых шишек, но это мало помогало, а мы сами дурели от едкого дыма в своих палатках и ходили с опухшими физиономиями.
И все же однажды мы отомстили этим комарам. Были практические занятия с холостой стрельбой из 152 мм гаубицы-пушки МЛ-20. Пока шло оборудование огневой позиции, еще можно было отгонять комаров, отмахиваясь веточкой, но когда дело дошло до боевой работы, когда обе руки заняты, комары просто остервенели...
Был рассвет, комары висели тучами и зверели, но вот, наконец, мы зарядили орудие и дали залп. Огромный факел огня вырвался из ствола, звук выстрела расколол тишину, мы ликовали, а сколько погибло комаров при этом, один бог знает...
Для занятия физкультурой в летних лагерях самое благоприятное время и наш преподаватель физкультуры подполковник Тращенко, влюбленный в свой предмет, гонял нас безжалостно и немилосердно. Что там греха таить, физическая форма у нас была еще далека от совершенства: не все прыгали через коня, слабо работали на кольцах и брусьях, а на турнике не то чтобы сделать "склепку" - подтянуться толком не умели. Подполковник Тращенко добивался, чтобы мы были подвижными, ловкими, сильными с быстрой реакцией. Эту реакцию он проверял по быстроте, с которой мы карабкались на деревья по его команде. Команду он подавал не сразу, а ходил вместе с нами по лесу, выбирая подходящее место.
В руках у него длинный шест, обмотанный на конце ветошью. Вот внезапно он подает команду, и мы бросаемся к ближайшим деревьям и начинаем карабкаться вверх, а Тращенко в это время шустро бегает внизу и своим шестом лупит тех, кто не успел забраться повыше. Чаще всего достается неуклюжему Маруняку. Другим экстремальным испытанием для нас были прыжки в воду с пятиметровой вышки.
Правда, сначала мы прыгали "солдатиком" с трехметровой вышки - и то страшно, а уж с пятиметровой высоты и подавно.
- Не смотрите вниз, - командует Тращенко, - смотрите на горизонт...
Следуя этому совету подхожу к краю, преодолеваю себя и лечу вниз...
Второй прыжок дается уже легче, но некоторые не могли преодолеть себя и Тращенко попросту сталкивал их вниз.
В заключение лагерного сбора предстоял выезд на артиллерийский полигон для практических стрельб из всех видов оружия, которые мы изучали зимой в классах и в лабораториях. Одно дело изучать оружие в классах, имея дело с мертвым металлом, и совсем другое дело прикоснуться к живой работе оружия, почувствовать его мощь и ощутить при этом восторг и трепет. Это крайне нужное для вооруженцев занятие было организовано замечательно: нам разрешалось, не жалея боеприпасов, стрелять сколько душе угодно. Наверное, за всю службу мне не приходилось столько стрелять и из пистолетов, и из винтовок, и из автоматов, и из пулеметов, и из 45 мм и 76 мм пушек.
Заодно можно было бы пропустить нас через должность начальника пункта боепитания, с которыми у вооруженцев бывает столько хлопот и неприятностей...
После летних лагерей нас, окрепших и возмужавших, отправили в отпуск. Отпуск длился недолго, но за это время в Училище произошли большие изменения, кардинально повлиявшие на нашу дальнейшую судьбу: наше Училище стало высшим учебным заведением - Ленинградским высшим Артиллерийским Инженерным Училищем (в дальнейшем Инженерным факультетом Артакадемии).
В связи с этим дальнейшая судьба каждого из нас круто изменилась: одних просто-напросто отчислили, других перевели в Ленинградское Артиллерийское Техническое Зенитное Училище, ну а третьих зачислили сразу на второй курс Высшего Училища.
Я оказался среди этих счастливчиков. Порядки в Высшем Училище были совсем другие: во-первых, отныне мы стали называться не курсантами, а слушателями, во-вторых, нас свели в учебные группы и распределили по факультетам, в-третьих, каждому из нас было определено денежное содержание в размере 740 рублей в месяц. Для меня это была огромная сумма, так как курсантом я получал всего 5 рублей, а так хотелось всего. Прежде всего, хотелось купить наручные часы, и мы собирались в складчину по нескольку человек и с каждой получки покупали часы. Помню хорошо эти свои первые часы: прямоугольные, марки "Звезда", на которые деньги я копил полгода.
Теперь у меня было целое богатство, правда, из этих денег нужно было заплатить за питание и на руках оставалось совсем немного, но все же...
Меня зачислили на первый факультет в третье учебное отделение. Начальник факультета строевой артиллерист, прошедший войну, полковник Помогаев.
Начальник нашего курса подполковник Аристархов, выпускник нашего технического училища, строгий, подтянутый носит золотые погоны, владеет английским языком и тяготеет к строевикам.
Строевую выправку он старается привить и нам: строго следит за внешним видом и приказал всем обзавестись подтяжками, чтобы брюки не свисали и не пузырились на коленях. Он часто цитировал нам фразу из какой - то книги:
- За столом сидел человек в гражданском платье, но по всему было видно, что это военный...
Нам запрещалось ходить в городе в гражданском платье, но Фамусов однажды нарушил это правило и, как назло, попался Аристархову на глаза, был наказан, а мы шутили:
- По Литейному шел молодой человек в гражданском платье, но по всему было видно, что это военный...
Обычно Аристархов приходил в общежитие к утреннему осмотру и здоровался со
строем.
- Здравия желаем, товарищ подполковник, - дружно отвечали мы...
Чтобы не утруждать себя выговариванием этих четырех слов Завгородний выкрикивал: гав, гав, гав... но однажды не рассчитал и, когда мы уже замолчали, в наступившей тишине он "гавкнул" еще раз и, конечно, поплатился...
Усилия Аристархова по привитию нам строевой выправки не пропали даром: у нас проявилась тяга к щегольству и мы стали шить на заказ... фуражки с черным бархатным околышем и аккуратным круглым козырьком, стали покупать хромовые сапоги и шить синие галифе и защитные шерстяные гимнастерки - это высший шик, но попадаться патрулям в таком наряде не следовало...
Наш курс включал в себя четыре учебных отделения - это в общей сложности 70 человек.
Первым отделением командовал Ершов, вторым - Гашунин, третьим - Травушкин, четвертым - Волобуев, старшиной курсов был Комолов из первого отделения. В нашем третьем учебном отделении 18 человек и Травушкин среди нас немного и постарше и имеет уже некоторый жизненный опыт: после окончания железнодорожного техникума работал помощником машиниста на станции Саксаульской и наездил около 45 тысяч километров, перенес крушение, в училище поступил по направлению военкомата. Всем командирам учебных отделений вскоре было присвоено звание "младший сержант" и нужно сказать, что командовать своими сверстниками и товарищами дело нелегкое и неблагодарное: вставать нужно пораньше, а ложиться попозже, производить бесконечные построения и осмотры, делать замечания и проверять их устранение и так далее.
Занятия на втором курсе для нас начались с общеобразовательных предметов: высшей математике, физике, теоретической механике, сопротивлению металлов, химии, начертательной геометрии - словом по всем предметам высшей школы.
Все эти предметы были распределены на несколько семестров на втором, третьем и четвертом курсах. На пятом курсе оставалась войсковая стажировка и защита дипломного проекта - ведь теперь из нас готовили не техников, а инженер-механиков артиллерийского вооружения.
Лекции по высшей математике сначала читал сухой седой преподаватель, приглашенный к нам из какого - то ВУЗа. Мы все собирались в большой аудитории и он, взяв в руки мел, начинал говорить и писать на доске бесконечные формулы, потом переходил на другую доску и так целый час.
Мы не успевали за ним и не усваивали материал, поэтому этого преподавателя вскоре заменили, а неспособных слушателей стали просто отчислять из Училища.
Отступать было некуда и оставалось только освоить все предметы, пробраться через сложный частокол многочисленных формул и понятий - это и есть борьба за выживание. Дело усугублялось еще и хрущевским сокращением армии, поэтому никто нас не жалел и давали нагрузку на полную катушку.
На некоторые семестры приходилась одновременная сдача экзаменов по высшей математике, физике, теоретической механике, что выдерживали не все - из нашего отделения были отчислены в общем - то неплохие ребята Данилов и Мороз.
Самым способным среди нас, пожалуй, был Валька Мухновский: на лекциях конспекты не писал, а только сидел и слушал, но все экзамены потом сдавал на отлично, хотя и по чужим конспектам.
Однако, несмотря на отличную учебу, он все же был отчислен из-за пристрастия к спиртному.
Начертательную геометрию преподавал Коркин Ф.С., теоретическую механику - доцент Мочалин B.C., сопротивление материалов - доцент Лошкарев М.Н., практические занятия по высшей математике вела Преснякова, молодая красивая женщина. Валерия Николаевна всем нам, конечно, нравилась, а Петров просто влюбился в нее.
По химии были и лекции и лабораторные занятия. Химию преподавал, влюбленный в свой предмет полковник Улитин, полный крупный мужчина с мясистым носом, все химические элементы и простые соединения он изготовил в виде моделей из разноцветных шариков, скрепленных проволочками. Он любил вытаскивать наугад эти модели из большой картонной коробки и спрашивал нас:
- Что это такое?..
Тренируя таким образом, нужно сказать, что он добился определенных успехов, хотя мы не любили многочисленные сложные химические формулы, но вынуждены были их заучивать. Заучить все невозможно и на зачетной контрольной работе мы обошли Улитина и воспользовались шпаргалками.
Следил он за нами зорко, но никого не поймал, а после контрольной сказал:
- Еще не было в моей практике случая, чтобы трудную контрольную все написали на хорошо и на отлично - мне просто интересно, как это вы ухитрились?..
Пришлось под гарантию сохранения наших оценок пойти ему навстречу и раскрыть хитрость: на крышках классных столов, покрытых черной краской, мы заранее написали карандашом все эти немыслимые химические формулы и, если смотреть прямо, то надписи не видны, а чуть наклонишься - все видно как на ладони, сиди себе и спокойно сдувай...
На третьем курсе у нас была производственная практика на заводе "Большевик". На завод мы выезжали на своих автобусах рано утром и возвращались только к вечеру. Наша практика началась с занятия на обширном заводском дворе, заваленном, как казалось, кучами земли. Я впервые так зримо ощутил и был потрясен, что все происходит и все возникает из земли: и орудия, и боеприпасы, и ракеты, и средства существования человека, и сама жизнь - вот почему так дорога земля, вот почему люди бьются за землю, не щадя живота своего...
На заводском заготовительном дворе, конечно, была не земля, а руда и все необходимое для выплавки металла для орудийных стволов. Наша месячная практика на заводе как раз и включала в себя весь технологический цикл производства орудийных стволов.
Перед этим мы прослушали цикл лекций по методике прочностного расчета орудийных стволов и выполнили курсовую работу на эту тему. Всем этим мы занимались в течение почти целого семестра, так как прочностные расчеты ствола производятся по сечениям, начиная от дульного среза и заканчивая казенником, по сложным длиннейшим формулам с многочисленными математическими вычислениями.
Это была трудоемкая кропотливая работа, сопряженная с обработкой большого объема цифрового материала. Все вычисления мы делали с помощью неудобных логарифмических линеек - другой вычислительной техники не было...
После заводского двора мы перешли в мартеновский цех. Здесь нам подробно показали подготовку и пропорции всех компонентов шихты и загрузку ее в печь. В этих пропорциях подготовки шихты и кроется секрет качественной орудийной стали.
Огненная река расплавленного металла, вытекающая из мартена, захватывает и завораживает - смотреть на это равнодушно нельзя. Остывшие болванки металла уже в другом цехе подвергаются дальнейшей обработке: разогреву в специальных печах и ковке. За процессом ковки можно смотреть часами: вот транспортер с захватом впереди, наподобие руки, вытащил из печи раскаленную заготовку в виде толстого бревна и подал ее к кузнечному стану. Началась ковка, при этом "рука" транспортера перемещает заготовку и вдоль, и вокруг оси так, что бесформенная болванка постепенно утончается и принимает форму орудийного ствола. Механическая обработка ствола производится в следующем цеху: сначала грубая обточка, а затем тонкая на огромных станках. После обточки следуют, пожалуй, самые интересные операции: сверление канала ствола нужного калибра и нарезы в канале ствола. После механической обработки ствол подвергается закалке в специальном цеху.
Под самым потолком высотного термоцеха смонтированы краны, которые вертикально берут нагретый ствол и постепенно опускают его в огромные чаны с маслом, врытые в землю тоже вертикально.
Степень закалки ствола и получающаяся при этом структура металла зависит от множества параметров: температуры нагрева ствола, температуры масляной ванны, скорости опускания ствола в масляную ванну и так далее. В заключение ствол подвергается хонингованию и хромированию. Может, за давностью я что-нибудь упустил, но в целом картина была именно такой. В каждом цеху мы практиковались по нескольку дней, естественно, вели конспекты и необходимые записи и отчитывались перед нашим руководителем. После заводской практики учебный процесс пошел своим чередом, но в наш размеренный распорядок дополнительно вклинилась строевая подготовка.
Дело в том, что нашему училищу для участия в праздничном параде на Дворцовой Площади необходимо было выставить парадный батальон. Мероприятие это, можно сказать, политическое, и нас начали готовить к параду заблаговременно, тщательно и основательно. Сначала строевая стойка: подбородок поднят, плечи развернуты, живот подобран, пятки вместе, носки врозь...
Потом одиночная строевая подготовка: подъем прямой ноги (не согнутой в колени) с вытянутым носком сапога на высоту 70 сантиметров, энергичная отмашка левой руки назад и одновременный подъем правой руки на высоту пряжки с одновременным же сильным ударом подошвы сапога о землю: ать-два, ать-два...
После этого тренировки хождения в парадной шеренге. В каждой шеренге двадцать человек и нужно помимо высоты подъема ноги и твердости шага соблюсти еще и равнение, а это самое трудное и дается только тренировкой. Каждая шеренга подбирается строго по росту. У меня рост 173 сантиметра и мое место в четвертой шеренге пятым или шестым с правого фланга. Выше меня Кокурин, Даймиченко, Травушкин, Созинов, Никифоров - они впереди меня, а вот Петров, Семенов, Шумилов где-то позади.
Ходить на "шкентеле” не приведи господи: хвост шеренги то извивается "змеей", то играет "гармошкой" и нужно то замедлять шаг, то ускорять его...
После того, как мы освоили хождение по шеренгам, начинались тренировки уже в составе полной парадной "коробки". Здесь ко всему прочему добавлялось умение держать дистанцию между шеренгами, интервалы и делать одновременный поворот головы при равнении. Тренировки к параду начинались за два месяца до 7 ноября или до 9 мая. Чтобы не нарушать учебный процесс тренировки проходили либо рано утром еще до занятий, либо в часы самоподготовки, вначале мы ходили с автоматом ППШ в положении "на грудь", что значительно облегчало держать равнение в шеренге, сцепившись локтями друг с другом.
Однако равнение, да и остальные элементы мы оттачивали только после усиленных, в том числе и ночных тренировок.
Наверное, никто так не ждал этих праздников как мы - ведь после праздников кончалась наша муштра.
Накануне парада нам давали отдохнуть и тренировки не проводились, а в самый праздник мы, получившие строевую выправку и стать, с духовым оркестром выходили из ворот Училища на Литейный проспект и поворачивали на набережную. На тротуаре стоят девушки и провожают нас глазами, но мы и не смотрим на них...
От Литейного моста мы идем по величественной гранитной набережной мимо Летнего Сада и в назначенное время занимаем свое место на Дворцовой Площади возле арки Главного штаба. Напротив нас высится Александрийская колонна, а за ней у самого Зимнего Дворца гостевая трибуна - вот мимо этой трибуны мы и должны безукоризненно пройти строевым шагом в строгом равнении.
Наконец, подходит время начала парада и звучит команда:
- Смирно! Дистанция одного линейного, первый батальон прямо, остальные на¬право! Шагом марш!..
Мы делаем первый шаг и в тот же момент раздается мощный аккорд духового оркестра, занявшего середину площади. И вот, чеканя шаг, мы идем - вот недалеко и трибуна, рассматривать ее нам некогда, но оттуда за нами следят строгими глазами наши начальники, и не дай бог сбиться с ноги или нарушить равнение...
Всего участвовать в парадах на Дворцовой Площади мне довелось семь раз, и строевая выправка от этих парадов осталась до сих пор и ко мне по праву можно отнести слова Аристархова: "за столом сидел человек в гражданском платье, но по всему было видно, что это военный"...
После окончания третьего курса наше положение изменилось: было разрешено проживание вне Училища на частных квартирах и, кроме того, мы были представлены на присвоение первичного офицерского звания "техник-лейтенант". Распоряжаться своим денежным содержание можно было также по своему усмотрению: хочешь, бери получку целиком и питайся самостоятельно, хочешь - сдай часть денег в нашу столовую.
Некоторые предпочли первый вариант, но, к сожалению, не умея распоряжаться своими финансами часто попадали впросак, тратя деньги сначала широко и безоглядно, а под конец оставаясь без гроша в кармане.
Например, Кокурин уже к середине месяца был на мели и занимал у кого сколько мог, а за неделю до получки, исчерпав все кредиторские возможности, сидел без копейки и валялся на кровати. Воскресный день, на улице весна, тепло, ярко светит солнце и наши собрались поехать в ЦКПО.
- Боря, поедем в парк с нами, приглашает Семенов, - за трамвай мы заплатим...
Деваться некуда и Кокурин соглашается. В парке высокая парашютная вышка - не
каждый осмелится прыгать с такой верхотуры...
- Боря, прыгнешь с вышки - получишь десять рублей, - предлагает Семенов...
Для Кокурина сейчас десять рублей - это целое состояние и он соглашается. Вот он на самой вершине, но высота пугает его, и он пятится назад. Видя такое дело, Семенов применяет хитрый психологический прием: достает десятирублевку, машет ею и кричит:
- Боря, десять рублей!
Этот прием достигает цели: Кокурин возвращается назад, надевает парашют и совершает свой "героический" прыжок.
Благополучно приземлившись, он бежит за обещанной наградой, но Семенов дает ему ... всего пять рублей.
- Почему пять, а не десять?..
- Удержано за трусость...
Частные квартиры мы подыскивали где-нибудь поблизости от Училища и снимали комнаты недорого на двоих - троих. Мы вместе с Шумиловым сняли такую комнату на улице Чайковского у тети Маруси. Мы не особенно докучали своей хозяйке: завтракали и обедали в Училище и только иногда ужинали дома. Тетя Маруся по-матерински опекала нас, и мы иногда устраивали чаепития.
К праздникам мы надеялись получить звание "техник-лейтенант" и с нетерпением ждали этого события. На каждого из нас уже было пошито офицерское обмундирование: защитный китель со стоячим воротником, синие галифе, синие брюки навыпуск, шинель и парадный мундир. В это время Министром Обороны стал Маршал Советского Союза Г.К. Жуков и ввел просто роскошный парадный мундир: двубортный китель мышиного цвета с нарядными накладками на обшлагах и на отворотах, с белой рубашкой и галстуком, сюда же полагались и белые перчатки. Кроме того, к неудовольствию моряков был введен кортик, который пристегивался к золотистому поясу. Забегая вперед, отмечу, что ходить на парад с кортиком было труднее: он непривычно болтался на поясе, мешал отмашке рук, и нам приходилось невольно увеличивать интервалы, а по команде "смирно" эти интервалы снова сокращать, отчего шеренга "играла" гармошкой. Однако вернемся назад. Присвоение нам звания "техник-лейтенант" задерживалось, и прошел слух, что эти звания на 4-м курсе академий слушателям теперь вообще давать не будут. Эти слухи посеяли в наших душах уныние: сколько было надежд - и форма уже пошита...
Однако нам повезло: в Москве решили в последний раз присвоить нам звания, а в дальнейшем во всех академиях слушателям присваивать эти звания только при выпуске.
Наконец, долгожданный приказ был подписан и начальник Училища генерал- лейтенант Пырский зачитал его нам перед строем, после чего мы облачились в свою новенькую форму. Что и говорить, минута волнительная и незабываемая - разве можно забыть эти волшебные минуты, когда твои плечи осеняют золотые погоны? Правда, у нас были серебряные технические погоны, но они блестели еще ярче и, чего там греха таить, первое время я все ходил и поглядывал на свои звездочки. С присвоением звания укрепилось и наше материальное положение: теперь мы стали получать свыше 1200 рублей и почувствовали себя более уверенно. Я же решил съездить к своим бывшим школьным товарищам, студентам ЛИИВТ и показаться им в лейтенантской форме. В комнате институтского общежития я застал Борьку Ленина и Женьку Пивнева за чертежными досками - будущие кораблестроители, согнувшись в три погибели, корпели над очередной курсовой работой. Студенты сидели на мели, обрадовались моему появлению, с любопытством рассматривали меня и поздравляли.
Хотя мы все учились на четвертом курсе, но я уже был самостоятельным обеспеченным человеком и теперь нисколько не жалел, что не попал в свое время в этот институт. На угощения я не поскупился и мы, так сказать, обмыли мое первое звание. С присвоением звания в организации учебного процесса для нас ничего не изменилось: мы по-прежнему ходили строем, по-прежнему учебным отделением командовал Травушкин, но теперь все наши помыслы были направлены на получение очередного воинского звания "инженер-лейтенант". Слово "инженер" несколько смущает, так как оно означает "хитроумный изобретатель".
- Ничего изобрести мне, наверное, не удастся - значит и не буду соответствовать этому званию, - размышлял я...
Заветный белый эмалевый ромбик на груди - вот вожделенная эмблема о высшем образовании, предмет зависти у одних и чувство некоторого превосходства у других был предметом нашего дальнейшего достижения.
Для получения заветного ромбика нам осталось проучиться всего полтора года и защитить дипломный проект. Чтобы мы не забывали об этом, в коридоре был установлен увеличенный макет этого ромбика и мы, проходя мимо на занятия, всякий раз косились на него и ... мечтали ...
Однако нужно еще сдать все экзамены, пройти войсковую стажировку и защитить дипломный проект. Войсковая стажировка предстояла в артиллерийской дивизии в Луге. Нас распределили по конкретным должностям - мне предстояло стажироваться на должности начальника артцеха дивизионной мастерской (ДАРМ).
Мастерская размещалась в типовом кирпичном одноэтажном здании со всеми положенными участками. Начальник ДАРМ, капитан, представил меня личному составу мастерской, и я приступил к исполнению своих обязанностей. Мастерская для меня, что дом родной: пахнет краской, стеолом, резиной и другими артиллерийскими запахами, на душе хорошо и спокойно - ведь это работа по моей специальности, к которой меня готовят вот уже четыре года.
В мастерской стоят 122 мм гаубицы М-30, которые здесь делают средним ремонтом. Гаубица простая по конструкции, удобная в эксплуатации и обслуживании, хорошо нами освоена, поэтому мне не составило труда найти общий язык с артиллерийскими мастерами. Моей правой рукой был старший сержант Бабенко, украинец двухметрового роста.
Приступив к ремонту, я вскоре обнаружил, что мои ребята попросту тянут резину: одно колесо гаубицы снимают целый час, и мне пришла идея заинтересовать их:
- Давайте управляться с орудием побыстрее, а в оставшееся время лучше будем ходить на озеро купаться...
Артмастера согласились с моей идеей, а я, в свою очередь, согласовал этот вопрос с начальником мастерской и дело пошло: еще с вечера мы закатывали в цех очередное орудие, и с утра пораньше без проволочек приступали к ремонту, а к двенадцати часам под моим присмотром и на мою ответственность шли на озеро купаться.
После обеда мы продолжали заниматься ремонтом - вот так и шла моя стажировка в войсках. При этом все были довольны: солдаты радовались возможности пойти на озеро и покупаться, начальник мастерской доволен выполнением плана ремонта и в заключение дал мне положительный отзыв. Старшего сержанта Бабенко я однажды встретил много лет спустя на станции Знаменка, мы узнали друг друга и вспомнили то лето...
Пятый курс нашего обучения был посвящен в основном дипломному проектированию и защите дипломного проекта. Правда, в это время на вооружение Советской Армии поступили новые образцы артиллерии: 130 мм пушка М-46, 152 мм пушка-гаубица Д-20, 160 и 240 мм минометы, а также безоткатные орудия, которые мы сразу изучали и осваивали.
Для дипломного проектирования предлагалось на выбор несколько тем. Я остановил свой выбор на теме: "Проект поворотного механизма 152 мм гаубицы-пушки МЛ-20". Хотя кинематическая схема поворотного механизма не очень сложная, но в этой теме была заковыристая изюминка: предложить замену дефицитной и дорогостоящей бронзы на венце червячной пары другим материалом. Руководителем моего дипломного проекта был назначен полковник Шаповалов и, постоянно с ним консультируясь, я с головой ушел в работу. Дипломный проект включал в себя расчетную часть, чертежи и пояснительную записку. Сама защита пугала нас, поэтому мы ходили на защиту в соседнее Военно-Инженерное Строительное Училище, чтобы посмотреть и ознакомиться с этим процессом. Строители ходят в черной морской форме, хотя потом служат в Сухопутных войсках и мне позже приходилось встречаться и сотрудничать с ними.
Присутствуя на защите, мы убедились, что это не так уж и страшно: на доклад дается минут десять - пятнадцать, а потом следуют дополнительные вопросы. Мы заметили, что члены Госкомиссии настроены благожелательно и дополнительными вопросами не злоупотребляют, а в основном уточняют те или иные детали.
Самым узким местом в моем дипломном проекте было определение материала взамен бронзы для червячной пары, и я отправился в публичную библиотеку. Хорошо теперешним студентам: имея доступ в Интернет, можно без труда получить нужную информацию и узнать, что было в какой-то области, что есть сейчас и что будет в перспективе - только успевай осваивать готовый материал. Мне же в библиотеке пришлось просидеть не один день и перелопатить кучу литературы по своей теме.
В результате я получил достаточную информацию по своему вопросу и в качестве заменителя остановился на чугуне особой марки, близкой по антифрикционным свойствам к бронзе. Полковник Шаповалов согласился с моими доводами, но заметил, что нужно подкрепить мое предложение результатами лабораторных испытаний и дать сравнительную характеристику чугуна предлагаемой марки и бронзы. У нас такой лаборатории не было и мы отправились с ним в одно из научных учреждений, чтобы провести лабораторные испытания у них. К сожалению, договориться нам нигде не удалось и мне ничего другого не оставалось, как только оперировать чисто теоретическими понятиями.
Объем чертежной работы включал в себя шесть - семь ватманских листов и мы буквально висели на чертежных досках.
Работали мы в просторной светлой аудитории, одетыми по форме.
- Товарищ полковник, пуговицы мешают чертить, разрешите работать в рубашках,
- обратился однажды Алехичев к начальнику факультета, когда тот зашел к нам...
- Пуговицы вам мешают? - возмутился Помогаев, может, в армии вам будет служить тяжело?..
И еще не раз начальник факультета на разных совещаниях упоминал про эти пуговицы и возмущался, хотя, в сущности, просьба Алехичева была безобидная...
Тем не менее, время защиты дипломного проекта неумолимо приближалось и вот наступило 25 января 1958 года - день защиты. В лаборатории материальной части артиллерии рядом с орудиями было подготовлено место для защиты. Конечно, все мы волновались, переживали и наши преподаватели, и руководители дипломных проектов, и командование - ведь решается не только наша судьба, но выявится оценка и нашему училищу: насколько квалифицированно подготовлены выпускники, насколько они эрудированны, насколько они подготовлены к практической работе в войсках и, наконец, достойны ли они высокого звания "лейтенант-инженер". Забегая вперед скажу, что готовили и учили нас основательно, и полученный багаж теоретических знаний и практических навыков позволил мне в течение 35 - летней армейской службы занимать высокие и ответственные должности и при этом решать непростые вопросы - низкий поклон и благодарность за это нашим преподавателям, которые вкладывали в нас душу...
Однако вернемся к защите диплома. Вот я развесил на специальных стойках свои чертежи и схемы, а сам дипломный проект в виде специально переплетенной книги лежит перед председателем Государственной комиссии генерал-полковником Волкотрубенко. К сожалению, тогда ничего не было известно об этом замечательном человеке, вооружение с большой буквы, несшем на своих плечах неподъемный груз обеспечения вооружением и боеприпасами в огненные годы Великой Отечественной войны. Иван Иванович взял в руки мой дипломный проект и с карандашом в руках стал читать пояснительную записку. В этой злосчастной двухстраничной пояснительной записке он обнаружил и подчеркнул несколько грамматических ошибок из-за чего оценка мне была снижена, и я на защите получил четверку. Как обидно! Но стыдно не знать свой родной русский язык и писать с ошибками. К сожалению, в большинстве своем все "технари" не отличаются особой грамотностью и сплошь и рядом допускают ошибки в русском языке.
Авиаконструктор Яковлев в своих воспоминаниях пишет, как однажды ошибки в каком-то документе ему исправлял И.В. Сталин, и после этого ему пришлось основательно штудировать учебник русского языка. Вручение дипломов об окончании полного курса Училища проходило в торжественной обстановке в актовом зале. Диплом с присвоением квалификации "артиллерийского инженер-механика" и заветный нагрудный "ромбик" вручал лично начальник Училища генерал-лейтенант артиллерии Семенов.
И вот я держу в руках корочку диплома и коробочку с ромбиком на белой эмали которого накладная красная звездочка и золотистый герб. Будут у меня потом и ценные подарки, и медали, и ордена, но этот ромбик - моя первая награда, доставшаяся с таким трудом...
Выйдя из актового зала, мы с Травушкиным остановились на лестничной площадке и он сказал:
- Дай-ка я прикреплю "ромбик" к твоей груди...
Я вынул свой кортик и подал ему. Травушкин проделал кортиком дырку в моем новеньком парадном мундире, прикрепил "ромбик" и с этого момента он неизменно был у меня на груди...
Так получилось, что свои воспоминания я начал писать с середины - с "Афганского дневника" в 1982 году, так сказать, по горячим следам, а заканчиваю первой главой и посвящаю свой многолетний труд вооруженцам. И в художественной литературе, и в мемуарах почти ничего не пишется о вооруженцах. К сожалению, и сами вооруженцы почти ничего не пишут о себе, оставаясь в тени и неизвестности.
Широкой общественности неизвестна многотрудность, сложность и ответственность работы вооруженцев, а также многообразие и разносторонность решаемых ими проблемных вопросов. Много на свете есть разных специальностей, но жизнь одна, и эту жизнь мы посвятили службе вооружения, которой бескорыстно служили и отдавались ей целиком и полностью... Мысленно окидывая пройденный путь, прежде всего хотелось бы поблагодарить за совместную службу вооруженцев войскового звена - начальников Службы Ракетно-артиллерийского Вооружения полков, несущих службу на переднем рубеже и в большинстве уходящих в запас в майорском звании с минимальной пенсией - ведь пробиться на дивизию, а тем более на корпус или на армию не каждому удается - низкий поклон им...
Большое спасибо ракетчикам, ремонтникам, арттехникам, боеприпасникам - словом, всем вооруженцам.
Вооруженцы и дальше всегда будут востребованы, так как войны не прекращаются, а все усложняющееся вооружение требует высокопрофессиональных специалистов...
Выражаю благодарность и признательность подполковнику Шиндяпину В.П. за содействие в обработке и подготовке настоящих воспоминаний.
ПАВЛОВ А.П.
Вооруженцам посвящается
НА СЛУЖБЕ РАКЕТНО-АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ВООРУЖЕНИЯ
Глава 1
В училище
Колпна 2009 год