История службы артиллерийского вооружения

 

История службы артиллерийского вооружения начинается с "пушечной избы" и "пушечного стола", которые упоминаются в летописях с 1479 года.
"Пушечная изба" занималась производством, а "пушечный стол" ведал вопросами административного управления. Сохранилось десять  имен русских пушечных мастеров, которые в это время работали в России
В 1475 году по приглашению Ивана Ш в Москву приехал известный зодчий и литейщик Аристотель Фиорованти.
При Иване Грозном русская артиллерия достигла большого расцвета, и справедливо считалась лучшей в Европе.
Создается центральный административный орган - *пушечный приказ*. Производственной базой пушечного приказа являются пушечные дворы. В них работают русские мастера, из которых наиболее известным является Андрей Чохов, работавший на пушечном дворе около 60 лет, работы которого отличаются пышностью художественного оформления. Шедевром его труда является отлитая в 1586 году *Царь – пушка*. Осуществилась мечта пушкаря Андрея Чохова. Он создал, наконец, ту пушку,  которою хотел поставить в Кремле на самом видном месте, чтобы она говорила о богатырской силе русского народа, о его способности творить чудеса, о его могучей артиллерии.
В 1700 году Петр I вводит должность начальника артиллерийского  ведомства и присваивает ему звание генерал - фелъдцейхместера. В ав¬густе 1700 года Петр объявил войну Швеции, но только к исходу октября  удалось стянуть под Нарву до 200 орудий разных калибров с крайне ограниченным запасом боеприпасов.
После поражения под Нарвой почти вся наша артиллерия в составе 145 орудий досталась шведам. Петр написал тогда: "Когда сие несчастье получили, тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила".
Для литья пушек Петр приказал собрать колокола "с знатных горо¬дов, от церквей и монастырей". Потери артиллерии под Нарвой были быстро восстановлены, уже к концу 1701 года было изготовлено 268 новых орудий.
Пушкарский приказ был переименован в "приказ артиллерии".
В начале 1702 года Петр I поручил управление артиллерийскими делами генералу Брюсу. Это была замечательная личность своего вре¬мени: астроном и математик, географ, артиллерист и инженер, Брюс, бесспорно, был наиболее образованным из всех сподвижников Петра.
К началу Полтавской битвы службой вооружения было отремонтиро¬вано и приведено в боевую готовность 72 орудия. Поблизости от Полтавы были созданы базы снабжения боеприпасами. Для подвоза боеприпасов организовывались специальные фурштатские команды.
В ходе Полтавской битвы русская артиллерия действовала блестяще, после битвы Петр собственноручно вручил Брюсу орден святого Андрея Первозванного. В 1720 году Брюс присваивает своему ведомству назва¬ние "Главная артиллерия".
В 1756 году генерал - фельдцейхместером назначается Шувалов. Период руководства Шувалова является периодом развития и процветания русской артиллерии и службы вооружения.
Вступление в должность Шувалова совпало с началом Семилетней войны с Пруссией.
К этому времени значительно осложнилось артиллерийское снабжение, так как единороги стреляли картечью, ядрами, бомбами и зажигательными снарядами. Заряды помещались в специальных картузах, что, в свою очередь, требовало комплексного снабжения. Полностью себя оправдали созданные Петром I особые перевозочные команды "фурштаты".
В сражениях Турецкой войны участвовало небольшое количество артиллерии, что не вызывало особых трудностей в обеспечении снарядами.
Тем не менее, учитывая большую протяженность грунтовых коммуника¬ций, обеспечение войск боеприпасами требовало от службы вооружения большого напряжения сил и средств.
Однако все победоносные сражения под началом Румянцева и Суво¬рова по линии артиллерийского снабжения были обеспечены полностью. При подготовке к взятию Измаила (1790г.) подвозом снарядов руководил нештатный начальник артиллерийского снабжения капитан 3-го ранга Тимофей Ходыкин.
В 1805 году специальная государственная комиссия установила систему образцов артиллерийского вооружения под названием "система 1805 года".
С этим вооружением Россия вступила в войну 1812 года. В сражении при Бородино на 8 километровом участке было сосредоточено 640 орудий.
В течение дня русские выпустили около 60 тысяч снарядов. Подобного расхода снарядов история не знала вплоть до Первой мировой войны.
В Крымскую войну службе вооружения пришлось пережить "черные дни". На вооружении русской артиллерии продолжала оставаться материальная часть образца 1805 года. Основная масса русских пехотных частей была вооружена гладкоствольными ружьями, заряжаемыми с дула. Ополчение и тыл имели на вооружении даже кремниевые ружья. Нарезными ружьями (штуцерами) в каждом батальоне было вооружено всего 26 за¬стрельщиков. Это около четырех процентов от общего количества ружей, тогда как во французской армии штуцеров было около тридцати процен¬тов, а в английской - более пятидесяти. К чему это привело, показал Сергеев - Ценский в своем романе "Севастопольская страда": "... раз¬дался первый русский залп, но гладкоствольные ружья русских солдат, в которых круглые, как орехи, пули забивались при заряжании шомполами с дула, не стреляли далеко. Тогда зуавы захохотали.
У них у всех, во всей дивизии Воске, были дальнобойные нарезные штуцера, стрелявшие вчетверо дальше. Штуцера были введены в те вре¬мена и в русской армии, но их было очень мало, всего по двадцать четыре на целый пехотный батальон". 
В самом Севастополе артиллерийское снабжение организовано было лучше. Здесь уже фигурирует начальник артиллерийского снабжения Севастопольской обороны капитан-лейтенант Попов со своим помощником штабс-капитаном Пестичем, и лейтенантом Львовым. В распоряжении на¬чальника артснабжения было еще четыре офицера и двести солдат и мастеровых.   
Далее Сергеев - Ценский пишет: "... в то же время третья партия солдат-рабочих в укрытых местах, в пещерах начиняла полые снаряды и грузила их на фуры и полуфурки, чтобы потом фурштатские тройки доставили их под покровом ночи на батареи... А фурштатские солдаты! Это был на подбор лихой народ. Они считались нестроевщиной, и, какие бы подвиги ни совершали, им не полагалось по статуту Георгиевских крестов, как будто лошади могли умчать их от всех бомб, ядер и пуль.
Между тем, сколько их погибло при подвозке всего необходимого на бастионы и редуты, и не в одну фурштатскую подводу в эту ночь попали неприятельские снаряды, которыми далеко раскидывало кругом мелкие клочья людей, лошадей и самих повозок..."
-----------------------------------
" для того, чтобы продолжить огневой бой с богатым боевыми припасами противником, надо было иметь налицо снаряды, порох...
Снарядов оставалось очень мало, пороху еще меньше. Спешно направил Нахимов одного из своих ординарцев, мичмана Шкота, в Луганск на завод, чтобы ускорить доставку оттуда снарядов. А оставшийся не у дел с от¬ставкой Меньшикова начальник его штаба генерал Семякин, командирован был Горчаковым в Берислав и Николаев, встряхнуть, как следует, тыл, чтобы как можно скорее выжать оттуда все застрявшие там транспорты  пороха.
На наем подвод и тому и другому из посланных толкачей были от¬пущены большие деньги.
Пока же собирали порох в самом Севастополе и в окрестностях его - в артиллерийских парках, откуда только могли. Вывезли запасы береговых батарей, оставив им всего по тридцати зарядов на орудие, разрядили бывшие на складах ружейные патроны.
По два и по три раза в день отправлял Горчаков своих адъютантов в Петербург, чтобы военный министр Долгоруков, и сам царь проник¬лись муками порохового голода Севастополя.
-  Ах, этот князь Меньшиков, этот князь Меньшиков! - то и дело недобрым словом вспоминал своего предшественника Горчаков.
-  Какое гнусное наследство он мне оставил! Что делал он здесь! О чем думал. Вот честь и слава России поставлены на карту, из-за чего. Из-за того, что нету пороху! "
Одиннадцать месяцев длилась героическая осада Севастополя. Наши войска за это время израсходовали свыше миллиона снарядов.
В 1862 году было образовано Главное Артиллерийское Управление (ГАУ), на которое было возложено полное обеспечение потребности армии всеми предметами вооружения. Вводится система снабжения армии боеприпасами. По этой системе каждая пехотная дивизия имела для подвоза боеприпасов дивизионный летучий парк, в армиях - армейские парки, военные округа на операционных направлениях располагали местным парком.
Подвоз боеприпасов до армейских парков осуществлялся по железной дороге, а далее летучими парками до войск.
К началу русско-японской войны вооружение русской армии не усту¬пало вооружению противника. Наша русская винтовка Мосина была лучше японской Арисаки, не уступала немецкой винтовке "Маузер", американ¬ской Спринфильда, французской Лебеля и австрийской Манлихера. С этой винтовкой советский солдат воевал в Великую Отечественную войну. То же можно сказать и по артиллерии.
Снабжение боеприпасами, несмотря на отдаленность, было также удовлетворительным. Таким образом, причину поражения в этой войне нужно искать не в плохом вооружении и не в снабжении, а в бездарном руководстве.
Перед первой мировой войной в пехотных полках царской армии были оружейные мастерские, в которых прошли школу многие будущие знаменитые оружейники.
Конструктор оружия Георгий Семенович Шпагин, служивший в ору¬жейной мастерской пехотного полка,  вспоминает,  " я попал в обста¬новку, о которой мог только мечтать.
В мастерской часами знакомился с различными образцами оружия - отечественного и иностранного. Передо мной открылся интереснейший раздел артиллерийской техники, при виде которой я чувствовал при¬мерно то же, что умирающий от жажды перед родником ключевой воды".
Жизнь и быт дореволюционного центрального арсенала картинно нарисовал Константин Паустовский в своей книге "Далёкие годы": "Офицеры-артиллеристы из брянского арсенала прозвали дядю Колю "полковником Вершининым". Дядя Коля напоминал Вершинина из чехов¬ских "Трёх сестер" даже внешне - черной бородкой и темными живыми глазами. Таким мы все, по крайней мере, представляли себе Вершинина. Так же, как Вершинин, дядя Коля любил говорить о хорошем будущем и верил в него, был мягок и жизнерадостен, но от Вершинина отличало тем, что был хорошим металлургом, автором многочисленных статей о свойствах разных металлов. Статьи эти он сам переводил на фран¬цузский язык - им он владел в совершенстве - и печатал в парижском журнале "Ревю де металлуржи". Печатались эти статьи и в России, но гораздо реже, чем во Франции. Когда я приехал в Брянск, дядя Коля с увлечением работал  над изготовлением булатной стали.       
Жадность дяди Коли к жизни была удивительной. Казалось, не было таких вещей, которые его не интересовали.
Он выписывал почти все литературные журналы, прекрасно играл на рояле, знал астрономию и философию, был неистощимым и остроум¬ным собеседником.
Самым преданным другом дяди Коли был бородатый капитан Румянцев. Всё офицерское сидело на нём криво и косо.  Даже брянские гимназисты дразнили его "штафиркой".
Рассмотреть Румянцева с первого взгляда было не очень легко. Его всегда окутывало облако табачного дыма, а по застенчивости своей он выбирал в гостиной самые темные углы. Там он сидел за шахматной доской, углубившись в решение задач. Если ему удавалось решить шахматную задачу, он заливался смехом и потирал руки.
Румянцев редко участвовал в общих разговорах. Он только покаш¬ливал и посматривал прищуренными глазами. Но как только разговор заходил о политике - Государственной думе или забастовках, он оживлялся и высказывал самые крайние взгляды. Румянцев был не женат. С ним жили три его сестры - все одинаково маленькие, стриженые, и в пенсне. Все они курили, носили твердые черные юбки, серые кофточки и, будто сговорившись, прикалывали часики английскими булавками к груди на одном и том же месте.
Сестры постоянно прятали на квартире у Румянцева каких-то студентов, стариков в крылатках и таких же строгих женщин, какими были сами. Дядя Коля предупредил меня, чтобы я никому не говорил ни слова, кто живет у Румянцева.
Кроме Румянцева и его сестер, к дяде Коле приходил штабс-капитан Иванов, чистенький, белокурый, с тщательно заостренной светлой бородкой и тонким голосом.
Как большинство холостяков, Иванов прижился в чужой семье у дяди Коли. Он не мог провести ни одного вечера, чтобы не придти посидеть и поболтать.
Всякий раз, снимая в передней шинель и отстегивая шашку, он краснел и говорил, что зашёл "на огонёк", или для того, чтобы посо¬ветоваться с дядей Колей по делу. Потом он, конечно, засиживался до полночи.
Я был благодарен Иванову за то, что он отучил меня от привычки стесняться простых вещей. Как-то я встретил Иванова на базаре. Он покупал картошку и капусту. "Помогите мне дотащить всё это до извозчика", - попросил он меня. - Мой Петр (Петр был денщиком Иванова) захворал. Приходится всё делать самому".
Когда я тащил вместе с ним к извозчику тяжелую кошелку с капу¬стой, нам встретилась молоденькая учительница немецкого языка из брянской гимназии. В ответ на мой поклон она фыркнула и отвернулась. Я покраснел.
-Напрасно смущаетесь, - сказал Иванов. - Вы же не делаете ничего дурного. Чтобы избавиться от насмешливых взглядов, у меня есть приём, - смотреть людям прямо в глаза. Очень хорошо действует.
Мы сели на извозчика, заваленного овощами, и поехали по главной Московской улице. Нам встречалось много знакомых. Встретился даже, ехавший в пароконном экипаже, начальник арсенала генерал Сарандинаки.
Завидев нас, знакомые усмехались, Но Иванов прямо смотрел им в глаза. Под этим взглядом они смущались, переставали усмехаться, и, в конце концов, даже приветливо нам кивали. А Сарандинаки остановил экипаж и предложил Иванову прислать к нему своего денщика. Но Иванов вежливо отказался, заметив, что он прекрасно справляется с этой несложной работой. Генерал поднял брови, слегка толкнул кучера в спину шашкой в черных ножнах, и серые генеральские лошади с места  пошли рысью".
Первая мировая война привела к созданию массовых армий, на во¬оружение которых потребовалось миллионы винтовок, десятки тысяч пулемётов и тысячи орудий. В свою очередь, это потребовало колоссального количества снарядов и патронов. Для службы вооружения наступили трудные времена.
 Промышленность к войне не была подготовлена, а Генеральный штаб допустил большие просчеты в нормах обеспечения бое¬припасами и винтовками. В первый же месяц войны с фронтов стали по¬ступать самые тревожные сигналы о нехватке снарядов.
Главное артиллерийское Управление было оторвано от войск и истинного положения дел с обеспечением не знало, - начался кризис боевого снабжения.
С фронтов пошли панические телеграммы с требованиями боеприпа¬сов. Боеприпасов не было. Начальник ГАУ генерал Кузьмин - Караваев был отстранен от должности, вместо него назначен генерал Маниковский
Положение дел с боеприпасами обрисовал В.С. Пикуль в своей   - книге "Нечистая сила":
Сухомлинов позвонил в Главное артиллерийское управление и нарвался на генерала Кузьмина - Караваева, которому стал жаловаться, что на фронте пушкари "расснарядили" все арсеналы, а заводы не справляются с требованиями фронта.
- Подскажите, что нам делать?
Ответ ученого генерала Кузьмина - Караваева можно было бы высечь на его надгробном памятнике.
- Заключайте мир, дураки! - ответил он министру...
На что Сухомлинов дал ответ - из области анекдотов:    
- Вот бы мою Катерину назначить к вам начальником: снарядов и патронов было бы у нас - хоть всю жизнь стреляй...
Артиллерия в один день войны пожирала 45000 снарядов (только в обороне), а заводы давали в день, самое большее, 13 тысяч снарядов.
Вопросам артиллерийского снабжения в первую мировую войну много места отводит А.А. Игнатьев в своей книге "Пятьдесят лет в строго", бывший в то время военным атташе во Франции.

"... Из-за слабости русской военной промышленности и, пожалуй, не без материальной заинтересованности некоторых лиц, порочивших русское Главное артиллерийское управление, им же составленные про¬граммы вооружений передавались  для выполнения не русским, а за¬граничным заводам.
------------------------
Россия издавна дорого платила за свою техническую отсталость, представляя собой лакомый кусочек для иностранной промышленности: без затраты капиталов, одной продажей патентов на новейшие методы производства и технические чертежи, что и носило громкое название "техническая помощь" можно было снимать любые барыши с русских заводов.
"Техническая помощь" являлась одним из самых надежных средств  для обращения России в колонию и хорошим подспорьем для иностранного шпионажа.
--------------------------
С немалым трудом и путём повторных телеграмм, на которые от¬веты получались не ранее восьми - десяти дней, удалось выяснить, что помощь союзников в первую голову должна выражаться в присылке не снарядов, а полных орудийных патронов с трубками, порохом, гиль¬зами и взрывчатым веществом.
Это уже представляло большое дело, тем более сложное, что ино¬странные калибры, рассчитанные по метрической системе, не совпадали с русскими, исчислявшимися в дюймах и линиях.
Выяснение наших потребностей, как это ни странно, в течение всей войны представляло одну из самых больших трудностей.
Много потратил я времени, пока сам не понял, что причина этого замалчивания лежала не только в бюрократизме и медленных темпах работы наших главных управлений, но зависела от сложной структуры их взаимоотношений с заграничной промышленностью. Всякий намёк на государственную монополизацию военных заказов за границей, объясняв¬шуюся требованиями войны, нарушал искони установленную в царской России систему работы через петербургских представителей иностранных фирм и посредников. Эти господа были - увы! - любезны сердцу многих высоких чиновников.      
Преступное отношение русского тыла к потребностям русских армий вскрылось для меня уже на тех совещаниях, которые при содействии генерала Бакэ удалось собрать в Париже; это были представители французской артиллерии и частной металлургической и химической про¬мышленности, некоторые из них работали до войны в России, главным образом в Донецком бассейне.
- Мы удивляемся, - говорили участники совещания, - что вы обращаетесь к нам за содействием. Одни ваши петроградские заводы по своей мощности намного превосходят весь парижский район.
Если бы вы приняли хоть какие-нибудь меры по использованию ваших промышленных ресурсов, вы бы нас оставили далеко позади себя.
По соглашению с Бакэ было решено, что в Россию будет поспешно командирована небольшая комиссия, составленная из лучших мобилизованных техников под начальством, майора Пио, с целью ознакомить наше Главное артиллерийское управление с принятыми во Франции методами ускоренного производства снарядов. Вопреки освящённым временем обы¬чаям, техническая помощь передавалась без расхода для русской казны и без заинтересованности частных французских фирм.
Результат получился плачевный. По приезде в Петроград французам вместо гостиницы отвели помещение в наиболее отдалённых от центра Гренадерских казармах, а начальник Главного артиллерийского управления великий князь Сергей Михайлович наотрез отказал им в приёме.
Через некоторое время, чтобы отвязаться от непрошеных совет¬чиков, их отдали в распоряжение отставного генерала Ванкова.   
Этой личности, оставшейся для меня загадкой, удалось создать трест из московских купцов и промышленников. Они были допущены к работе на оборону только под нажимом на царских чиновников военной комиссии Государственной думы.
Первоначальный мой проект - привлечь на совещание все крупные фирмы - был сорван монополистом военной промышленности – Шнейдером - Крезо, соперником немецкого Крупна и английского Виккерса.
Эта фирма считала себя "государством в государстве" и имела свои особые, весьма таинственные, но прочные, связи в петербургских высших сферах. Ей казалось ниже своего достоинства сесть за один стол с другими, более слабыми собратьями. Пришлось познакомиться с её ди¬ректорами на специальном совещании, собранном в роскошном управлении фирмы на рю  д'Анджу.               
Как ни обидным казалось мне идти в пасть к этим хищникам, но  все же конкретные переговоры о срочном изготовлении артиллерийских патронов пришлось начать именно с ними.
Сергей, как подписывал свои телеграммы мой новый "корреспондент" великий князь Сергей Михайлович, вынужден был одобрить моё предло¬жение дать заказ Шнейдеру на два миллиона триста тысяч трёхдюймовых орудийных патронов.
Сергей с первых же дней занял по отношению ко мне малопонятную враждебную позицию. Лишь позднее стало ясно, что моё вмешательство ломало существовавший порядок его непосредственных сношений с пред¬ставителями иностранных фирм в Петрограде.
От препирательств с Сергеем и от серии ни на чем не основанных отказов в размещении при помощи французского правительства наших заказов у энергичного Костевича опускались руки. Мы чувствовали себя как в дремучем лесу, не будучи в силах объяснить то недоверие, кото¬рое сквозило в полных яда ответных телеграммах Сергея Михайловича.
Они, к тому же, приходили всё с большим опозданием.
Кое-какой свет на это дело удалось пролить только несколько месяцев спустя.
Не получая разрешения на продление договора со Шнейдером, Фурнье мне сказал:               
 - Ах, сегодня пятница, Вы получите ответ в понедельник.
Я не обратил, было, на это внимания и приписал случайности дей¬ствительно полученную во вторник утром ответную телеграмму Сергея, но когда тот же случай повторился две - три недели спустя, я просил Фурнье объяснить мне тайну понедельников.
- По субботам Рагузо играет в карты во дворце Кшесинской", - объяснил мне вполголоса Фурнье.
С Рагузо - Сущовским, представителем Шнейдера в России, я не был знаком, но вспоминал, что в молодости я частенько видел этого раскормленного на артиллерийских делах польского пана в первом ряду на балетах в Мариинском театре. Я, конечно, тогда не мог догадаться, что его балетоманство объяснялось появлением на сцене тоже польки и аккредитованной любовницы семьи Романовых - прима-балерины Кшесинской.               
Из-за подобных козней падать духом не приходилось. Образ сибиряков в черных папахах, шедших в атаку без поддержки артиллерии, нё переставал, стоять перед глазами.
Все, впрочем, органы русского военного ведомства не постигали трудностей, которые даже крупные фирмы встречали при выполнении заказов в военное время. Неустойки за опоздание в сроке поставок отошли в область воспоминаний о мирном времени.
Заводы не могли работать без содействия французского прави¬тельства, а я не мог давать заказов без согласования моей работы с тем же правительством. Это мне уже стало ясно из первых перего¬воров с фирмой "Шнейдер".
Для наших заказов особым затруднением явилось согласование русских и французских технических условий.
Один талантливый инженер стоит сотни бестолковых, один хороший работник может с успехом заменить целый десяток. Таким помощником на техническом участке моей работы явился в самые первые тяжёлые дни Михаил Михайлович Костевич.
Только благодаря нему я смог сдвинуть вопрос об артиллерийском снабжении с мёртвой точки, почувствовать и сам почву под ногами во всём этом новом для меня деле.
Осваивать технические познания пришлось в самом процессе ра¬боты, и я не раз с благодарностью вспоминал и родителей, и настав¬ников, которые с детства вложили в меня хотя и ограниченные, но серьёзные понятия о физике, механике и химии.
Первым и самым крупным затруднением представилась невозможность изготовлять во Франции ударные трубки русского образца.
«Лучшее - есть враг хорошего» - говорит французская пословица. Технические усовершенствования, не учитывающие производственного процесса, зачастую вместо пользы приносят вред, усложняя работу и задерживая массовый выпуск заводской продукции.
Никто не посмеет бросить камень в русскую артиллерию, никому  не придет в голову упрекнуть бывший русский артиллерийский комитет в недостатке специалистов, достигнувших высокого уровня технических познаний. Имена и труды многих членов этого ученого учреждения остались достоянием мировой химии и оружейной промышленности.
Однако для удовлетворения требований русского артиллерийского комитета понадобилось бы не только специальное оборудование, спе¬циальные сорта стали, но и соблюдение таких минимальных допусков, которые были невыполнимы при массовом производстве в военное время.
Развалится, бывало, Михаил Михайлович в смазных сапогах, кото¬рые он уже не снимал много дней, на розовом шелковом диване в моём салоне и долго-долго думает. Ночь. Кругом все спят. На плохо вы¬бритом и таком некрасивом лице Костевича лежит отпечаток переутом¬ления от умственной работы и бессонных ночей.
Запрашивать по телеграфу Сергея - значит терять добрые две недели до получения ответа.
Разрешить вместо русских взрывателей ударные трубки француз¬ского образца, это, значит, изменить центр тяжести снаряда, лишить наше орудие присущих ему прекрасных баллистических качеств и чуть ли не заменять самые таблицы стрельбы.
Не разрешить эту замену - это значит вообще не выполнить заданий Сергея, заявившего, что нас могут интересовать поставки только пол¬ных орудийных патронов.
Решаем изменить чертеж самого снаряда применительно к француз¬ской трубке и просить светило французской артиллерийской техники, одного из создателей полевого орудия - знаменитой семидесятипяти - миллиметровки - генерала Сен Клэр де Билля разработать для нас подобный проект.
На большом письменном столе у хозяина, утончённо воспитанного генерала старой школы, случайно лежала серия трубок самых различных образцов. Пока я объяснял причину нашего визита, Костевич без вся¬кой церемонии стал рассматривать трубки, хватая их и откладывая в сторону одну за другой. "Се бон" (это хорошо), "се мове" (это плохо) - выносил он непреложные приговоры на французском языке с ужасным русским акцентом.
Изумление, выразившееся в первый момент на лице генерала, сме¬нилось сперва любопытством, а вскоре неподдельным восторгом. Знание техники победило все условности вежливости. Сен Клэр проникся таким уважением к представителю союзной артиллерии, что немедленно согла¬сился разработать для нас проект снарядов и, конечно, безвозмездно.
Одновременно такие же проекты разрабатывались по нашему пору¬чению французской артиллерией и самим Шнейдером.
Оставалось вооружиться терпением, считая дни, необходимые для изготовления первой пробной партии снарядов и производства опытной стрельбы на учебном полигоне Шнейдера в Гавре.               
Накануне этого торжественного дня, явившегося венцом всей нашей работы первых недель, из Петербурга неожиданно пришла теле¬грамма с приказанием Костевичу немедленно выехать в Россию. Это, впрочем, совпало с его собственным желанием. Уже несколько дней  перед этим Костевич тщетно настаивал передо мной на отправке сле¬дующей телеграммы Сергею:
-"Убедившись в невозможности изыскать в союзной Франции все средства удовлетворения насущных потребностей русской армии, мы (то есть я и Костевич) попробовали предложить Вам использовать для этого нейтральную Испанию (оружейная промышленность, цветные метал¬лы), получили от Вас фулль-стоп (под этим английским словом грубо¬ватый Костевич, побывавший в Лондоне, подразумевал отказ).
Сунулись в Швейцарию - получили фулль-стоп, попробовали двинуться в нейтральную Италию - получили фулль-стоп. Не пора ли вернуться в Россию?"
Из-за отъезда Костевича техническую приёмку опытной партии пришлось производить самому военному агенту.
Генштабист со шпаргалкой, составленной для него артиллеристом, стоял на полигоне и отмечал попадания на различные дистанции, взры¬вал в песке гранаты, считая после этого осколки, расположив их по величине размера, словом, выполнял все обязанности технической комиссии, состоявшей, правда только из одного лица. Результаты превзошли ожидания, и гранаты французского образца оправдали себя не только на опытном полигоне в Гавре, но и на далеких полях Галиции.
На парижском горизонте восходила новая звезда - будущий министр вооружения, член социалистической партии, Альберт Тома.
Честному, прямолинейному солдату, каким был начальник артиллерийского управления генерал Бакэ, было не под силу бороться с хитрыми интриганами-депутатами и крупными тузами - французскими сенаторами. Его "ушли", и после войны он подарил мне свою небольшую книжку воспоминаний с краткой, но многозначительной надписью: "На память о днях, когда нам обещали доставить ружья на яхтах!"
Надпись эта напоминала об одном из наиболее фантастических проектов, которыми нас заваливали жадные до лёгкой наживы француз¬ские политические дельцы.               
"Игнатьев должен внести залог в десять миллионов франков для того, чтобы не упустить покупки для России крупной партии маузеров, предназначенных якобы для Германии.
В целях соблюдения тайны ружья погружены на яхты и стоят в, ожидании перед входом в порт Бордо".
Конечно, ни я, ни Бакэ на подобную удочку не клюнули и, как обычно, обвинялись в отсутствии должного патриотизма!
Для таких категорических отказов потребовалась, как ни странно, некоторая тренировка. Из головы не выходила чудовищная картина: наши солдаты, идущие на фронт с дубинками вместо ружей. Правда, здравый смысл доказывал, что запасов готовых ружей на свете существо¬вать не может, а все же отклонять хитроумные предложения о доставке ружей первое время было нелегко. А ну как действительно в каком-нибудь заморском "царстве-государстве" найдутся такие министры, которые за хорошую взятку будут способны под предлогом перевоору¬жения временно разоружить собственную армию!
Не может же наше Главное артиллерийское управление без всяких оснований настаивать не только на покупке определённых типов совре¬менных винтовок, но и ставить условия снабжения их определённым количеством патронов.
От мысли о постройке специального завода пришлось сразу отка¬заться, так как, к немалому моему удивлению, я узнал, что изготовить простую на вид винтовку гораздо труднее, чем самую сложную пушку.
В конце концов, реальной оказалась только уступка нам французами устарелых ружей системы "Гра", состоявших до введения магазинного ружья Лебеля на вооружении французской армии. Эти ружья были сверст¬никами наших добрых старых берданок, на которых я обучался ружейным приёмам ещё в Киевском кадетском корпусе. Помнится, как в первый же год по выходе в офицеры мы получили вместе с очередным приказом по  полку предложение купить по три рубля за штуку одну, или две берданки, заменённые к этому времени нашей трёхлинейной винтовкой. Кто купил их для охоты на медведя, кто для своих лесников, но казна, по-видимому, просто не знала, как бы от них отделаться.
Французы, как всегда, проявили при перевооружении своё отличи¬тельное свойство - бережливость.               
Сперва они попробовали переделать часть однозарядных ружей "Гра"  на магазинные, по три патрона системы "Кропачек", а когда этот опыт не удался, они их собрали и аккуратно составили в специально построенные деревянные склады. След этих ружей оставался только в штатах сторожей военного министерства: в них значились четыре инвалида войны 1870 года, охранявшие склады в городе Шартре.
Эти старики жили со своими семьями в небольших домиках рядом со складами, разводили огороды, но, несмотря на отсутствие всякого контроля, в силу только военной дисциплинированности, выполняли полу¬ченную ими когда-то " ______": каждое утро они были обязаны протирать по двести винтовок.
В результате, когда спустя тридцать лет я вошёл в почерневшие от времени бараки, передо мной стройными рядами стояли двести пять¬десят тысяч винтовок с открытыми, тщательно смазанными затворами. Оставалось только их упаковать и отправить в Россию хотя бы для обучения запасных частей. Как жаль, что слово " _______" не переводимо на русский язык.
--------------------------------
- "Послушайте, дружище, Вы всё можете в Париже, - писал мне из Петрограда в личном письме, доставленном не с дипломатическим курьером, а с "надежным человеком", Алексей Алексеевич Маниковский. Он заменил по должности начальника Главного артиллерийского управ¬ления великого князя Сергея Михайловича.
- Спасите нас от здешнего филиала Шнейдера - французского посольства, требующего от нас в разгар войны вагонов для доставки через Финляндию апельсинов!
 -Затем, - продолжал Маниковский, - великое Вам спасибо за Ваше неизменное содействие во всех вопросах, по которым приходится Вас беспокоить, особенно по делам Шнейдера".
После размещения во Франции заказов на полевые гранаты у меня ещё долго оставался на руках невыполненным полученный из России заказ на шрапнели. От них все заводы, начиная со Шнейдера, откре¬щивались обеими руками из-за невероятной сложности производства. В конце концов Бакэ, жалуясь как-то раз на преследования его де¬путатами, указал мне, как на характерный пример, трения по поводу какого-то Ситроена:
- В палате мне из-за него не дают покоя. Это не то банкир, не то торговец, но, во всяком случае, не промышленник. Говорят, к тому же, что отец его - выходец из вашей Одессы. Его настоящая фамилия Цитрон. Я не могу ему дать заказов, окажите мне услугу, милый полковник, - умолял Бакэ, - примите этого типа. Депутаты уверяют, что его тесть - богатый человек, который может дать солидную финансовую гарантию. Быть может, Вам удастся всучить ему Ваши злосчастные шрапнели?               
На следующий день в мой кабинет вкатился быстрым, энергичным  шагом маленький человек лет сорока в безупречной чёрной визитке, с маленькой ленточкой Почетного легиона в петлице. Мог ли я думать, что через три года эта ленточка заменится большой круглой кокардой обозначавшей при штатской одежде одну из высоких степеней того же ордена!
- Андре Ситроен! - назвал себя вошедший, оглядываясь вокруг себя быстрым беспокойным взглядом сквозь пенсне. Под рукой он дер¬жал громадную картонную папку для придачи себе, как мне было, по¬казалось, более солидного вида. - Меня прислал к Вам генерал Бакэ, позвольте объяснить, - начал Ситроен, и, без всяких обычных для французов длинных приветственных фраз и комплиментов, разложил передо мной вынутый из папки громадный лист ватманской бумаги.
- Вот тут, в левом нижнем углу, этот небольшой малиновый квадрат обозначает мой завод шарикоподшипников, филиал его уже успешно работает в Москве. А вот это, - он обвёл пальцем громадный светло-розовый прямоугольник, - это законтрактованная мною земля. На ней, как видите, существует только два - три небольших домика, которые можно снести, а главная площадь занята огородами с цветной капустой, прикрытой по случаю зимнего времени стеклянными колпаками. Всё это находится, как ни странно, в двух шагах от вас, то есть от Эйфелевой башни, и никем не используется. Я и предлагаю построить на ней большой завод по всем правилам современной техники, и. для этого жду только получения крупного военного заказа.
Кроме того, я имею ещё (тут он вынул из папки целую пачку писем на английском языке) право закупки на американские автоматические станки, которые, как Вам должно быть известно, ни одному из моих конкурентов ещё получить не удалось. Дайте мне Ваше задание, и через шесть дней я представлю детально разработанный как технический, так и финансовый проекты.
- "Сладки твои речи, - подумал я, - а вот как покажу тебе чертежи да технические условия нашей шрапнели, так ты тут и скиснешь".
Я позвонил, и через минуту передал Ситроену документацию. Точно в условленный день и час маленький человек с большой папкой снова вошёл в мой кабинет.
- Вот моё предложение, - спокойно, но с всепобеждающей уверен¬ностью в себе заявил Ситроен, разложив снова передо мной план мест¬ности. - Сегодня у нас десятое марта. К первому августа завод будет  построен, и я начну сдачу шрапнелей с таким расчётом, чтобы выполне¬ние всего заказа закончить к первому августа тысяча девятьсот шест-надцатого года. Цена - шестьдесят франков за снаряд. Аванс - в раз¬мере двадцати процентов с общей суммы, в обеспечение которого выдаю, кроме банковских гарантий первоклассного банка по Вашему выбору, ещё и закладную на всё заводское оборудование и на земельный участок с существующим уже заводом. Прошу мне сообщить, по возможности без промедления, Ваше решение.
Последнее у меня уже созрело, и я только для вида отложил ответ на несколько дней, объясняя задержку необходимостью запросить согласие моего начальства в России.               
Первую неделю Ситроен посвятил тщательной нивелировке всего не только участка, и лишь после того, как площадки для всех цехов были не только выровнены, но и зацементированы, он разрешил подвоз первых основных же¬лезных форм. Для этого одновременно с нивелировкой была оборудована железнодорожная ветка нормальной колеи. Завод в законченном виде, представлял нарядную по тем временам техническую новинку, оборудованную, между прочим, электрической сигнализацией и внутренней механи¬ческой тягой. Четырёхмесячный срок готовности, оказался рекордным.
Заказ был выполнен с минимальным опозданием и без единого процента брака!!"

После революции     армия распалась, а оружие и боеприпасы были растащены.
В середине 1919 года произошли коренные изменения в системе артиллерийского снабжения: в центре - ГАУ, в округах - артиллерийские управления, во фронте - управление артиллерийского снабжения, в армии отдел артснабжения, в дивизии - заведующий артиллерийским снабжением, в полку - заведующий оружием.
      Началась гражданская война               
Нужно было вооружать вновь создаваемую миллионную армию Республики Советов.
К этому времени из запасов старой армии осталось 9% винтовок  и 12%   76-ти миллиметровых пушек. Винтовочных патронов осталось 157   миллионов и по 500 снарядов к 3-х дюймовым пушкам.
Обеспечение войск Красной Армии в операциях Гражданской войны проходило в сложных и трудных условиях.
Насколько тяжела была работа вооруженцев, говорит выдержка из донесения заведующего артиллерийским снабжением 3-й армии Восточного фронта Седлуцкого:               
- "Артиллерийское снабжение в настоящее время - это есть медленная ужасная пытка, что ни день, то телеграммы следующих выражений: экстренно немедленно шлите, положение критическое... слагаю всякую ответственность и т.д."    
Всякие телеграфные незаслуженные, унизительные оскорбления, не только как человека, но и как партийного работника.
Один раз расстреляли по телефону за то, что безграмотные фронтовые артиллеристы признали 6-ти дюймовые фугасные бомбы с взрывателями 4ГТ - незаряженными, говоря, что это не взрыватели, а цин¬ковые втулки.
В своей книге "Моя жизнь" Л. Троцкий пишет:
-"... хуже всего обстояло с ружьями и патронами. Тульские заводы готовили их на текущий день. Ни один вагон патронов не мог получить  назначения без подписи Главнокомандующего".
Снабжение огнестрельными припасами и винтовками всегда было натянуто, как струна. Иногда эта струна рвалась. Тогда мы теряли людей и пространство".
С 1924 по 1937 год существовала система артиллерийского снаб¬жения:
центр - округ - войсковая часть.
Корпус, дивизия снабжениями не занимались.
В 1937 году вводится новая система снабжения: центр - округ - дивизия - войсковая часть. Эта система снабжения сохранилась и до наших дней.         
В полку имелся начальник боевого питания - "начбой", который подчинялся начальнику тыла, тогда он назывался "помощник командира полка по снабжению".               
С 1938 года аппарат артснабжения был влит в аппарат начальника артиллерии округа, служба вооружения здесь была представлена в виде сектора снабжения.
Между тем, количество вооружения в армии росло. Началась модер¬низация старых систем и перевооружение армии новыми образцами артил¬лерии, минометов и стрелкового вооружения, созданы новые оптические приборы.
               
В ноябре 1939 года началась финская война.
В этой войне обнару¬жилась недооценка минометов и автоматов, которых в наших войсках оказалось явно недостаточно. Маршал артиллерии Воронов в своей книге "На службе военной" отмечает: "Финская пехота хорошо применялась к местности, осыпала наших бойцов ливнем свинца: многие финские солдаты были вооружены автоматами.
Только тогда мы вспомнили, что еще в начале 30-х годов нами был приобретен образец автомата "Суоми" и даже испытан комиссией специалистов по пехотному оружию. Комиссия вынесла решение, что это полицейское оружие для боевых действий непригодно. Конструирование и производство подобных автоматов сочтено было делом лишним".
Аналогичное положение было и с минометами.
Начальником Главного Артиллерийского вооружения в это время  стал маршал Кулик, человек малообразованный, много мнивший о себе, считавший свои действия непогрешимыми. Лучшим методом своей работы он считал держать в страхе подчиненных. Любимым его изречением, при постановке задач и указаний было: "Тюрьма или ордена".    
Маршал Жуков в своей книге "Воспоминания и размышления" пишет:  маршал Г.И. Кулик, являясь главным докладчиком И.В. Сталину по вопросам артиллерии, не всегда правильно ориентировал его в эф¬фективности того или иного образца артиллерийско-минометного воору¬жения".
Кулик развил бурную деятельность по реорганизации ГАУ, что при¬вело к великой путанице. В конце концов, он подчинил себе начальника артиллерии Красной Армии.
Маршал артиллерии Воронов пишет:
- "Совсем случайно мне стало известно, что заместитель народного комиссара обороны, начальник ГАУ Г.И. Кулик и заместитель начальника Генерального штаба И.В. Смородинов разрабатывают проект ликвидации должности начальника артиллерии Красной Армии и его аппарата, и пере¬дачи их функций ГАУ.
 Вскоре меня официально предупредили, что вопрос уже решен выс¬шими инстанциями. Я получил извещение прибыть на заседание в Кремль. Главным докладчиком был генерал И.В. Смородинов. Его дополнял Г.И. Кулик.
На стене висела большая схема организации нового ГАУ. Она дока¬зывала, что без начальника артиллерии можно вполне обойтись. Ряд его функций переходят к ГАУ, другие, видимо, в ведение Генерального штаба.
Я выступил против.   Но мой единственный "глас" оказался "вопиющим в пустыне".  Моя работа в роли первого заместителя начальника ГАУ была не из легких, она требовала большого внимания и настороженности!
Структура ГАУ была изменена: создано три самостоятельных управ¬ления - артиллерийского, стрелкового и минометного вооружения с самостоятельными органами планирования, научно-исследовательскими, про¬изводственными, тогда как все склады, базы и арсеналы остались в ведении артиллерийского Управления.
В округах осталась единая служба артснабжения, подчиненная начальнику артиллерии округа.               
Всё это привело к большой путанице в работе и говорило о поспешности и непродуманности этого решения.
В этой организации ГАУ вступило в Великую Отечественную войну.
Бывший нарком вооружения Б. Ванников в своей книге "Кузница победы" пишет:
- "За несколько месяцев до Великой Отечественной войны наркомату вооружения (и мне, как его руководителю), пришлось пережить серьёзные испытания. В начале 1941 года начальник ГАУ Г.И. Кулик сообщил нам, что по данным разведки немецкая армия проводит в ускоренном темпе перевооружение своих бронетанковых войск танками с бронёй увеличен¬ной толщины и повышенного качества, и вся наша артиллерия калибра 45-76 мм окажется против них неэффективной.
К тому же немецкие танки де, будут иметь пушки калибра более 100 мм. В связи с этим возникал вопрос о прекращении производства пушек калибра 45-76 мм всех вариантов.
Освобождающиеся производственные мощности предлагалось загру¬зить производством пушек калибра 107 мм, в первую очередь в танко¬вом варианте.
Г.И. Кулик отличался экспансивностью, и легко поддавался всевоз¬можным слухам, поэтому его очередному прожекту мы не придали особого значения. Однако, через несколько дней, Кулик предложил мне выехать на артиллерийский завод, чтобы на месте, с конструктором В.Г. Грабиным и с руководством завода обсудить возможности быстрого констру¬ирования новой 107 мм пушки и организации её производства вместо 76 мм.
От участия в поездке я отказался, мотивировав это тем, что не имею указаний от Н.А. Вознесенского (Николай Алексеевич, как пред¬седатель хозяйственного совета оборонной промышленности, шефствовал над Наркоматом вооружения).
На мой вопрос по телефону он ответил, что ему ничего об этом не известно, но я получил разрешение предоставить на заводе Г.И. Ку¬лику все нужные документальные материалы, и дать объяснения по вопро¬сам, которыми он заинтересуется. 
Такое распоряжение директору завода А.С. Еляну мною было дано, но одновременно указывалось, чтобы никаких обязательств без согла¬сования с Наркоматом ом не брал. Через несколько дней после упомя¬нутого разговора меня вызвал И.В. Сталин. Я застал его одного. Ответив на приветствие, он показал мне какие-то листки, - без сомне¬ния, это были куликовские записки.
- Вы читали записки товарища Кулика. Что скажете по поводу его предложения. Мы хотим вооружить танки 107 мм пушкой.
Я ответил, что содержание записки мне неизвестно, и Сталин в нескольких словах ознакомил меня с ней.  Затем спросил:
- Какие у вас имеются возражения? Товарищ Кулик говорил, что вы не согласны с ним.
Я объяснил позицию Наркомата вооружения. Нам было известно, что большая часть немецких танков в минувшем 1940 году была вооружена пушками калибра 37-60 мм, и меньшее количество танков -75 мм-ми пушками. Калибры танковых и противотанковых орудий, как правило, соответствуют броневой защите танков. Поэтому можно счи¬тать, что наша 45 мм и 76 мм танковая и противотанковая артиллерия будет достаточно сильной. Сомнительно, чтобы за короткий промежуток времени (в течение года) немцы смогли обеспечить такой большой скачок в усилении танковой техники, о котором говорилось в записке.
Если же возникает необходимость увеличить бронепробивающие возможности нашей артиллерии среднего калибра, то следует в первую очередь поднять начальную скорость у 76 мм пушек. Переход на больший калибр надо начинать не со 107 мм пушек. Более целесооб¬разно было бы взять готовую качающуюся часть 85 мм зенитки с большей начальной скоростью, она состоит на вооружении и изготовля¬ется в крупных сериях.
Сталин распорядился создать комиссию с участием Кулика, Ванникова, Горемыкина (тогда нарком боеприпасов) и разобраться с этим вопросом.
В процессе подготовки к работе комиссии в Наркомате вооружения были собраны директора и конструкторы соответствующих артиллерийских заводов. Ещё раз подробно и всесторонне разобрали все "за" и "против", и пришли к заключению, что рассматриваемое предложение было не толь¬ко нецелесообразным, но для того времени и опасным.
Комиссия ничего не решила, но вскоре меня вызвал Сталин и по¬казал подписанное им постановление ЦК и СНК в духе предложений Кулика. Я пытался возражать, но Сталин меня остановил и заявил, что мои возражения ему известны, и что нами руководит нежелание перестра¬иваться на новое изделие, продиктованное ведомственными интересами в ущерб общегосударственным.
Так, незадолго до нападения фашистской Германии, было решено прекратить производство самых нужных для борьбы с танками противника орудий.
С первых дней войны мы убедились, какая непростительная ошибка была допущена.
Фашистские армии наступали с самой разнообразной и далеко не первоклассной танковой техникой, включая трофейные французские  танки "Рено", и даже устаревшие немецкие танки Т-1 и Т-П.
Сведения, которыми располагал Кулик, и на основании которых  было принято ошибочное решение прекратить производство отличных пушек, оказались несостоятельными.
Отступая, наши войска ощущали недостаток этих пушек и бое¬припасов к ним.
20 июня 1941 года начальником ГАУ назначается генерал-полковник Яковлев, которому уже в ходе войны пришлось заниматься перестройкой и усовершенствованием структуры артснабжения.
Вот как об этом вспоминает Николай Дмитриевич в своих мемуарах "Об артиллерии и немного, о себе":
"Назначение начальником ГАУ было довольно почетным повышением, но очень уж неожиданным. Ведь всю свою службу до этого я прошел   строевым артиллеристом, и к вопросам, входящим в круг деятельности  ГАУ, почти никакого отношения не имел. Кроме, пожалуй, лишь того, что артиллерийское снабжение округа имело двойное подчинение. С од¬ной стороны, в округе, мне, как начальнику артиллерии, с другой. - ГАУ.
Но практически же все указания по вопросам артиллерийского снабжения начальник артснабжения округа получал непосредственно из ГАУ. Они и адресовались-то из Москвы всегда лично ему, начартснабу.
И поскольку у начальника артиллерии округа было много и своих, строевых дел, а дела артиллерийского снабжения определялись директивами ГАУ и указаниями штаба округа, то в детали этой службы я вмешивался нечасто. В само же ГАУ за всё время службы я попал всего лишь один раз в 1938 году после одного из сборов, проведенных с нами, начартами округов, начальником артил¬лерии РККА.
Да и то это были короткие, с чисто ознакомительными целями посещения. В трудоёмкую и обширную деятельность этого ведомства мы, естественно, не вникали.
И вот теперь я сам становился его начальником.
------------------------
21 июня около 14 часов, приехал в Москву. Буквально через час представился наркому обороны Маршалу Советского Союза С.К. Тимошенко.
В кабинете наркома как раз находился начальник Генштаба генерал армии Г.К. Жуков. Мы тепло поздоровались. Но С.К. Тимошенко не дал нам времени на разговоры. Лаконично предложил с понедельника, то есть с 23 июня, начать принимать дела от бывшего начальника ГАУ Маршала Советского Союза Г.И. Кулика. А уже затем снова явиться к нему для получения дальнейших указаний. Во время нашей короткой беседы из Риги как раз позвонил командующий войсками Прибалтийского военного округа генерал Ф.И. Кузнецов. Нарком довольно строго спросил его, правда ли, что им, Кузнецовым, отдано распоряжение о введении затемнения в Риге. И на утвердительный ответ распорядился отменить его.
 Продолжения этого телефонного разговора я уже не слышал, так как вышел из кабинета наркома, и из его приёмной позвонил Г.И. Кулику. Тот согласился начать сдачу дел с понедельника, а пока предложил к 20 часам приехать в ГАУ и неофициально поприсутствовать на сове¬щании, связанном с испытаниями взрывателей к зенитным снарядам.
На совещании собралось около 30 человек военных и гражданских лиц. Для меня всё на нём было ново. Примостившись в углу кабинета, я с недоумением осматривал непривычные штатские пиджаки среди гимнастёрок военных. И это можно было понять, ведь за моими плечами было, почти тридцать пять лет армейской службы с её известным поряд¬ком и формой обращения. А здесь Г.И. Кулик почему-то ни с кем меня не познакомил. То ли потому, что,  являясь заместителем наркома обороны и Маршалом Советского Союза, не счёл удобным это приготовить.
Ведь он-то, видимо, хорошо понимал, что сдаёт должность началь¬ника ГАУ вопреки своему желанию. И кому! Какому-то малоизвестному Генералу из войск! Поэтому, вероятно, и счёл, что ему не к лицу рекомендовать такого преемника. Но  это, как говорится, было его дело. Важно, что я всё-таки присутствовал на данном совещании.
Г.И. Кулик вёл совещание с заметной нервозностью, но высказывало крайне самоуверенно, вероятно надеясь, что авторитет его суждений обязан подкрепляться высоким служебным положением и званием Маршала. Да, это был типичный случай не власти авторитета, а авторитета власти.
Слушая путаное выступление Г.И. Кулика, я с горечью вспоминал слышанное однажды, что он все же пользуется определенным доверием  в правительстве, и, прежде всего, у И.В. Сталина, который почему-то считал Г.И. Кулика военальником, способным на решение даже оператив¬ных вопросов.
И думалось, неужели никто из подчиненных бывшего начальника ГАУ не нашел в себе смелости раньше, чем это уже сделано, раскрыть глаза руководству на полную некомпетентность Г.И. Кулика на занимаемом им высоком посту. Но тут же утешил себя, и всё-таки нашлись смелые люди. Справедливость-то восторжествовала!
Была уже глубокая ночь, а совещание всё продолжалось, Теперь высказывались военные и гражданские инженеры. Первые давали свои оценки взрывателям, вторые - свои. Спорили подчас довольно остро.
Г.И. Кулик не вмешивался, сидел молча, с безразличным выражением на лице.
Так проспорили до начала четвертого утра 22 июня. А вскоре по¬следовал звонок по "кремлевке". Кулик взял трубку, бросил в неё несколько непонятных фраз. Со слегка побледневшим лицом положил её на рычаг и жестом позвал меня в соседнюю комнату. Здесь торопливо сказал, что немцы напали на наши приграничные войска и населённые пункты, его срочно вызывают в ЦК, так что мне теперь самому надо будет вступать в должность начальника ГАУ. И действительно, Г.И. Кулик тотчас же закрыл совещание, и уехал".
Дальнейшую судьбу Г.И. Кулика мы узнаём из книги Анатолия Сульянова "Арестовать в Кремле". Вот что он пишет:
- ".... после войны усилилась техническая слежка за видными руко¬водителями армии, министерств, ведомств, республик. Особенно следили за военными, знавшими Жукова, обиженными им, разжалованными в годы войны за серьёзные промахи. Мне было известно, что за Маршалом  Г.И. Ку¬ликом слежка была почти непрерывной.  И, как только он появлялся в Москве, его непременно поселяли в те номера гостиниц, где действо¬вала система подслушивания.
На этот раз генерал Г. Кулик поселился на одном этаже с бывшим Командующим Сталинградским фронтом генерал-полковником В.Н. Гордовым. Фронтовики вечерами собирались вместе, как водилось, выпивали, и, естественно, говорили о войне, о Сталине, о Жукове.
Особенно откровенничал Кулик, работавший перед войной замести¬телем наркома Обороны - начальником   Главного артиллерийского управления, видевший всё то, что впоследствии привело к тяжелому отступлению сорок первого - сорок второго годов, присутствовавший на всех совещаниях у Сталина и наркома. Вспоминали и войну, когда один из них - маршал Г. Кулик был разжалован до генерал-майора, а В. Гордов, считавший, что его незаслуженно освободили от должности командующего Сталинградским фронтом, в свою очередь, обижался на Сталина, подпи¬савшего приказ об освобождении от должности, назначив его командую¬щим армией до конца войны. Обид было много, были и обоснованные,
но главное - полководцы позволяли говорить об ошибках Сталина!
- "Рыба пахнет с головы!" - откровенничал Кулик, развивая свои мысли о причинах неудач.
Плёнку с записыо прослушал Лаврентий Павлович и доложил об этом Сталину. Тот разгневался, приказал арестовать генералов и допросить "с пристрастием". Берии это было на руку, из генералов можно "выжать" компромат на Жукова. Допросы генералов велись на Лубянке с приме¬нением пыток и избиений: день и ночь их избивали, лишали сна, доби¬ваясь признаний во вредительстве, подсовывая на подпись нужные прото¬колы с признанием в преступлениях, с оговорами Маршала Жукова. И генерал - полковник Гордов, и генерал-майор Кулик вели себя мужест¬венно: компромата на Жукова Абакумов не получил. Оба погибли в под¬валах Лубянки в 1950-1951 года..."
Однако вернёмся к воспоминаниям Маршала артиллерии Н.Д. Яковлева.
"Я остался один в кабинете начальника ГАУ. Стал думать, что же мне теперь делать, с чего начинать. Никого из личного состава в Управлении, кроме дежурных, не было. Между тем за окнами светало, и, если принять во внимание сказанное Куликом, шла война.
А телефоны молчат. Вызвал недоумевающего дежурного и объявил ему, что являюсь новым начальником ГАУ, и потребовал от него список руководящего состава Управления.               
Он ещё больше смутился, когда я распорядился вызвать на 10 часов своих заместителей.
А теперь о производстве боеприпасов в довоенный период. Сразу же отмечу, что это производство было самым трудоёмким и дорогостоя¬щим в системе оборонной промышленности, поглощавшей около 50 процен¬тов бюджетных ассигнований на производство вооружения. Наиболее слож¬ным являлось производство артиллерийских выстрелов. К концу 1937 года снарядные корпуса изготовляли 44 предприятия, большинство из которых имело старое оборудование, и не вполне современную технологию. Взры¬ватели и трубки к ним выпускали 6 заводов наркомата оборонной про¬мышленности и 5 цехов наркомата машиностроения.
Гильзы к снарядам изготовляли 3 оборонных завода и несколько цехов предприятий других наркоматов. Естественно, что этого было недостаточно. Общее состояние изготовления боеприпасов определяло пороховое производство. А оно-то и было едва ли не самым узким ме¬стом в мобилизационном плане. Так, пороховая промышленность в 1938 году имела мощность всего 56 тысяч тонн продукции в год, что, конечно же, не обеспечивало потребностей армии в случае войны.
План 1939 года предусматривал значительное увеличение выпуска снарядов, мин, бомб, патронов, гранат (по сравнению с 1937 годом в 4,6 раза). И для выполнения такого большого задания принимались соответствующие меры. В первую очередь намечалось расширение промыш¬ленной базы наркомата боеприпасов: строилось 28 заводов и один ком¬бинат, реконструировалось 28 старых заводов. Кроме того, к производ¬ству элементов боеприпасов по решению правительства привлекались еще 235 предприятий, из которых добрая половина передавалась на новую технологию.
Шёл   третий день войны. Я всё еще знакомился со структурой ГАУ, его людьми.
И вдруг неожиданный вызов в Кремль, к И.В. Сталину. В приёмной И.В. Сталина познакомился с его секретарем А.Н. Поскребышевым.
А затем через кабинет Поскребышева, и смежную с ним комнату, в которой находилось двое людей из охраны, вошёл в многократно уже описываемый другими мемуаристами кабинет Сталина.
Как сейчас помню, посреди кабинета стояли члены Политбюро, нарком обороны С.К. Тимошенко, ещё кто-то из военных.
Разговор вёлся общий. Остановившись у двери, стал ждать. До той поры мне никогда ещё не приходилось близко видеть И.В. Сталина. Он представлялся более крупным, чем оказался в действительности. Сталин был сухощав, среднего роста, с небольшими следами оспы на слегка желтоватом лице.
Одет в сероватого цвета френч, такого же цвета брюки, заправ¬ленные в мягкие сапоги с невысокими голенищами.
Наконец заметив меня, И. В. Сталин отделился от группы и неторопливо приблизился ко мне. Я доложил, что являюсь начальником ГАУ, назвал свою фамилию.
-  Так ты и есть тот самый Яковлев, новый начальник ГАУ, - кивнул Сталин.               
-  Здравствуйте! Как у Вас идут дела?
Я ответил, что пока мне всё ново, стараюсь поскорее познакомиться с большим ведомством, которое мне доверили. Не скрыл, что есть много  неясного в обеспечении войск, данные поступают разноречивые. Устанав¬ливаю связь с промышленностью и, конечно, жду резкого повышения по¬ставок в соответствии с требованиями военного времени. Чувствую, что мне нужна авторитетная помощь кого-либо из членов правительства, так как руководство Генштаба сейчас целиком занято оперативной обстанов¬кой, а я еще не знаю, как быть с заказами на вооружение и боеприпасы.
Сталин выслушал меня спокойно, пожелал поскорее войти в дела ГАУ. Подчеркнул, что нужно быть внимательным, по-хозяйски подходить к заявкам. Обещал подумать о всех моих просьбах.
На этом наша первая встреча с ним закончилась.
Обычно И.В. Сталин вызывал в Ставку нужных ему лиц через А. По¬скребышева, которому о цели вызова, как правило, не говорил. И Алек¬сандр Николаевич передавал по телефону одно лишь слово: "приезжайте". Переспрашивать в таких случаях не полагалось, а спешить было надо, так как при длительной задержке мог последовать вопрос: "Где были?", или "Почему так долго не приезжали?" Отвечать нужно было честно, иначе беды не оберёшься. Как-то в 1943 году К.Е. Ворошилов уговорил меня посетить с ним ЦАГИ. Я там никогда не был. Поехали.
В институте оказалось много интересного, и мы пробыли там часов до четырнадцати». Потом Ворошилов предложил ещё заехать к нему на квартиру в Кремль и пообедать. Часов около восемнадцати почувство¬вал какое-то странное беспокойство и поехал к себе в. ГАУ.
Дорогой ругал себя за то, что не догадался от Ворошилова позвонить в. Управление и сообщить, где нахожусь.
У подъезда ГАУ меня уже действительно ждал дежурный адъютант, и, волнуясь, доложил, что уже три раза звонил Поскребышев. Так вот оно,  предчувствие. Звоню Александру Николаевичу. Тот сердито бросил "Приезжайте, не мог найти". Приехал. Сталин тоже строго отчитал меня за то, что заставил ждать сорок минут. Спросил: "Где были?" Ответил. И опять получил нагоняй за поездку в ЦАГИ. Мотивировка: "Что у Вас, своих дел не хватает, что Вы ездите в другие институты?
А бывали случаи, когда Сталин, наоборот, вдруг спрашивал: "А не оторвал ли я Вас вызовом отборочного дела или отдыха?"
Но вернемся к моему вызову. Поясню, что начальник ГАУ нёс ответственность перед Ставкой за должное обеспечение армии вооружением и боеприпасами. Вот Верховный Главнокомандующий и счёл необходимым разъяснить мне её объём. Прохаживаясь по кабинету, он неторопливо говорил примерно следующее:
- У нас в армии много чинов. А вы, военные, привыкли и обязаны подчиняться старшим по званию. Как бы не получилось так, что всё, что у Вас есть, растащат по частям. Поэтому впредь отпуск вооруже¬ния и боеприпасов производить только с моего ведома! - При этом Сталин, медленно поведя пальцем в воздухе добавил: - Вы отвечаете перед нами за то, чтобы вооружение, поставляемое в войска, было по своим характеристикам не хуже, а лучше, чем у врага. Вы - заказчик.
Кроме того, у Вас есть квалифицированные военные инженеры, испытательные полигоны. Испытывайте, дорабатывайте, но давайте лучшее! Конечно, наркомы и конструкторы тоже отвечают за качество. Это само собой.
Но окончательное заключение всё же ваше, ГАУ.
Вы отвечаете за выполнение промышленностью планов поставок, продолжал далее И.В. Сталин.
- Для этого у вас есть грамотная военная приёмка. Следовательно, если в промышленности появились признаки невыполнения утверждённого правительством плана, а вы вовремя, через наркомов, не приняли должных мер (а в случае, если и приняли, но это не помогло, а вы своевременно не обратились за помощью к прави-тельству), значит, именно Вы будете виноваты в срыве плана".
Наркоматы и директора заводов, конечно, тоже ответят. Но в пер¬вую очередь - вы, ГАУ, потому что оказались безвольным заказчиком.
Вы также отвечаете за правильность составления предложений по распределению фронтам вооружения и боеприпасов, за своевременную, после утверждения мною плана, их доставку.
Перевозки осуществляет НКПС и тыл Красной Армии. Но вы должны постоянно это контролировать и вовремя принимать меры к доставке фронтам транспортов в срок.
И хотя все эти разъяснения Сталина были адресованы, в общем-то, мне, начальнику ГАУ, но в кабинете также находились и члены Полит¬бюро. И я понял, что Верховный всё-таки в первую очередь говорил это им, членам ГКО. Ну а я после таких указаний И.В. Сталина почувст¬вовал себя куда свободнее во взаимоотношениях с любыми инстанциями.
Ведь члены ГКО тоже знали об упомянутых указаниях Верховного, поэтому, если возникала необходимость, принимали меня при первой возможности и помогали всем, чем могли.
Во-первых, всем начальникам арсеналов, баз и складов было при¬казано ничьих указаний об отпуске вооружения и боеприпасов, кроме распоряжений ГАУ, не выполнять. И когда в октябре 1941 года один очень ответственный товарищ из московской организации ВКП (б) всё же настоял на выдаче с завода экспериментального автомата, ГКО тотчас же объявил ему выговор. И заставил вернуть автомат на завод. С тех пор больше уже никто не пытался действовать в обход ГРУ.  Планы месяч¬ного распределения я докладывал лично Верховному Главнокомандующему.  Особых поправок, как правило, им не вносилось, так как план предва¬рительно согласовывался с Генштабом.
И при наличии каких-либо расхождений Генштабу всё же  приходилось считаться с имеющимися ресурсами. Так что обычно он соглашался с предложениями ГАУ.
По отдельным же заявкам фронтов мною представлялась И.В. Сталину докладная записка, которая чаще всего утверждалась им без поправок. Хочу заранее сказать, что за всё время войны не было такого случая, чтобы Верховный остался неудовлетворенным представлениями ГАУ. Лишь глубокой осенью 1941 года, когда, обстановка на фронтах была исключи¬тельно тяжелой, И.В. Сталин как-то не выдержал и предложил, было, снять меня с занимаемого поста и даже отдать под суд.
А дело было так. Начальник Глав ПУРа Л.З. Мехлис имел поручение контролировать формирование новых стрелковых дивизий резерва Ставки. ГАУ же разработало определённый план обеспечения этих соединений вооружением и боеприпасами. И выполняло его в полном объёме, хотя нужды фронтов в ноябрьские дни 1941 года были очень острыми.
Один из экземпляров сводки об обеспеченности этих дивизий мы посылали и Мехлису. Однако он считал нужным систематически вызывать меня где-то в 24.00 к себе, и там с пристрастием проверять цифры. При этом в моём присутствии то и дело звонил командирам и комиссарам названных дивизий и справлялся у них о правильности поданных нами сведений.
На это, как правило, уходило три-четыре часа. А ведь в эти самые часы шла напряженная работа в наркоматах, в ГАУ, и мне надо было бы находиться там. А тут сиди и слушай, как тебя проверяет...
Появилась обида за недоверие ко мне, ответственному должност¬ному лицу. Но больше всего - недовольство бесцельной тратой времени.
И вот как-то, находясь в кабинете начальника Глав ПУРа и слушая, как тот ведёт бесконечные телефонные разговоры, я взорвался. Высказал Мехлису всё, что думаю о процедуре этих унизительных проверок. Не скрыл, что меня подчас бесят его малоквалифицированные вопросы. И что под моим началом есть ГАУ, которое часами работает без своего начальника.
Вероятнее всего, Мехлис пожаловался Верховному. И вот однажды, когда Сталина также довела обстановка, он (это было в конце ноября) вдруг резко сказал мне: "Вас надо судить и за неуважение к старшим", и за недостаток вооружения и боеприпасов!"
Я не особенно-то удивился этому. Ведь и в самом деле было очень трудное положение, и Верховному, если подходить по-человечески, надо было на ком-то разрядиться.
Но "неуважение к старшим". Это уже от Мехлиса. И я не выдержал. Довольно резко ответил, что являюсь всего лишь строевым артиллеристом, на должность начальника ГАУ не просился, и будет лучше, если меня отпустят на фронт.
Сталин ещё суровее взглянул, сжал в кулаке трубку. А затем, коротко повторив: "Будем судить", отпустил меня.
От Верховного я вышел вконец расстроенным. Ещё бы! Раз сам Сталин сказал: "Будем судить", то это... Так что готовься, Яковлев, к самому худшему.
Помог случай. Точнее, очередные нападки на меня, как начальника ГАУ. На этот раз с фронта, со стороны Г.К. Жукова.
И случилось это буквально на следующий день после малоприятного обещания И.В. Сталина. Поясню, что Г.К. Жуков в то время был уже коман¬дующим Западным фронтом. Естественно, жил тогда только его интере¬сами. А как бедствовал этот фронт с боеприпасами в тяжелые первые месяцы войны - известно. Это, к глубокому сожалению, было горькой правдой.
И вот под впечатлением очередных трудностей Жуков и прислал на моё имя довольно резкую телеграмму, в которой обвинял меня в мизерном обеспечении 82-мм и 120-мм миномётов минами.
Раздражение командующего фронтом было понятным. Но Г.К. Жуков, однако, не знал, что по установленному порядку телеграммы с заяв¬ками на вооружение и боеприпасы одновременно с адресатом рассылались по разметке как Верховному, так и ряду членов ГКО.
И вот звонок Поскребышева. Еду в Кремль, готовый ко всему. Сталин, сухо поздоровавшись, спросил меня, знаком ли я с телеграммой Жукова. Я ответил утвердительно... И случилось непредвиденное.  Верховный взял со стола телеграмму и ... разорвал её. Немного помед¬лив, сказал, что комфронтом Жуков просто не понимает обстановку, сложившуюся с боеприпасами.
А она сложная. Ноябрь - самый низкий месяц по производству...
  Высказав это, И.В. Сталин заметно подобрел. И уже почти дружес¬ким тоном начал говорить, что, мол, если и судить кого-либо, то нужно предать суду работавших в Москве до войны, а, дескать, Яковлев здесь ни при чем, он человек новый. В недостатках материальных средств тоже нечего искать виноватого, так как в своё время мы не   успели сделать всего в этом отношении.               
Сейчас же нужно ожидать повышения поставок, а не заниматься беспредметными упрёками. Так, образно выражаясь, был снят с моей души тяжёлый камень.
Ну, а что касается Западного фронта.
Отлично понимая, что он прикрывает московское направление, ГАУ всегда отдавало ему предпочтение перед другими фронтами.
Но, конечно, в пределах разумного.
------------------------------
И.В. Сталина отличала величайшая чёткость в работе. Он до конца доводил любое дело, даже, казалось бы, второстепенное.
Осенью 1941 года я, например, получил копию ещё одной телеграммы, адресованной Г.К. Жуковым и Н.А. Булганиным в адрес Верховного.
В ней сообщалось, что на Западном фронте некий умелец неболь¬шой переделкой самозарядной винтовки (СВТ) превратил её в автомат.
Ознакомившись с телеграммой, И.В. Сталин позвонил мне и посоветовал проверить поступившее предложение, а затем доложить ему результат. При этом высказал вполне разумное мнение о том, что нам крайне необходимо усиление автоматического огня в стрелковых подразделе¬ниях. Так что... Заканчивая этот телефонный разговор, Верховный добавил, что приказал наградить войскового рационализатора за про-явленное рвение, но одновременно и посадить его на несколько суток под арест за порчу оружия в боевой обстановке.
Специалисты из наркомата вооружения, а также вызванные военные инженеры, в своё время испытывавшие самозарядную винтовку, предста¬вили мне довоенные материалы об этих испытаниях. Я сверил их с пред¬ложением, поступившим с фронта. Рационализация заключалась в уста¬новке на СВТ переключателя на автоматический огонь. Но, оказывается, что первоначально такой переключатель у винтовки тоже предусматри¬вался. И она испытывалась с ним на стрельбище.
Результаты не порадовали: после нескольких десятков выстрелов (обойма имела 10 патронов и быстро заменялась другой) ствол нагре¬вался и при дальнейшей стрельбе терял свои баллистические качества.
Вследствие этого и было решено от переключателя отказаться, он был снят, а на потоке СВТ пошло без него!
Тем не менее, уже в моём присутствии, поставив переключатель, вновь отстреляли винтовку как автомат. И я, и присутствующие убеди¬лись, что ствол действительно быстро нагревается, следовательно, предложение фронта не может быть принято. Итак, новизны в предложе¬нии из войск не было. И я, удостоверившись в этом, не счёл нужным докладывать о результатах Верховному Главнокомандующему.
 Но пример¬но через полмесяца Сталин сам спросил меня, как обстоит дело с предложением, поступившим с Западного фронта. Я доложил о результатах испытаний, сослался и на то, что всё было проверено ещё перед при¬нятием винтовки на вооружение, в предвоенное время. Поэтому, дескать, предложение не представляет интереса.
Сталин, слушая меня, молчал. А потом как бы, между прочим, спросил:
-  А у вас, у военных, как, принято докладывать о выполнении   поручений?
Я смутился, но ответил утвердительно.
-  Так почему же вы не доложили о выполнении моего поручения? - уже с заметным раздражением поинтересовался Верховный. Что ответить? Неуверенно сказал, что, мол, посчитал дело маловажным, а у Вас, де¬скать, и без того много забот, не хотелось отнимать зря время...
Сталин, нахмурившись, твёрдо заявил, что впредь не позволит нарушать порядок, установленный в армии, будет требовать доклада об исполнении любого поручения, каким бы мелочным оно ни казалось исполнителю.
Что ж, упрёк заслуженный. И я воспринял его со всей серьёзно¬стью и больше уже не допускал подобных промахов.
За время войны мною было хорошо усвоено: всё, что решил Верхов¬ный, никто уже изменить не сможет. Это - закон.
Но сказанное совершенно не значит, что со Сталиным нельзя было спорить. Напротив, он обладал завидным терпением, соглашался с ра¬зумными доводами. Но это - в стадии обсуждения того или иного вопро¬са. А когда же по нему уже принималось решение, никакие изменения не допускались.
Кстати, когда Сталин обращался к сидящему, (я говорю о нас, во¬енных, бывавших в Ставке), то вставать не следовало. Верховный ещё очень не любил, когда говоривший не смотрел ему в глаза. Сам он говорил глуховато, а по телефону - тихо. В этом случае приходилось напрягать всё внимание.
Работу в Ставке отличала простота, большая интеллигентность. Никаких показных речей, повышенного тона, все разговоры - вполголоса. Помнится, когда И.В. Сталину было присвоено звание Маршала Советского Союза, его по - прежнему следовало именовать "товарищ Сталин". Он не любил, чтобы перед ним вытягивались в струнку, не терпел строевых подходов и отходов.               
Сталин не терпел, когда от него утаивали истинное положение дел. В этой связи мне вспоминается случай, когда я, сам того не желая, подвёл наркома танковой промышленности В.А. Малышева. Произошло это в августе 1941 года. В ту пору шло укомплектование вооружением мно¬гих заново формировавшихся стрелковых бригад и дивизий. Естествен¬но, в Ставке вскоре возник вопрос о сроках готовности некоторых из них. Его Сталин обратил ко мне.               
Я доложил, что окончательное обеспечение этих бригад и дивизий вооружением будет закончено лишь через несколько дней, так как промышленность запоздала с подачей передков для 76-мм  полковых пушек.
Немедленно последовал следующий вопрос: "Какой наркомат в этом  повинен?"
Пришлось ответить, что наркомат танковой промышленности.
Тотчас же последовал вызов в Ставку Малышева. Ему Сталин учинил очень серьёзный разнос. Оказалось, что нарком танковой промышленности перед этим уже доложил, что передки готовы и отправлены по назначению. А выяснилось...
И хотя В.А. Малышев был сам повинен в случившемся, я, честно говоря, чувствовал себя перед ним неловко. Ведь мне и в голову не приходило подвести его. И потом, откуда же я знал, что он, как гово¬рится, уже подстраховал себя?
А теперь посмотрим, кто же решал в центре такой острейший вопрос, как обеспечение фронтов вооружением и боеприпасами. Надо откровенно признать, что в первые два - три месяца войны сколько-нибудь стройной системы в этом деле не было. Оно и понятно. Ведь мы тогда ещё не имели достаточного опыта ведения большой войны в современных условиях.
Но началась война. И в первые же её недели в острейшей форме встали вопросы обеспечения фронтов автоматами, винтовками, полковыми и дивизионными пушками, зенитной артиллерией, боеприпасами.
 Генштаб, естественно, тут же целиком переключился на удовлетворение этих нужд. Но по инерции мирного времени потребовал именно от ГАУ обес¬печить фронты вооружением и боеприпасами.
Но где нам было всё это взять?
Наши запасы оказались довольно скудными, а поставки промышленности, которой ещё нужно было переключиться на военные рельсы, нала¬живались туго. Поэтому в первые месяцы часть стрелкового вооружения для фронтов Генштаб, например, вынужден был изъять из без того не¬богатых запасов Забайкальского и Дальневосточного военных округов. А поскольку никакой системы очередности в снабжении тогда ещё не существовало, то к осени 1941 года всё то, что было в запасах центра и то, что изъяли с Дальнего Востока, образно выражаясь, "съели" фронты.
Прямо скажу, столь остро вставшие вопросы обеспечения войск вооружением и боеприпасами для многих из нас явились прямо-таки неожиданными. Да, ресурсы оказались незначительными, но почему?
Разбираться в этом очень деликатном, к тому же сулившем боль¬шие неприятности деле, мало кому хотелось. Больше того, если до войны   сводный план заказов сверстывали в Генштабе, а затем его ру¬ководство само отстаивало в Госплане и в правительстве, то теперь, когда Генштаб занимался только фронтами, свёрстывать план заказов было некому.
А вот начальников, распоряжающихся отпуском вооружения и бое¬припасов, оказалось много. В частности, сам начальник Генштаба и его заместители. Давал распоряжения заместитель наркома.
 Требовали стрелковое вооружение военкоматы и обкомы партии из приграничных областей, чтобы вооружить свои истребительные батальоны.
Нарастали  потребности фронтов. И ГАУ буквально лихорадило от этой лавины заявок, просьб.
Когда в июле 1941 года войска Московской зоны ПВО отразили первый налёт на неё вражеской авиации, сразу же резко встал вопрос о снабжении их зенитными снарядами.
Ибо произошёл большой перерасход их.
А 85 мм снаряды для зениток, кстати сказать, были довольно сложными и дорогими.
Корпус - из высококачественной стали, взрыватель по сложности не уступал наручным часам. И когда расход таких снарядов за одну только ночь достигал нескольких десятков тысяч, то и пополнение ими, естественно, требовало особых забот. Положение усугублялось тем, что, готовясь к войне, руководство ПВО страны не проявило дол¬жной предусмотрительности, в обеспечении боеприпасами зенитной артил¬лерии даже в Московской зоне. Понадеялось, видимо, на ГАУ.
Последнее же совершенно не рассчитывало столкнуться с той об¬становкой, которая начала складываться в небе над столицей едва ли не с первых же недель войны, и лихорадочно искало пути обеспечения боеприпасами "прожорливой" Московской зоны ПВО. И следует сказать, вскоре нашло их. Так, со стороны ГАУ были предприняты немедленные меры к созданию в районе Москвы сборочно-снаряжательных баз для ПВО.
Сразу скажу, что в предвоенные годы кое у кого бытовало мнение, что промышленность вооружения и особенно промышленность бое¬припасов не в состоянии значительно увеличить свои производствен¬ные мощности. Но грянула война. И в первый же год промышленность дала армии орудий в несколько раз больше, чем намечалось первона¬чальной заявкой ГАУ и даже планировалось самим Комитетом Обороны!
То же самое произошло и в производстве миномётного вооружения: если в 1940 году промышленность поставила нам где-то около 38 тыс. миномётов, то уже за первый год войны мы получили их 165,1 тысяч! Или в четыре с лишним раза больше!
К сожалению, несколько по-иному обстояли дела с производством боеприпасов. Да, их выпуск в первый год войны возрос по сравнению с 1940 годом. Выпуск снарядов, например, почти в 4 раза, мин едва, ли не в 2 раза.
Но, по обоснованным расчётам ГАУ, опиравшимся на заявки удовлетворения нужд фронта, необходимо было в это время увеличить поставки снарядов, как минимум, в 20 раз, а мин - хотя бы в 16.
Однако промышленность не могла ещё справиться с этим задание! В результате, возник снарядный голод. Был установлен строжайший лимит отпуска и расхода боеприпасов.
Безусловно, эта, хотя и вынужденная, мера в совокупности с некоторыми другими причинами, затрудняла ведение успешных боевых действий на фронтах.
---------------------------
До середины июля 1941 года Красная Армия не имела начальника артиллерии РККА. Его функции в какой-то мере исполнял начальник ГАУ, который, однако, сделать много не мог, так как центр его непосредственных интересов и обязанностей не лежал в сфере боевых дей¬ствий. 19 июля 1941 года последовал приказ НКО о введении этой дол¬жности (начальника артиллерии РККА) вновь. Но ГАУ продолжало неко¬торое время подчиняться еще непосредственно НКО. И лишь в сентябре И.В. Сталин переподчинил наше Управление начарту РККА.
Работали мы дружно. Моя подчинённость Н.Н. Воронову, как я и ожидал, свелась, в основном, к тому, что один лишь только начальник управления артиллерийскими формированиями генерал П.Е. Васюхов, как представитель начарта РККА, стал поддерживать связь с управлением снабжения ГАУ.
Воронов же попросил (именно попросил, а не приказал) оказывать ему любезность - регулярно снабжать его экземпляром сводной ведо¬мости обеспеченности фронтов вооружением и боеприпасами, чтобы при необходимости он мог давать квалифицированные справки на совещаниях в Ставке.
Словом, по работе у меня никаких недоразумений с начартом РККА никогда не возникало, в своей деятельности я остался полностью самостоятельным. Правда, начальник ГАУ не только пользовался правами первого заместителя начальника артиллерии, но и был Членом Военного Совета артиллерии РККА.
Военный же Совет собирался довольно регулярно и обсуждал на своих заседаниях целый ряд внутренних вопро¬сов, касавшихся хода формирований, деятельности военно-учебных заведений, расстановки кадров.
Кстати сказать, в нашем объединении были и свои положительные стороны.
Мы с Николаем Николаевичем Вороновым теперь чаще посещали Ставку Верховного, и уже вдвоём решали вопросы, связанные с исполь¬зованием артиллерии, формированием новых частей.
А при его поддержке делать это было гораздо легче.
А теперь мне хочется рассказать о том, как осуществлялась связь ГАУ непосредственно с фронтами.
Поскольку я, начальник ГАУ, то и дело отвлекался на всевоз¬можные совещания и заседания, то фронтовые артиллерийские начальники по многим вопросам обращались к моим заместителям, которые могли решать, да и решали часть из них совершенно самостоятельно. Разу¬меется, всякий раз докладывая мне об этом.
Наиболее тесную связь с ГАУ поддерживали, естественно, началь¬ники артиллерийского снабжения фронтов.
Все эти товарищи являлись опытными людьми и вели своё довольно нелёгкое дело с высоким чувством ответственности.
Да, трудностей и забот у них было, действительно, не счесть.
Начартснаб фронта не только подчинялся командующему артиллери¬ей, но и обязан был не терять связи с начальником тыла фронта, его штабом. Ведь это от них зависела вся перевозка грузов от распределительных станций в войска.
Больше того, вопросы материально-технического обеспечения войск были на контроле и у Члена Военного Совета фронта. Следовательно, он тоже являлся начальником для артснаба. Да и командующий фронтом зачастую лично интересовался вопросами артиллерийского обес¬печения.
В результате, начартснаб фронта должен был успеть везде, ибо за нехватку вооружения и боеприпасов в той или иной армии с него спрашивали в первую очередь...
Кстати сказать, органы артснабжения и до войны работали с боль¬шим перенапряжением, ввиду сложности и большого объёма учётных данных. Ну а в войну тем более.
И что самое обидное, труд начартснаба не всегда правильно понимался некоторыми общевойсковыми начальниками и иногда оценивался далеко не так, как он того заслуживал. А ведь это его аппарат, кроме снабжения войск боеприпасами и вооружением, проводил ремонтные ра¬боты на вышедшей из строя боевой технике (предварительно эвакуировав её с поля боя), заботился о сборе и возврате в центр  стреляных гильз, тары из-под снарядов и о многом другом.
В его обязанности входила и правильная эксплуатация вооружения, от чего зависела его безотказность в бою. А требования эксплуа¬тации надлежало довести до каждого бойца, орудийного расчёта, эки¬пажа танка...
Труд поистине всеобъемлющий, в деталях не всегда представляемый, О нём, как правило, мало пишут мемуаристы. Да это и понятно. Ведь  ярко сказать о нём подчас просто невозможно, увлекательное в этом не каждый рассмотрит.
Но я прошу помнить и знать: в грохоте артподготовки, когда на километр фронта плотность артиллерии и миномётов достигала сотен стволов, а также потом, а артиллерийской канонаде, сопровождавшей развитие боя в глубине, помимо доблести и геройства артиллеристов-строевиков был вложен большой труд и артснабженцев всех категорий!
Да, деятельность начартснабов в годы войны была трудной и многообразной. И они исполняли свой долг перед Родиной умело и с честью, за что заслуживают самого доброго отзыва. Я с благодарностью вспоминал таких начальников артснабжения фронтов, как генералы Г.Д. Голубев, А.П. Байков, М.В. Кузнецов, А.С .Волков, Е.И. Иванов, В.И. Шебанин, В.А. Ольшанский, П.А. Рожков, С.Г. Алгалов, Д.К. Деминов.
Заслуживает самой высокой оценки и работа аппарата артснабжения от фронта до дивизий, - кропотливая, незаметная, но такая нужная для обеспечения войск вооружением и боеприпасами.
В годы войны ГАУ регулярно снабжало наш Генеральный штаб сведениями о ресурсах и возможностях военной промышленности, обеспечи¬вая ими и оперативное управление Генштаба.
------------------------
Разночтения возникали и тогда, когда опять же тем или иным фронтам давался заранее завышенный расход на проведение артподго¬товки перед операцией. Но тут уж мы были, что называется, начеку. Да, расчёт в ГАУ производился на все орудия фронта. Но ведь не все они использовались на направлении главного удара.
Поэтому часть отпускаемых боеприпасов и без того оставалась у фронта своеобразным резервом. Вот почему мы твёрдой рукой пере¬чёркивали подобные заявки. На нас, естественно, жаловались.
Но поставить под сомнение осведомленность ГАУ в решаемых им вопросах было невозможно. Ведь мы опирались только на конкретные данные.
------------------------
Мы в ГАУ прекрасно понимали, что успех любой операции в первую очередь зависит от своевременности и полноты обеспечения её. И не раз бывало так, что тому или иному фронту ещё и не поставили задачи операцию, а Генштаб, стремясь выиграть время и, учитывая трудности с железнодорожным транспортом, уже требовал начать отправку туда боеприпасов. Как говорится, авансом, в счёт будущего, и ГАУ, как правило, отправляло эти транспорты.
Кстати, ГАУ, делая эти "авансовые" поставки, никогда не доби¬валось точной информации о том, какими же, собственно, силами фронт будет наносить удар и, следовательно, какое количество орудий привлекается на его Главное направление.
Нас не интересовало даже то, где будет проводиться артподго¬товка, то есть, где предстоит наибольший расход боеприпасов. При подсчёте, как уже указывалось, нами бралось сразу всё вооружение фронта с учётом даже войск усиления.
И расход боеприпасов определялся тоже на все орудия. Сразу скажу, что такая система подсчёта себя, как правило, оправдывала.
------------------------
Итак, орловское направление. К началу наступления на этом на¬правлении нами было сосредоточено огромное количество огневых средств - более 21 тысяч орудий и миномётов, 2400 танков и САУ!
А в ходе контрнаступления наши войск на белгородско - харьковском направлении - ещё 12 тысяч орудий и миномётов и 2400 танков и САУ. Итого на новом этапе Курской битвы в деле участвовало 33 тысячи артиллерийских и миномётных стволов!
И это, не считая танков, САУ, реактивной артиллерии.
А как обеспечивалась эта стратегическая операция боеприпасами? Начну с её оборонительного этапа. По тяжёлым калибрам фронты перед началом операции имели от 3 до 5 боекомплектов снарядов.
А всего около 20 млн. снарядов и мин, 630 млн. боеприпасов для стрелкового оружия и 7 млн. ручных гранат.
Но подача боеприпасов проводилась, естественно, в течение всей операции. А это составило довольно внушительную цифру - 4781 вагон!
Если говорить о среднесуточной подаче, то она составляла: Центральному фронту - 51 вагон, Воронежскому - 72 вагона, Брянскому -31 вагон. Всего трём фронтам, в среднем за сутки подавалось 154 ваго¬на, то есть 6 железнодорожных составов!
------------------------
За 50 дней Курской битвы был перекрыт расход Сталинградской операции, которая продолжалась 201 день. В этом огромном расходе интересно выделить использование основных групп боеприпасов в про¬центах. А эти цифры таковы: боеприпасов для стрелкового оружия -9,7%; мин - 32,1%; выстрелов зенитной артиллерии - 2,6%; боеприпасов наземной артиллерии - 55,6%.
Эти цифры, думается, со всей наглядностью показывают, как важен дифференцированный подход к определению общих потребностей боепри¬пасов. А у нас это делалось далеко не всегда.
Долго дебатировался вопрос о том, кому же должна подчиняться, в конечном счёте, самоходная артиллерия. Н.Н. Воронов ратовал за то, чтобы её подчинили ему, а командующий бронетанковыми войсками Я.Н. Федоренко требовал, чтобы танкистам.
Но кто будет создавать САУ? На этот счёт договорились быстро. Решили, что над вооружением будут работать по заданиям ГАУ, но со¬гласованным с командующими двух родов войск, конструкторы наркомата вооружения. А непосредственно САУ, то есть шасси и броневую защиту, доведут конструкторы танковой промышленности. Заказчиком в танковой промышленности являлось Главное бронетанковое управление РККА. ГАУ там своей военной приёмки не имело.
Ремонтная база танков тоже находилась в ведении Главного броне танкового управления.
У Н.Н. Воронова такой базы не было. Следовательно, танкистам, как говорится, и карты в руки.
Кстати, в годы войны ГАУ получило тракторное управление, имев¬шее обязанности по заказам на тягачи. Но это управление было выде¬лено нам без ремонтной базы.
Словом, вопрос о том, кто и в каком объёме будет работать над созданием САУ, был в принципе решён. Но вот кому будет подчинена самоходная артиллерия? Это пока висело в воздухе.
Конец спорам на эту тему положил И.В. Сталин. Вернее, 25 ноября 1942 года вышло постановление ГКО, согласно которому у нас в ГАУ было создано управление мех тяги и самоходной артиллерии, в обязанности которого входило производство, снабжение и ремонт САУ. Опера¬тивное руководство самоходной артиллерией возлагалось на Н.Н. Воро¬нова. Правда, со временем это решение было пересмотрено, и очередным постановлением ГКО от апреля 1943 года части самоходной артил¬лерии перешли в подчинение командующего БТ и МВ.
------------------------
В 1943 году пошли самоходные установки СУ-152, а затем СУ-85, вооружённые 85-ым орудием. Они, а также тяжёлый танк ИС стали мощ¬ными огневыми и ударными средствами в борьбе с фашистскими танками.
Всё это было большим событием для армии. А вот мне, начальнику ГАУ, неожиданно принесло личные огорчения. Дело в том, что летом 1943 года Верховный Главнокомандующий предложил мне взять в своё ведение, то есть включить в состав ГАУ, Главное бронетанковое управление.
Мотивировкой служило то, что ГАУ, как заказчик, принимает на заводах Наркомата вооружения всю "качалку" танков - пулемётное и артиллерийское вооружение, оптику. А затем поставляет всё это на заводы танковой промышленности. Больше того, представители ГАУ даже участвуют в контрольных испытаниях вооружения готовых танков. Ну а Главному бронетанковому управлению остаётся заниматься только "коробкой" - бронёй да двигателем танка. А не лучше ли всё это соединить?
Предложение было неожиданным и застало меня врасплох. У нас ведь и без бронетанковой техники дел, что называется, невпроворот.  А тут ещё принимай её, имеющую свою специфику и составляющую единое целое с бронетанковыми войсками. Я начал просить Сталина не передавать в ГАУ Главное бронетанковое управление. Но Верховный нахмурился и посоветовал:
- А вы всё-таки подумайте, товарищ Яковлев. Мы ещё вернёмся к этому вопросу.
Что было делать? Переговорил со своими заместителями. Пришли к единодушному мнению, что надо при следующем разговоре в Ставке по данному вопросу продолжать категорически возражать против пере¬дачи в ГАУ бронетанковой техники.
Через несколько дней И.В. Сталин вновь поинтересовался моим мнением насчёт включения в состав ГАУ Главного бронетанкового управ¬ления. Я стоял на своём.
И получил повторный совет подумать. Второй совет! Я уже знал, что перед этим Верховный звонил Н.Н. Воронову и тоже разговаривал с ним по этому вопросу. Но и другой вопрос: с чего бы это?
Может, Сталину что-то не понравилось, он был чем-то неудовле¬творён в работе Главного бронетанкового управления?
На это я не находил ответа. Как бы там ни было, но я и на тре¬тий запрос Верховного ответил категорический "нет". Правда, допустил  некоторую негибкость, исчерпав все аргументы, в заключение просто сказал, что бронетанковая техника, дескать, не наша система.
Сталин вдруг рассмеялся и, обращаясь к членам ГКО, оказал,  показывая на меня трубкой:
- Вот вам и Бывалов!
Сначала я растерялся: что за Бывалов? Но тут же вспомнил фильм "Волга-Волга" и, набравшись смелости, заявил, что меня понимают не совеем так, я вовсе не Бывалов, а Яковлев, начальник ГАУ.
А что стою на своём, для этого есть причины. Уверен, что нельзя нарушать в такое время уже поставленное дело.
К тому же и бронетанковым войскам, думается, будет удобнее иметь в Москве одно ведомство, то есть своего командующего с техническим управлением.
На этом вопрос и был решён, хотя Сталин, чувствовалось, остался недоволен. Потому как не раз ещё и в войну, и в послевоенные годы поминал мне Бывалова.
---------------------------
Наступивший 1943 год поставил перед службой артснабжения грандиозные задачи по накоплению запасов в грядущей Курской битве. Маршал Жуков пишет: "Поистине титаническую работу проделали тылы фронтов, армий и соединений. К сожалению, у нас очень мало пишут о тылах, работниках тыловой службы, которые своим трудом, своей творческой инициативой помогали войскам и командованию всех степеней бороться с противником, громить его, и завершить войну всемирно-исторической победой".
Если мало пишут о работниках тыла, то почти ничего не пишут о работниках службы артиллерийского снабжения. В мемуарах видных советских полководцев, маршалов Советского Союза Василевского, Рокоссовского, Багрямяна, генералов Штеменко, Казакова и других не вспоминается о тех, кто обеспечивал доставку вооружения и бое-припасов при проведении, ими операций.
Исключением являются мемуары маршала Советского Союза Конева "Записки командующего фронтом 1943-44гг.", в которых он отдаёт должное ратному труду артснабженцев. Говоря о подготовке Степного фронта к наступательной операции, он отмечает: "Много работали все службы тыла, и особенно снабженцы-артиллеристы. Они доставляли в войска более совершенную боевую технику, которую мы получали в большом количестве, и помогали командирам овладевать этой техникой".
И далее: "Следует сказать, что вопрос планирования и обеспече¬ния боеприпасами огромного количества артиллерии, которое было во всех фронтах, - дело не только сложное, но и весьма трудоёмкое.
Достаточно представить себе, что боекомплект боеприпасов нашего фронта занял бы около пятнадцати тысяч вагонов, а мы имели во фронте более 3-х боекомплектов.
Питание фронта боеприпасами, как и продовольствием, осущест¬влялось без перебоев.
Нужно отдать должное нашим оружейникам: - рабочим и инженерам, техникам, Государственному Комитету Обороны, маршалу артиллерии Н.Д. Яковлеву и генерал-полковнику И.И. Волкотрубенко, которые в годы войны проделали исключительно напряженную работу по обеспечению советских войск артиллерийским вооружением и боеприпасами".
В заключительных операциях Великой Отечественной войны было израсходовано тысячи и тысячи вагонов боеприпасов, а это титаниче¬ский труд работников артиллерийских складов, баз и арсеналов, который нигде не описан.
Участник Великой Отечественной войны подполковник Индже, слу¬живший в том время на одной из центральных баз боеприпасов вспоми¬нал: "Отправка эшелонов с боеприпасами шла прямо на фронт, погрузка вручную, холодно, голодно, неуютно. По непролазной грязи очередная смена идёт на круглосуточную работу. Местный поэт написал:
....    от ворот до ворот
растянулся народ,
только грязные лапти
мелькают".
Посмотрим теперь, как отражена работа вооруженцев в годы войны в художественной литературе. Трудно что-нибудь найти, но вот в повести Николая Асанова "Генерал Мусаев"  вооруженец является одним из главных действующих лиц. Посмотрим выдержки из этой повести,
"Машина командующего медленно двигалась по городу, поднимаясь к старинной крепости. Здесь сражались еще войска Суворова и Чичагова,
У самой крепости машину задержал транспорт с боеприпасами. Трофейные машины, круторогие волы, худые, мордастые румынские кони, запряженные в деревенские телеги, переругивающиеся возчики-старики и ребята - все с топорами, с кнутами и автоматами, - женщины в подоткнутых юбках, чтобы, грязь не налипала на подолы, и среди них лишь один военный - майор интендантской службы, начальник артснабжения дивизии Тимохов.
Капитан Суслов, ехавший вместе с командующим, выскочил из машины и побежал к майору, прыгая по булыжникам, чтобы не запачкать свои щегольские сапоги. Майор растерянно козырнул в ответ на его резкий окрик. Мусаеву не понравилось, как майор подобострастно отвечал капитану, не понравилась и напористость Суслова, явно ки-чившегося своей близостью к командующему.
Мусаев сегодня особенно остро примечал все недостатки людей, с которыми встречался. Он не только знакомился с ними, но и как бы изучал каждого из них. Ведь именно те люди, вместе с которыми ему предстояло воевать, побеждать врага.
Он приоткрыл дверцу кабины, откинулся на сиденье, чтобы его не видели, и прислушался к разнообразным шумам.
Обозы разошлись, оставив узкий коридор для проезда.
---------------------------
Проезжая мимо обоза, Мусаев смотрел на вооруженных автоматами возчиков, на стволы счетверенных зенитных пулеметов, прикрытых от дождя брезентом. Заметил, что на каждой телеге и машине лежали доски, камышовые маты, аккуратно прикрепленные лопаты. Обоз был подготовлен тщательно. Это как бы примирило Мусаева с майором, который на первый взгляд показался генералу нерасторопным и боязливым.
---------------------------
Штаб армии размещался в хуторке под городом. Обилие садов в хуторке позволяло надежно укрыть от воздушного наблюдения машины, зенитные пушки, установленные под вишнями и широко раскинувшимися кронами груш.
Мусаев думал о встречах, которые его ожидали в штабе, о людях. Их надо было не только узнать, но и понять, - в этом заключалась ближайшая задача командующего.
Так делал он всегда, приступая к работе в новой должности, принимая под свое командование полк, дивизию, корпус. Так он решил поступить и теперь, впервые в жизни став командующим армией.
---------------------------
В самую последнюю минуту, когда обоз дивизии Ивачева выходил из старой крепости, чтобы по яругам и веретьям добраться до передо¬вой, майор задержал сержанта Верхотурова.
---------------------------
От острых глаз приметливого Верхотурова не ускользнуло, что уж как-то слишком много обозов идёт к складам. Да и со станции всё подходят и подходят маршевые батальоны.
К рассвету сержант совсем уверился, что его дело теперь поспешать до роты, потому что новый командующий, видать, приехал с новыми планами, вроде наступление близится.
Верхотуров приметил также, что и майор Тимохов ведёт себя по-иному, не как всегда. Может, ему уже сказали о наступлении, потому что к утру на склад пришли обозы из всех полков дивизии, грузы брали полные, лошадей не жалели, чего Тимохов никогда не допускал. В обычное время он не стеснялся переложить груз с подвод на людей,. потому что человек, известно, отдохнет и снова пойдёт, а лошадь утомить - она и вовсе откажется.
Так Верхотуров дошел до главного, хотя никто ему и слова не сказал. Впрочем, старого воина на мякине не проведешь, а солдатская почта штабной точнее.
Утром Никита разыскал майор в складской конторке. Тот сидел за столом. На столе стоял медный чайник, пробитый наверху пулей. Из двух пулевых дырок выбивался густой, наварной чайный пар. Майор дремал, но, пересиливая себя, бормотал, будто убеждал кого-то, а кого именно, сержант не видел:
-  Я, Галина Алексеевна, человек тыловой, так сказать, глубоко штатский. Я Вас понимаю... Но ведь если бы Вы не встретили Суслова, вы бы лечились, не бежали бы на фронт... Вот почему мне обидно, что он смутил Ваш покой, а самому и дела до Вас нет...
Никита потопал ногами у перегородки, покашлял, но майор был как бы не в себе, ничего не слышал, продолжал разговаривать:
-  Я понимаю, Вас можно подвигами увлечь, а какой же подвиг в обозе. А ведь я сколько раз просился на передовую, да разве Ивачев поймёт человеческую душу. Ему лишь бы снаряды вовремя поступали.
---------------------------
Майор Тимохов, застрявший с обозом километрах в пятнадцати от села Великое, до которого предполагал добраться к вечеру, ничуть не удивился доставленному связным приказанию - дальше не двигаться.
Он был уверен, что всё идёт хорошо, поэтому задержку принял как должное.
Ночью, когда в селении, куда было доставлено это приказание, не спали только часовые да регулировщики, майор Тимохов отыскал подходящее место для размещения склада, разгрузил обоз, отправил бойцов, шоферов и возчиков отдыхать, а сам занялся отчётностью. Он всегда занимался этим делом где-нибудь в дороге, на случайном привале. В другое время было некогда.
Утром на машины и подводы были погружены раненые, а также тро¬фейное оружие, которое надо было доставить на тыловую базу, и обоз двинулся в обратный путь.
На тыловой базе майору вручили предписание - немедленно сдать дела заместителю и явиться в штаб армии.
Оформив сдачу дел, Тимохов запечалился. Зачем его вызывают в штаб армии? Подобно многим скромным людям, он склонен был думать, что если им заинтересовалось начальство, значит, он допустил какую-то ошибку. Но, пораздумав, всё же пришел к выводу, что никакой вины за ним нет.               
Узнав, что штаб армии к тому времени перебазировался в располо¬жение дивизии Ивачева, Тимохов прежде всего выяснил, какие грузы надлежало немедленно отправить в дивизию. Но как бы глубоко ни прятал он своё волнение, оно всё же вырывалось наружу. Заполняя различные ведомости и накладные на получение грузов, он в сотый раз клял свою судьбу, которая заставила его, с детства мечтавшего о героических подвигах, стать начальником артиллерийского снабжения.
На фронте он находился уже не первый год, не раз бывал под огнём, отбивая атаки автоматчиков, однако романтическое представление резко противоречило всему тому быту войны, в котором он увяз с го¬ловой.
Думая об ожидавшей его в штабе армии неприятности, убежденный, что ничем не заслужил плохого к себе отношения, Тимохов решил про¬сить у командующего перевода в боевую часть.
Командовать батальоном он, конечно, не сможет - ведь он с первого дня войны в интендантстве. Не было у него возможности научится искусству боя. Но пусть его понизят в звании, пусть пошлют под начало к какому-нибудь опытному лейтенанту из тех, что командуют сейчас ротами. Он человек переимчивый: всё быстро усвоит. Только бы подальше от начальства, которое не понимает, что он, Тимохов, не по своей вине занимается таким несложным делом, как снабжение.
Вот на этом и будет настаивать со всей решительностью. Только хватит ли решительности. Этого он не знал. Но он попробует. Да-да, попробует!
После такого категорического решения майор спокойно занялся привычным делом. Он по опыту знал, что работа во многих случаях   помогает лучше любых успокоительных таблеток.
Тимохов тут же выяснил, что в дивизию Ивачева по недосмотру интендантов не были вовремя отправлены боекомплекты для полковой артиллерии и минометов.
Всё это майор получил на складе, хотя, в сущности, уже не располагал никакими правами. Но он чувствовал за собой главное право - до конца выполнить возложенные на него обязанности.
К половине дня обоз в дивизию Ивачева был отправлен. А майор еще задержался для того, чтобы написать письмо своему преемнику о некоторых неотложных, по его мнению, делах, которые он, Тимохов, не успел закончить. Впрочем, майор не мог и подумать, будто Кто-то может быть доволен тем, что часть работы осталась невыполненной: он судил о людях по себе.
Закончив письмо, Тимохов попрощался с работниками склада и верхом на тихой, явно не кавалерийской лошадке поехал догонять обоз.
Подъезжая к населенному пункту, где должен был размещаться штаб дивизии Ивачева и штаб армии, майор услышал ожесточенную стрельбу. Немецкие артиллеристы стреляли из-за Днепра. А из садов села вела огонь артиллерия дивизии Ивачева.
Вражеские артиллеристы стреляли по площади, поэтому тяжелые снаряды взрывались на всех улицах села, раскинувшегося вдоль реки почти на шесть километров. Село горело во многих местах.
Можно было, конечно, переждать обстрел в тихом месте, но Тимохов привык всё делать споро. И обоз вошёл в село.
Группа бойцов под командованием сержанта гасила пожар. Соломенные крыши глинобитных домов вспыхивали, словно факелы, и огонь всё время опережал добровольных пожарников, хотя к солдатам присоеди¬нились и сельские жители. Они, видимо, уже привыкли к обстрелам, Действовали быстро, не обращая внимания на взрывы. Распоряжавшийся ими сержант знал, как дисциплина сдерживает чувство страха, и коман¬довал с чисто гвардейской лихостью:
-  Пять человек ко мне! Берись баграми за стрехи! Не бойся, огонь всякий грех очищает! Ну, взяли!               
Тимохов узнал своего однополчанина Верхотурова. И невольно подумал: "Неужели и Галина тут, в этом пламени".
Тимохов вздохнул, подъехал к Верхотурову, окликнул его:  Товарищ Верхотуров, где штаб армии?
Пылающая соломенная крыша провалилась вместе с потолком внутрь дома. Верхотуров вытер опаленное лицо и повернулся на голос майора. Узнав Тимохова, он заулыбался, будто именно на пожаре и должен встречать добрых знакомых.
- Штаб переправился через Днепр, товарищ майор, так что он уже в Бесарабии!
Вдруг не выдержал и с хитринкой добавил:
- Торопитесь, а то они скоро через границу перейдут...
- Никита Евсеевич! Майор перегнулся с коня, переходя почти на шёпот, спросил:
- Галина Алексеевна здесь?    
- Она ушла со штабом дивизии, - сухо ответил Верхотуров.  Разрешите идти. И,  не ожидая ответа, бросился к соседней хате, на которой только что занялась крыша от огромной головни, перебро¬шенной взрывом снаряда.
- Быстрей, быстрей! - закричал он на солдат и жителей села.
- Прозеваем - всё сгорит ... Человек десять бросились помогать ему, и вскоре сорванная баграми крыша упала посреди улицы, рассыпаясь пламенем на пути обоза.
Тимохов приказал обозникам выбираться к реке другой дорогой, а сам, пригнувшись к луке седла, проскакал через пламя. Выскочив на крутой взвоз над рекой, он увидел разбитую бомбами переправу. Паром, сорванный с каната, уплывал вниз. Саперная рота спускала на воду понтоны и скрепляла их. Людей не хватало, понтоны плавали без перекрытий - пустые, бесполезные железные корыта. Тимохов прика¬зал ординарцу поторопить обозников (пусть помогут саперам) и поска¬кал обратно на сельскую площадь.
Верхотуров всё еще возглавлял пожарную команду. Людей у него даже прибавилось - огонь выгнал крестьян из подвалов и укрытий, и теперь они трудились вместе с солдатами.
- Верхотуров! - крикнул Тимохов.
- Я вас слушаю, товарищ майор! - отозвался сержант.  Буйная борьба с огнём расшевелила его, как захватывает человека всякая борьба со стихией.
-  Соберите своих людей и ведите к реке. Паром сорвало, а понтонный мост еще не подведен. Только объясните им, что нужно делать.
-  У нас язык общий: я по-уральски, они  по-молдавски. А смысл один: бей немца! - усмехнулся Верхотуров и обернулся к своим помощникам:
-  Эй, старички! Огонь надо с корня тушить, а корень на том берегу хоронится. Вот генерал на переправу зовет, мост надо мос¬тить, чтобы гитлеровцам у нас неповадно было гостить! Если там по врагу ударят, у нас огонь сам собой потухнет. А война кончится - всё равно новые дома строить!
Тимохов улыбнулся прибаутке Верхотурова, а молдаване смотрели на него с таким почтением, что майор не стал вмешиваться в распоряжения сержанта. Да и нужды в том не было. Оставив догорающие хаты, селяне уже спешили за Верхотуровым.
В конце концов, сержант прав: для глинобитных хатёнок огонь не страшен, а имущество селян всё равно либо зарыто, либо давно  разграблено гитлеровцами.
Спустившись снова к реке, Тимохов увидел там большую перемену. Берег вдруг заполнился множеством людей: два полка в полном составе готовились к переправе за Днепр на помощь Ивачеву.
 Впрочем, с воздуха эти перемены едва ли можно было заметить: берег по0прежнему желтел песком, темнел илистыми наносами, - полки были обстрелян¬ные. Умели маскироваться.
Вечерело. Солнце, ставшее багровым от дыма пожарищ, будто с неохотой уходило за горы. Наплавной мост уже действовал. Но вдруг к берегу подвалила плоскодонная лодка, из неё выскочил офицер. Вглядываясь в сумеречную мглу, он громко крикнул:
-Майор Тимохов здесь?
Тимохов вскочил, чувствуя, как к лицу приливает кровь. Ну, чем он проштрафился, если за ним прислали офицера...
Шагнул по хрустящей гальке вперед, ответил:
- Я здесь, товарищ Суслов!
- Почему задержались? Генерал уже несколько раз справлялся о вас!
- У меня же обоз.
- Обоз? - удивился Суслов. - Разве вам приказали ехать с обозом?
- Нет, но, всё равно надо было ехать, а если обоз не соб¬рать.
- Ну, черт с ним, с обозом! - резко оборвал капитан. - Торопитесь!
Он говорил тем приказным тоном, который возникает у некоторых людей от одного ощущения приближенности к лицам, обладающим властью. Но Тимохов по простоте своей принял строгость капитана за выражение немилости генерал-лейтенанта. Совсем приуныв, майор пошёл к понтонному мосту.               
На берегу переругивались повозочные, которых не пускали на мост, потому что за реку переправлялась какая-то артиллерийская часть. Тимохов мгновенно забыл всё своё послушание, высказанное Суслову, бросился, расталкивая артиллеристов, к начальнику пере¬правы. Мог ли он оставить здесь обоз? Конечно, нет.
За себя он не умел просить, но тут неожиданно проявил такое красноречие, что начальник переправы и сам не заметил, как разре¬шил обозу въехать на мост.
---------------------------
Армейский штаб размещался в нескольких уцелевших хатах хутора. Мусаев занимал самую маленькую хату, разделенную наскоро сбитой перегородкой. В первой комнатке Тимохов увидел капитана Суслова, который, притулившись у печки и положив планшет на колени, писал письмо. Оторвавшись от этого занятия, Суслов сказал скучным голосом:
- А, пришли всё-таки. Генерал ждёт. Сейчас доложу.
Он вложил письмо в конверт, заклеил его и открыл сумку, чтобы спрятать. Из раскрывшейся сумки вывалилось несколько писем. Тимохов машинально наклонился, подбирая их, и удивленно заметил, что на всех конвертах один и тот же адрес: Город Липовец,  улица Ленина… Суслов взял письмо, словно не заметив вопросительного взгляда майора, и прошел за перегородку. Вернувшись через минуту, молча махнул рукой: " Идите"!
Майор, явно стесняясь, прошел мимо двух полковников и генерал-майора, ожидавших очереди.
Мусаев сидел у зашторенного окна, делая на карте какие-то пометки и что-то диктуя стенографистке. Смысла коротких фраз, кото¬рые произносил генерал, Тимохов не уловил. Стенографистка в пыльной помятой форме, увидев майора, отложила карандаш, повернулась на скрипучем стуле к другому столику и принялась перепечатывать на машинке свои записи. Мусаев поднялся, протянул руку смущенному Тимохову:
 - А, майор, наконец-то! Здравствуйте.
Тимохов пожал протянутую руку и, увидев приглашающий жест генерала, осторожно присел на краешек стула.
- Почему так поздно явились? - спросил генерал.
 -Простите, обоз... пришлось задержаться...
- Какой обоз? - с явным неудовольствием спросил Мусаев.
- Для дивизии Ивачева. Я ведь попутно ехал, а там грузы оста¬лись недополученные.
- И привезли? - спросил генерал.
 Тимохов не понял, была, ли насмешка в голосе генерала или удивление. На всякий случай осторожно подтвердил:
-  Да.
-  А вы знаете, зачем я вас вызвал?
- Н-нет, товарищ генерал-лейтенант.
-  Прочтите ему приказ, - обернулся Мусаев к стенографистке.
- Это майор Тимохов.
Девушка перелистала несколько бумажек. Тимохов почувствовал, как нарастает стеснение в груди. Но вот стенографистка отыскала нужную бумажку и равнодушным голосом, одинаково передающим и непри¬ятности, и радости, прочитала:
-  Майора Тимохова П.И. освободить от должности начальника артиллерийского снабжения Н-ской дивизии и назначить помощником начальника тыла и начальником артиллерийского снабжения армии".
Равнодушный голос, канцелярский стиль приказа, неожиданность назначения, внимательный взгляд генерала - всё как-то перепуталось в сознании Тимохова.
- Ну, довольны назначением, товарищ майор? - спросил между тем Мусаев.
- Я... я хотел просить... - растерянно сказал Тимохов, и запнул¬ся. Потом с отчаянием в голосе сказал: - Я хотел просить об отчис¬лении в полк.
Мусаев посмотрел на него с недовольной усмешкой, и майор замолчал.
- А вы знаете, почему я назначил вас на эту должность? - Гене¬рал подождал мгновение и, не услышав ответа, продолжал:
- Вы отлично организовали работу по снабжению в дивизии, но в армии вам придется работать еще лучше. Вы поняли?
- Да, товарищ генерал-лейтенант.
- Буду стараться, товарищ генерал-лейтенант.
- Требовать умеете?
- Постараюсь, товарищ генерал-лейтенант.
- Можете идти.  Обратитесь в отдел, там вас ждут.
Тимохов повернулся и пошел к двери, еще не понимая, как мог согласиться на такое огромное дело. Уже у двери снова услышал голос генерала:
-Ничего, майор, я тоже не умел распоряжаться людьми, а вот научился!
К трём часам ночи Тимохов принял дела и успел побеседовать с начальником тыла армии, сердитым, чем-то очень недовольным полковником.
Затем квартирьер указал майору хату для ночлега. Открыв дверь, Тимохов увидел на столике сделанный из снарядной гильзы ночничок, две складные койки.
Здесь мы расстанемся с майором Тимвховым, он, конечно, спра¬вится со своей новой должностью начальника артиллерийского снабжения армии.
 Майор Тимохов - собирательный образ вооруженца. Таких как Тимохов, в Великую Отечественную войну было много, но эти скромные люди ничего не написали о себе.
Впрочем, как вы, видели, у майора Тимохова был конь, для до¬ставки боеприпасов в его распоряжении имелся транспорт, подчиняясь  начальнику тыла, было легче решать вопросы обеспечения.
Позже мы увидим послевоенную фигуру начальника службы ракетно-артиллерийского вооружения, но уже без коня, без транспортных и ремонтных средств, - человека с большими и ответственными обязанно¬стями, но без прав.
В мемуарах маршала Советского Союза Кошевого отражена методика работы командующего фронтом по обеспечению боеприпасами. В своей книге "В годы военные" Петр Кириллович пишет: "Командующий фронтом счел нужным подробнее остановиться на своём решении. Напомнив нам о характере обороны противника и местности на Перекопском перешейке и на Сиваше, он отметил, что генерал Емеке, командующий 17-й немец¬кой армией, сильно укрепил оборону на Перекопе, создал глубокую и развитую систему оборонительных полос и позиций, с траншеями и мно-гочисленными минно-взрывными и другими инженерными заграждениями. Здесь находились главные огневые средства и основная часть пехоты противника. Сюда же нацеливалась основная часть его авиации.
-  Мы не сомневаемся, что враг ждёт наш главный удар именно на Перекопском перешейке, - подчеркнул генерал армии.
-  Там не сказывается отрицательное влияние Сиваша: войска могут получать пополнение и снабжение по суше, а не по шатким и уязвимым переправам. Думаю, что по научным понятиям прусской воен¬ной школы, было бы признано правильным наносить главный удар только на Перекопе.
-  Мы же сделаем не так, - продолжал Ф.И. Толбухин, перейдя к карте.  Поскольку враг ждет на Перекопе наш главный удар, готов к его отражению и не даёт нам надежды на достижение внезапности, операция в этом районе грозит превратиться в медленное, ползучее прогрызание немецких оборонительных позиций.
Такой оборот дела выгоден гитлеровскому командованию и никак не подходит нашему фронту. К тому же и глубина обороны противника на Перекопе достигает трид¬цати - тридцати пяти километров и складывается из трёх мощных оборонительных полос.
Главный удар мы будем наносить на Сиваше, - подчеркнул коман¬дующий. - И нанесет его пятьдесят первая армия, а в ней первый гвардейский стрелковый корпус. Враг не ожидает действий основных сил нашего фронта через залив и поэтому, мы надеемся, не будет полностью готов. Здесь не столь плотное насыщение боевых порядков противника огневыми средствами, не такая большая глубина обороны; две оборонительные полосы порвать легче, чем три.
Затем командующий фронтом изложил ряд других преимуществ при¬нятого решения. С прорывом обороны противника в полосе 51-й армии советские войска приобретали возможность выйти не только в глубину, но и в тыл перекопским и ингульским позициям врага, развивать на¬ступление на Симферополь, Севастополь, а при необходимости и на восток - в тыл керченской группировки противника.
Замысел генерала Толбухина был прост и ясен. Однако оставался всё же один неясный вопрос: как думал командующий помешать против¬нику, если тот перебросит силы с перекопского направления на Сиваш, и таким образом будет препятствовать развитию операций советских войск на главном направлении.
Но Фёдор Иванович предусмотрел и это. Он сказал, что оборона противника будет прорываться одновременно и на Перекопе и на Сиваше. При одновременных действиях на широком фронте командование против¬ника не сумеет сразу определить, куда 4-й Украинский фронт направ¬ляет основные усилия. Генералу Емеке потребуется какое-то время, чтобы верно сориентироваться в происходящих событиях.
Вероятно, он разберётся в обстановке только к концу первого дня наступления, когда самые важные задачи прорыва уже будут решены в пользу советских войск, а благоприятный момент для контрдействий окажется упущенный.
В центре полосы наступления 51-й армии намечалось ввести и 19-й танковый корпус для стремительного развития успеха после про¬рыва обороны противника на Сиваше в направлении Джанкой, Симферополь, Севастополь.
Обстоятельный доклад генерала Толбухина на совещании руководя¬щего состава 51-й армии был одним из звеньев своеобразной системы работы этого выдающегося советского полководца. В последующем подоб¬ные совещания созывались не один раз и оставили в моей душе глубокий след. Они явились для меня школой воинского мастерства, примером глубокого проникновения в суть военного искусства.               
Нередко бывало, что Ф.И. Толбухин слушал решения всех командиров корпусов, многих командиров дивизий, обсуждал их и вносил поправки.
После того, как были заслушаны решения командиров, генерал    армии переходил к тыловым вопросам и разбирал их, пожалуй, еще более тщательно, особенно в отношении укомплектования войск и снабжения боеприпасами.
Из широкого кармана кителя извлекалась книжица, где мелким почерком были записаны данные по численному составу рот и боеприпасы в каждой дивизии. Генерал листал её, находил нужную страницу и на¬чинал дотошно выяснять, соответствуют ли его данные фактическому положению дел в соединении.
Обычно сведения командующего и командира дивизии не совпадали, поскольку роты несли потери в текущих боях, а часть боеприпасов оседала где-то на армейском складе или в других артиллерийских и пехотных тылах. Ф.И. Толбухин допытывался, как эта разница образова¬лась. И не было случая, чтобы истина не устанавливалась.
Длинных перерывов на совещаниях Ф.И. Толбухин не делал. Он не курил и подгонял курильщиков, старался экономить время. Сам выходил на воздух, глубоко дышал и вытирал лицо и шею большим белоснежным  носовым платком. Он не волновался, не спешил, и всегда укладывал самое сложное совещание в намеченное, довольно краткое, время.
Командующий требовал, чтобы задачи командирам полков ставились старшим начальником обязательно на местности, а не по карте: местность была зримой и ощутимой реальностью, хорошо знакомой, а карта нередко отставала от жизни, не соответствовала тому, что было в действительности.
Очень часто журил он командира нашей 267-й стрелковой дивизии А.И. Толстова, который иногда недооценивал пользы такой постановки задач.
От командиров полков генерал армии добивался знания всей пол¬ноты вопросов обеспечения войск, особенно в материальном отношении. Он спрашивал, сколько имеется в батальоне мин к 82 миллиметровым минометам и снарядов к пушкам, сколько гранат, все ли бойцы умеют бросать их.
Командиры знали, что командующий фронтом перед операцией обя¬зательно будет с ними беседовать, и к этому разговору тщательно готовились, сверяя все свои данные. Не помню случая, чтобы кто-нибудь не знал, как обеспечен его полк. Все свои беседы с команди¬рами полков, да и с другими командирами разных рангов Ф.И. Толбухин проводил в самой корректной, я бы даже сказал, мягкой форме. Но ждал этой беседы всегда с волнением.
Работу службы вооружения в войне с Японией ёмко осветил генерал полковник артиллерии Волкотрубенко И.И.
Иван Иванович, находясь всю войну на должности заместителя начальника Главного Артиллерийского Управления, не раз встречался со Сталиным, на себе испытывал тяжесть его гнева, выслушивал упрёки и угрозы. Но посадил он его уже после войны, а из тюрьмы Иван Ивано¬вич вышел при Хрущёве с покалеченной ногой и с палочкой-спутницей на всю оставшуюся жизнь.
В канун 40-летия победы над Японией он написал реферат "Работа службы РАВ Дальневосточного и Забайкальского фронтов по обеспечению войск вооружением и боеприпасами в операциях по разгрому японских милитаристов в 1945 году".
Приведем здесь краткое содержание этого реферата.
-------------------------                                                
В связи с событиями в районе озера Хасан и на реке Халхин-Гол войска Дальнего Востока были достаточно обеспечены вооружением и боеприпасами.
Однако, накануне Великой Отечественной войны, всё внимание обращалось на укрепление западных границ страны, а Дальний Восток оставался со своими довоенными ресурсами.
Питание Дальнего Востока осложнялось отдаленностью театра и наличием одной железнодорожной коммуникации с ограниченной пропуск¬ной способностью.
После Ялтинской конференции 1945 года началось довооружение войск Дальнего Востока и Забайкалья. Работа эта проводилась в рам¬ках строгой секретности. Об адресе отправки в ГРАУ знали только начальник ГРАУ и его первый заместитель.
Отправка боеприпасов и вооружения проводилась в крытых вагонах, материальная часть артиллерии больших габаритов отправлялась на платформах, обшитых, досками. Караулы, сопровождавшие транспорты, назад не возвращались и оставались на Востоке.
Артиллерией войска Дальнего Востока и Забайкалья были обеспе¬чены полностью, что составляло около 12% от общего наличия орудий и миномётов Красной Армии.
Специфические условия Дальнего Востока накладывали особый отпечаток на устройство тыла фронтов Востока.
Наличие одной транссибирской железнодорожной коммуникации не обеспечивало потребности войск за счёт непрерывной подачи из Центра. Поэтому на Востоке были созданы большие запасы боеприпасов, хранимые на окружных складах.
В Забайкалье было девять складов, которые располагались и на территории Монголии. В Дальневосточном округе было 22 склада, рассредоточенных по всей территории округа.
Обеспеченность боеприпасами войск Дальнего Востока была зна¬чительно выше обеспеченности войск всей армии накануне Великой Отечественной войны.
Дополнительная отправка вооружения на Восток была завершена к апрелю 1945 года. Позднее, когда начались оперативные перевозки войск с западных фронтов, получить нужное количество вагонов в этом направлении не представлялось возможным...
Для ведения войны с Японией было развернуто три фронта: 1-й Дальневосточный, 2-й Дальневосточный и Забайкальский.
Обеспеченность фронтов к началу войны всеми видами вооружения была свыше 100%, по боеприпасам ресурсы трёх фронтов составляли свыше 27 млн. снарядов и мин, чего не было ни в одной операции Великой Отечественной войны.
Каждая армия имела по два артиллерийских склада» по три ремонтных артиллерийских мастерских и по одной тракторной ремонтной мас¬терской.
Война с Японией оказалась скоротечной, боевые действия закон¬чились, в основном, за 15 дней.
Расход боеприпасов трех фронтов за операцию составил около пятисот вагонов, подобного ничтожного расхода, как в военных дей¬ствиях с Японией, на Западе не было.
По ремонту вооружения наиболее полные данные имеются по 1-му Дальневосточному фронту.
Выход в ремонт составил: по стрелковому оружию около 10%; по миномётам 25%; по орудиям 22%.
Из этого количества в ходе операции было отремонтировано соответственно 75, 68 и 80%.               
Службой артснабжения руководили: в Забайкальском фронте - полковник Халабурдин, во 2-м Дальневосточном - генерал-майор Демиков, в 1-м Дальневосточном - генерал-майор Василенко.
Операция по разгрому японских милитаристов на Дальнем Востоке превосходит большинство операций на Западе по своему пространствен¬ному размаху и количеству участвовавшего в ней вооружения.
В то же время она самая скоротечная по времени с незначитель¬ным расходом боеприпасов и весьма незначительными потерями вооруже¬ния.
Для службы артснабжения эта операция весьма поучительная, учитывая специфику обеспечения войск вооружением, и особенно боеприпасами в условиях больших расстояний и ограниченности железнодорожных коммуникаций.
----------------------------
С окончанием войны работа для службы артвооружения не закон¬чилась. На более чем двухстах армейских и фронтовых складах осталось огромное количество неизрасходованных боеприпасов. Кроме того, на территории бывших фронтов остались "дикие" (брошенные) склады тро¬фейного оружия и боеприпасов. Работа по сбору и отправке на базы оружия и боеприпасов заняла весь 1945 и половину 1946 года.
Всё было забито имуществом, тысячи орудий стояли под открытым небом, боеприпасы также лежали открыто.
И только после доклада Сталину оружие и боеприпасы были сло¬жены и укрыты.
В шестидесятых годах на вооружении армии появились ракеты, сначала только в ракетных войсках, а затем в разнообразном ассорти¬менте и большом количестве они проникли в самую толщу войск.
Теперь начальник артвооружения стал носить звучный титул - начальник службы ракетно-артиллерийского вооружения. Резко возрос объём регламентных и настроечных работ, а также работ с различной аппаратурой.
Потребовалась и другая подготовка - со сложным ракетно-артиллерийским вооружением мог управиться только инженер. С другой сто¬роны, войсковой инженер должен обладать командирскими качествами. Встал вопрос, кого же готовить: командира с инженерными знаниями, или инженера с задатками командира.
Эта проблема волновала ещё немецких подводников. Гросс-адмирал Дениц в своей книге "Немецкие подводные лодки во Второй мировой войне" пишет: "Я считаю неправильным положение, когда офицер, руко¬водящий техническим совершенствованием и испытанием торпед, обладает только техническими познаниями...
Так как один человек редко обладает и оперативно-техническим и техническим дарами, военная сторона часто несёт ущерб...
Морской офицер, занимающийся техническим совершенствованием и конструированием, должен обладать, по меткому определению англичан, "мореходными качествами". В противном случае технический специалист перевесит в нём военного моряка".          
Роль и авторитет службы многократно возросли с появлением в войсках ядерного оружия. Повседневной эксплуатацией и содержанием этого оружия довелось заниматься службе ракетно-артиллерийского вооружения. Для хранения и транспортировки ракет и боевых частей к ним были созданы совершенно новые по своей структуре и предназна¬чению ракетно-технические части.
Эти режимные части в мирное время содержались в постоянной боевой готовности и имели полный комплект личного состава, вооруже¬ния и техники.
Теперь службе пришлось гораздо больше заниматься воспитатель¬ной работой с личным составом, дисциплиной, караульной службой, бое¬вой и политической подготовкой, сколачиванием подразделений, а также специальной и оперативно-технической подготовкой.
К сугубо техническим вопросам добавились регламентные работы с ракетами и боевыми частями к ним, периодическое освежение бое¬запаса.               
Хранение ракетного оружия оказалось тоже сложным делом: в хранилищах нужно постоянно поддерживать строго заданную темпера¬туру и влажность воздуха, соблюдать строгий режим и даже вести борьбу с грызунами.
Если сюда добавить ядовитое ракетное топливо, организацию его хранения и подвоза, периодический его лабораторный контроль, хлопоты с защитными костюмами, то обозначится неполный объём новых задач, свалившихся на службу.
Наступил период самозабвенного увлечения новым оружием: его полюбили, им гордились, в него вкладывали душу.
Лучшие кадры службы ушли в "ракетчики". Много времени, сил и здоровья было отдано на освоение ракетной техники, формирование и обустройство ракетно-технических частей.               
Вооруженцы - ракетчики 60-х годов свою молодость и весь жар своей души отдали ракетному делу, проявив при этом, и командирские качества и инженерные познания.
За двадцать лет эксплуатации к службе не было претензий за состояние ракетно-ядерного оружия, многие ракетно-технические части стали образцовыми частями.
Однако увлечение ракетами не прошло для службы даром. Стали меньше обращать внимания на обычные виды вооружения и склады обычных боеприпасов.
Средний ремонт вооружения был упразднен, а вместе с ним фактически ликвидирован и войсковой ремонт. С объединением ремонтных мастерских погибли проверенные жизнью дивизионные мастерские (ДАРМ), которые когда-то могли "подковать блоху". Теперь всеми ремонтниками в войсках распоряжались заместители по вооружению (танкисты), а высококвалифицированные мастера - вооруженцы, в основном, стояли в нарядах и выполняли различную побочную работу.
Постепенно исчезло и былое богатство запасными частями к вооружению.
Началось с того, что службы округов, под видом механизации учета, скучное занятие по начислению и заявкам запасных частей к вооружению, переложили на окружные артиллерийские базы. Последние не могли квалифицированно выполнять эту работу, производство за¬пасных частей стало сокращаться, и постепенно на них наступил голод.
Склады боеприпасов, в большинстве своём, оказались в заброшен¬ном состоянии: примитивные наземные хранилища и навесы, много не укрытых боеприпасов, грунтовые внутри складские дороги, слабая механизация погрузочных работ.
А как в это время себя чувствовали вооруженцы в войсках? Все эти глубоко преданные своему делу, скромные труженики, которых мы запомнили ещё с войны в образе майора Тимохова.
В своём выступлении на сборах начальник ГРАУ маршал артиллерии Кулешов отметил, что организация войскового звена службы больше не соответствует уровню насыщения войск вооружением и техникой. Она нуждается в самостоятельности и беспрепятственной работе со своими штатными силами и средствами.
Далее Павел Николаевич отметил: "В настоящее время служба РАВ обеспечивает войска ракетами, боеприпасами, вооружением и имущест¬вом. В то же время склады и рем органы находятся в двойственном подчинении, а автотранспорт полностью подчинен заместителю по тылу.
Находясь в большой зависимости от других должностных лиц в использовании артиллерийских складов, ремонтных подразделений и транспорта, служба лишена возможности оперативно обеспечивать войска обычными боеприпасами и вооружением не только в военное, но и в мирное время.
Тут она оказалась в положении бесправного исполнителя, но несу¬щего большую ответственность".
Назревали перемены, вооруженцы мечтали о новой оргштатной структуре, о самостоятельности.
В подчинении службы РАВ дивизии виделась отдельная часть артиллерийско-технического обеспечения, при помощи которой, без согласований и увязок, начальник службы мог бы заниматься обеспе¬чением и ремонтом.
На эту тему составлялись разработки и защищались дипломные проекты.               
Вызывала зависть медицинская служба, все силы и средства кото¬рой сосредоточены в медико-санитарном батальоне.

Между тем, несмотря на возросший объём задач, служба РАВ про¬должала подчиняться артиллеристам.
Стали добиваться самостоятельно¬сти. Это была горькая ошибка. Созданный вскоре институт заместителей по вооружению не оправдал надежд, и служба РАВ, вместо помощи и облегчения получила некомпетентное "руководство" и дополнительную работу  "на справку для начальника".
Нужно признать, что умные и добрые артиллеристы лучше понимали службу вооружения и помогали ей.
В сентябре 1979 года начальники служб РАВ округов, армий и корпусов съехались в Ленинград на очередные сборы. Открытие сборов проходило на инженерном факультете Артиллерийской Академии. К этому времени уже вышел приказ Министра Обороны, по которому организация службы РАВ претерпевала коренные изменения. Как раз об этих измене¬ниях и должна была идти речь на сборах. В небольшой аудитории собра¬лось человек тридцать вооруженцев. На доске висел плакат со схемой организации ракетно-технического обеспечения по новому приказу.
Докладывал начальник организационно планового управления ГРАУ генерал Ходан. Николай Данилович в сжатой форме сообщил, что по этому приказу подвижные ракетно-технические части (ПРТБ) передаются из подчинения службы - артиллеристам; зенитные технические ракетные базы (ЗТРБ) передаются зенитчикам.
Вводится институт заместителей по вооружению; транспорт по прежнему остаётся в тылу.
Ответственность за обеспечение ракетами, вооружением и боеприпасами по-прежнему лежит на службе ракетно-артиллерийского вооружения. 
Вверху на схеме была изображена организация обеспечения ракетами волнистыми пунктирными линиями. Ниже шли сплошные линии, поясняющие артиллерийско-техническое обеспечение. Тут тоже были новинки.
Войсковые склады боеприпасов вводились в состав бригад матери¬ального обеспечения (БрМО) с общим подчинением начальнику тыла.
Ремонтные органы включались в состав ремонтных батальонов и полков с общим подчинением заместителю по вооружению.
Таким образом, у начальника службы РАВ в звене от полка до армии в руках ничего не оставалось, кроме обязанностей.
Генерал Ходан закончил свой доклад и остался возле кафедры в ожидании вопросов. В аудитории стояла мёртвая тишина. Вооруженцы были потрясены: вместо ожидаемых улучшений служба получила смертель¬ный удар.
Все понимали, что с такой организацией вооруженцам работать  будет ещё труднее.
Служба оказалась у разбитого корыта: ракетно-технические части отняты, ремонт разрушен, склады боеприпасов заброшены.
В Афганистане   вооружение подверглось широкомасштабному испытанию в деле в условиях горного театра военных действий.  В войсках пошла волна совершенствования способов применения оружия: магазины с патронами стали носить в связках по несколько штук; к автоматам стали прилаживать оптические прицелы ПСО-1;  изобретались разные способы нештатного крепления оружия (особенно АГС-17) на броне и на борту вертолетов; зенитные установки ЗУ-23-2  устанавливались в кузове автомобиля, и другое.
Возросла потребность в снайперских винтовках, компактных автоматах и средствах защиты.
Характер боевых действий в горах имеет специфические отличия, и вооружение должно отвечать этим особенностям, в частности, для стрельбы в горах нужны большие углы возвышения.
К началу боевых действий только зенитные установки "Шилка" имели это преимущество, и поэтому их стали интенсивно использовать для покрытия всех нужд боевого обеспечения войск.
В результате, из имевшихся в армии 75 штук этих установок, половина в скором времени вышла из строя; из Генерального штаба этому поводу пришла предупредительная телеграмма, и вопрос  совершенствования оружия стал ребром.
В то время представителем Главного Ракетно-Артиллерийского Управления в Афганистане был генерал Кичаев.
Он оказывал большую помощь службе РАВ 40-й армии, вопросы решал обстоятельно и спокойно.
 Офицеры службы РАВ армии глубоко уважали Олега Михайловича и, ещё издали завидя его высокую фигуру в униформе советника, торопились заварить и поставить на обычное место штабного стола чашечку чая.
Выслушав очередной доклад о состоянии вооружения 40-й армии, генерал Кичаев согласился с предложением о необходимости командиро¬вания в Афганистан конструкторов - вооруженцев для прояснения проб¬лемных вопросов на месте.
Вскоре группа конструкторов в составе шести человек прибыла в Кабул. Выступая перед ними, начальник службы ракетно - артиллерийского вооружения 40-й армии полковник Павлов А.П. произнёс ошелом¬ляющую фразу: '"Всё наше оружие спроектировано для боя на равнине, а в горах нам воевать нечем".
Все предложения по совершенствованию оружия конструкторами сразу же были рассмотрены и приняты решения.
Военно-промышленный комплекс нашей державы быстро проявил свою мощь. На вооружение армии в короткие сроки поступили: новая машина боевой пехоты БМП-2 с нарезной пушкой, имеющей угол возвышения около 70° и прекрасную оптику; облегченный 82-мм миномёт "Поднос"; установка "Шилка-2"; подствольный гранатомёт ГП - 25 и другое.
Для сопровождения грузов широкое применение получили зенитные установки                ЗУ-23-2,смонтированные на автомобилях.
В то же время, боевые действия в Афганистане показали непригод¬ность новой оргштатной структуры: осталась проблема с обеспечением боеприпасами, когда транспорт в тылу, а боеприпасы - в службе воору¬жения; двойственное подчинение реморганов; устарелая методика ремон¬та вооружения; ручная перегрузка боеприпасов; обуза в лице вновь созданного штаба вооружения, отвлекающего на справки и совещания.

С началом перестройки   в СССР была принята оборонительная доктрина, и начальник ГРАУ генерал-полковник Пенкин собрал руково¬дящий состав служб РАБ на оперативные сборы.
Выступая перед собравшимися, Михаил Егорович сжато говорил о наболевшем: тыл отвечает за подвоз, а служба за обеспечение.
Нужен нам специалист, нужно доходить до деталей.
Нужно докладывать, - это, конечно, неприятно, но командующий только таких людей и ценит.
Нужно взаимодействовать с тылом, оперативным управлением, ПВО, штабом ракетных войск и артиллерии - никакому заместителю по воору¬жению это не вложишь в голову, ему это не дано.
Без ракет, без боеприпасов нет боя и нет войны. Все усилия будут брошены на обеспечение боя, а не на восстановление потерь.
Отрыв личного состава службы от исполнения прямых функциональ¬ных обязанностей в интересах штабов вооружения доходит до тридцати процентов.
Нужно устоять, не бояться наживать неприятности, доказывать, но службу заставлять работать, нужно учить, - мы деградируем в  своих вопросах.               
- Решать вопросы управления ракетно техническими частями с тыло¬вого командного пункта и достичь хорошего управления - невозможно. Нужно возродить управление с командного и тылового пунктов управления.
К этому времени почти все пункты упомянутого приказа Министра Обороны уже были отменены, но служба еще не полностью оправилась от удара.
Трёхмесячные сборы руководящего состава служб РАВ проходили в Ленинграде и в Киеве. Занятия начались в мае на инженерном факуль¬тете Ленинградской Артиллерийской Академии. Учебная группа состояла из 24 человек, старшим группы был назначен генерал Лавренчук из Забайкалья.
В течение отведенного времени предполагалось прослушать лекции, провести практические занятия и штабную игру, а в конце - экзамен.
Основные лекции были прочитаны преподавателями академии Гене¬рального штаба, которые специально приезжали для этого из Москвы.
В итоге всех занятий участники сборов получили углубленное понятие о сути оборонительной доктрины: переоценивался начальный период войны, возрастала роль ПВО, применение высокоточного оружия приобретало решающее значение.
Для вооруженцев вывод из всего этого был неутешительным: решать свои задачи в этих условиях будет гораздо труднее.

Высокоточное оружие вскоре было применено американцами в опе¬рации "Буря в пустыне".
Эффективность высокоточного оружия была очевидна: противовоз¬душная оборона Ирака подавлена; господство американской авиации; уничтожение точечных целей (вплоть до танков); отсутствие боевых потерь у американцев.
Политические цели достигнуты.
Эффективность применения высокоточного оружия в Югославии была видна и по телевизору: ракетами "Томагавк" из недосягаемой зоны были уничтожены все запланированные цели.
Политические цели достигнуты.
Высокоточное оружие, похоже, позволяет политикам управлять началом и концом войны.
Война с применением высокоточного оружия будет вестись хотя и с кровью, но без пота.



20.12.1995г.                Павлов А.П.