Глава 1. Он.
Он обнаружил себя, находящимся в старой заброшенной церкви. Неяркие лучи солнца мягко освещали темные бревенчатые стены, и сохранившиеся кое-где на них прямоугольники тёмных истертых икон; а также более светлые места, где когда-то, видимо, висели остальные… Разнообразные предметы, названия которых он не знал… Здесь еще витал тот особый церковный аромат ладана, смол, впитавшийся в стены…
Он попытался пошевелиться, - и слегка изменил свое местонахождение в пространстве, - вернее, - изменилось видение предметов. Движения своего тела он не почувствовал. Попробовал взглянуть на свои руки и ноги, - и не увидел их… Хотел похлопать глазами, - не получилось... Видимо, глаз тоже не было; но чем-то он все-же видел. Все, - кроме своего тела... Он ничего не помнил: кто он, как попал сюда... Помнил, что он человек; а у человека должно быть тело...
- Я умер? - произнес он... Не ртом, не губами, но как-то произнес... Вслед за этим он услышал (видимо, не ушами) шаркающие шаги, покашливание... К нему приближался старик в темном балахоне с капюшоном. Креста на балахоне, характеризующего вошедшего, как священника, - не было. Старик поглядел на него яркими карими, слишком молодыми глазами, - на пергаментно-бледном лице.
- Да, - ответил старик, - в известном смысле, определенно.
- Кто ты? И кто… - я? Как я попал сюда? Где мое тело?
- Слишком много вопросов сразу, - произнес старик, присаживаясь на деревянную скамью. - Да, ты умер. Тело твое в могиле, а ты, - дух. Осознай это как-нибудь для начала, и успокойся. Это не страшно; рано или поздно это происходит со всеми.
- А кем я был? Как я умер? Почему я ничего не помню?
- Тебе и не нужно помнить. Ты, - дух. Что было в той жизни, - умерло вместе с тем человеком, которым ты когда-то был.
- Почему же тогда я не в раю? или хотя бы в аду? или это и есть ад или рай?.. Должен же быть Суд... Господь Бог...
Старик вновь покашлял… помолчал…
- Послушай... Суд был, только ты его не помнишь. С тобой сложно было. А мне нужен ученик. Ты, - мой избранник. Постепенно поймешь все... Ну... многое... Будешь изучать этот мир; людей; их страсти, пороки, желания... Ты слишком мало узнал при жизни. Теперь наверстаешь. Когда я буду в тебе уверен, - начнешь выполнять часть моей работы… Я стар, я устал. Я слишком долго живу...
- Какой работы? Кто ты? Ты не Бог, не ангел... Ты... Дьявол?!
Старик мелко и глухо засмеялся…
- Хе-хе… Можно и так сказать… С вашей точки зрения. Хотя я не люблю этих пафосных названий.
Глаза старика недобро, - но и не зло, а иронически блеснули. Беззубый рот шевелился с трудом.
- Я человек... Но родился очень давно... Почти так давно, как сотворен мир… Тогда люди жили гораздо дольше, а моя миссия... Но всему есть предел. Я человек, призванный править этим миром. Не единственный... Есть другие, подобные мне… Как там у вас говорят: “Миром правит Сатана”? - так вот: миром правят эмоции, чувства, страсти. Все это астральная часть; а она, - на Земле, - фактически главная; физическая подчинена ей. Ментальность, - это уже выше; это ищущая, познающая, божественная область... Но не она правит миром.
- Не понимаю…
- Не спеши... Ты говорил про рай и ад… Рай, - это временная школа для большинства душ, которые будут рождаться вновь, и, таким образом, - "жить вечно"… Ад? Что значит ад? Ад бывает на Земле: войны, пытки, предательство, горе; физические и душевные болезни, - вот он, ад…
- Тогда почему...
- Потому. Совсем некачественные души, без наработанного опыта, необязательно, кстати, - преступники и убийцы, - а просто пустышки, - они уничтожаются, вот и все. Они не живут вечно. Но, - в любом случае, ни те, ни другие, - ничего об этом не помнят, хотя и все стремятся... Смысл для них? Никакого. Они лишь пешки. Редким талантам удается что-то вспомнить потом, это, так сказать, - наш «брак». Потому бывают и третьи... - Старик поморщился.
- Кто? Как я?
- Вроде того... Но не совсем. Ты был избран специально; ты под контролем, можно сказать, наш эксперимент… Эти же…
- Ага! привидения, да?! - он чуть не захлопал в ладоши от радости, что начал понимать; да вспомнил, что руки отсутствуют, хлопать нечем...
- И они тоже. И другая нечисть. Бывает. Впрочем, несчастные они. Хотели всех перехитрить, остаться жить, - в своей жизни, со своей, - и неизмененной душой; с телом - сущностью, похожим на их прижизненное тело. Лешии, русалки, водяные, домовые... Это люди их так делят. А суть одна: души неприкаянные. Своих найти не могут; по-нормальному общаться с оставшимися на Земле, - не получается. Хотят, чтоб их любили, - а их боятся. А порой и вправду дух исказится, злобой пылает. Пугает, может и сотворить что… Нет, не дело это…
- Почему же вы их не ловите, не уничтожаете тогда?
- Ловим порой... Прятаться умеют; не зря же: кто-то в воде живет, кто-то под корягой. Я - старик, не полезу туда. А Господу вообще не до этих... Не его сфера… - Старик замолчал, прикрыв глаза. Не заснул ли?
- Так кто вы все-таки? Как называть вас? Зачем вам я, и… кто, - я?
- А, - старик выпал из полудремы. - Вот видишь, каким я стал... Ты, - может быть, - заменишь меня; если я смогу обучить тебя, как должно. Как учился я. С чистого листа…
Звали меня Астарий... Но это не важно. Здесь я хозяин. И для тебя, - хозяин, учитель. Не будешь учиться как должно, - могу и уничтожить, - внезапно сверкнул глазами старик; но улыбнулся, давая понять, что это не всерьез.
- Люди глупы, - продолжал Астарий. - Они думают: есть добро и зло. Нет. Есть мысли, - и есть эмоции. Страсти. Страсти они считают грехом... Видишь ли, мысли, - они нейтральны, логичны. В правильных мыслях ты должен сначала возлюбить Бога, затем человечество, затем себя; или , – наоборот: себя, затем человечество, - тут разницы мало. Разум говорит, что вечен лишь Бог; он создал всех нас разными; и ничто не является ничьей заслугой. Ты должен служить, жить правильно, совершать правильные поступки, и, - Астарий улыбнулся, - избегать пагубных страстей. Любая страсть, - то есть, - любая эмоциональная составляющая, - есть грех. Любишь ты хоть своего ребенка, - ты уже выделяешь его среди других, ставишь над другими; а это нехорошо, неправильно. В идеале ты должен одинаково относиться к своим и чужим... То есть... Никак не относиться. А поступать при этом правильно. Влюбляться вообще нельзя: партнера надо выбирать по разуму; и любить в нем лишь то, что он также любит Бога, и правильно мыслит. А так, как я заведую именно чувствами и эмоциями… грехами… можешь считать меня Дьяволом... хе-хе. Хотя я человек. Просто, - приближенный...
- Почему же любое чувство, - грех? Как так может быть?
- Потому… Разум прямолинеен, а эмоции, - это весы. Чем больше на одной чаше, тем выше подскочит противоположная. Так называемые "хорошие" чувства возникают за счет противоположных, плохих… Ну не бывает чувств, - без противопоставления. Чем сильней ты любишь женщину, - тем хуже тебе кажутся остальные. Чем яростнее ты защищаешь родину, - тем сильнее ненавидишь врага. Чем больше ты привержен честности, порядочности; восхищаешься талантами, - тем сильней ненавидишь лживых людей, предателей; возмущаешься бездарями, занявшим чье-то место… А это, - порок. Это нельзя… Все созданы Богом, нужно ко всем относиться одинаково... Вообще... любая страсть... Губительна для души. - Старик зевнул. - Да, и вот еще. Наивные люди. Когда они впадают в религиозный экстаз, - они думают, что стали ближе к Божественному. Ничего подобного! Экстаз, - всегда плохо. И религиозный ничем не отличается от любовного, или магического. Только люди этого не понимают.
- Чем же вы заняты на земле, Учитель?
- О, это самое интересное! - улыбнулся старик. - я должен... "проверять людей на вшивость"... искушать их. Вот это самое. Создавать ситуации; подталкивать к выбору; к страстям, - чтобы Высшие силы могли судить, насколько искушаем этот человек. Насколько он поддается. Вспоминает ли о Боге, раскаивается ли потом. Сознает ли свои страсти. И, - конечно, играет роль все-таки... каким именно страстям он поддается. Не все так… категорично... Не было бы нашей работы, - как бы высшие устраивали проверки? А по мне так и скука была бы смертная... вот что...
- Да уж. Неожиданно. А все-таки-почему, - я?
- Об этом не сейчас… или вообще никогда. Если коротко: ты был не слишком умен с точки зрения… логики. Душа же твоя неглупа. Тебя не могли отнести никуда: и зла натворил, – по неведению; и, - сам погиб, пытаясь устранить последствия. У Высших это... приборы зашкалили... А вот мне ты подошел… Ты будешь познавать все практически с чистого листа, изначально. Теперь же... отправляйся в путь. Вернешься, - обсудим, - что ты сумеешь прочувствовать.
- Учитель, а где мы сейчас? Что это за место, и как я сюда вернусь?
- Обыкновенная старая церковь. Ничего особенного в ней нет; интереса для туристов не представляет. Стояла на отшибе села; затем города, - здесь теперь промышленный район, который тоже пришел в упадок... Дорога сюда заболочена; а сама церквушка никому не мешает, оттого и не снесли… Развалится, - не беда, - другую обитель найдем; это непринципиально… Вернешься… когда время истечет. Почувствуешь, или я призову. Пока будешь при деле, - будешь в теле... хех… вспомнишь, как это было. Но тело, конечно, будет чужим; мысли и чувства, – частично чужими; а ты будешь все ощущать…
Ну, лети… Ты же у нас дух; а мне-то и поспать нужно... Лети, родимый. В путь…
Он взмахнул рукой, и воздух заколебался, уплотнился, стал похож на вязкий туман… затем возникло что-то вроде радужной ленты; подул сильный ветер, и лента выпрямилась, расширилась...
- Лети!
Дух пошевелился, подался в сторону радужной дороги... и его понесло по ней со скоростью ветра; разве что в ушах не засвистело, ибо ушей-то не было…
...
Он стоял посередине огромной сцены. Разноцветные лучи прожекторов вначале навели на мысль, что это продолжение радужного пути... Но нет. Теперь он твердо стоял на ногах, - настоящих, реальных ногах; чувствуя под ботинками твердость разноцветно-психоделического пола.
Впереди ревел зрительный зал; вокруг грохотала музыка; совсем рядом наяривали на гитарах и барабанах патлатые, затянутые в черную кожу музыканты, - потные и одуревшие; со звериным блеском в глазах, и фанатичными лицами... У него самого была черная гитара; на руках, - татуировки, на теле, - майка и кожаные штаны... И он... пел. Или орал. Что-то яростное про любовь и страсть; войну и социум. Орал, не думая о смысле; слова шли сами. Какое там… он еще "отдышаться" не успел. Таких песен он не помнил. Хотя, - помнил-ли он вообще какие-то песни? Быть может, если бы он пел что-то вроде "В траве сидел кузнечик", - ему бы и показалось это знакомым, хотя и то сомнительно... Да и бог с ним. Дело же не в песне. Хотя познавать нужно, разумеется, - все; но важнее всего, - эмоции.
А они просто зашкаливали. С каждым аккордом, каждой выкрикнутой нотой, - он ощущал свое величие. Он управлял всеми этими... людишками... по сравнению с ним. Перестань он играть, сбейся с ритма, - завопят, упадут; рассыплются, как сломанная вереница выстроенных в ряд доминошек. Заплачут, как ребенок без погремушки. Он должен, должен продолжать! Он устал и напряжен; пот градом течет по всему телу (как это приятно - иметь тело!) Но зал возвращает ему обратно эту выжатую энергию; она пульсирует от него - к залу, от зала - к нему, как заведенный механизм, как организм; и он в нем, - сердце... От одного главного, - ко многим малым, - толчок, - и от множества малых, - вновь к нему одному...
Нравится ли? Да нет, это больше, чем нравится. Он вспомнил слово "драйв"; что оно означало, - он еще не знал, но, кажется, оно подходило сейчас лучше всего… Когда концерт закончился, он, нетвердо держась на (настоящих!) ногах, прошел за кулисы... Люди; знакомые, и нет... Бритоголовая охрана. Чьи-то поздравления, восторги, прыжки, хлопанье по плечу, визг: "Ты - супер!". Он принимал все это вяло – снисходительно (а разве могло быть иначе? Разве он не больше сейчас всех этих людей; и в конце концов, - разве он не смертельно устал? Никакой вины, он имеет право... Это так... пронеслось в голове.
Дальше будет пара скучноватых дней восстановления… Массажи, бассейн, свежевыжатый сок на подносе, и что-то покрепче - вечером; девочки... тоже будут. Все это приятные мелочи его жизни... А главное, - почти приступ панического страха, - на секундную заминку в памяти (видимо, присутствие чужеродного духа слегка замедлило работу мозга): О! послезавтра снова концерт... фууу... Выдох… Скоро... скоро опять это безумие; это выворачивание себя наизнанку; эти волны чужой энергетики, которые больше чем вино, чем секс; чем что-либо вообще. Это управление толпой... Ничто не имело смысла без этого чувства; можно пожертвовать всем, лишь бы снова и снова испытывать это...
Глава 2. Арсен
Мальчик сидел, забравшись с ногами на кровать, держась за холодную железную изогнутую спинку, и смотрел на дождь за окном. Опять он здесь. Мама уехала; быстро и нервно прижав его к груди на прощание, криво улыбнувшись, - она, как всегда, опаздывала на автобус, который привезет ее к поезду; а оттуда домой. Очень неудобно добираться до интерната, и обратно, - слишком отдаленный поселок. Зато интернат хороший. Насколько вообще может быть хорошим интернат, конечно.
Он знал, что это пройдет. Надо перетерпеть, и он втянется в школьный распорядок; ему снова станут интересны и друзья, и новые ребята, и занятия, и игрушки... Это сейчас он смотрит на дождь, и помнит мамино виновато - торопливое, жалостливое выражение при прощании... А голоса детей и воспитательницы слышит как сквозь туман. Это пройдет само, надо просто переждать; так было всегда… Но это уже нельзя не замечать:
- Арсен! Арсен! Арсений! – громкость голоса Елены Дмитриевны нарастала, как звук приближающегося полицейского автомобиля с сиреной и мигалкой... Да, кстати, - где-то там папа в красивой форме; сейчас вот так едет на такой машине... помнит ли он, что обещал зайти в гости на каникулах, а не только к новому году? и подарить настоящий мобильный телефон, если Арсен будет хорошо учиться...
- Да что же это такое?! Ты не слышишь? Все давно идут на ужин! Как в прострации, честное слово!
Мальчик встал с кровати, посмотрел на воспитательницу без всякого выражения, вздохнул, и присоединился к идущим ужинать детям...
Иван, Влад и Костя были его друзьями. Или ему хотелось так думать. Мальчики учились в соседнем классе, и на переменах он убегал играть с ними. Играли в машинки, роботов; в войну; возились и дрались; задирали привычно визжащих девчонок. Девчонки, - и эти, и постарше, - тоже считались друзьями, хотя бы уже потому, что вместе им было веселей. Ира, Даша, Катя, Лена... Худенькие, стриженые, некрасивые, не слишком опрятные (а с чего бы им быть другими, в интернате?) Арсен не замечал их внешности, – важно ли ему это?
Девушки постарше делились на два вида: первые: полноватые, неуклюжие, медлительные и добродушные; напоминающие служанок и поварих из позапрошлого века, - этакие реликтовые, сохранившиеся лишь здесь, сказочные Аленушки; вторые: юные оторвы, несколько злобные, ;резкие, курящие и красящиеся; каким-то образом даже умудряющиеся модно выглядеть.
Общались в основном первые. У старших девушек под одеждой ясно вырисовывалась грудь; это интересовало Арсена. Не сильно, но все-таки, - любопытно было порой коснуться как бы невзначай; девчонки тогда смущались и отодвигались, либо отмахивались...
Собственный класс интереса почти не представлял. Высокий, взрослый (целых шестнадцать лет!) Олег; с застывшим выражением мыслителя; будто бы давший обет молчания, - в игры не вступал. Он развлекался ритмичным хождением взад-вперед, и собиранием паззлов в одиночку. За ним иногда нужно было приглядывать: отвести куда-то, помочь завязать шнурки, застегнуть джинсы; еще что-нибудь... Олег слушался.
Маленький капризный Паша; вечно хнычущий, чмокающий пухлыми красными губами и беспрестанно повторяющий "ма-ма"… С круглыми щечками, и животом, который ему постоянно хотелось заполнить… Быстренько умяв свою порцию, Паша часто с жадностью поглядывал и на соседнюю, если сосед замешкался. Ему тоже, бывало, требовалась помощь. Пашу родители забирали домой каждый выходной, так как жили недалеко. Наряжали его в красивые, но такие неудобные костюмчики, что Паша каждый раз звал Арсена жестом, чтоб тот помог ему расстегнуть пиджак, брюки, ремень, и рубашку; снять галстучек, - перед сном или физкультурой.
Эти обязанности Арсену даже нравились. Он не размышлял о том, жалеет ли Олега с Пашей, - просто не думалось ему. Это было само собой разумеющимся: помогать тем, кто слабее. Отвечать за одноклассников; не пускать в кабинет чужих взрослых ребят, которые норовили стащить что-либо, пока нет взрослых; пропускать девчонок и учителей первыми в двери; помогать освоиться новичкам, - показать, что здесь где находится... Он будто бы всегда знал, что так надо; не помнил, откуда, и не задумывался об этом.
Вопросов он почти не задавал. Во-первых, - не было, кому их задавать. Учителя, - не близкие люди; не будут долго сидеть и рассуждать с тобой. Друзья, - хорошо, если знали столько же, сколько он. А во - вторых, проклятая неправильная речь: слова, которые слышались одними, а произносились зачастую как-то иначе, порой какими-то обрывками; не хотели складываться в правильные целые фразы, - ужасно мешала общаться и задавать вопросы. Он предпочитал общаться односложно; реже, – короткими фразами, теми, что выговаривались привычно и правильно. Оттого и не нашлось ему места в школе родного города...
А так, как общения (настоящего, разумеется) было крайне мало; так как он привык жить, не задавая вопросов, без интересных бесед, - то и представления о мире, конечно, были весьма скудные. Учителя - хорошие, но все-таки не родные люди; не станут душу открывать; их рассказы, - только поучительно-наставительные, по учебному плану... Интересных книг для чтения в интернате тоже практически не было... Или слишком уж взрослые, непонятные; или учебные пособия да детские потешки; "мама мыла раму"... - ну, мыла. Дальше что?
Главную учительницу звали Виктория Юрьевна. Это имя-отчество он, конечно, выговорить не мог; да и обходился как-то без этого. Это не было жизненно необходимым... Она была статная, довольно молодая, румяная блондинка; громкоголосая и властная; но веселая и незлая. В целом, она ему нравилась; лишь изредка раздражала, когда давала чересчур много поручений в то время, когда он хотел поиграть с друзьями. Порой она выдумывала много интересного на уроках: игры, чаепития, праздники. Но сильно в переживания своих учеников она не вникала; и трудно было бы ее в этом упрекнуть... Она не мама им; а за каждого переживать отдельно, - души не хватит...
А в общем, все было нормально, жизнь шла своим чередом…
http://www.proza.ru/2016/01/06/314 продолжение