Заведующий информационно-техническим отделом Зубенко ходил по кабинету из угла в угол и диктовал переводчице Нине доклад, посвященный очередной годовщине Курской битвы: «Вермахт смог, …. смог продвинуться…. вермахт смог продвинуться лишь на 10—12 км, после чего …. после чего уже с 10-го июля, ….. уже с 10-го июля, потеряв до двух третей танков, …. потеряв до двух третей танков, 9-я немецкая армия перешла к обороне». Ни к информации, ни к технике, ни к проблемам механизации сельского хозяйства, которыми занималось Всесоюзное НПО «Урожай» подполковник в отставке Зубенко никакого отношения не имел. Не участвовал он и в Курской битве. На фронт попал только в конце 1944-го года.
Но имел он самые тесные отношения с директором института Хромовым. Стройбат, которым командовал Зубенко, выполнял по договору работы для института. Была и банька на территории части, где обсуждалось взаимовыгодное сотрудничество заказчика и подрядчика. Перед выходом в отставку для «хорошего человека» был создан отдел. Не будет же он рядовым инженером числиться? О работе речь не шла, работать ветеран не собирался. Речь шла о приличной должности. Из двух библиотекарей и трёх переводчиц (английский, французский, немецкий.) научно-технической библиотеки, трёх фотографов-лаборантов, двух художников-оформителей и оператора Эры был создан информационно-технический отдел. У отдела должен быть начальник, им и стал Зубенко. До этого все заявки, подписанные заведующими научными отделами, шли напрямую исполнителям. Теперь же надо было сходить ещё и к Зубенко. Была разработана и новая форма бланков заказов с местом для его визы.
О Курской битве, в которой он не участвовал, Зубенко вспомнил не просто так. Незадаром он рассказывал и о гражданской войне, о первых пятилетках, битве под Москвой и Программе построения коммунизма в СССР. Общество «Знание», в котором он получал путевки для прочтения «лекций» в трудовых коллективах, платило за каждую 5 рублей. Таким коллективом мог быть детский сад, хлебозавод, контора совхоза. Любое предприятие, парторг которого решил отчитаться за проведение просветительской работы в своём коллективе.Лекции он проводил в обеденные перерывы на предприятиях, естественно, в своё рабочее время.Количество слушателей роли не играло, хоть сто человек, хоть пять – цена одна, пять рублей. Лекцию можно было и не проводить, лишь бы в путевке была отметка секретаря парторганизации и печать.
Зубенко не было ещё шестидесяти лет, война не оставила на его теле следов. Высокого роста, темноволосый, без всяких намёков на лысину или животик, он, несомненно, представлял интерес для женщин бальзаковского возраста. Своих увлечений он не скрывал, а даже выставлял напоказ свои достижения. Отдельного кабинета у него пока не было – только стол в комнате, где работали переводчицы. Вот и сейчас, прервав диктовку, он набрал номер: «Люба, здравствуй, это я! Ну, как ты, как себя чувствуешь? Да, да, значит, хорошо было! Хорошо? Не устала, может завтра? Повторим встречу? Ну, давай, послезавтра, в пятницу, отметим конец недели!» При этом он постоянно бросал искоса взгляды на женщин: «Хорошо ли они понимают смысл сказанного?»
Их раздражало, что он заставляет их делать работу для себя лично – печатать на машинке доклады, коробило от его недвусмысленных разговоров с женщинами, но возражать ему не смели. Он лучший друг директора института, это знали все. Мужчин он выводил из себя бесконечными просьбами. Не дай бог проговориться, что ты что-то достал: резину или аккумулятор для машины, краску для пола, плитку в ванную. Достань ему, и всё! Причём это были не просьбы, как обычно обращаются друг к другу сослуживцы, а скорее требования. Его не интересовало, что ты за это переплатил, или оказал в свою очередь какую-то услугу. Всякий намёк на переплату он воспринимал как вымогательство с твоей стороны. Весь институт он считал своей «делянкой», окучивал всех, начиная с водителей и кончая заместителями директора.Открытки, которые он привёз из Германии и долго бережно хранил, жена всё-таки нашла и уничтожила. Получив в подчинение фотографов и художников, он стал требовать от них изготовить или достать от знакомых порнографию. Был убежден, что все они этим занимаются.
Наступил обеденный перерыв. Нина, пока Зубенко звонил, выключила «Роботрон», стала доставать обед, всем видом показывая, что работа закончена. В кабинет вошла библиотекарь: «Ну, девочки, будем чай пить?» Уселись за один стол. Библиотекарь, которая жила в поселке рядом с институтом, - здесь же располагались цеха и ферма – стала рассказывать местные новости: «С фермы увели тёлку. Сторож то ли спал, то ли пьяный был. В теплицы постоянно лазят. Никакого спасения от воров нет!» Зубенко тут же подключился к разговору: «Я бы как раньше ворам руки отрубал, сразу бы …» Он не окончил фразу. В окно, которое выходила на площадку перед входом в институт, он увидел подъехавший институтский РАФик. Схватив канистру, которая всегда стояла у него под столом, он выбежал из кабинета. Подбежал к Николаю, водителю РАФика. За толстыми витринными стёклами первого этажа разговора было не слышно. Всё и так было понятно по недовольному виду Николая, который обреченно достал шланг и стал сливать бензин в канистру. Снова Зубенко лишил его законного трояка, который он мог спокойно получить, продав бензин любому другому частнику.